Глава XLVIII. Воспоминание
24 июня 2016 г. в 06:03
Июнь 2005 года.
Не знаю, думал ли я, что наши взаимоотношения с Анри приобретут другое русло после ее возвращения, но они изменились, как и она сама. С ней было невозможно разговаривать, и ее поведение меня раздражало. Я просто не мог смириться с тем, что она так просто и легко может заявиться ко мне и, раздвинув ноги, отдаться. А может, не одному мне? Я гнал от себя эти мысли, но ее поведение только раззадоривало меня, и я с каждым разом все больше и больше накручивал себе того, что и не было.
Сколько я ни пробовал, но ее щит был настолько сильный, что я просто-напросто не мог его сломать.
Меня бесило, что возле нее все время крутятся мужчины, ведь в их голову я влезть мог и прекрасно видел их мысли, думаю, и Анри тоже.
Каждое ее появление в моем кабинете приводило меня в ярость, но как мужчина я не мог сопротивляться этой девчонке, которая манила меня, дразнила и отдавалась мне каждый раз.
Мне было трудно разобраться со своими чувствами к Анри, к Лили, которая до сих пор жила в моем сердце, но в отличие от нее Анри была живой и рядом. Если б, конечно, не ее характер, то, может быть, я смог бы пересилить свои мысли и чувства, которые остались после Лили.
Я любил ее с той самой встречи, и моя любовь оставалась со мной, несмотря на ее смерть, но была Анри, которая могла одним своим видом всколыхнуть мое сердце, так что в груди создавался тяжелый ком, от которого трудно было дышать.
Она могла довести своими выходками до бешенства, но в этом и была её своеобразная прелесть.
Вспоминая те годы, я могу сказать только одно, что, наперекор судьбе, я желал эту безумную, непокорную девушку.
— Безумная!
Анри меня избегала, она и слушать меня не хотела. Сейчас я могу понять ее, она, так же как и я, была загнана в угол, и проявление чувств — это и вправду была непозволительная роскошь для нас обоих.
Но я был ослеплен этими чувствами и я хотел, чтобы она знала это. Возможно, я думал, что мне станет легче, но я ошибался.
Я по сей день хочу обладать ею — ни одной женщины я не ждал так, как ее, и ни одной не ждал так долго. Моё сердце всегда принадлежало Анри.
Январь 1995 года.
Здравствуй. Здравствуй… Ну вот, чуть не написал «моя». Опомнился, замер…
Ты прости меня. Я не беспокоил тебя уже много лет. Целых три бесконечно долгих года. Говорят, что время летит. Летит? Может быть. Это, наверное, у счастливых оно летит, растворяется, песком пробегая сквозь пальцы. Мое время давно устало, призадумалось и остановилось. Оно больше мне не союзник. Оно стало врагом. Только враг может так мучить, не давая забвения.
Я знаю, что у тебя все хорошо. Ты по-прежнему рядом, ты по-прежнему счастлива. Хотя я стараюсь, не появляться и не падать тебе на глаза, но я, как маньяк, узнаю все, что можно, о тебе.
Я, конечно, дурак, но все еще глубоко в душе теплится надежда, а вдруг, а может быть… А вдруг я нужен тебе? А вдруг? Понимаю, как это глупо, как безнадежно, но ничего не могу поделать с собой. Может быть, и живу-то до сих пор, потому что теплится надежда. Как там: «Надежда умирает последней». А ведь правда. Меня уже давно нет, а надежда живет, живет…
Я тогда гнал от себя эти дурные мысли, но разум сопротивлялся. Я желал тебя так сильно, что просто возненавидел тот день, когда впервые увидел тебя.
Как мне больно… Лежу в кровати, тупо уставившись в темный угол. Я обессилен, я так далеко от тебя, я одинок, чувствую себя покинутым. Мне нужно увидеть твоё лицо, чтобы сохранить рассудок, чтобы собрать себя воедино. Да, время идет, и ночь сменяется днём, я думал, может, моя страсть к тебе пройдёт, но я никак не могу забыть тебя. Всё никак не могу разобраться в своих чувствах к тебе, или ты хочешь, чтобы я ушел, или тебе реально что-то мешает… Может, ты что-то ждёшь от меня, а до меня, глупого, не доходит, я в растерянности. Всё пытаюсь сохранить рассудок на расстоянии, без тебя. Я схожу с ума, помоги понять…
Мне везде мерещишься ты… Я пытаюсь среди тысяч лиц найти твое… Но тебя нет…
Я пытался забыть тебя тысячу раз, я нырял в талую весеннюю реку и выныривал; я напивался огневиски и трезвел; я пытался быть с другими девушками — бесполезно…
Не знаю, излечусь ли когда-нибудь.
