Забытая жизнь

Декабрь 1995 года. Снег лепился к окну. Пришел декабрь со снегопадами и целой лавиной работы. С приближением Рождества обременительнее стали дни. Тогда и случилось одно происшествие, и я сразу же появилась у Альбуса. — А, это ты, Адрианна. Дамблдор сидел за письменным столом в кресле с высокой спинкой; он наклонился вперед, и на него упал свет свечей, освещавших разложенные на столе документы. На нем был великолепно расшитый пурпурно-золотой халат, надетый поверх белоснежной ночной рубашки, но выглядел Дамблдор нисколько не сонным. Пронзительный взгляд голубых глаз остановился на мне. — Так дальше продолжаться не может, Альбус, — сказала я. — Нападение на Поттера, слушание, арест Стерджис Подмор, назначение Амбридж, теперь нападение на Артура. Что такое приснилась Поттеру? — Это был не обычный сон… мистер Уизли — на него набросилась гигантская змея. — Произнесенные слова как будто еще отдавались в комнате и звучали немного нелепо, даже смешно. Наступила пауза; Дамблдор откинулся в кресле и задумчиво смотрел в потолок. — Как он это увидел? — спокойно спросила я, по-прежнему не глядя на него. — Не знаю… — сердито ответил он (не все ли равно?). — Он был змеей. Он видел ее глазами. Стало тихо. Потом Дамблдор, глядя теперь в сторону окна, резко спросил: — Артур серьезно ранен? — Да, — с силой произнесла я. Альбус встал с такой внезапностью, что я вздрогнула. Феникс сразу проснулся, поднял красивую голову и блестящими темными глазами смотрел на Дамблдора. — Нам будет нужно предупреждение, — очень спокойно сказал Дамблдор птице. Вспышка пламени — и феникс исчез. Дамблдор стремительно подошел к одному из тонких серебряных приборов (назначения которых я до сих пор не знала), перенес его на стол, сел и легонько постучал по нему концом волшебной палочки. С ритмичным позвякиванием прибор ожил, из серебряной трубочки наверху стали выходить маленькие клубы бледно-зеленого дыма. Директор внимательно вглядывался в дым, между бровей у него залегла глубокая морщина. Через несколько секунд дым пошел ровной струей, она сгущалась и закручивалась в воздухе… и вот уже вылепилась из нее змеиная голова с разинутой пастью. Между тем дымная змея немедленно превратилась в две змеи, обе сворачивались и извивались в полутьме. С видом мрачного удовлетворения Дамблдор слегка постучал по прибору палочкой: позвякивание замедлилось и стихло, дымные змеи побледнели, расплылись в воздухе и пропали. Дамблдор перенес аппарат обратно на узенький столик. — Я как раз заканчивала работу, но услышала крик, это был один из директоров школы на портрете. Он сказал, что слышал внизу какое-то движение… Я, естественно, не сразу ему поверила, но спустилась посмотреть… Через несколько минут я его вынесла. Вид неважный, весь в крови. Его доставили в больницу святого Мунго… — Благодарю тебя, Адрианна, — сказал Дамблдор. — Альбус, как быть с Молли? — спросила я. — Этим займется Фоукс, когда проверит, нет ли поблизости незваных гостей. Но, возможно, она уже знает… благодаря этим превосходным часам… Дамблдор тем временем рылся в буфете поблизости от меня. Наконец он извлек оттуда закопченный старый чайник и осторожно поставил на письменный стол. Поднял волшебную палочку и тихо сказал: «Портус!» Чайник задрожал, оделся странным голубым сиянием, а потом успокоился, черный, как прежде. Дамблдор подошел к другому портрету — волшебнику с умным лицом и остроконечной бородкой. Этот был одет в цвета Слизерина — серебряный и зеленый — и спал, по-видимому, так крепко, что не слышал Дамблдора, пытавшегося его разбудить. — Финеас, Финеас. Люди на портретах перестали притворяться спящими, они зашевелились в своих рамах, чтобы лучше видеть происходящее. Умный с бородкой-клинышком по-прежнему изображал спячку, и некоторые тоже стали выкрикивать его имя: — Финеас! Финеас! Финеас! Прикидываться дальше было невозможно, он нарочито вздрогнул и широко раскрыл глаза. — Кто-то звал? — Надо, чтобы вы еще раз посетили свой другой портрет, Финеас, — сказал Дамблдор. — У меня новое сообщение. — Посетить мой другой портрет? — скрипучим голосом сказал Финеас с притворным зевком (при этом взгляд его обежал комнату и остановился на мне). — Ну, нет, Дамблдор, я сегодня ужасно устал. Что-то знакомое почудилось мне в его голосе. Где я его слышала? Но вспомнить мне помешали другие портреты на стенах — слова Финеаса вызвали бурю негодования. — Нарушение субординации, сэр! — взревел дородный красноносый волшебник, потрясая кулаком. — Неисполнение приказа! — Честь обязывает нас служить нынешнему главе Хогвартса! — воскликнул дряхлый волшебник, в котором я признала Армандо Диппета, предшественника Дамблдора. — Стыдно, Финеас! — Внушить ему, Дамблдор? — спросила остроглазая ведьма и подняла необыкновенно толстую волшебную палочку, смахивавшую на трость. — Ну, хорошо, — согласился волшебник по имени Финеас, глядя на ее палочку с некоторой опаской. — Хотя вполне возможно, что он уже ликвидировал мой портрет так же, как разделался с большинством предков… — Сириус знает, что не должен уничтожать ваш портрет, — сказал Дамблдор, и я сразу вспомнила, где слышала голос Финеаса: этот голос шел из пустой рамы в одной из спальне на площади Гриммо. — Вы передадите ему, что Артур Уизли тяжело ранен и что его жена, дети и Гарри Поттер скоро прибудут к нему в дом. Вы поняли? — Артур Уизли ранен, жена, дети и Гарри Поттер остановятся у него, — скучающим голосом повторил Финеас. — Да, да… хорошо. Он