Обреченные на тьму

Шон любил выступать на публике. То, что смущало и выводило из равновесия бывалых политиков, вся эта суета, хаос, огоньки камер, фотовспышки, микрофоны и прочие атрибуты четвертой власти, приводили его в состояние близкое к эйфории. Он никогда не кричал, не провозглашал прописных истин, не обременял цифрами, не искрил красивыми терминами. Но его низкий бархатный голос с мягкими шипящими, следами почти стершегося европейского акцента, проникал в голову словно вирус, заставляя прислушиваться к каждому слову и безоговорочно верить каждому приведенному факту. Он знал, что мог бы держать внимание аудитории сколь угодно долго и гордился этим. Конечно, в закрытой школе в которой он учился в детстве, преподавали в том числе и риторику, но все же это был врожденный дар, один из способов управления людьми и генетический привет от покойного папочки. Жаль, что это была не пресс-конференция, а всего лишь традиционный отчет властей города перед избирателями, не предусматривающий последующих дебатов. Потому что сегодня перед ним стояла очень сложная задача. Ему было необходимо максимально сократить ущерб, нанесенный революционерами «Черного когтя» тайне существования везенского мира и постараться предотвратить в городе панику и «охоту на ведьм». А для этого очередная порция лжи, которую он собирался втюхать доверчивой аудитории, должна была быть продумана не только до каждого слова, но и до каждой интонации. И времени на это у него было непозволительно мало, не более десяти минут, отведенных на каждое выступление. И он постарался прыгнуть выше самого себя, используя все свое природное обаяние, играя лицом, глазами, так, что позавидовал бы любой профессиональный актер. Мастерски мешая ложь и правду, он говорил о тайной международной организации, выступающей против техногенной цивилизации, ведущей мир, по их мнению, к катастрофе. И что власть имущие, прошляпили момент, когда объединение безобидных, на первый взгляд, умников, разрослось до неприличных размеров, обзавелось филиалами во всех крупных странах и перешло к активным действиям, проявив себя как крупная террористическая организация. Глядя в камеру озабоченно-честным взглядом истинного патриота, он вдохновенно врал, что к организации примкнули многие талантливые ученые, которые не гнушаются, для создания пущей паники и хаоса использовать комплексные меры деструктивного воздействия на общество, от поджигания машин и погрома магазинов до применения новейших достижений науки и техники, как то трехмерные лазерные фантомы людей с головами монстров, ультразвуковое воздействие на психику, вызывающее массовые галлюцинации и нейро-лингвистическое программирование. В конце речи, изобразив самую лучезарную из набора своих улыбок, он заверил обывателей, что доблестная полиция, как всегда, опережает на шаг проклятых террористов и что лично он, капитан Шон Ренар держит все под контролем и обещает в скором времени выявить и переловить всех нарушителей спокойствия. Закончив свою речь, точно вписавшись в регламент времени, он поблагодарил за внимание и сошел с трибуны под дружные аплодисменты местного истеблишмента. Пожав руки нескольким чиновникам и раскланявшись с их женами Шон отошел в сторону, чтобы перевести дух. Слушая краем уха других выступающих, он почувствовал, как пересохло у него в горле и, подхватив с подноса, проходящего мимо официанта бокал с вином, осушил его почти наполовину. Речь мэра была последней. После был запланирован небольшой классический концерт и фуршет. Шон допил вино и поискал глазами ближайшего официанта, чтобы поставить пустой бокал и, может быть, взять еще. Ему необходимо было решить несколько довольно щекотливых вопросов с лесной и дорожной полицией и лучшего момента, чем эта неформальная встреча, нельзя было и представить. Слава богу, оба начальника подразделений были адекватными людьми, без лишних гипертрофированных амбиций. Они с большим энтузиазмом, если не сказать с радостью, перекладывали на мощные плечи начальника криминальной полиции все загадочные и непонятные случаи, щедро делясь информацией и не чиня препон. Тем более, что для Шона не было секретом, что в высших эшелонах власти шепотком поговаривали не только о его высоком происхождении, но и о постигшей его личной трагедии. Решив, что его близкие погибли по вине какого-нибудь матерого преступника, таким образом отомстившего неподкупному полицейскому, все вокруг считали его слегка одержимым чувством вины и немного не от мира сего, что было Шону только на руку. Было в этом только одно небольшое неудобство. Все, окружающие его дамы, вне зависимости от возраста и статуса, в котором они пребывали на данный момент, рассматривали его персону как желанный приз, облизываясь на высокого, статного и одинокого офицера полиции, как кошки на миску со сметаной. И надо было проявлять чудеса дипломатии, отвергая непристойные предложения великосветских шлюшек, сохраняя