Да когда же это все уже закончится, а? Меня все так и прет, так и забита голова тобой, ты прочно засела в каждом моем движении, в каждом слове, в каждой мысли! И воспоминания переплетаются с фантазиями… это что-то новенькое! Да когда ж ты уже от меня отвяжешься? Опять мои фантазии неуемные!
Медленно подойти, тонкость запястий в руки и за спину, вплотную придвинуться, подбородок как можно ближе и, по возможности, не дышать. Блуждать глазами голодными по дьявольски привлекательным выточкам, наслаждаться испугом, ею, замершей в ожидании ласки, вдыхать ее, настойчивым языком раскрывая губы, съедать остатки сомнений нетерпящим отлагательств властным горячим ртом. Назад запрокинуть голову, отведать тонкую шею, уши, заманчивые ключицы, нетерпеливо стянуть на пол. Она чуть заметно сопротивляется, слабо ругается, часто дышит, хочет, но закрывается, вцепляясь белыми кистями в мятый льняной подол. Улыбкой отметить ее старания, погладить лопатки, оставить чулки, стащить кружевные тряпки и платье с плеч. Найти ладонью чуть ассиметричную грудь и лечь на нее скорее, не в силах сдержаться — лечь! Врасти в нее бедрами, двигаться сбивчивым тактом, сумбурным ритмом, мерить ею углы, огибать исступленной спинкой резные диваны и стулья, роскошные кресла. Швырнуть на кровать, пальцами правой — в волосы, левой — внутрь, туда, где давно уже влажно ждут — им здесь самое место. Она изовьется петлей, глубоко задышит: змеится, шипит, ненавидит, невероятно щедра на густые проклятья. Выждать слегка, продолжать: впивается в плечи, хватает воздух, натягивается струной, скулит и вздымается, выливается, исступленно комкая платье…
Сделать ее своей.
А после трогать кончиком языка, касаться, будить в ней остатки львицы, воюющей с жаждой страсти самозабвенно, рьяно. Смеяться, лениво отбросив груду демонстративных пощечин, прижать к себе, бедра по разным углам, опрокинуть на фортепьяно.
И вновь делать ее своей.
Твои глаза — холодная река.
На глубине разбиты полюса.
Я по ней плыву, но, кажется, тону.
Спасая душу грешную свою.
Молю тебя одну, тебя одну, тебя одну.
Твои глаза пусты, когда со мной.
Но только я кричу тебе: «Постой!»
Там, на берегу, я погружусь во мглу.
Спасая душу грешную свою.
Я не знаю, что тебе дороже: любовь или обман!
Я не знаю, что спасти нас сможет; и на душе туман.
Я не знаю, кто из них главнее; ответь мне вновь и вновь.
Только сердце бьётся всё слабее, а мне нужна любовь!
Июль 1995 года.
Но время шло, мои признания Анри лишь отшвыривала. Но в последний день Турнира Трех волшебников я смог растопить ее сердце, хотя бы на мгновение ее каменная стена рухнула.
Я видел, как ей больно слышать от меня эти слова, она пыталась остановить меня, но я не давал и слова сказать.
Возможно, это был единственный выход забыть свои чувства к Лили, я подозревал, что каким-то образом Анри узнала об этом и так резко отреагировала.
Да, я тогда и напал на нее, но другого выхода я тогда не видел, мне нужно было открыть свои чувства ей. Ведь только тогда она была такой слабой и растерянной, надеюсь, она мне простила это.
Я тогда опять увидел перед собой ту маленькую девочку, и мои чувства, которые я так долго старался скрывать, вырвались наружу. Я стал целовать ее, успокаивать, мне так хотелось ее защитить, спрятать ото всех и никому не отдавать.