нырнул за раму портрета и скрылся из виду; в ту же секунду дверь кабинета открылась. Профессор Макгонагалл ввела Фреда, Джорджа и Джинни, Рона и Гарри, встрепанных и ошарашенных, в ночной одежде. — Что происходит? — с испугом спросила Джинни. — Профессор Макгонагалл говорит, Гарри видел, как ранили папу… — Ваш отец был ранен при выполнении задания для Ордена Феникса, — ответил Дамблдор. — Его доставили в клинику магических недугов и травм — в больницу святого Мунго. Я отправляю вас в дом Сириуса, это ближе к больнице, чем «Нора». Там вы встретитесь с матерью. — Как мы доберемся туда? — спросил Фред. Сейчас он был не похож на себя. — Летучим порохом? — Нет, — сказал Дамблдор. — Сейчас это небезопасно, за Сетью ведется слежка. Вы отправитесь через портал. — Он показал на невыразительный старый чайник, стоявший на столе. — Мы ждем сообщения от Финеаса Найджелуса… Прежде чем отправить вас, я хочу убедиться, что путь свободен. Посреди кабинета на миг вспыхнуло пламя, от него осталось золотое перо, медленно опускавшееся на пол. — Это предупреждение Фоукса, — сказал Дамблдор, поймав его на лету. — Профессор Амбридж узнает, что вас нет в спальнях… Минерва, идите и отвлеките ее — придумайте что угодно. В развевающемся халате Макгонагалл устремилась к двери. — Он сказал, что будет рад, — раздался скучающий голос за спиной Дамблдора: волшебник Финеас снова появился у себя, на фоне слизеринского знамени. — У моего праправнука всегда был странный вкус по части гостей. — Тогда подойдите сюда, — обратился Дамблдор к Гарри и всем Уизли. — Быстро, пока не появились провожатые. Они сгрудились возле его стола. — Вы все уже пользовались порталом? Они кивнули, и каждый протянул руку к закопченному чайнику. — Хорошо. На счет три: раз… два… три. — Все исчезли. — Артур пострадал, выполняя задание Ордена, обстоятельства и без того подозрительные. Это может серьезно повредить Ордену… — пробубнил Альбус, когда мы остались вдвоем. — Плевать мне на твой дурацкий Орден! — выкрикнула я. — О чем ты тут говоришь! — уже орала я. — Артур знал, на что идет, — с таким же жаром ответил Альбус. — Вот как обстоит дело… вот почему ты не в Ордене… ты не понимаешь… есть дело, ради которого стоит умереть. — Тебе легко говорить, тут сидя! — взревела я. — Не вижу, чтоб ты рисковал своей шкурой! Лицо Альбуса, и прежде бледное, стало пепельным. Казалось, он готов ударить меня, но, когда он заговорил, голос его был предельно спокоен: — Я знаю, это тяжело, но сейчас мы должны вести себя так, как будто нам еще ничего не известно. Должны сидеть тихо. В воздухе вспыхнуло пламя, на стол шлепнулся пергаментный свиток, а вслед за ним опустилось золотое перо из хвоста феникса. — Фоукс! — воскликнул Альбус и схватил пергамент. — Это, наверное, от Молли. — «Артур еще жив. Я отправляюсь в больницу. Как только смогу, извещу вас. Молли». — Еще жив… — медленно проговорила я. — Твои планы, Альбус, приводят к потерям. Ты хоть понимаешь, что это живые люди? — Прекрати, — рявкнул он. — Есть вещи, которые нельзя контролировать. Битвы, которые нельзя выиграть. В конце концов, единственное, что у нас остается — это люди, которым мы верим. — Он жив благодаря Поттеру, — напомнила я. — И сколько еще жизней нужно тебе, чтобы осуществить свои глупые планы? Ты сейчас напоминаешь мне Тома. — Все мы люди, — сказал Альбус. — Мы делаем, что должно, когда нам это ничего не стоит, когда честь дается легко. Но рано или поздно в жизни каждого человека наступает день, когда он должен сделать выбор. — Я прекрасно понимаю, на что ты намекаешь, — сообщила я. — Наши решения показывают, кем мы являемся в действительности, гораздо лучше, чем наши способности. И ты прекрасно знаешь, что я не буду в этом во всем участвовать, — возразила я ему. — Любой выбор, Адрианна, порождает возможность сожаления. Жизнь без сожаления — это не жизнь. Сожалеешь не о том, чего не сделал, а о том, что мог бы сделать. — От твоей мудрости меня скоро стошнит, — процедила я. — Я не о чем не сожалею, у меня все с этим в порядке, спасибо. Я начинаю уже задыхаться от твоей философии. Я стала похожа на ведьму от недосыпа. Каждый вечер… — Тогда ты свободна, — отрезал Альбус. — Мне еще сочинить надо правдоподобную историю для объяснения, почему Артур оказался там. Не представляешь, какие нас ждали бы неприятности — вспомни беднягу Стерджиса… — Черт возьми, Альбус. Я не одна из твоих слуг, — возразила я. — И прекрати пугать меня. Я аппарировала сразу же через портал. На следующий день ранним утром Кингсли сообщил мне, что Артур уже отлично себя чувствует, и как только снимут повязки, он вернется домой. — Он рассказал, как это произошло? — Он задремал на дежурстве, а она подкралась и укусила. — В «Пророке» уже есть об этом? — я указал на газету в руках Кингсли. — Нет конечно, — сказал он с улыбкой, в которой сквозила легкая горечь. — Министерство не желает доводить до сведения публики, что здоровенная гнусная змея… — Кингсли! — предостерегла его я и посмотрела по сторонам. -…добралась до Артура, — поспешно закончил он, но я почувствовала, что хотел он сказать совсем другое. — Он охранял его? — тихо спросила я. — Предсказание? За которым охотится Том. — Откуда ты знаешь об этом? — удивился Кингсли. — Это не важно, — ответила я. — До скорой встречи, Кингсли. Они пролетели быстро, эти дни, напоенные ароматом сосновых веток и рождественской елки, в трепетном свете елочных свечей, в сверкании блесток и мишуры, — пролетели как во