при этом с ними самые теплые дружеские отношения. И пока Шону это удавалось неплохо. Хотя бывали и казусы. Пару лет назад одна популярная телеведущая, симпатичная и неглупая девица, решила, что он любовь всей ее жизни и должен принадлежать ей, во что бы то ни стало. Она преследовала капитана, ходила за ним по пятам и учиняла безобразные сцены в людных местах. Капитан честно попытался вразумить рьяную поклонницу, но когда, однажды, придя вечером с работы обнаружил ее в собственной кровати голую, в сердцах вызвал наряд и упрятал ее в кутузку по обвинению в непристойном поведении и хулиганстве. После этого, как часто бывает у экзальтированных натур, он моментально превратился в ее заклятого врага, которого она во всеуслышание объявила гомосексуалистом и растлителем малолеток. Несмотря на то, что программка которую она вела, имела ощутимый желтоватый оттенок, это могло нанести вред репутации капитана полиции. К счастью для этой дурочки, ей не упал на голову «случайный» кирпич, и ее не загрызли «бродячие собаки». Один из местных папарацци, серьезно поверив в ту чушь, которую она несла с экрана, решил перехватить инициативу и стал с камерой караулить у квартиры капитана, решив поймать на горяченьком влиятельного педофила. И был страшно разочарован, запечатлев красивых блондинок, периодически на заре покидающих апартаменты Ренара со следами бурно проведенной ночи. Впрочем, предприимчивый газетчик попытался обернуть это в свою пользу, напечатав разгромную статью на удачливую конкурентку, иллюстрированную фотографиями капитанских любовниц, обвинив ее в клевете и распространении непроверенных слухов. Скандальную журналистку уволили. А следом сел за решетку и ее незадачливый конкурент, которого Ренар с удовольствием обвинил в преследовании и нарушении неприкосновенности частной жизни. Все дамы, с которыми встречался капитан были совершеннолетними, незамужними, вполне респектабельными, да и лица их на незаконно опубликованных фотографиях, несмотря на некоторые следы насилия, выглядели вполне удовлетворенными. Поэтому, в кулуарах немного посплетничали о том, что симпатичный капитан полиции любитель коротких бурных романов без обязательств и, по всей видимости, сторонник «жесткого секса». Женатые мужики завистливо поцокали языками, их жены мечтательно повздыхали, и вся шумиха быстро сошла на нет. Конечно, он погрешил бы против истины, если бы утверждал, что ему претит собственная физическая привлекательность. Но для него мало значения имели объемы его бицепсов или степень упругости ягодичных мышц. Больше всего ему нравилось, что его тело, при немалых габаритах, такое гибкое, послушное и обладает отличной реакцией, не раз спасавшей ему жизнь. А еще его вполне устраивал собственный рост, позволяющий занимать доминирующую позицию в любом разговоре, когда собеседник изначально чувствовал себя не в своей тарелке, вынужденный задирать шею, чтобы посмотреть ему в глаза. Он уже заприметил одного из нужных людей и двинулся в том направлении, когда его окликнули. Он обернулся через плечо и увидел, что его зовет мэр. Шон не планировал сегодня консультаций с мэром лично, но у того видимо было на этот счет другое мнение. И это было не то приглашение, от которого можно было отказаться. Он изобразил на лице выражение почтительного уважения и подошел к невысокому темнокожему мужчине в очках, держащему под руку полноватую, но очаровательную женщину в длинном дымчатом платье с глубоким декольте. - Господин мэр – почтительный поклон. - Госпожа мэр – легкий поцелуй протянутой руки. - Шон Ренар. – улыбнулась ему жена мэра, - Как всегда великолепен, дорогой. Я только что говорила Клаусу, что будь я лет на тридцать помоложе, бросила бы его ко всем чертям и соблазнила бы Шона Ренара. А потом затащила под венец и пинала бы его под зад до тех пор, пока не стала бы первой леди. А то, я все лучшие годы потратила, чтобы запинать моего увальня хотя бы в мэрию. - Вы мне льстите, мадам – кокетливо потупился Шон, - ваш муж прекрасный человек, нашему городу просто повезло иметь такого мэра – и он одарил, сохранившую черты былой красоты женщину таким взглядом, что она задохнулась и смуглые щеки ее потемнели неровными пятнами. Мэр улыбнулся и тихонько шлепнул супругу по заду: - Иди, дорогая, посплетничай. Мужчинам надо поговорить. Мэрша укоризненно покачала головой, но, не решившись ослушаться мужа, отошла и присоединилась к беседующим поодаль двум пожилым женщинам, одна из которых была сенатором, а вторая членом городского совета. - Неплохая речь, Шон – сказал мэр, взяв капитана за руку и увлекая в сторону, где было поменьше народу и лишних ушей. - Спасибо, сэр. - Да не за что. Языком молоть ты умеешь феноменально. Что есть, то есть. Если бы не знал тебя столько лет, решил бы, что ты под меня копаешь. - Проблемы? – вопросительно поднял брови Шон. - Это я у тебя хотел спросить, дорогой – мэр уперся указательным пальцем в грудь капитана, - Почему