Смейся сколько хочешь, но мне хотелось бы заботиться о тебе, баловать тебя, делать все, чтобы ты ни пожелала. Я хотел жениться на тебе, быть тебе защитой, дать тебе возможность делать все, что пожелаешь, лишь бы ты была счастлива. Тебе пришлось столько вытерпеть. Никто лучше меня не понимал, через что ты прошла, и мне хотелось сделать так, чтобы ты перестала бороться, а чтобы я боролся вместо тебя. Мне хотелось, чтобы ты играла, как дитя. Потому что ты и есть дитя — храброе, испуганное, упрямое дитя. По-моему, ты так и осталась ребенком. Ведь только ребёнок может быть таким упорным и таким бесчувственным.
И на что я тогда надеялся? Не знаю.
Я не знаю, не могу понять своими уязвленными чувствами, зачем ты мучишь меня, истязаешь и надрываешь уже и так хриплые струны моей любви, давно готовые затихнуть навсегда.
Зачем ты так жестока?
Ведь единственное, чем я мог причинить тебе неудобство или странность, так это тем, что безумно любил тебя. До страсти, до исступления, до отречения.
А тебе доставляет удовольствие от бесчувственности к самому имени моему, так явно обижать меня. Но и в этом невозможно упрекнуть тебя, ведь я сам кинулся в такую жизнь, где поклонялся идолу.
Ведь за все, что я желал отдать, мне нужно было всего немного понимания, совсем чуть-чуть понимания, ведь это не много? Доверие, хм, доверие. Это то, что появляется со временем, остальное — компромисс и сдерживание своего старого и неприятного опыта — это мой жизненный опыт, это часть меня, и вырезать этого я не могу, как бы ни старался и ни делал над собой усилий. Если бы ты только знала, через какую боль пришлось пройти в свое время, если бы ты хоть немного попыталась понять меня, мою прошлую горечь и страхи, которые родились вместе со мной после затягивания ран, но в ответ я слышу бескомпромиссное. Разве может тот, кто любит, не оставлять выбора тому, кого любит, ты очень жестока, очень. Может, это будет для тебя открытие — но я гораздо более раним, чем ты думаешь, даже не так — ранить меня может только тот, кто дорог мне, ты очень дорога и ранишь сильнее всех. Но хочу, чтобы ты знала — ты очень дорога мне, и я устроен так, может, и неправильно, но для меня важна открытость, а от тебя только сыпятся тайны, которые только провоцируют меня, зачем? Я так не могу, с прискорбием и болью в груди я соглашусь с твоими словами «нам нельзя», да, нам нельзя, — это провоцирует недоверие и доставляет мне боль.
Причем я знаю себя — поверил бы в любое из твоих объяснений, даже если бы не поверил — заставил бы себя в это поверить, но, как я понял, ты не собираешься останавливаться, ты, как кошка, что гуляет сама по себе. А я готов отдать все, вырвать сердце из груди и с последним вздохом вложить в руки, если ей это будет необходимо. Увы, но ты не такая — тебе сразу должны доверять, должны относиться к твоему отсутствию, как к должному, поверь, если в твоей жизни именно так и будет, то это значит, что ты безразлична тому человеку, что рядом. Я даже не надеюсь, что ты пересмотришь свое отношение на мой счет, просто хотел, чтобы ты знала — я не могу больше скрывать от тебя свои чувства, а вот твое «я тебя не люблю» звучит неубедительно. Я ни разу не дал тебе повода усомниться ни в моем отношении к тебе, ни в моих чувствах, а вот ты постоянно провоцируешь, у меня нет больше сил. Относиться к тебе «а мне все равно, где и с кем она» я не могу, извини, но люблю, поэтому и не могу, не любил бы — было б все равно, и, к сожалению, именно это тебя бы и устроило. В общем, если ты решила забыть и перечеркнуть все между нами, я не буду больше пытаться что-то изменить, просто поклянусь, что между нами больше ничего не будет, — и этого не будет. Будь осторожнее в своих словах, если я тебе дорог, если нет, то режь по живому — я уже не буду сопротивляться, у меня силы иссякли, уверенность, что была раньше, покинула меня.
