Набуанский принц

      Лея неподвижно сидит в выделенной ей каюте, прислонившись лбом к холодному металлу иллюминатора. Она не знает, что делать дальше — о мальчиках из Сопротивления позаботятся в медотсеке, Рей не сводит глаз с ее сына, разве что за моральной поддержкой обращаясь к командиру мандалорцев — уходя из командного центра, генерал видела, как суровый наемник ерошит девочке волосы и что-то одобрительно басит. Ох Люк, знал бы ты, в какую яму бросаешь ребенка…       И только она никому не нужна. Муж снова умчался изображать благородного разбойника космических дорог, сын от одного ее вида морщится, как при мигрени, Сопротивление, ее второе детище, отказалось от нее — По отводил глаза, пока пересказывал разговор с командующими, а она ощутила разве что облегчение — выплыла наружу давно подозреваемая неприглядная правда. Нужно, наконец, найти смелость признать очевидное — она потратила свою жизнь в борьбе за миражи, пожертвовала всем ради Республики, которая перемолола ее жертву и выплюнула остатки доживать свой век на обочине. Когда без стука отъезжает в сторону дверь каюты, и молоденький затянутый в форму набуанец в приказном тоне предлагает ей нанести визит леди Наберрие, погруженная в свои мысли Лея покорно встает и следует за ним, бесстрастная и равнодушная. Ей все равно, что с ней теперь будет.       Подруга молодости молча указывает на место напротив себя, такая спокойная и невозмутимая, как будто и не она часом ранее рвала и метала, сочтя Органу причастной к играм сына с Орденом. Так же яростно молодая сенатор от Набу когда-то отстаивала права других рас и прозрачный бюджет, еще в имперском сенате. Как же они обе изменились с тех пор… — В юности все казалось таким простым и понятным, Лея, а теперь нам с тобой только и остается, что сомневаться, пока другие ведут бой за нас, — Пуджа будто читает ее мысли, разливая цветочный набуанский напиток по чашкам, прозрачные капельки пара оседают на тонкие фарфоровые стенки. — А я-то думала, что клан в твоем понимании непогрешим и всегда прав, без всяких сомнений, — это должно было прозвучать дерзко и ядовито, но выходит почему-то просто устало. И правда — возраст сказывается, слишком много всего произошло за последние дни…за последние годы. Где тот огонь, которым она горела в молодости, бросаясь в очередную авантюру во имя справедливости? Где ее уверенность в собственной правоте? — Ну что ты, дорогая, кому как не мне знать, какой бардак у нас творится, — усмехается тем временем матриарх. — Одни молоденькие влюбленные девицы чего стоят. Причем ладно еще, когда влюблены они в молодых людей, даже если те отбиваются руками и ногами как Бен, но вот что делать с дурочками, влюбленными в идею и готовыми положить жизнь на алтарь свободы и демократии? Не подскажешь, героиня Альянса?       Лея жалко кривит уголки рта. Бывшая подруга, как нарочно, бьет по самому больному. Сколько раз, ненавидя ее и клан Наберрие, забравших у нее сына, она ловила себя на мысли —, а что она сама могла дать ему? Пропадающую на заседаниях мать? Жизнь под колпаком охраны, потому что у этой матери, как и у любого высокопоставленного лица, хватает врагов? Все, что она могла предложить Бену — свою идею свободной и равной для всех Республики. Как показало время — нежизнеспособную утопию, утянувшую на дно чуть ли не больше людей, чем Империя. Но ничего больше в ее жизни никогда не было, даже времени на близких людей — неудивительно, что сын сбежал. — Тебе незачем меня добивать, Пуджа. Я знаю, что не могла предложить Бену нормальную жизнь, — голос ломается от подкатывающих слез. Бывшая принцесса Альдераана непротокольно шмыгает носом и