Cook Me Breakfast (And Love Me Forever?)

      — Итак? — доктор Рошильд наклонила свою светловолосую голову набок, словно птица, отчего Тони показалось, будто бы она пытается выяснить, с какой стороны лучше напасть.       — На работе всё без изменений.       Это ложь, или по крайней мере звучит так. Он не уверен, можно ли солгать, не зная правды. Всё действительно так, как и должно быть в ресторанном бизнесе. Ладно, дела в ресторане даже лучше, чем обычно, ведь теперь у них есть шеф с тремя звёздами Мишлен. Но Тони прекрасно знает, что доктора Рошильд никогда не волновали рабочие дела. Она не спрашивала о «Adam Jones at the Langham». Она не спрашивала о самом Адаме Джонсе. Она психотерапевт Тони. И сейчас его сеанс. Она хочет узнать, что он собирается делать дальше. Как будто звёздный час Адама может быть одним из поворотных моментов в жизни Тони.       — Ты действительно так думаешь?       Тони ненавидит этот вопрос. Он постоянно слышит его на сеансах в последние дни — с того момента, как Адам открыл дверь и заявил, что возглавит его ресторан. Боже, этот человек действительно высокомерный мудак.       — Не представляю, что будет дальше.       — Потому, что ты не можешь вообразить, как это повлияет на твою жизнь, или потому, что ты знаешь, что не используешь это в своих интересах?       «Теперь это просто нечестно», — подумал Тони, вспыхнув.       Адама было почти не узнать в эти дни, всё время улыбающийся и даже спокойный, можно сказать, довольный. Но «почти счастливый Адам» имел не больше шансов ответить на нелепое, ужасающе стойкое слепое влечение Тони, чем «рассерженный, вспыльчивый, узко мыслящий Адам». Очевидно, что Тони не собирался пытаться снова, пользуясь внезапным добродушным и снисходительным настроением Джонса.       — У нас будет больше работы, но персонал справится, и кухня работает как никогда слаженно.       — Потому что Адам счастлив?       — Потому что мы уже пережили то, что считали худшим днём в нашей жизни, и вышли из этого более-менее без потерь.*       Он никогда не рассказывал доктору Рошильд о той ночи, когда Адам ушёл в запой, хотя, вероятно, очередной анализ крови показал, что произошло. Но она сама никогда не поднимала эту тему.       — И мы выживем и в наше лучшее время.       — Интересный выбор слова «выживем».       — Я знаю, это ваша работа, — вздохнул Тони, — но неужели необходимо анализировать каждое слово?       Приподнятая бровь доктора Рошильд дала понять, что ему не удастся сменить тему и избежать ответа.       — У Адама всегда было плохое чувство меры.       — А что насчёт тебя?       — Я никогда не бросался в крайности.       — Это не совсем верно теперь, не так ли?       — Это другое, — ответил Тони, зло сверкнув глазами.       — Неужели?       — Я думал, что он мёртв! — вырвалось против воли Тони.       Несмотря на то, что теперь он знает, что с Адамом всё хорошо, что тот исчез, потому что слишком устал от всего, что нашёл свой путь и занимался своим искуплением, — почистить миллион устриц, серьёзно, Адам? — чтобы после вернуться лучше, чем когда-либо, Тони всё ещё ощущал боль от потери Адама. Боль при мысли о человеке, которого он не мог не любить, неважно, сколько надежд было разбито. Боль, схожую с той, если бы ему всадили раскаленную кочергу куда-то под рёбра.       — И?       — И потому что считал, что это моя вина.       Ладно, спустя два года терапии он действительно мог отпустить прошлое. Тони знал все причины, по которым он не смог бы спасти Джонса от себя самого, от жизни, которую вели Адам и Анна-Мария. Может быть, он мог бы спасти себя. Мог бы уйти раньше.       — Ты был влюблён в него. Ты действительно думаешь, что если бы ушёл, то это было бы лучше для любого из вас?       — Нет, — покачал головой Тони.       — Тут нет твоей вины, Тони. Ты знаешь об этом. Но сейчас мы имеем дело с другой крайностью. Ты считал, что мужчина, которого ты любишь, мёртв, поэтому мы и начали сеансы психотерапии. Разные негативные ситуации становились причиной, по которой люди оказывались на этом диване. Но и с их противоположностями трудно иметь дело. Поэтому я спрошу ещё раз, что дальше?       — Без понятия.