***
Несмотря на быструю реакцию и молниеносно принимаемые решения, некоторые впечатления всегда созревали и отстаивались в сознании Джима как хорошее вино. …Во сне он вспоминал то, что было самым прекрасным и удивительным событием прошлого дня: душу Спока, раскрытую перед ним во время мелдинга как цветок. Джим спал, и его глаза во сне под веками двигались. Он вспоминал. …Он находится на вершине желтой, как мед, горы. Там чисто, светло и высоко. Прекрасно и свободно. Оказывается, душа Спока чище его души! Ни одной низкой и грязной мысли. Ослепительная яркость вокруг. Графическая чёткость. Душа вулканца так прекрасна, что захватывает дух… ещё немного — и Кирк не выдержит этого напряжения. Хочется оттолкнуться от горы и полететь!.. Его ноги плавно и медленно — во сне— оторвались от хрусткой, как сахар, поверхности горы… он летел, летел, там, во внутреннем пространстве души Спока, летел, раскинув руки. Волосы постоянно падали на лоб, мешая видеть; воздух забивал лёгкие; все тело омывали холодные потоки воздуха и яркие жаркие лучи солнца…в груди что-то екало от страха и восторга. Он глянул вниз и голова его закружилась: внизу, в ложбине, было черное озеро. Он немедленно пожелал оказаться там и снизился; мгновение — и его ноги утопают в бирюзовом мху. Озеро было большим, не особо зловещим, нет… но странным. Неуместным в этом раю чистоты. Живым. Полностью чёрная обсидиановая с тусклым блеском поверхность словно дышала. Волновалась. Она напомнила Кирку глаза Спока. Джим постоял, а потом опустился на колени, оперся руками и потом коснулся воды рукой. Тут же по поверхности побежали золотые искры… Тепло. Он словно коснулся сам себя. Эта тьма, это озеро внутри Спока — он, Кирк, вернее, его неизвестная, неизведанная часть. Его тёмное, чувственное начало. Его подсознание. Непознанное, нелогичное, грешное. То, что держит Спока в плену. Вулканца возбуждает их непохожесть. Его непостижимость. Он — цель для Спока. И так будет всегда. Он никогда не будет познан до конца. Слишком они разные. Он — то, что всегда ярким маяком будет манить вулканца вдаль. Вот почему Спок никогда не устанет желать своего капитана. Кирк видит мучения в душе Спока. Тот постоянного жаждет Кирка и постоянно боится его потерять. Ничего брутального, ничего самостоятельно-самцово- капитанского в представлении Спока о Кирке нет! Там было желание, жажда: оберегать, обожать, обладать, иметь, заботиться, любоваться, помогать, покорять и покориться, восхищаться и уважать. Чувствовать любовь Спока было, как сидеть в тёплой ванне: уютно и надёжно. Очень приятно. Так, как давно не хватало мятежной капитанской душе. Джим спал со слезами на ресницах. Душа Спока… он хотел её больше подтянутого коммандерского тела.«Триббла чудесного в Космосе темном, Словно пушистое чудо, найди. Предупредит тебя он о клингонах, Счастье подарит. Оно впереди! Припев: Триббл мягче, чем любовь, Ну, погладь его скорее; Триббл знает, триббл верит: Радость к нам вернется вновь!»
— Какого черта! — подорвался с постели взъерошенный Кирк. — Зачем они сегодня включили эту долбанную музыку? Или это такая шутка? Разъяренный капитан в простыне на голом торсе вывалился в коридор, чтобы найти и наказать наглеца, посмевшего… — Твою пушистую мать! — Кирк ошалело разглядывал широкий коридор виллы. …И снова в тех же позах, болтая, стоят нарядные парочки. Играет игривая музыка; мигают огоньки, бродят шалые трибблогуманоиды… — Эй, что происходит? — Кирк, взъерошенный и злой поймал девушку из научного отдела — негритянку Лили, — Почему музыка? Вы решили продолжить праздник? Красотка Лили в белом, совсем не похожая на себя, смерила его с ног до головы, хихикнула: — Переоделись для бала, капитан?! Смело, смело! Только тут он заметил, как все исподтишка поглядывают на него, — и мужчины и женщины, со смехом и восхищением. Только тут он осознал, что стоит в простыне, полуобнаженнный! И с чертыханьями скрылся в каюте. За огромным окном номера начинался прекрасный день; ярко бликовало озеро, чем — то похожее на чёрное из сна. Кирк сел на кровать. И там его настигла боль прошлого дня… Он несколько раз как следует приложился затылком о стену. «Надо просто все исправить! Поговорить со Споком… Но сначала собраться с мыслями. Ведь Спок — такой Спок! И это тоже. Найду, кто так пошутил и… накажу по полной программе!» — бормотал Кирк, от злости не попадая ногами в брючины. Почему — то ему казалось, что к этой шутке приложил свой гипошприц… или руки… ну, словом, что бы то ни было, один хитрый доктор. Спок так пошутить не мог по определению, ну, а распоряжения других никто и слушать не будет. Через пять минут он вылетел в коридор и принялся лавировать между парочками. К нему подгреб огромный некто в костюме триббла, смачно облапил и поспешно свалил. Две девушки из научного отдела Спока, одетые в одинаковые синие парики с блестками и лаковые красные шорты, кричали, хлопая в ладоши: — Там Ухура и