сне, где каждая минута жизни равна одному сердцебиению. Я это Рождество провела в одиночестве. Мне в то тяжелое время никого видеть просто не хотелось, хотя от компании дедушки и бабушки я не отказалась. Наверное, только рядом с ними в их доме я чувствовала себя той маленькой девочкой, которой была лет двадцать назад. Да и Рождество придавало какую ту сказочность этому дому. Дедушка всегда украшал дом, а мы с бабушкой нарядили ель. На праздничный ужин бабушка приготовила утку запеченную с яблоками и мы, весело вспоминая былое, просидели до поздней ночи. Я даже расслабилась на какое-то время и забыла, что где-то в Лондоне назревает война. На следующее утро я была усыпана подарками, было весьма трогательно получить от моего отца перо Феникса. Если честно, я никогда не делала ему подарки на Рождество, возможно, во мне еще томилась та боль, которую он мне принес, отказавшись от меня. Но мысли не покидали меня, меня раздражало, что я не могу ничего сделать. Не могу признаться Северусу, противостоять замыслам отца и Тома, да или просто уехать от всех. Раньше я боялся потерять память еще раз, но теперь была бы счастлива кое-что забыть. Память — как фреска в моей голове. Она делает события вечными, но забывчивость дарит умиротворение. Нужно забывать. Иногда по утрам я встаю и думаю: «Нахрена ты вылезла из кровати?» Столько есть всего, о чём надо подумать. Зачем забивать себе голову тем, чего уже не вернёшь, — надо думать о том, что ещё можно изменить. Но когда происходит что-то неприятное, а ты ничего не можешь поделать, какой смысл кричать и колотить по полу ногами? Вот так и я, как загнанное животное, не знала, что мне делать и, самое главное, как со всем этим жить. Я прибыла в штаб-квартиру Ордена в один из рождественских дней. И, естественно, Молли меня не отпустила, пока я не попила со всеми чай. — Обыскали все вокруг, но змею не нашли. Будто исчезла после того, как напала на Артура… — заявила Тонкс. — Думаю, он послал ее на разведку, — прорычал Грюм, — до сих пор ему ничего не удавалось, так ведь? Нет, думаю, он хочет получить представление о том, с чем имеет дело, и если бы не Артур, эта гадина успела бы как следует оглядеться. Значит, Поттер говорит, что все видел? — Да, — отозвалась миссис Уизли. Голос ее звучал напряженно. — Знаете, Дамблдор почти ожидал, что Гарри увидит нечто подобное. — Есть что-то странное в парне, мы все это знаем. — Когда я утром говорила с Дамблдором, он, по-моему, тревожился за Гарри, — прошептала миссис Уизли. — Еще бы не тревожился, — проворчал Грюм. — Малый видит глазами Сами-Знаете-Чьей змеи. Сам он, очевидно, не понимает, что это может значить, но если Вы-Знаете-Кто овладел им… «Так вот почему Дамблдор не смотрит ему в глаза! — попивая свои чай думала я. — Боится увидеть в них взгляд Волан-де-Морта, боится, что зеленые вдруг станут красными, а зрачки превратятся в щели, как у кошки?» Я вспомнила, змеиную морду Волан-де-Морта. — Значит, есть связь между ними! Только интересно, Том знает о ней? Как-то незаметно столовая опустела и мы остались с Сириусом одни. Молли где-то суетилась после чаепития. Я подошла к окну и посмотрела, как за окном тихо падал белоснежный снег. — Я вас ждал, Адрианна, — печально уточнил Сириус. — Ждали меня, Сириус? — удивилась я и повернулась в его сторону. — Я думал, что вы проведете Рождество в нашей компании, — проговорил он. — Простите меня, — извинилась я. — Но в этот день я предпочитаю уединение. — Плохие воспоминания? — поинтересовался Сириус. — О что вы, нет, — покачала я головой. — Мне не следовало так говорить, — торопливо проговорил Сириус. — Это было бестактно. — Отчего же? Всего лишь честно, — отозвалась я. — Вам кажется это странным? — Уверяю вас, есть вещи страннее. Странность — это нормально, — ответила я. — Можно я поцелую вас? — внезапно спросил Сириус. — Не спрашивайте разрешения, — ответила я. — Если вы хотите что-то сделать — делайте, потому что это ваше желание, а не моё разрешение. Вы должны пойти на риск отказа. Он сделал неуверенный шаг, тем самым приблизившись ко мне, его запах, аромат его одеколона одурманили мое сознание, а его глаза — в них можно было утонуть. — Сириус… — прошептала я и упала в его объятия, через мгновения я почувствовала его губы на своих. — Надеюсь, я вам не помешал, — раздался холодный, надменный голос. Сириус спокойно отстранился от моих губ и посмотрел в сторону двери, я тут же очнулась и открыла глаза. Перед нами в дверях стоял Северус, за спиной которого была Молли. Его черные глаза обежали по комнате и остановились на мне. — У меня письмо от Дамблдора, — Северус едва шевельнул губами. Он был очень сердит. Еще бы, увидеть меня в объятиях Сириуса. Я бы на его месте уже убила Сириуса, зная их и так натянутые отношения. — Профессор Снейп, — волнуясь, сказала она, — может быть, вы пройдете? Северус вошел в столовую и сел напротив — за длинный стол спиной к двери. Он подал Сириусу письмо, лицо Северус было непроницаемо. — Миссис Уизли, вы могли бы позвать Поттера, — тихо попросил Северус. — Дамблдор сообщил в письме о своем желании, чтоб Поттер, в этом семестре изучал окклюменцию. Я боялась, что если посмотрю в глаза Северуса — окаменею. Поистине, вкус жизни хорошо ощущаешь лишь тогда, когда в лицо тебе только что посмотрела смерть. Она и была в глазах Северуса. С минуту Северус смотрел на Сириуса, потом заговорил медленно и раздельно, взвешивая каждое слово: — Я хотел поговорить с Поттером с глазу на