я не в курсе, что у нас в городе намечается небольшая революция или что-то там в таком духе. Я конечно смотрю телевизор и знаю о массовых вспышках насилия по всему миру. Значит теперь и до нас докатилось? Почему? У нас небольшой город, почти провинция. И почему ни в одной передаче не было ни слова о подобной организации. - Прости, Клаус. Я консультировался с местным отделением ФБР о том, какую информацию я могу разглашать. И получил ответ только по дороге сюда. У меня просто физически не было времени обговорить с тобой все детали. - Вот знаю, что ты темнишь и водишь меня вокруг пальца, Шон. И знаю, что выбора у меня нет. Если, действительно грядет что-то серьезное, то положиться я могу только на тебя. Если кто-то здесь и может делать что-либо, кроме бесполезной трепотни языком, то это ты – мэр оглянулся и понизив голос притянул к себе капитана за лацкан пиджака – Скажи честно, насколько все серьезно? К чему нам готовиться? Велика ли опасность? Может быть пора вызывать национальную гвардию? - Пока я держу ситуацию под контролем. - Шон наклонился к нему и говорил с легкой улыбкой на губах, зорко поглядывая вокруг из-под прикрытых глаз, - Но думаю, что это только начало. Я бы настоятельно рекомендовал тебе под благовидным предлогом отослать Шэрил и девочек в безопасное место. Например, к твоей сестре в Вашингтон. Округ Колумбия – самое охраняемое место в стране. Думаю, там они будут в безопасности. - Господи. Значит и правда все серьезно – охнул мэр. - Не стоит паниковать заранее, Клаус. Я просто рассматриваю худший вариант развития событий. Не будем привлекать внимание. И поаккуратней, пожалуйста, ты мне пиджак порвешь. - Прости, конечно, не здесь, не сейчас – мэр наконец отпустил лацкан Шона, позволив тому выпрямиться во весь рост. – Но нам необходимо все обговорить. Я позвоню тебе завтра и назначу время встречи. - Хорошо, Клаус, а сейчас, если ты не против, мне бы хотелось решить еще пару вопросов. - Конечно, Шон. Только не уходи, не попрощавшись. Хизер хотела бы сказать тебе пару слов. - Я обещаю. Шон раскланялся с мэром и стал аккуратно продираться сквозь нарядную толпу. Мэр проводил его привычно виноватым взглядом. Он всегда испытывал острое чувство вины при виде капитана Ренара. Он понимал, что Шон с его блестящим умом, великолепным образованием и лидерскими качествами, должен занимать более высокий пост. Но ничего не мог поделать. Нынешний начальник полицейского департамента, молодой бездельник, пустое место с большой волосатой лапой в таких верхах, при одной мысли о которых у мэра начиналось стойкое головокружение, временами раздражал его до такой степени, что при одном виде его лощеной самодовольной физиономии, ему, мэру и уважаемому в городе человеку, хотелось визжать и биться головой о ближайшую стенку. Большинство населения Портленда даже не знало, как выглядит начальник полицейского департамента Адам Хартман, потому что, если в городе случалось что-то серьезное, то весь удар привычно брал на себя Шон Ренар. Именно он всегда стоял по правую руку от мэра на экстренных пресс-конференциях, выезжал с ним разгребать последствия не только особо тяжких преступлений, но и аварий, пожаров, стихийных бедствий. Именно его спокойное волевое лицо для многих было вещественным доказательством сильной государственной власти, способной разрешить любую проблему. Шон успел обговорить все дела и выпить еще пару бокалов вина, когда почувствовал, как сердце зачастило и голова поехала кругом. Он подумал, что вино оказалось коварнее, чем казалось на первый взгляд, и последний бокал оказался лишним. Все его цели здесь были достигнуты, и он вполне мог бы уехать, не оставаясь на культурную часть, сославшись на неотложные дела по работе. Но его останавливало обещание, данное мэру, не покидать мероприятие, не поговорив с его женой. Как назло мэр словно сквозь землю провалился и Шон поднялся на балкон и оглядел зал сверху, чтобы его найти. В итоге от напряжения и мелькания лиц, костюмов и платьев ему стало еще хуже. Ренар не любил быть слабым. А еще больше он не любил, чтобы его слабость видел кто-нибудь посторонний. Он спустился вниз и направился в комнату отдыха, чтобы посидеть пару минут в тишине и полумраке. Коридор был устлан мягкой дорожкой, гасившей шум шагов. Поэтому он не услышал, как одна из дверей приоткрылась. Оттуда высунулась женская рука, схватила его за запястье и резко дернула. Потеряв равновесие от неожиданности, Шон ввалился в комнату, больно стукнувшись плечом о проем двери. Которая тут же захлопнулась за ним. И не успев опомниться он оказался в крепких объятьях, а его губы в плену чужих губ, пахнувших крепким алкоголем, который точно не подавали на приеме. В комнате не было света и Шон слегка дезориентированный этим нападением попятился назад, волоча на себе нежданного агрессора. Слава богу, через пару шагов, снеся на пути какую-то мебель, он уперся спиной в стену. В эту секунду