Скотти под трибблом застряли. Бежим смотреть! Кирк приостановился на мгновение… Но нет. Доктор важнее! Праздник вокруг не прекращался. Кирка останавливали, поздравляли, целовали; один раз хотели всучить воздушный шарик в виде триббла… Чем дальше он шёл, тем большим становилось его недоумение. «Неужели им было мало прошлого вечера? Нет, я не против погудеть ещё… но все они выглядят такими свеженькими… странно все это…» Кирк устремился в столовую, где предсказуемо нашёл мрачного Маккоя. — О, его величество капитан! — желчно сказал тот и метко кинул в лоб другу игрушечным пушистиком, который за прошедшее время стал вызывать у капитана нечто вроде ненависти. — Так, Боунз, может ты мне расскажешь, что здесь происходит?! — взял быка за рога Кирк. — А что именно тебя интересует?.. Если ты беспокоишься о своём друге — бедном докторе, то его в этот чертов трибблов день ожидает куча ЗППП, черепные травмы, не дай бог, ранения и выбитые в драке пальцы, а также, на сладкое, раздача всему экипажу похмельных средств. Что же до моей личной жизни, то её как бы и нет. Чепел на меня обиделась, а я всего лишь сказал, что в этом… хм… платье ей будет холодно. На тебя запала и зеленокровым восхищена… как всегда… Чехов… сскотина такая, сосался с каким-то энсином у лифта… ну, как сосался, в щечку целовал. — Погоди, — Кирка, слушавшего весь этот бред пронзила догадка, — ты что, навискарился с утра? Какой, мать твою, день триббла?! Он ж вчера был! Это что, развод такой? Месть за то, что вчера тебя не поцеловал? Доктор торжественно перегнулся через стол и дыхнул на капитана. Кроме зубной пасты и отвратительного реплицированного кофе Кирк не уловил ничего. — Не пил я! Не до того мне. Погоди, — в глазах Боунза заблестел профессиональный интерес, — погоди — ка! Что ты сказал?.. — Какое сегодня число? Звёздная дата?! — Кирка уже ощутимо потряхивало. Вместо ответа доктор молча сунул ему под нос своё запястье с часами. Потом тыкнул на такие же на руке Кирка: дата и время совпадали. Сегодня был пресловутый День триббла! В минуту опасности на лице капитана обычно мало что отражалось. Вот и сейчас он сидел с закрытыми глазами, застывший, как статуя, а мысли летели со скоростью варпа. По десятибальной шкале глобального песца эта новость заслуживала полных десяти баллов. Розыгрыш? Не могут часы барахлить одинаково! Боунз выглядит вполне адекватным. Он знает его сто лет! Что тот не умеет, так это хорошо притворяться! И вообще… Да ну, нахер, собрать столько людей, переодеть их, украсить залы снова… И все ради его, Кирка, приподнятых бровей?! Он считал себя особенным, но не настолько. Тогда… оставалось принять единственно возможный факт: сегодня действительно растудыт его в качель проклятый день триббла. Джим лихорадочно потер виски руками, не обращая внимания на то, что там удивленно бубнит Боунз. Но тогда… И Кирк в мгновение ока опять вспомнил печальное, да что там, просто-таки ужасное окончание вчерашнего дня. «Это же что получается? — подумал он, — получается, что я могу все исправить!» Представим, что была лишь неудачная репетиция! Если… если основные ключевые события повторятся… пусть даже это невозможно, но представим на мгновение… тогда главное, что? Главное: не допустить, чтобы Спок поверил в его измену. Спок должен все знать. Прямо сейчас! А поможет в этом…» — Эй! Джимми! Капитан, алло! Капитан, мозг на мостике или в увольнительной? Что ты там про поцелуи чирикал? — Да иди ты! — отбрыкнулся Кирк, продолжая все просчитывать. Похоже Боунз всерьёз намеревался взяться за друга, и немедленно. — Ты как себя чувствуешь? — доктор уже схватил Кирка за запястье, а взгляд его привычно искал, где у капитана случилось. — Прекрасно, отстань. Кирк стряхнул руку помощи и пристально посмотрел на ее владельца. Забормотал: «Нет, Боунзу сейчас говорить нельзя. Он сейчас не друг, а доктор. Значит, Спок. Споку он поверит. Мне, правда, следовало бы решить кучу вопросов. Безопасность, и отчёты, и этот счёт за еду… Да ладно, тут на кону более важное! Значит, к Споку». Кирк придвинулся ближе к Маккою. — Уважаемый доктор! Приказ капитана: категорически запрещаю вам сегодня брать в рот напитки и еду после 21.00! Особенно от Вежбовски ничего не бери. Даже если умолять будет или скажет, что я или Спок просили. Вы меня слышите? Тот опасливо и осторожно кивнул: — Какой официоз! Да слышу я вас… тебя. Конечно, конечно… А что случилось? Кирк вскочил. Надо было бежать к Споку. Время опять играло с ним и надо было обогнать события. — Да все прекрасно. Я в порядке. Но приказ выполни! И кстати: Чехов там сидит пишет стихи для тебя, так что вечером не упусти свой шанс. И помни: я очень мерзкий! Меня не стоит любить. Поцелуешь — убью! А Спок клонирует и снова убьет. Капитан умчался. Доктор какое-то время сидел в растерянности, затем поднялся со словами: — Святые трибблы! Тут гипошприцем и витаминами не обойдешься. Тут принудительная госпитализация нужна.