глаз. — Не думаешь ли ты, что я оставлю Гарри наедине с тобой? — отрезал Сириус. — Я не доверяю тебе! — Директор попросил меня обучить Поттера окклюменции, — начал он вальяжно свою речь. — Могу только надеяться, что к ней Поттер обнаружит больше способностей, чем к зельям. — А почему Дамблдор считает, что ему это нужно? — спросил я, не глядя Северусу в глаза. Северус помолчал, а затем презрительно произнес: — Наверняка вы уже догадались сами, мисс? Темный Лорд весьма сведущ в легилименции… — Судя по всему, до последнего времени Темный Лорд не подозревал о связи, существующей между ними, — перебила я его. — До сих пор Поттер, по-видимому, воспринимал его чувства и улавливал его мысли неведомо для него. Однако видение, случившееся у Поттера незадолго до Рождества, столь сильно затронуло сознание Темного Лорда… — Директор полагает, что этому надо положить конец. Он хочет, чтобы я научил Поттера закрывать свой ум от Темного Лорда. — Я сам бы мог учить Гарри, — отрезал Сириус. — Не припоминаю, чтобы у тебя были навыки в этом, — буркнул Северус. — И, как видно, безуспешно? — он скривил губы. — Не нарывайся, Нюниус, — предупредил Сириус его. — Ну, я прошу вас, мальчики, только без рукоприкладства, — сказала я со сладкой улыбкой. — Зато ты у нас знаток всего темного, — Сириус бросил презрительный взгляд на Северуса. — Всего лишь чтение мыслей, не более чем. Северус помолчал, смакуя оскорбление, и продолжил: — Только маглы так рассуждают о «чтении мыслей». Ум — не книга, которую можно раскрыть, когда заблагорассудится. Мысли не напечатаны внутри черепа, чтобы их мог изучить всякий любопытный. Мозг — сложный и многослойный орган — по крайней мере, у большинства людей, Сириус. — Он усмехнулся. — Верно, однако, что те, кто овладел легилименцией, способны при определенных условиях проникнуть в сознание своих жертв и правильно интерпретировать добытые сведения. — Северус кинул взгляд на меня. — В частности, Темный Лорд почти всегда знает, когда ему кто-то лжет. Только искушенные в окклюменции способны подавить чувства и воспоминания, противоречащие лжи, и, таким образом, говорить неправду в его присутствии, не опасаясь разоблачения. — Значит Тому теперь известно, что Поттер имеете доступ к его мыслям и чувствам, — тихо прошептала я. — Этот процесс — обоюдный, — сделала я вывод. — Иначе говоря, он понял, что сам может иметь доступ к мыслям и чувствам Поттера… — рассуждала я, пока эти два идиота выясняли отношения. Минутой позже Гарри вошел в кухню, Сириус и я сидели за длинным столом, напряженно глядя в разные стороны. Северус сидел напротив Сириуса. Молчание их было наэлектризовано взаимной неприязнью. Гарри кашлянул, чтобы объявить о своем присутствии. Северус обернулся к нему: лицо в рамке сальных черных волос. — Сядьте, Поттер. — Знаешь, Снейп, — громко сказал Сириус, отвалив свой стул на задние ножки и глядя в потолок, — я предпочитаю, чтобы ты не отдавал здесь приказов. Это мой дом, понимаешь ли. Бледное лицо Снейпа некрасиво потемнело. Гарри сел рядом с Сириусом, глядя на Снейпа через стол. — Предполагалось, что мы поговорим с глазу на глаз, Поттер, — сказал Снейп со знакомой кривой усмешкой, — но Блэк… — Я его крестный, — громче прежнего сказал Сириус. — Я здесь по распоряжению Дамблдора, — Снейп же, наоборот, говорил все тише и ядовитее, — но, ради всего святого, оставайся, Сириус. Я знаю, ты любишь чувствовать себя… причастным. — Это как прикажешь понимать? — С громким стуком Сириус опустил свой стул на все четыре ноги. — Да, я понимаю, ты должен быть… ах… расстроен тем, что не делаешь ничего полезного, — с легким нажимом на последнее слово, — для Ордена. Теперь побагровел Сириус. Снейп, злорадно усмехнувшись, обратился к Гарри: — Директор послал меня передать вам его желание, Поттер, чтобы в этом семестре вы изучали окклюменцию. — Что изучать? — не понял Гарри. Снейп еще больше скривил рот. — Окклюменцию, Поттер. Магическую защиту ума от проникновения извне. Малоизвестный раздел магии, но крайне полезный. — Почему я должен изучать окклю… как ее? — выпалил он. — Потому что так считает нужным директор, — хладнокровно ответил Снейп. — Вы будете получать индивидуальные уроки раз в неделю, но никому не скажете об этом, в первую очередь Долорес Амбридж. Вам понятно? — Да. Кто будет меня учить?  — Я. — Почему тогда Дамблдор не может его учить? — воинственно спросил Сириус. — Почему ты? — Потому, видимо, что привилегия директора — поручать наименее приятные дела другим, — вкрадчивым голосом ответил Снейп. — Уверяю тебя, я не напрашивался. — Он встал. — Жду вас в понедельник, в шесть вечера, Поттер. В моем кабинете. Если спросят — вы изучаете лекарственные зелья. Всякий, кто видел вас на моих занятиях, не усомнится, что вам это необходимо. Он двинулся к двери, черный дорожный плащ вздулся за его спиной. — Постой, — сказал Сириус и выпрямился на стуле. — Я спешу, Блэк, В отличие от тебя, у меня нет бездны свободного времени. — И бросил взгляд на меня. Я тогда понимала, что я разозлила Северуса, и только стоит Сириусу его задеть — и драки не избежать. — Тогда к делу, — сказал, поднимаясь, Сириус. Он был значительно ниже Снейпа, который сжал в кармане кулак, — я не сомневалась, что в кулаке у него волшебная палочка. — Если услышу, что эти свои уроки окклюменции ты используешь для того, чтобы притеснять Гарри, будешь иметь дело со мной. — Как трогательно, — осклабился Снейп. — Но ты, полагаю, заметил, что Гарри пошел в