он почувствовал резкую боль в нижней губе и понял, что его попросту укусили. Разозлившись, он оторвал от себя неизвестную террористку и, пошарив рукой по стене, с облегчением нащупал выключатель. Свет вспыхнул так ярко, что капитан на секунду зажмурился. Когда открыл глаза, увидел небольшой конференц-зал с круглым столом и женщину лет сорока, «находящуюся в состоянии сильного алкогольного опьянения», как написал бы он в отчете, если бы ему пришлось ее задержать за какое-либо правонарушение. Яркий вечерний макияж и дорогое платье не могли скрыть ее болезненной худобы. Он сразу узнал ее. Это была Ингрид Менсон жена третьего помощника мэра Уильяма Менсона. Лет пять назад это была цветущая молодая женщина, состоящая в счастливом браке и нежно любящая своего супруга. Уильям Менсон был славным, на удивление порядочным человеком и пробивался в жизни с самых низов исключительно благодаря своему уму и недюжинной работоспособности. Увы, все это в скором времени подорвало его здоровье. Его стали мучить странные приступы. То сильные головные боли до обмороков и судорог, то боли в области сердца и аритмия, то приступы удушья и паники. Врачи долго тянули с установлением диагноза, пока не определили вегетососудистую дистонию. Но самое плохое ждало впереди. Коварная и многоликая болячка лишила Уильяма Менсона мужской силы, превратив в неврастеника и импотента. Ингрид очень любила своего мужа. Но еще больше она любила секс. Она пыталась бороться с собой, но тело оказалось сильнее духа. Она стала изменять мужу, сначала робко и неуверенно, потом вошла во вкус. В списке ее любовных достижений был и капитан Ренар. Честно говоря, он польстился на ее главное украшение – невероятно красивые волосы. Блестящие, пышные, вьющиеся, цвета колосящейся пшеницы, они заставляли вспомнить детскую сказку про Златовласку. Шону нравилось пропускать через пальцы это струящееся шелковое золото. Их интрижка длилась недолго, не более двух недель. Она была энергична в постели, но скучна и слишком традиционна. Впрочем, она, кажется, не слишком расстроилась. Ей, по большому счету было все равно, с кем удовлетворять потребности своего тела. При этом ее раздирали внутренние противоречия, она чувствовала себя виноватой в том, что не может совладать с собственным либидо и причиняет страдания любимому человеку, который и так уже наказан судьбой. Попытка заглушить крики совести с помощью крепкого алкоголя привела к еще одной трагедии. У Ингрид не могло быть детей вследствие юношеской ошибки и неудачного аборта. В отчаянной попытке восстановить душевное равновесие она хотела усыновить малыша, надеясь, что материнство поможет ей перенаправить свою необузданную сексуальность в иную сферу. Увы, дотошные инспекторы выявили ее склонность к употреблению спиртных напитков и лишили ее права на усыновление. Это было последней каплей. Психика женщины не выдержала и начала разрушаться на глазах. Безумные духовные практики, аскетизм, результатом которого стала анорексия, хроническая депрессия, две попытки самоубийства превратили красивую молодую женщину в развалину. В один из приступов депрессии она побрилась налысо и облила голову кислотой. Волосы больше не выросли. Капитану Ренару было искренне жаль Ингрид и он пытался ей помочь. Пристроил ее к очень хорошему специалисту. И дело, вроде бы, пошло на лад. Она бросила пить, занялась общественной работой в благотворительном фонде. И вот, видимо снова сорвалась. - Ингрид? Что ты делаешь? Ты опять напилась? Где Уильям? - Как много вопросов Шон. Ты не рад меня видеть? – женщина пьяно ухмыльнулась и протянула руку к лицу капитана. Шон перехватил ее руку и отвел в сторону. - Ингрид поезжай домой. Я позвоню доктору Фишману, он тебя примет, когда ты протрезвеешь. - Вот как. Значит не рад. – Ингрид шагнула вперед и неожиданно второй рукой схватила Шона за ширинку. – А вот маленький Ренар с тобой не согласен. Посмотри как он приветствует меня. Шон отшатнулся, выпустив ее руку. Внезапная сильная эрекция сделала его брюки невероятно узкими и причиняющими физическую боль от соприкосновения ткани с возбужденной плотью. Он попытался успокоиться и взять себя в руки, но тело не подчинилось воле хозяина, продолжая жить собственной жизнью. - Ну, перестань, Шон. Что ты упрямишься. Нам же было хорошо вместе. – Игрид попыталась расстегнуть ремень на его брюках, - Я сделаю тебе хорошо, красавчик. Я помню твоего мальчика. Я скучала по нему. Новая волна боли прокатилась по телу капитана, жидким огнем опалила внутренности и сконцентрировалась в области паха. Он рванулся к выходу, оттолкнул от себя, пытавшуюся его остановить женщину с такой силой, что она отлетела на метр и рухнула на пол. Он выскочил из комнаты, вихрем пронесся по коридору и, влетев в туалетную кабинку, запер ее на задвижку. Дрожащими руками расстегнул брюки и освободил свой орган, испытав невероятное облегчение. Он оперся о стену, закрыл глаза и попытался