отворачивается. — Прекрати себя жалеть! — рявкает леди Наберрие, с маху опуская ладонь на стол с жалобно звякнувшим сервизом. — И хоронить раньше времени тоже! Что за дурная Скайуокеровская манера — пытаться сдохнуть во искупление грехов! Нет уж, дорогая, заварила кашу — будешь помогать ее расхлебывать. — Но что я могу… — Скоординируй с Беном действия Сопротивления против Первого Ордена. Обсуди обмен данными. Повлияй, наконец, на Хана, чтобы он поделился информацией по контрабанде плазмы, — Пуджа закатывает глаза в явном раздражении, - Лея, у тебя опыт организации пакостей правящему режиму намного больше моего, почему я сижу здесь и рассказываю, что ты должна делать?! — Расскажи еще, что Набу — мирная планета, не способная породить партизанское движение, — мрачно откликается бывшая героиня Альянса. — Особенно с новым флотом. — Набу — мирная планета, — охотно подтверждает взявшая себя в руки глава клана и интриганка, — именно поэтому ей нужен флот. Как показала история, его отсутствие просто таки провоцирует всяких слизняков устроить у нас парад дроидов. Мусор потом приходится долго выгребать. — Тогда ваша выгода от нашего сотрудничества понятна, — больше по привычке начинает политический торг сенатор Органа, —, но зачем это мне? — Да затем, — Пуджа, не принимая правила игры, смотрит на нее с усталым сочувствием, как на капризничающего ребенка, — что если не будешь дурой, то сможешь наладить отношения с сыном. Ты, кажется, начинаешь, наконец, осознавать тот простой факт, что кроме семьи в этом мире всем на тебя наплевать. — О да, — резко откликается Лея, которую снова царапает старым унижением, — семья, которая прилюдно обозвала меня чудовищем и истеричкой, помешанной на политике, разумеется, совершенно случайно запихала моего сына в ту же самую политику по самые уши. Или скажешь, вы его не использовали? После всех ваших гневных речей о том, что вы позволите ему прожить свою жизнь, а не пытаться оправдать ожидания сторонников его матери! Женщина напротив спокойно пожимает плечами. — Бен был волен сам выбирать, чем заняться. Кровь Амидалы — не водица, тебе ли об этом не знать. А клан помимо политического старта дал ему семью, которая приняла его полностью, таким, каким он был. Неопытным, необученным, вспыхивающим по любому поводу. С кошмарами по ночам, подростковой грубостью и нежеланием подчиняться. А еще клан дал ему Набу. — Пуджа впервые за их разговор светло улыбается. — Набу — это больше, чем зеленая планета, богатая ресурсами, моя дорогая. Это храм, в котором мы служим, как ты — в сенате своей Республике. Но наш дом и народ платят нам благодарностью и любовью, в отличие от вашей политической сарлачьей ямы.       Рей неуверенно топчется у входа в медотсек. Ей очень хочется продолжить разговор с Беном, на этот раз без криков, но она не уверена, что сейчас для этого подходящий момент. Душевные метания прерывает отъезжающая в сторону дверь. — Прекращай уже пыхтеть и заходи, — слышит она насмешливый голос. Сенатор валяется на кушетке — длинные ноги свешиваются с бокового валика — весь облепленный бактовыми пластырями, под накинутой на голое тело форменной курткой набуанских пилотов белеют бинты, но улыбающийся и, кажется, довольный жизнью. Даже слишком довольный, — проносится в голове у девушки. — Ну, — интересуется мужчина, прищурив один глаз, — ты тоже желаешь принять участие в выдумывании оправдательной речи для королевы «Почему мы не взяли наше величество с собой развлекаться»? Рей нервно поводит плечами — вряд ли Орме одобрит их похождения, она вроде как просила присмотреть, чтобы ее родственник наоборот, не влип в неприятности… Бен сдавленно фыркает, а потом