отца? — Заметил, — с гордостью сказал Сириус. — Тогда ты догадываешься, насколько он высокомерен. Критика отскакивает от него, как от стенки горох. Сириус оттолкнул стул в сторону и двинулся вокруг стола к Снейпу, на ходу вытащив волшебную палочку. Снейп выхватил свою. Оба изготовились: Сириус, пышущий яростью, Снейп, расчетливый и хладнокровный; глаза перебегают с палочки Сириуса на лицо и обратно. — Сириус! — громко сказал я, но Сириус, будто не слышал. — Я тебя предупредил, Нюниус! — сказал он, сунувшись к самому лицу Снейпа. — Я тебя лучше знаю! Скажи мне, как поживает нынче Люциус Малфой? Поди, доволен, что его верный песик работает в Хогвартсе? — Кстати, о песиках, — нежно сказал Снейп. — Ты знаешь, что Люциус Малфой узнал тебя, когда ты в последний раз рискнул прошвырнуться? Ловко придумано, Блэк, — показаться на закрытой платформе. Железное оправдание, чтобы больше не высовывать нос из норы. Сириус поднял волшебную палочку. — Нет! — закричала я одновременно с Гарри и, опершись рукой на стол, перелетела через него, чтобы встать между ними. — Не надо, Сириус! — Ты назвал меня трусом! — взревел Сириус и свободной рукой попытался оттолкнуть меня, но я устояла. — О, кажется, так, — сказал Снейп. — Я прошу вас, обоих успокоится и опустить палочки, — попросила я. — Адрианна… не лезь… — рычал Сириус, отталкивая меня в сторону. — Дай мне повод! — попросил его Снейп. — Умоляю! — Не будьте дураками! — воскликнула я. — У него это вошло в привычку, — сообщил Северус. — Северус замолчи, — отрезала я, посмотрела на него и мысленно попросила его успокоится и прекратить. Северус лишь ответил пронзительным ледяным взглядом. — Вы взрослые люди, — продолжила я. — Сколько можно вспоминать прошлое? — Анри, — начал Северус, — твой новый дружок умеет скалить зубы, тебе следует его держать на коротком поводке. Сириус от этих слов стал пурпурным, хорошо, что Поттер подлетел во время и стал отстранять Сириуса от Северуса, а я в свою очередь отстраняла Северуса. Они что-то выкрикивали друг другу, пока мы с Поттером пытались их успокоить. — Сириус, успокойся, — попросил его Поттер. — Сам успокойся, — рявкнул Сириус. — Орете друг на друга, как старые супруги, — выкрикнул Северус в тот момент, когда я его отдернула. — Занимался ты бы лучше своими пробирками. — Сириусу все же удалось оттолкнуть Гарри и опять подойти ближе, где я спиной удерживала Северуса. — Два идиота, — фыркнула я. Дверь кухни открылась, и вошла вся семья Уизли вместе с Гермионой, совершенно счастливые. Посреди группы гордо шагал сам мистер Уизли в макинтоше, надетом поверх полосатой пижамы. — Исцелен! — объявил он, адресуясь ко всей кухне в целом. — Абсолютно здоров! Он и остальные Уизли замерли у двери, глядя на разыгравшуюся сцену, которая тоже прервалась в самом разгаре: Сириус и Снейп смотрели на вошедших, направив волшебные палочки друг другу в лицо, Гарри стоял возле стола, а я, пытавшая их развести, так и застыла с раскинутыми руками. — Разорви меня горгулья, — сказал мистер Уизли, перестав улыбаться, — что здесь происходит? Сириус и Снейп опустили волшебные палочки; я переводила взгляд с одного на другого. Лица обоих выражали крайнее презрение, но неожиданный приход многочисленных свидетелей как будто привел их в чувство. Снейп убрал волшебную палочку в карман и, ни слова не сказав семейству, направился к выходу. В дверях он оглянулся: — Понедельник, шесть вечера, Поттер. Он ушел. Сириус смотрел ему вслед, опустив палочку. — Что тут происходит? — снова спросил мистер Уизли. — Ничего, Артур. — Сириус тяжело дышал, словно после долгого бега. — Просто дружеская беседа двух старых однокашников. — С заметным усилием он улыбнулся. — Значит, ты вылечился? Это прекрасная новость. Прекрасная новость. — Правда же? — сказала миссис Уизли, подводя мужа к стулу. — Целитель Сметвик все-таки совершил чудо — нашел противоядие, а Артур получил урок — будет знать, как баловаться с магловской медициной. Правда, Артур? — спросила она с некоторой угрозой. — Да, дорогая, — покорно сказал мистер Уизли. Ужину получился веселым и оживленным в этот вечер — мистер Уизли снова в кругу семьи и членов Ордена. Он стоял в темной, затянутой портьерами комнате, где горел единственный канделябр со свечами. Его руки сжимали спинку стула, на который он опирался. Руки были белые, с длинными пальцами, словно много лет не видевшие дневного света — на фоне темной бархатной обивки они казались большими бледными пауками. Впереди, в пятне света под канделябром, преклонил колени человек в черной мантии. — Значит, меня плохо информировали, — сказал Том высоким холодным голосом, в котором пульсировала ярость. — Хозяин, я молю вас о прощении, — прогнусавил человек, стоящий на коленях. Его макушка блестела на скудном свету. Похоже, он дрожал. — Я не виню тебя, Руквуд, — сказал Том тем же холодным, жестоким голосом. Отпустив стул, он обошел его, приблизившись к съежившемуся на полу человеку, и остановился в темноте прямо над ним, глядя вниз с гораздо большей высоты, чем обычно. — Ты уверен, что дело обстоит именно так, Руквуд? — спросил Том. — Да, милорд, да… Я ведь сам работал в этом отделе… — Эйвери говорил мне, что Боуд сможет взять его оттуда. — Боуд никогда не смог бы взять его, хозяин… Он должен был понимать это… без сомнения, именно поэтому он так упорно сопротивлялся наложенному Малфоем заклятию «Империус»… — Встань, Руквуд, — шепнул Том. Коленопреклоненный едва не упал, спеша выполнить приказание. Его