отдышаться. Он уже понимал, что с ним происходит. Это неизбежно должно было случиться. И непростительно с его стороны, было не уделять этому должного внимания и полагать, что расплата не наступит. Дело в том, что пока Генриэтта была главой портлендского ковена, у капитана Ренара не было проблем с удовлетворением сексуальных потребностей. Он мог пользоваться сексуальными услугами любой ведьмы в этом городе. Более того, любая из них была счастлива разделить с ним ложе. Ему даже не нужно было звонить Генриэтте. Он просто писал номер телефона в записной книжке, цифры исчезали, появлялась надпись «Проблемы, дорогой?». В ответ он писал «Нет, хочу отдохнуть от проблем» или «Желаю расслабиться» и время. Очередная молодая красавица со светлыми волосами к назначенному часу звонила в двери его квартиры. Иногда он писал имя приглянувшейся ведьмочки, желая встретиться с ней повторно. Чаще всего он приглашал в свою спальню Адалинду Шейд. Ему льстило то, что он был ее первым мужчиной, что она была в него влюблена, настолько, насколько может вообще ведьма любить кого-то и то, как безудержно она отдавалась ему, удивляя его своей сексуальной фантазией и бурным темпераментом. Он планировал даже сделать ее постоянной любовницей, но, к сожалению, этому не суждено было сбыться. Во время очередной серьезной партии, которую он разыгрывал, ему срочно понадобился «постельный агент» и никому из них он не доверял настолько, как Адалинде Шейд. Она понимала, что будет, откажись она выполнять его приказ, но знала и о его принципе никогда не спать с «нужными подстилками». Она рыдала, ползала перед ним на коленях, целуя его руки, но он был неумолим… После смерти Генриэтты, отношения с новой главой ковена Камиллой у Шона не складывались. Ученица Генриэтты и ее преданная последовательница, Камилла возненавидела Ренара, обвиняя его в смерти Генриэтты. И несмотря на то, что хотя фактически смертельный удар был нанесен его рукой, его телом в этот момент управлял Джек Потрошитель и Камилла прекрасно это знала, на их взаимоотношения это никак не повлияло. Она объявила ему бойкот и запретила ведьмам впредь приближаться к нему под угрозой отлучения и изгнания из ковена. Это была страшная угроза. Ведьма могла перейти в другой ковен по договоренности глав ковенов, но отступница, нарушившая законы ковена, была обречена на вечное изгнание. И любая законопослушная ведьма почитала за честь убить отступницу или лишить ее сил, обрекая на мучительную смерть. Противостояние с ведьмами было недопустимо и эту проблему надо было решать незамедлительно, но он был слишком занят в последнее время. А подавление бунта существ потребовало от него не только выкладываться по полной в физическом смысле, но и чаще обычного схлынывать, проводя задержания и тяжелейшие допросы террористов «Черного когтя». И влияние колдовской сущности сыграло с ним дурную шутку. Он должен был утилизировать сексуальное напряжение, совокупляясь с обычными женщинами. Это не разрешило бы его проблему, но сделало бы ее менее острой и дало бы ему немного времени. В конце концов, он ввиду своей должности владел массой информации и ему не составило бы труда отыскать ведьму, отлученную от ковена и сделать ее своей наложницей. Но, к сожалению, времени у него больше нет. Сейчас его голод настолько велик, что он не сможет больше сдерживать себя и наверняка искалечит любую женщину, будь она даже существом. - Нет! Нет! Нет! – Шон бил кулаком в стену, пока не почувствовал боль в разбитой руке. Он должен, он обязан справиться с собой. Он почувствовал как напряглась кожа на лице и понял, что сущность пробудилась и почувствовала его эмоции. - Нет, - простонал Шон, - только не сейчас, пожалуйста. Все будет только хуже. Я покормлю тебя, я обещаю, только дай мне время, немного времени… Губы его свела судорога, рот оскалился в немом крике… И неожиданно сущность уступила, ушла в глубины сознания, оставив его бледного, дрожащего, обессиленного, со спущенными штанами и разбитой в кровь рукой. Когда через пятнадцать минут Ренар вышел из туалета, ничто не напоминало о том, какая гроза пронеслась над его гордой головой. О том, чего стоило ему это показное спокойствие, говорило только то, что он был чуть бледнее обычного. Он продвигался к выходу, стараясь прижиматься к стене, чтобы не соприкасаться с людьми, особенно с женщинами. Он, словно Золушка, не знал, сколько еще будет действовать отсрочка и когда он превратится в чудовище. Ему уже почти удалось дойти до выхода из зала, когда он почувствовал ни с чем не сравнимый запах. Запах силы. Ее вибрацию, трепещущую в воздухе, подобно аромату самого дорого и изысканного парфюма. В зале была ведьма! И забыв обо всем, он как натасканный пес рванулся по следу, всем существом чувствуя, как по мере приближения усиливается его желание. Еще через несколько шагов он наконец увидел ее. Совсем юная, хрупкая, нежная. Смуглая кожа, темные волосы уложены в высокую