А вот слова «найди себе другую» меня вообще добили, это говорит о том, что тебе плевать на то, будем ли мы вместе. Вот так, по нитке, собирается канат недопонимания и обид, и чем дальше, тем сложнее и прочнее он становится, жаль, но это так. Принимай решение — но помни, оно будет окончательным, и дальше все будет или так как должно быть в отношениях, или же никак.
Я никогда не принадлежал к числу тех, кто терпеливо собирает обломки, склеивает их, а потом говорит себе, что починенная вещь ничуть не хуже новой. Что разбито, то разбито. И уж лучше я буду вспоминать о том, как это выглядело, когда было целым, чем склею, а потом до конца жизни буду лицезреть трещины.
Метками прошлого, с губ наших сброшена ложь,
Мы с тобой связаны, столько несказанно, жаль,
Знаешь, как нужен мне, твой недослушанный дождь,
Мной не допитая, грустью размытая даль.
Где-то идешь не со мной и согреваешь чужой след,
Но не потушен судьбой в сердце до боли родной свет,
Где-то идешь не со мной и убегаешь в чужой день,
Но, словно ангел земной, бродит моя за тобой тень.
Пьет полусонная, слезы соленные, ночь
Гонит с души печаль, снова зовет на чай нас,
Ты не гаси огня, ты не гони меня прочь,
Дай мне себя простить, мне без твоих не жить глаз.
Я опять хочу шагать, любоваться каждым взмахом твоих длинных ресниц, идти, шагая по острию бритвы — шагать за тобой в ад. Что есть Ад по сравнению лишь с одним твоим равнодушным взглядом? Ты повелевала и была повелительницей, безропотно я шел в пламя с надеждой на возрождение.
Как по цепочке, услужливая память перебирает бусы ненависти. Я ненавидел себя, ненавидел мою любовь к тебе. Сыпав проклятья, я протягивал руки для следующей дозы. Героин, кокаин — ты была всем.
Как-то одним вечером я выпил лишнего и случайно разговорился с Альбусом, и он сказал мне одну очень важную вещь.
— Я знал, что большинство женщин лживы и лицемерны, но эта…
— Северус, это бесполезно…
— Вы о чем?
— Ты отравлен ею. Не знаю, что она сделала с тобой, но ты любишь ее.
— Я боюсь, — тихо сказал я. — Боюсь, что все начнётся заново. Я знаю, что она бессердечна и эгоистична, что она, как ребёнок, который со слезами просит игрушку, а потом ломает её, как только получит. Но есть мгновенья, когда она наклоняется свою голову под определённым углом, или улыбается радостной улыбкой, или внезапно выглядит потерявшейся, и я почти забываю все.
— Она тебя любит, Северус.
— Она так сказала? — удивился я.
— Нет. Она только и говорит о том, как тебя прикончит. Вот как я догадался, — усмехнулся Альбус. — Так что придётся тебе нести и этот крест.
— Анри была моей единственной сбывшейся мечтой, — с трудом произнес я. — Она жила, и дышала, и не развеивалась от соприкосновения с реальностью.
Убить мечту, отпустить, не ждать тебя, больше не любить. Так хочу, но как? Как все забыть?
Зима 1995—1996 года.
Если вспоминать все, что творилось со мной, когда я увидел ее у Темного Лорда, это неописуемо. Я готов был ее убить, ведь видеть и знать, что твоя любимая отдается другому, было для меня как ножом по сердцу.
Я тогда гасил свои чувства в бутылке виски, пока она стонала под ним. Я возненавидел ее.
Ревность съедала меня изнутри, и как бы я ни старался, я не мог это остановить.
Это сейчас я спокойно отношусь к этому, но тогда во мне просто кипела ярость на нее и на себя. Если мог, убил бы ее за предательство, за то, что она уничтожила все, что было между нами.
Я тогда приказал себе стереть Анри из своей памяти, не думать и не жить мыслями о ней.
Но знаете, чувства — это как огонь, вроде бы и прогорел, а пепел остался.
Трудно и тяжело все вспоминать, но думаю, и ей было нелегко.
Любимая, если я бы только мог забрать всю боль, которую ты перенесла за те годы, я бы забрал. Но если бы я только мог!