и вовсе хохочет в голос: — У тебя на лице крупными буквами написаны все угрызения твоей несчастной совести, — поясняет он, вытирая заслезившиеся от смеха глаза. — Разительный контраст с имевшим место ранее «Я пришла тебя спасать, и меня не остановит даже имперский Эскадрон!» Все это так не похоже на обычное поведение и манеру речи сенатора, что девушка наклоняется ближе и пристально всматривается в его лицо — так и есть, зрачки чуть расширены, пальцы подрагивают в нервическом треморе, на висках проступила испарина. — Ты в порядке? — неуверенно интересуется Рей, все-таки на корабле матриарха клана намеренно навредить сенатору Наберрие мог только законченный самоубийца. — Может вызвать меддроида? — Комбинация антишоковых с противовоспалительными и еще какой-то дрянью, — отмахивается мужчина. — Тетушкин личный врач упрям как шаак, мол, лучше искусственно спровоцировать выплеск напряжения после потрясения, чем ждать нервного срыва. Через пару часов буду в норме. Ты же хотела поговорить? Вот и пользуйся, пока я добрый и отстраненный от серьезных дел. — Почему ты выбрал клан Наберрие? — зажмурившись, выпаливает свой главный вопрос Рей. Почему кто-то, у кого была родная семья, променял ее на приемную — этот вопрос мучает ее уже давно, а теперь еще и предложение сенатора, которое ставит ее перед точно таким же выбором… — Потому что они видели во мне Бена, а не наследника принцессы Органы и последнего джедая Скайуокера — после почти незаметной паузы откликается сенатор и хмурит брови, как будто вспомнив что-то малоприятное. — Я понимаю, что для тебя такое прозвучит кощунственно, но кровные родственники не всегда становятся по-настоящему близкими и понимающими людьми. Мне было четырнадцать, и за меня решили, каким я должен быть — джедаем и хранителем равновесия. Наследником, идущим по стопам дяди и матери. И никого не волновало, что я всего этого не хотел. Это сложно объяснить словами, ребенок. Иди сюда.       Повинуясь движению руки, Рей пристраивается на краешке кушетки и неуверенно тянется навстречу в ментальном контакте. Бен, так же как и на разрушителе, прижимается горячим лбом куда-то к виску, и мир постепенно заволакивает пелена видений прошлого.       Девушка видит перед собой высокого, раскрасневшегося подростка, большеухого и с косой челкой, вскочившего из-за огромного, парадно накрытого стола. Его подергивающееся лицо так искажено от ярости, что она не сразу узнает надменного сенатора Наберрие с его плавными, текучими движениями. — Я не хочу становиться джедаем, почему так сложно понять это?! — кричит мальчишка. — Бен, просто не создавай лишних проблем, — устало просит сидящая рядом Лея Органа, лицо которой еще не пробороздили глубокие морщины. — Это ненадолго. Когда станет поспокойней и пройдут первые голосования, мы сможем… — Когда пройдут первые голосования, — почти шипит Бен, — мы сможем полюбоваться, как ты, мамочка, с головой уходишь в голосования следующего этапа. Или проталкиваешь очередной законопроект. Или просто удираешь от нас в сенат, к своим лицемерам, которые улыбаются в лицо, а в мыслях поливают помоями! — Бен, мысли других людей — не повод швырять в них предметами обстановки, — вздыхает Лея. — Ты совсем не контролируешь себя, поэтому я и хочу, чтобы Люк… — Ты хочешь, мама, чтобы тебя перестали отвлекать от твоей драгоценной политической карьеры, — припечатывает ее сын. — А я тебе мешаю, потому что пока мы на Хонсиан-прайм вместе, пресса то и дело выдает статьи о «великой жертве сенатора Органа», променявшей собственного сына на благополучие общества! Это общество не в курсе, как твои друзья делят бюджет! — Бен! Ты говоришь о том, в чем