прическу. Облегающее модное платье, черный низ, белый шелковый лиф с рюшами у горла, открытые плечи, высокие каблуки. Она была похожа на шоколадное пирожное и Шон невольно облизнулся при виде такого восхитительного десерта. Она почувствовала его взгляд, их глаза встретились и она испуганно отвела их в сторону, нервно поправив выбившийся из прически локон. В этот момент кто-то хлопнул его по руке и Шон от неожиданности зашипел и чуть не схлынул. Он медленно повернул голову, усилием воли заставляя себя отвести глаза от самого прекрасного зрелища в мире. - Что, Ренар, запал на малышку, да – рядом с ним идиотской улыбкой скалился Адам Хартман, глава полицейского департамента, - хороша правда? Остынь, приятель, телочка уже занята. Она помощница первого помощника мэра. Забавно звучит, да? Помогает ему, в основном, расслабиться и сбросить напряжение. Ну, ты понимаешь. Но следующая очередь моя. И я не отступлю. Так что облом, даже не надейся – и Хартман мерзко захихикал и подмигнул капитану. Ренар брезгливо дернул плечом, стряхивая с себя руку Хартмана и поднял глаза. Девушки не было. Он быстро пошел в том направлении, где только что видел ее. - Эй, Ренар, я предупредил – в спину ему крикнул Хартман, но Шон его уже не слышал. В его мозгу билась одна мысль, он должен найти ведьму, он обязательно должен ее найти, немедленно. Он вертелся во все стороны, словно сбившийся компас, искал следы силы, и наконец уловил еле ощутимый след. Он уже не сдерживаясь побежал, не замечая удивленных взглядов, свернул в один коридор, другой, и наконец увидел, как за поворотом на мгновение мелькнуло знакомое платье. Услышав шаги на спиной она обернулась и вскрикнула. Вытянув вперед руки в защитном жесте она пятилась от него назад, неумело выставив ментальную защиту. - Не надо. Уходите. Не приближайтесь. Мне нельзя – в ее глазах был испуг и мольба. На мгновение ему стало жаль ее. Но он подумал о той женщине, которой придется погибнуть или остаться инвалидом из-за его минутной слабости и сделал то, чего когда-то обещал своей матери не делать никогда и ни при каких обстоятельствах. Шон притянул ее глазами, попытался подчинить, она хотела закрыть глаза, но уже не смогла. Он безжалостно сломал ее сопротивление, подавил волю, принуждая к подчинению. Проделал с ней то, что когда-то сделала с ним Джульетта, но более жестко и страшно. Она не была слабее его. Но он был слишком голоден, а она неопытна и напугана. Он подошел к ней и взяв рукой за подбородок, поднял голову. Она не сопротивлялась, тело больше не принадлежало ей, в глазах застыла детская обида и страх. Он поцеловал ее, почувствовав на губах вкус помады. Вытер их тыльной стороной ладони и усмехнулся. Потом достал из кармана брелок с ключами от машины, взял ее ладошку, положил в нее ключи и сжал ее руку в кулачок. - Жди меня в машине, дорогая, я скоро. Потом повернулся и пошел, насвистывая какую-то мелодию. Он знал, что она не сможет ослушаться его воли и будет покорно исполнять то, что он ей велит. Если бы он приказал ей сейчас голой выйти в зал или разбить себе голову о стену, она бы сделала все в точности. Весь ужас был в том, что она была в полном сознании, все понимала и чувствовала, но ничего не могла сделать, будучи полной пленницей своего тела. Сущность внутри него возилась нетерпеливо, царапая душу острыми коготками, но больше не причиняла боли. Она ждала обещанной пищи, лишь напоминая о себе, чтобы не тянул слишком долго. Ему нужно было найти мэра. Что бы ни случилось, а свои обещания он привык выполнять. Впрочем Хизер нашла его сама. Он едва успел выйти в зал, когда услышал за спиной ее глубокий грудной голос. - Шон. Ну куда же ты пропал, дорогой. Я уже думала, что ты забыл о моей просьбе и уехал не попрощавшись – жена мэра взяла его под руку и повела куда-то мягко, но настойчиво. - Ну как я мог уехать, госпожа мэр. Я ведь обещал. И, может быть, скажете, чем обязан я такому вниманию к своей персоне. - Ты знаешь, дорогой, как я люблю свою дочь и своих внучек. И я не могу им отказать ни в чем. Они попросили меня кое-что передать тебе, и я должна выполнить их просьбу. И не спорь. - Да я не спорю, госпожа мэр. Просто ей богу, не стоило беспокоиться. Шон уже догадался, зачем искала его Хизер. Восемь лет назад он оказал ее дочери небольшую услугу. Муж Шерил, талантливый хирург, уехал в Африку на год работать в миссии «Врачи без границ». Вскоре Шерил поняла, что беременна. Когда ее срок близился к концу, она позвонила мужу. Он должен был прилететь и она одна поехала в аэропорт, не предупредив отца. Рейс задержали, а у Шерил начались преждевременные роды. Она не смогла дозвониться отцу, у которого было важное совещание, и поскольку отец велел ей в случае любых неприятностей звонить в первую очередь капитану Ренару, то она и позвонила Шону. Шон пулей примчался в аэропорт и, сообразив, что не успеет довезти ее до больницы, поднял всех на уши, отыскал врача и с его помощью