Анри получила новую должность, после смерти Барти Крауча старшего. Ее назначили главой Департамента, что было на руку Темному Лорду. Хотя Анри, как я понял, отказалась в очередной раз вступить в ряды Пожирателей Смерти. Она приняла нейтральную сторону, хотя, думаю, после того как темный Лорд убил ее родных, она приняла сторону Дамблдора, хотя и не хотела первоначально вступать в ряды Ордена Феникса.
Я смирился, что Анри не моя, и хотя это давалось нелегко, я старался не думать о ней, но после того как застал ее в объятиях Блэка… Лучше я промолчу.
— Ты коварна, Анри!
Я был в ярости. Разбил руки в кровь о стену. Так, наверное, мужчины показывают, что им не все равно.
— Я убью этого ублюдочного Сириуса, если он попробует еще раз к ней прикоснуться.
Я хотел в тот момент придушить его, но Анри встала на моем пути.
Интересно, кого она тогда защищала? Было забавно смотреть, как такая хрупкая девушка встала между нами и пыталась разнять.
— Да, дорогая моя, ты бываешь очень жестока! — я был в бешенстве, громя тогда свой кабинет.
Если не изменяет память, осушил все свои запасы алкоголя.
— О Святые, как же мне тогда хотелось схватить ее и высказать все, что я о ней думаю.
Хотя Анри обладает характером, от которого было недалеко до безумия; она обладала характером, который я называю безумием.
Зеленый омут твоих глаз в трясину утянул меня.
В последний день обидных фраз важнее стал дыхания.
Собрав последний вдох любви, в безумство обратив свой крик —
Я расскажу о страсти лжи, а ты украдкой смотри.
Исполни свой душевный долг, собрав остатки слабой воли —
Я напишу покорных слов, что не желаю лучшей доли.
Прохожий мир, уже не — мир. Остался только мир души.
И на людей смотреть нет сил, меня освободи!
Не отпускай и не зови!
Я не могу найти достойных слов Любви.
Я задыхаюсь! Ты меня пойми!
Зелёный омут глаз меня пленил.
Я случайно встретил ее в кабинете Дамблдора, и как бы я того ни хотел, у нас состоялся разговор, точнее, очередное выяснение отношений.
Видать, ее вызвал Дамблдор, она стояла у окна и пила огневиски.
— Альбус, я разве похожа на… — она замолчала, увидев меня.
— Вечер добрый, — произнес я, закрывая за собой дверь.
Она была бледная и уставшая.
— Смотря для кого, Северус.
— До меня доходили слухи, что ты теперь с ним! — мягко сказал я, стараясь не показывать свой гнев. — Но когда увидел вас вместе, сразу все понял.
— Если бы до меня дошли слухи, что я столкнусь с тобой, меня бы тут не было, — отрезала Анри.
— Уверяю тебя, я не предполагал, что искушаю судьбу.
— Может, иногда стоит ее искушать, но вот бороться с ней глупо, — фыркнула Анри мне в ответ.
— Разумеется, — согласился я. — Я вижу, тебе одного мужчины мало.
— А скажи-ка мне, Северус, каково это — быть на втором месте после Тома, а, нет, хотя на третьем? — спросила она. — Что? Не смог расстаться со мной, как мужчина.
Меня прямо распирала злость на Анри, от ее слов я взбесился еще сильнее.
— Замолчи, Анри, — резко сказал я ей.
— Кажется, я затронула больное место, — язвительно усмехнулась она.
— Ну ты и сука, — я скривил губы.
— Всегда хотела услышать от тебя такую лесть, — не уступала она мне. — А за суку спасибо.
— Может, дело не в этом?
— А в чем? — спросила Анри.
— Не в чем, а в ком! Сириус, — ответил я.
— А что «Сириус»? — удивилась она.
— Только не делай вид, что между вами ничего не было! — заорал я. — А как же ваш поцелуй?
— Не ори на меня, — попросила Анри, — Мне совершенно наплевать, что ты там видел, и мне нет никого дела ни до тебя, ни до него, — резко сказала она.
— Все это из-за тебя, глупая девчонка, — рявкнул я. — А если ему есть дело до тебя! М-м-м?
— Значит это его проблемы, — заявила она. — Святой Годрик, Северус, может уже хватит!
— Что ты имеешь в виду?