ничего не понимаешь! — Нет, мама, это ты ведешь себя как дура, закрывая глаза на объективную реальность! — Бен! — А ну извинись перед матерью, паршивец! — гремит смутно знакомый голос. Еще не седой Хан Соло крепко хватает сына за предплечье и что-то ему рычит, встряхивая на каждом новом слове. У наблюдающей это Рей сами собой сжимаются кулаки, но попробовать вмешаться она не успевает. Картинка перед глазами теряет четкость, расплывается, и девушку выкидывает из видения, только в ушах еще какой-то время гудит от криков и ругани. На какое-то время она теряет ориентацию в пространстве, ошарашенная наваливающимися на нее чужими эмоциями и отрывистыми воспоминаниями — боль, одиночество, тоска, осознание собственной неправильности и никчемности — ведь если бы он был хорош, родители, наверное, нашли бы на него время? Больше всего на свете Рей хочется обнять этого Бена — насупленного, серьезного мальчишку, который привык к тому, что он со всем может справиться сам, пока взрослые заняты. Бена — замкнутого, колючего подростка, который не желает принимать то, как устроен этот мир, и вовсю бунтует против него…       Новое воспоминание обретает четкость, погружая ее в другой день — она в знакомой потрепанной рубке «Тысячелетнего сокола», подросток-Бен сидит на месте второго пилота, кулаки гневно сжаты, глаза блестят: — Почему ты не остался генералом Альянса?! Люди верили тебе! — Не уподобляйся своей матери, любая политика — грязная лужа, полная зубастых тварей, этого не изменить. Какая бы власть не пришла — Империя, Республика, Союз — всегда найдутся недовольные, которым неплохо было бы помочь…за небольшую мзду. — Но это неправильно! Ты обкрадываешь тех, за кого сражался! — В кого ты такой нудный, Бен? Даже Люк становился серьезным, только когда речь заходила об этой его Силе…       И снова смена видений. Нескладный подросток замер перед статуей смеющейся девушки, в руках которой простенький амулет. Теперь, когда Рей смотрит на нее сквозь чужие воспоминания, она наконец узнает ее, эту таинственную девушку с портрета в Сенате. Королева Амидала. Падме Наберрие. Совсем как живая — кажется, белоснежный мрамор сейчас осыпется невесомой пылью, статуя оживет, и королева помашет рукой, позовет кого-то звонко… Рей сама не понимает, откуда в ее горле возник этот колючий комок — ей почти больно смотреть в лицо счастливой Падме, которая по замыслу скульптора еще не знает, что ее ждет впереди. Кто-то, чьего лица Рей не может разглядеть, кладет руку на плечо застывшему со склоненной головой Бену и мягко говорит: — Ты можешь остаться здесь. Набу сейчас не самое мирное место, но ведь и ты не покоя ищешь. — Я хочу найти себя, — отвечает подросток, но его дальнейшие слова заглушаются ветром.       В следующий момент Рей выкидывает в новое видение, но эти места ей знакомы. Двор поместья клана Наберрие, где прямо перед ней разыгрывается очередная семейная драма. Между разъяренными Леей и Пуджой стоит подросток Бен и с ужасом переводит взгляд с одной родственницы на другую. Позади матриарха застыли остальные члены клана, лица у них суровые и осуждающие. — Бен, хватит, полетели домой, — раздраженно выговаривает Лея, смахивая выбившуюся из прически прядь, — у меня финальные голосования в сенате, не хотелось бы их пропустить! Я думаю, ты сможешь навестить тетю позже, если захочешь. — Тебя, мама, волнует исключительно то, как мои поступки скажутся на твоей сенаторской должности, — огрызается подросток, отступая ближе к тетушке, —, а где я на самом деле — тебе наплевать. Я остаюсь в клане Наберрие! — Но ты не можешь, нас просто не поймут… — То есть все то же общественное мнение превыше всего! — Да, я