принял роды у дочери мэра. После этого он стал другом семьи и самым почетным гостем в их доме. И с тех пор семья Шерил, то пыталась затащить его в гости, то присылала ему какие-то подарки. У него уже была целая коробка детских рисунков и поделок. Шон воспринимал это как неизбежное зло, но эта затянувшаяся благодарность уже начинала его немного раздражать. К тому же это категорически не нравилось его колдовской сущности и она мстила ему потом повышенной агрессивностью, когда он выходил из себя по малейшему поводу и срывался на подчиненных. Хизер завела Шона в кабинет мэра и сунула ему в руки красиво упакованный сверток с крупным розовым бантом. Шон поморщился, но отказать не посмел. И едва он взял сверток в руки, из смежной комнаты вышли мэр, его дочь Шерил, и выскочили две темнокожие девчушки, похожие как две горошинки в стручке. - Прости, Шон, но эти чертовки меня уломали – мэр развел руками, но от глаза его смеялись. – Сюрприз, говорят, вот ведь как. Нарядные темнокожие близняшки со смешными косичками поочередно поцеловали его в щеку, заставляя почти вставать на колени и дружно, смешно сбиваясь прочитали стихотворение Почему и отчего Лампы светят ярко, И кому в этот день Весело и жарко? И не зря испекли Мы пирог с вареньем Ведь сегодня у нас Дяде Шону день рожденья! Никто не смог бы назвать капитана Ренар слишком эмоциональным. Но сердце его не было каменным. И в другое время Шон был бы весьма тронут этим милым поздравлением. Но сейчас все его мысли, все его существо рвалось отсюда, туда, где в машине ждал его самый желанный, самый вожделенный подарок. Он с усилием растянул губы в улыбке, считая секунды, доли секунды, мгновения до конца этого нежданного мероприятия. Наконец ему на выручку пришел сам мэр. - Ладно, вертихвостки. Совсем человека засмущали. Вон даже уши покраснели. – мэр засмеялся, смехом гордого отца и деда, безумно любящего свою семью, - Беги от них, капитан, а то ведь не отстанут добром, я их задержу, эй, пирог то возьми, не забудь. Шон схватил подарок и найдя в себе силы на прощальную улыбку и слова благодарности выскочил из комнаты. Вырвав из рук гардеробщика пальто, он попытался надеть его на ходу, дважды не попав в рукав, плюнул и побежал к припаркованной за углом машине, не замечая ни пронизывающего ветра, ни моросящего дождя. Неистовое желание жгло его изнутри. Он рванул на себя дверь машины, испугавшись на секунду, что она может быть заперта. Дверь была открыта. Девушка сидела на заднем сидении, молча смотрела перед собой невидящими глазами. Покрышки взвизгнули, когда Ренар, рванув с места на полной скорости, пытался вписаться в поворот. Чудом избежав по пути аварии, снизив скорость только на мосту, он в рекордные сроки доехал до дома и так резко затормозил, что машина юзом въехала на клумбу, остановившись в сантиметре от стены дома. Едва прикрыв за собой дверь, он схватил юную ведьму, задрал платье, одним рывком, зажав голову под мышкой, сорвал колготки вместе с трусиками, и, усадив на кухонную стойку, широко до хруста в суставах развел ей ноги. Перепуганная девушка не сопротивлялась, только часто-часто хлопала глазами, как кукла. Ренар был грозен и прекрасен, весь во власти охватившего его вожделения. По его точеному лицу волнами прокатывались судороги изменений. Нависнув над ней как скала, он стиснул зубы и дышал носом, тяжело, как загнанная лошадь, но еще держал себя в руках. В воздухе ощущалась тонкая вибрация силы, в шкафу мелко-мелко дрожали хрустальные бокалы, генерируя чистый красивый звон. Не раздеваясь, только рванув ширинку брюк, так, что оторванные пуговицы брызнули во все стороны, он извлек оттуда мощный эрегированный член и без подготовки и предварительных ласк, одним рывком вошел в нее на всю длину своего внушительного хозяйства, так сильно, что мошонка ударилась о ее промежность со звонким хлопком. От боли и неожиданности она завизжала, тонко, как поросенок. Но он не дал ей и такой возможности к сопротивлению. Сжав рукой тонкую девичью шею и почти придушив ее, он начал двигаться в ней, вбиваясь в ее нутро с мощью парового молота, издавая странные звуки напоминающее и львиный рык и стон смертельно раненного человека одновременно. И быстро кончил, не выходя из нее, хрипя и содрогаясь всем телом, испытав скорее болезненные ощущения, чем удовольствие. Удовлетворив первую страсть, он поднял ее на руки и поднялся по лестнице на второй этаж. Уже в спальне, он снял с нее платье, не глядя бросил в угол, туда же полетела и его одежда, она начала ему мешать. Грубо швырнул ее на кровать. Выпрямился во весь рост, хищно потянулся своим прекрасно сложенным мускулистым телом. Серо-зеленые глаза блаженно щурились, ноздри раздувались, словно чуя невозможно приятный запах. Он уже никуда не торопился. Жертва была полностью в его власти. Девушка пыталась от страха сжаться в комок на широкой кровати. Он жарко навалился на нее всем весом, впился в ее рот жадными губами