лицо было изрыто оспой — рябины четко выделялись в свете канделябра. Даже поднявшись на ноги, он не выпрямился до конца, а замер в полупоклоне, украдкой бросая вверх, на лицо Тома, полные ужаса взгляды. — Ты хорошо сделал, что сказал мне об этом, — произнес Том. — Что ж… Похоже, я потратил многие месяцы на пустые усилия… впрочем, неважно… теперь мы начнем все заново. Ты удостоился благодарности лорда Волан-Де-Морта, Руквуд… — О, милорд… спасибо, милорд! — выдавил из себя Руквуд голосом, хриплым от облегчения. — Мне понадобится твоя помощь. Мне понадобится вся информация, какую ты сможешь добыть. — Конечно, милорд, конечно… все, что угодно… — Очень хорошо… ты можешь идти. Руквуд попятился, кланяясь, и исчез за дверью. Я все это время стояла у камина и большими глотками попивала огневиски, после него по телу разлилось приятное тепло. Я вздохнула: — Твои Пожиратели плохо справляются. Тебе не справится с Министерством с шайкой падших волшебников. — Я делаю все, что в моих силах дорогая, — уточнил Том. — Арианрода, совсем скоро здесь будут стоять супруги Лестрейндж, но они замурованы в Азкабане. Они были преданы мне. Они предпочли отправится в Азкабан, нежели отречься от меня. Когда стены Азкабана рухнут, они будут вознаграждены так, как и мечтать не могли. — Очередной бред, — рявкнула я и сделала глоток. — Сдалось тебе это пророчество. Тебе его не достать! Слава Богу! «Еще один стакан, и мои нервы перестанут дергаться». Я наполнила его снова и быстро выпила содержимое. Золотые огоньки отражались на полированной поверхности стола. Грани пустого стакана сверкали, когда я поворачивала его в руке. Было тихо, как в могиле. Звон стекла, когда я наливала огневиски, заставил меня вздрогнуть. Свечи догорели, графин постепенно опустел, и я теряла контроль над собой. С этой комнаты все начиналось. Стол был также пуст, на нем стояли только свечи. Том был жесток. Он был в гневе в ту ночь и жесток. Том поднялся и, подойдя ко мне, больно повернул мою руку так, что я вскрикнула от боли. — Может, мне стоит приказать тебе. — Том резко схватил меня за горло, не сильно, но настолько, чтобы я не смогла отвернуть голову. — Как на счет «Империус», любовь моя! Секунду посмотрев мне в глаза, пытаясь сломать мою защиту, Том впился поцелуем в мои губы. Том толкнул меня в сторону кресла. С задранной юбкой, с приспущенными трусиками, в чулках, я выглядела как шлюха, но при своей красоте и горящем взгляде — как роскошная шлюха! Том подошел ко мне, медленно стянул юбку, трусики, взял за тонкие щиколотки и, широко раздвинув мои ноги, припал к моей дырочке своим ртом. Он начал страстно целовать мои набухшие губки, лизать клитор, иногда проникая внутрь своим языком, я металась под ним, не сдерживая стонов и вскрикивая, когда он задевал особенно чувствительные точки. Меня затрясло в судорогах наслаждения… Отстранившись, он наслаждался зрелищем кончающей женщины. После того как по ее телу прошла последняя судорога и я расслаблено раскинулась на кресле, Том взял мои руки и прицепил к спинке кресла веревкой. Стянув с меня чулки, он этими же чулками привязал мои стройные, широко раскинутые ножки к ножкам кресла. Сначала Том начал пальцами сильно сжимать и выкручивать набухшие соски, я застонала, почувствовав боль, но и вместе с тем острое, ни с чем не сравнимое наслаждение. Я начала дергаться под ним, и вдруг, как бы в наказание, получила резкую несильную пощечину. Я испытывала унижение, боль, но меня безумно возбуждала ситуация, что меня имеют, как хотят, а я бессильна что-то изменить. Вытащив свой член, он приставил его к раскрытому влагалищу и резким движением вогнал по самые яйца. Я задохнулась от наслаждения и отдалась ритму жестких, сотрясающих мое тело ударов. Том трахал меня в бешеном темпе, раздавались громкие, мокрые шлепки трахающихся тел. Вдруг, резко остановившись и не дав мне кончить, он соскочил, быстро отвязал мне ноги и руки, поставил на четвереньки. Я стояла как сучка в ожидании вязки, ждала, когда он снова вставит свой напряженный член. Том снова взял в руки член, и, введя его в сочащуюся щель, сделал пару движений. Нагнувшись, он схватил меня за груди, начал снова мять их и крутить мои соски. — Да-а, Арианрода! — Том имел меня, причиняя мне боль и вместе с тем небывалое наслаждение. Я уже ничего не соображала, но чувствовала, что скоро придет разрядка. Том держал мои груди, стискивал их, и после недолгих таких жестоких движений, я начала бурно кончать, я упала на пол и закричала во весь голос, содрогаясь от сумасшедшего оргазма. — Следующий раз, когда ты поднимешь на меня руку, будет последним, когда руки у тебя вообще были, — предупредила я. — И не смей мне угрожать! Я вышла из зала и направилась в спальню, чтобы принять душ и привести себя в порядок. Стоя под душем, я смывала свою похоть и следы очередного подчинения. Я никогда не делилась ни с кем своей болью, не просила жалости. Вода стекала по обнаженному телу, но я этого не чувствовала, я не чувствовала ничего, онемев от боли. — Я буду горевать позже, когда буду способна выдержать эту боль. Я не подпускала к себе свои чувства, раздумья, боль, снова и снова повторяя слова, которые обещали заживить раны и дать мне силы, чтобы выжить, пока боль не прошла: «Это скоро закончится, и тогда я могу поехать домой». Выйдя из душа, укутавшись полотенцем, я нашла мазь, которую передал мне Том, и стала обильно смазывать мои синяки и кровавые потеки. «Я, кажется, начинаю ныть, — подумала