— Твоя ревность неуместна, — возмущено ответила Анри. — Послушай, дорогой, склей свое разбитое сердце в другом месте.
— Моя что? — приподнял я бровь. — Ты считаешь, что я могу тебя ревновать? С какой это кстати?
— Только не лги мне, — возразила она. — Ты ревнуешь меня.
— Анри, ты своими руками все разрушила, — жестко ответил я. — А сейчас заявляешь, что я тебя ревную?
— Нельзя разрушить то, что и так разрушено, — заявила Анри. — Не ты ли мне недавно клялся в любви?
— Ты невыносима! — фыркнул я. — Ты уничтожила все мои чувства. Дорогая моя, мне теперь на это наплевать.
Но я-то люблю ее. Я любил ее многие годы. А любовь не может в одну минуту превратиться в безразличие. Я злился оттого, что она мне говорит, и стал играть по ее правилам, швыряя те слова, которые было больно слышать не только ей, но и мне.
— Тебе наплевать на кого угодно, но только не на меня, Северус, — возразила мне Анри.
Я прошелся нетерпеливо по комнате:
— Что я должен сделать для того, чтобы достучаться до тебя? Я не хочу причинять тебе боль, но ты заставляешь меня. Я больше не люблю тебя, ты мне безразлична. Более ясно я не могу сказать.
Я знаю, что сильно задел ее этими словами, но я не мог больше жить с этим. Мне нужно было избавиться от этих чувств, но я не мог, как ни старался.
— Тогда зачем эта перепалка с Сириусом, тебя так волнуют его чувства? — спросила она. — Или то, что чувствую я, в мою голову ты же залезть не можешь. Или все же, что я сплю с Томом?
— Проклятая девчонка! — Мой крик был ужасен. — Тебя следовало бы убить, как только твоя нога ступила на эту землю. Не строй из себя забитое создание, я тебя знаю как никогда лучше. — Я был в гневе. — Двуличность тебе к лицу, моя дорогая. Грудь вздымается, глаза широко раскрылись — я так невинна! Все несчастье в том, что ты действительно невинна для своего извращенного сознания. Тебе абсолютно все равно, причем на всех.
— Можешь перевести дух, Северус, — Анри, уперев руки в бока, свирепо взглянула на меня. — Мне не нужны твои советы и уроки. Я не собираюсь им следовать. Я ненавижу Тома, отца и особенно тебя. Я не намерена выслушивать оскорбления в свой адрес! Оставь меня одну.
— Я должен был удушить тебя, Анри. Мир стал бы от этого лучше. Но, Мерлин свидетель, ты заслуживаешь этого.
— Можешь облегчить совесть с другой, между нами давно все кончено.
— Ты настоящая… — я рычал от гнева, я готов был ее придушить.
— Ну, кто я? — губы Анри невольно растянулись в улыбке. — Скажи, Северус! Ты с Альбусом своими же руками подложили меня к нему. А сейчас ты заявляешь, что я падшая! Ну да, ведь Северус Снейп самый святой на свете, — уже закричала она на весь кабинет, так что разбудила пару портретов.
— Тебя никто не подкладывал под него, — сообщил я ей. — Ты сама выбрала, вот твой выбор!
— Какой же ты гад, Северус, — рьяно выкрикнула она. — Том просто восторге от меня! Что ты ему скажешь и какие доводы приведешь, если я расскажу ему всю правду о нас с тобой?
— Мне не придется ничего ему доказывать, рано или поздно ты себя выдашь. Он тебя быстро раскусит.
Внезапно Анри стала швырять в меня книги, которые попадались ей под руку.
— Я Арианрода Монфор-лʼАмори, черт тебя побери! — взревела она от моей бестактности и швырнула в меня большой фолиант.
— Да ты и слепого не сможешь обмануть. Ты только потеряешь время, — увернулся я от книги.
Да, она иногда грубая, коварная, на нее нельзя положиться: вкладываешь ей в руки тупой нож, а она в самый неожиданный момент вдруг превращается в острую бритву. И все-таки присутствие Анри придает бодрость, как… совсем как стакан виски!
Она швырнула книгу, и она попала прямо мне по лицу:
— Я теряю время с того момента, как встретила тебя!