так сильно, что почувствовал металлический привкус во рту. Разжав языком ее сомкнутые зубы, стал насиловать и прикусывать ее язычок, потом всосал его в себя, так глубоко, что она задыхаясь, замычала и попыталась оттолкнуть его. Он перехватил ее руки, вытянул их над головой, растягивая ее хрупкое тельце и оставив распухшие губы, вцепился зубами в розовый сосок, заставив ее выгнуться от боли. Не обращая внимания на истошные вопли своей несчастной жертвы, он сжимал зубы до тех пор, пока из прокушенного соска не потекла струйка крови. Затем, давая себе передышку, принялся кусать и облизывать ее тело, как хищник кусок мяса, чередуя боль и ласку без всякой системы, сводя с ума от предвкушения того или другого. Перехватив одной рукой оба ее тонкие запястья, по-хозяйски огладил внутреннюю поверхность бедер, низ живота, запустил руку между ее ног и принялся теребить и сильно сжимать между пальцами клитор, от чего она стала ловить воздух ртом, застонала и раздвинула ноги шире. Тогда он ввел в узкое отверстие сначала два бесконечно длинных пальца, плавно развел их и в таком положении извлек наружу, потом сложил руку лодочкой и преодолевая инстинктивное сопротивление мышц промежности, которыми девушка пыталась защититься от такого грубого и неделикатного вторжения внутрь своего женского естества, пропихнул внутрь нее всю кисть, исследуя сильными пальцами ребристые стенки влагалища, растягивая его под немыслимыми углами, прищипывая и нажимая на чувствительные точки. Ведьмочка тихо всхлипывала, не в силах определить, что более ей причиняют эти пальцы, мучение или удовольствие. Ее лицо с размазанной косметикой было мокрым от слез, распухшие губы кривились и дергались. Ренар тихо, по кошачьи заурчал, ему нравилось ощущать подушечками пальцев шелковую упругость ее лона и содрогание плоти под его умелыми пальцами опытного садиста. Он дошел до дна влагалища, нащупал скользкую от выделившейся смазки и его семени шейку матки и попытался проникнуть внутрь, с силой продавливая отверстие. Девушка забилась в его руках, заелозила по кровати, пытаясь вывернуться из железной хватки принца, ее зрачки расширились от боли, рот открылся в немом крике, по лицу потекли слезы. Он продолжал настойчиво терзать ее плоть и с третьей попытки сумел протолкнуться в ее запретные ворота. Рукой и плотно прижатым к ней телом он почувствовал дрожь, сменившуюся сильнейшими, почти эпилептическими конвульсиями и понял, что боль и сладострастие слились воедино и превратились в мощный оргазм. Ее тело билось под ним словно под действием электрических разрядов. Он довольно засмеялся, выходя из нее одной частью тела, только для того чтобы тут же насадить ее на другую. Он понял, что больше не может сдерживаться и резко дернув шеей наконец схлынул. Ощущения, удесятиренные мощью колдовской сущности, ударили его яростной волной, сминая последние остатки благоразумия. Он зарычал, раскатисто и грозно и собрав последние остатки человеческого сознания, схватил бившуюся под ним девушку за шею, властно посмотрел ей в глаза, заставляя последовать за собой. Ее воля была настолько подавлена, что ей понадобилось не меньше минуты, чтобы схлынуть. И это было как нельзя вовремя, потому что ярость изголодавшегося колдуна уже начала причинять ее телу нешуточные страдания. Ей казалось, что все ее внутренности сминаются и рвутся под его бешеным натиском, а его все увеличивающийся в размерах член, словно раскаленный металлический кол, пронзает ее насквозь, и вот-вот проломив диафрагму дойдет до сердца. Ребра трещали под его весом, разбитая матка при каждом толчке посылала в мозг искру невыносимой боли. Внезапно все изменилось. Мир вокруг расцвел дивными красками. Тело стало легким и невероятно гибким. Она услышала как бешено стучат их сердца, как по артериям шумным потоком несется кровь. Изменился и характер боли. Она не стала слабее, но стала даже нравиться. Сквозь нее словно прорастало неистовое темное желание и вожделение. Она хотела этих страданий, более того – она их жаждала всей душой. Тело пробудившейся ведьмы само устремилось навстречу этой сладостной боли и причинявшему ее прекрасному мучителю. А он не позволял ее телу привыкнуть и расслабиться, он то душил ее словно огромная змея, то собирал с ее тела нектар подобно пчеле, то больно жалил как скорпион, проникая во все доступные и недоступные отверстия, не оставляя в покое ни один миллиметр тела, ни одну клеточку организма. Но судя по количеству и силе оргазмов, которые она при этом испытывала, оно того стоило. Он делал с ней все, на что была способна извращенная фантазия колдуна, а она не в силах сопротивляться, только корчилась от боли и билась в бесконечных сильнейших оргазмах, притом зачастую и то и другое одновременно. Была уже глубокая ночь, когда он устал считать ее и свои оргазмы и прекратил мучить ее почти бездыханное тело. Он накрыл ее одеялом, отвернулся и тут же заснул, крепко, без сновидений.