я с отвращением. — Я не позволю этому случиться. Как только спустишься вниз до конца, дорога может вести только вверх. Если уж кто и виноват в этом, так это я сама, и только я смогу это все остановить. И в этом я не солгу». Я не заметила, что за мной кто-то стоит, лишь почувствовала тяжелое дыхание уже, когда ко мне подошли ближе, я хотела повернуться, но мне не дали, лишь сжали в тиски. — Нужно запирать двери, Анри, — пронзительный голос раздался у меня над головой, и я почувствовала, что Северус коснулся своим носом моих волос. — Как вы объясните свое дерзкое появление? — глухо спросила я. — Или ты сошел с ума? — Ты понимаешь, что ты себя похоронила! Он сделает все, чтобы тебя убить! И я ничего не смогу сделать, ничего! — С твоих уст это звучит не искренне, — возразила я. — Отстань от меня! Я дернулась, но Северус сильнее сжал меня. — И не старайся больше умничать, радость моя. Я буду наблюдать за каждым твоим шагом. — Ты… невыносим! Как петух на навозной куче! — Мисс, вы забываетесь, — уточнил Северус и прижал меня к себе еще сильнее, и его пальцы прошлись по плечу, руке и скользнули по моему животу и остановились на лобке. — Мне нравится, когда ты в гневе. Твои глазки сверкают, а носик морщится. Пожалуй, я и в самом деле был грубоват. Северус нежно провел пальцами по лону, и его пальцы сделали резкие сжатия нижних губ. Я всхлипнула и откинула свою голову ему на грудь. Я перестану уважать себя, если попрошу его еще раз. Я вся горела, когда он прикасался ко мне, во мне все кричало: «Еще…» — Нет, — выдохнула я когда Северус повторил свои движения. — Ты играешь с женским сердцем. — Что ты имеешь в виду? — не унимался Северус и все сильнее стал двигать своими пальцами, терзая мой клитор. — С моим, — всхлипнула я и сжала его руку. «Я никогда ему не скажу, что люблю его. Это сделает его слишком самоуверенным. Я никогда это не скажу…» — Это слишком тонкая игра для мужчины? Что касается тебя… я совсем не уверен, что играю именно с твоим сердцем. — Я ненавижу тебя, — прохрипела я уже на грани надвигающего оргазма. — Ты похотливая сучка, — прохрипел он мне и, лизнув мочку уха, прикусил ее. Он делал это специально, ему нужно было убедиться в том, что я до сих пор в его власти, что я его, с кем бы я ни была. Возможно, он так самоутверждался, а может, он просто хотел услышать от меня, что я не могу без него, что я нуждаюсь в нем как никогда. Но, думаю, что он хотел выбить у меня признание, но я существо хитрое, так что даже при таких обстоятельств не сдамся. — Ты такой… — вскрикнула я от притока этих великолепных электронных импульсов. — Очаровательный, умный? — усмехнулся Северус и, не убирая свои пальцы, поцеловал мое плечо. Он был рядом, прикасался; губы мои раскрылись, глаза говорили, как долго я ждала его. Мои губы встретились с его губами, аж захватило дыхание. Руки Северуса напряглись, я чувствовала это, он сильнее прижал меня к себе, слабый возглас радости вырвался с моим дыханием. — …омерзительный, — процедила я ему прямо в губы. — Черт побери тебя! — тихо выругался Северус и оторвал себя от меня. Он исчез так же внезапно, как и появился, оставив флакон с зельем на тумбочке. Когда дверь закрылась за ним, рука моя потянулась к флакону. «Почему я так себя вела? Совсем не так, как я чувствовала. Он все время так влиял на меня, побуждая говорить не то, что я думаю. Я должна была это знать и не терять контроль над собой. Но он все время издевается надо мной! Прибыв к себе, я постаралась забыть все — и в этом помогли виски. Они прожгли знакомую дорожку по всему телу, притупляя боль. Разум поднимался по спирали все выше и выше, быстро и легко вращаясь, кружась, выше, выше из черноты в сознание, но какой-то инстинкт заставлял его снова опускаться, скользя, сползая в темноту, прочь от невыносимой правды. Снова и снова шла борьба, утомляющая меня настолько, что я лежала в большой кровати измученная, недвижимая и бледная, словно мертвая. «Я разбита, но я расквитаюсь с тобой, Том Реддл, — подумала я с горьким триумфом. — Я ударю тебя сильнее, чем ты ударил меня». Затем неожиданный гнев вспыхнул во мне, делая нечувствительной к боли, заряжая энергией измученное тело и дух. Я встала с кровати, налив себе еще огневиски. — Я никогда не была так несчастна за всю свою жизнь. — Поднесла стакан с виски к губам. Вдруг я увидела свое отражение в зеркале. Медленно я поставила стакан, посмотрела себе в глаза. Они расширились в шоке от увиденного. Я не смотрела на себя уже многие месяцы, и не могла поверить, что эта бледная, худая, со впавшими глазами женщина имеет что-то общее со мной. — Что случилось, Анри? — спросила я отражение. Моя рука автоматически потянулась к графину. Вдруг я отдернула ее и заметила, что рука дрожит. — Боже мой! — прошептала я и уставилась на свое отражение. — Дура! — сказала я себе, закрыв глаза, и слезы покатились по щекам, но я вытерла их дрожащими пальцами. Мне все сильнее хотелось выпить, я облизнула губы. Правая рука протянулась помимо моей воли, сжала горлышко сверкающего сосуда. Я посмотрела на свою руку, как будто она принадлежала незнакомке. Медленно, наблюдая за своими движениями в зеркале, я подняла графин и попятилась назад от пугающего отражения. Затем глубоко вздохнула и метнула графин изо всех сил, и он разбился об огромное зеркало. На мгновение я увидела свое лицо, разламывающееся на кусочки, увидела свою искаженную улыбку. Серебряное стекло разлетелось, и маленькие осколки упали