политический деятель, меня волнует общественное мнение и рейтинги, ты доволен, Бен?! — Тебя, дорогая моя, должно волновать, что сказали бы тебе Падме и Энакин, обнаружив, до чего ты довела собственного ребенка! — вмешивается сверкающая глазами Пуджа, притягивая к себе племянника за плечи. — До того, что он просто не верит, что кому-то может быть дело до него самого, а не наследника славной семейки Органа-Соло! — Не Вейдеру меня судить, после того, что он сделал со своей семьей! — срывается Лея. — Он не превратил Люка во второго ситха исключительно по воле случая, но даже после своей смерти не может оставить нас в покое! Да лучше вообще не иметь никакого отца, чем такого! Пощечина звучит в тишине оглушительным выстрелом. — Все, что сделал Энакин, — тихо и глухо чеканит Пуджа, встряхивая покрасневшей ладонью, — он сделал только ради своей семьи, поставив превыше всего жизни Падме и сына. Ради любви. Но тебе этого никогда понять, Лея Органа, дочь Бейла Органы, вора и предателя. Вон с земли моего клана!       Рей, глотая слезы, вываливается в реальный мир, все на ту же узкую кушетку, обхватывает Бена поперек груди, и, вздрагивая от рыданий, утыкается ему куда-то в бок. Она понимает, что между тем одиноким, потерянным мальчиком и сегодняшним набуанским принцем лежит огромная пропасть, но в ее сознании они едины. И она всегда будет на стороне Наберрие ради этого мальчика. — Эй, ребенок, ты мне бинты промочишь, — фыркает сенатор и неловко пытается погладить ее по затылку, окончательно разрушая и так уже пострадавшую сегодня от Скирта прическу. — Все в итоге получилось совсем не так плохо! И показывал я тебе это не для того, чтобы ты рыдала над моей горькой долей, а чтобы поняла, что клан примет тебя такой, какая ты есть — джедай, недоучка, светлая, темная…это все равно. Семья всегда будет с тобой.       Слова у Пуджи редко расходятся с делом, и Лея сама не понимая, когда она успела на это согласиться, начинает действовать. В радиоотсеке, перед передатчиками, окруженная толпой адъютантов, связистов и еще Сила знает кого, бывшая принцесса привычно вбивает знакомую частоту вызова и личный код. — Генерал Органа вызывает «Тысячелетний сокол», генерал Органа вызывает «Тысячелетний сокол»! — четко проговаривает в микрофон нахмуренная женщина. — Подтвердите прием! Ответом ей служит басовитое довольное ворчание вуки, такое громкое, что наушники начинают предупреждающе трещать. — Я тоже рада тебя слышать, Чуи, — не может сдержать улыбки Лея. — Хэй, принцесса! — слышит она знакомый нахальный голос, и чувствует себя внезапно лет на тридцать моложе и счастливее. — У меня для тебя две новости, одна плохая, а вторая — совсем паршивая! С какой начинать? — С плохой, капитан Соло — насмешливо произносит стоящая у нее за плечом Пуджа, — если она не заключается в том, что вы заблудились в космосе при попытке разыскать генерала Органу. — Увы, мэм, не знаю, с кем имею честь… — Это друзья, Хан, — вмешивается в разговор Лея, опасаясь, что имя Наберрие может подействовать на мужа, как красная тряпка на банту. — Так какие новости? — Просто плохая новость заключается в том, что я вишу недалеко от новых ремонтных мастерских наших друзей из Первого Ордена, и их деятельность намекает на то, что они решили не останавливаться на переделке старых имперских разрушителей. Тут готовят что-то новенькое и малопривлекательное! — Боюсь спрашивать, какая же тогда паршивая, — мрачно бормочет Органа, скорее себе под нос, но Хан слышит ее. — А паршивая, детка, это раздутая в десять раз звезда смерти. И у меня очень плохое предчувствие по поводу того, зачем она могла этим серьезным ребятам понадобиться!