под ноги. Верхний край зеркала наклонился вперед, и огромные острые куски рухнули, разбиваясь со звуком пушечного выстрела, на пол. «О чем я думаю? Я, должно быть, сошла с ума. Только минуту назад я поняла, сколько боли причинила Северусу, и ненавидела себя. А сейчас нет времени для сожаления, пустая трата, я должна заняться построением свое мести. Я смогу, если пораскину мозгами». Весь остаток ночи я методично перебирала в уме все возможности. Естественно, натыкаясь на безвыходные ситуации. Внезапно вспомнила свою юность, дом, время перед войной. Воспоминания были каким-то безболезненными, отдаленными, и я понимала, что больше не была той Адрианной, которой сама позволила сбиться с пути. — Нужно сосредоточиться на будущем, на реальности, на последствиях. В висках у меня начало стучать, затем сильно колотиться, и страшно заболела голова, но я продолжала думать. Конечно, я уже давно поняла, что никогда не любила Тома по-настоящему. Мне просто хотелось иметь тот идеал, что я себе выдумала и назвала это любовью. — Из-за фальшивого чувства я потеряла больше десяти лет своей жизни и Северуса, человека, которого действительно любила… А так ли это? — я напрягла память, несмотря на боль: всегда было больно думать о Северусе, о своей ошибке, о том, что для меня он потерян навсегда. Мне стало немного легче, когда я вспомнила, как он обращался со мной, и ненависть заглушила эту боль. И все же я сумела выбросить эти мысли из головы: так было проще всего. Я плакала и смеялась: «Трусиха! Трусиха! Трусиха!» Я не почувствовала порезы, которые маленькие осколки сделали на руках, шее и лице. Мой язык почувствовал соленое, я дотронулась рукой до струйки крови на щеке и посмотрела с удивлением на свои окрасившиеся пальцы. Взглянув на место, где только что было мое отражение. Я резко засмеялась: «Хорошее избавление». Однако в долгие дни вынужденного бездействия мысли постоянно возвращались к прошлому, и я не могла не думать о Северусе. Любила ли я его? «Наверно, — подумала я, — я все еще люблю его, иначе мое сердце не болело бы так при одном воспоминании о его язвительной ухмылке, его голосе». — Но ведь я была так же околдована Томом, вспоминая первую встречу с ним. Я была в штаб-квартире Ордена, когда утром пришел «Ежедневный пророк», я развернула его, посмотрела на первую полосу и ойкнула так, что напугала Молли. Десять черно-белых фотографий, занявших всю первую полосу; на девяти — лица волшебников, на десятой — ведьма. Одни безмолвно скалились, другие нагло барабанили пальцами по рамкам своих фотографий. Под каждой значилось имя и преступление, за которое этот человек был посажен в Азкабан. «Антонин Долохов, — гласила подпись под фотографией волшебника с длинной, бледной, искривленной физиономией, насмешливо смотревшего на меня. — Осужден за зверское убийство Гидеона и Фабиана Пруэттов». «Август Руквуд, — значилось под изображением рябого мужчины с жирными волосами, который стоял со скучающим видом, прислонясь к краю фотографии. — Осужден за передачу секретных сведений Министерства магии Тому-Кого-Нельзя-Называть». Но внимание мое было приковано к ведьме. Она бросилась мне в глаза, как я открыла газету. Длинные нечесаные волосы, когда-то они были густые и блестящие. Она смотрела на него из-под тяжелых век, на тонких губах играла надменная улыбка. Как и Сириус, она сохранила остатки былой красоты, хотя время или Азкабан сильно над ней поработали. «Беллатриса Лестрейндж, осуждена за пытки, нанесшие непоправимый вред здоровью Фрэнка и Алисы Долгопупс». Заголовок гласил: «МАССОВЫЙ ПОБЕГ ИЗ АЗКАБАНА МИНИСТЕРСТВО ОПАСАЕТСЯ, ЧТО «ДУША ЗАГОВОРА» СТАРЫХ ПОЖИРАТЕЛЕЙ СМЕРТИ — БЛЭК Вчера поздно вечером Министерство магии сообщило, что из Азкабана совершен массовый побег. В ходе беседы с репортерами у себя в кабинете министр магии Корнелиус Фадж подтвердил, что несколько часов назад из камер строгого содержания совершили побег десять заключенных, о чем, ввиду особой опасности беглецов, он уже проинформировал премьер-министра маглов. «К великому сожалению, повторилась ситуация, с которой мы столкнулись два с половиной года назад, когда из тюрьмы бежал убийца Блэк, — заявил вчера вечером Фадж. — И между этими происшествиями нельзя не усмотреть взаимосвязи. Побег подобного масштаба предполагает помощь извне, и следует помнить, что Блэк, первым в истории вырвавшийся из Азкабана, идеально подходит для роли такого помощника. Мы считаем весьма вероятным, что бежавшие преступники, в числе которых кузина Блэка Беллатриса Лестрейндж, группировались вокруг своего вожака Блэка. Тем не менее мы прилагаем все силы к задержанию преступников и просим волшебное сообщество проявлять бдительность и осторожность. Ни в коем случае нельзя приближаться к этим лицам»». — Вот почему он вчера так радовался, — дочитав статью, вспомнила я. — Поверить не могу, — сказала Тонкс. — Фадж винит в побеге Сириуса. — А что ему остается? — с горечью спросила я. — Сказать: «Извините, господа, Дамблдор предупреждал меня, что это может случиться — стража Азкабана переметнулась к лорду Волан-де-Морту, и теперь на свободе самые опасные его союзники»? Понимаете, он полгода твердил, что Поттер и Дамблдор — лжецы. «Пресвятые угодники, поскорее бы уж от всего избавится! — подумала я. — Просто невыносимо вечно придуриваться. Надоело притворяться, надоело степенно выступать, когда хочется послать все к чертям. Слушать всякую ерунду, что несет Том, и изображать из себя круглую дуру».