— А с Темным Лордом, я вижу, ты время не теряешь! — захрипел я от боли.
«Ну вот, опять смотрю на меня своими огромными зелеными глазами, — подумал я. — Ее мучаю, угрожаю, а она как всегда поднимает на меня свою прелестную голову, как цветок после бури».
Да, это раздражало, но со временем такая стойкость пробудила в моей душе чувство… доверия. Столько постоянства у женщины! Я был поражен. В конце концов, я стал с интересом наблюдать за каждым ее шагом. Я спрашивал себя: «Неужели она выдержит?» В день, когда она так яростно влетела в зал, где были все Упивающие, когда я увидел, как она с улыбкой схватила Люциуса и чуть не придушила его, я понял, что мне никогда не победить ее. И сейчас втайне горжусь, что у меня такая жена.
Изуродованный жизнью, которая принесла мне больше разочарования, чем удовольствия, я никак не мог поверить в необычайную гармонию, возникшую во время физической близости с Анри. Я, наверное, должен признаться себе, что именно это и называют любовью? Или это всего лишь мираж? Страх перед новым разочарованием терзал мое сердце. Я повторял себе, что, если оно наступит, я умру от досады и горя. Уж лучше цинизм и насилие.
Вот я стою, смотрю на нее, и, знаете, совершенно никаких чувств! Как будто и не было прошлого…
Я забыл! Я тебя забыл! Я отпускаю тебя, дорогая! Я всё тебе прощаю…
Прощаю бессонные ночи, потраченные нервы, своё драгоценное время, проведённое с тобой… Я всё тебе прощаю! Извини, уже нет тех чувств, они умерли, а я к тебе перегорел…
— А ты думал, я буду вечно страдать и вспоминать тебя, этакого очаровательного и привлекательного мужчину?! — кинула Анри в очередной раз в меня книгу. — Нет, родной, ты снова себя переоценил! Пусть ты будешь последним мужчиной не земле, но я больше никогда к тебе не приду, никогда не окажу тебе такой чести. И не потому, что я на тебя злюсь, что я не могу тебе чего-то простить, нет, не поэтому! Просто теперь я свободна от тебя! Я возвращаюсь к Тому, теперь я буду с ним!
Я стиснул свои руки, хотелось ее придушить.
— С твоим жизненным опытом наивно так полагать, — произнес я.
— Это не наивность, а справедливость!
— Справедливость? — воскликнул я. — С каких это пор ты ее заслуживаешь? В минуту душевного расстройства тебя всегда тянет на постыдные, необдуманные поступки.
— Ну, душевные расстройства ты мне обеспечил, — не прекращая посылать в меня книги, произнесла Анри.
— Слушай, я могу убить тебя, когда захочу, — предупредил ее я. — И не думай, что твои выходки шокируют меня. Ты до сих пор думаешь, что вокруг тебя одни идиоты!
— Какой же ты ублюдок, Северус, — рявкнула Анри. — Может, мне и перед тобой извиниться за упущенную возможность! Ну что ж, извини, но я не понимаю, на что ты рассчитывал!
— Думаешь, ты смелая, познала грех? — вальяжно спросил я ее. — Наступит день, когда твоего очарования будет недостаточно!
— Видимо, тебе выбирать тот день, — удивленно произнесла она.
— Я восхищаюсь твоими нервами, Анри. Я никогда не сомневался, что ты одна можешь противостоять всем Упивающим Темного Лорда.
— Тебе доставляет удовольствие колоть меня? — поинтересовалась Анри и кинула в очередной раз старинный фолиант в меня. — И оскорблять тоже?
— Между прочим, да! — рявкнул я.
— Мерзавец! Ступай прочь! Прочь от меня! Уходи, слышишь? Я не желаю тебя больше видеть. Никогда. Я буду счастлива, если тебя разорвет очередное зелье! На тысячи кусков! Я…
— Не утруждай себя подробностями. Основная мысль твоя мне ясна.
— В следующий раз я возьмусь не за книги, Северус, — прокричала она вслед мне свою угрозу.
Я повернулся и молча пошагал прочь, вслед мне летели книги и ее проклятия. В дверях я столкнулся с Альбусом.
— Что здесь происходит?
— Это все аристократическая кровь дает о себе знать! — произнес я и скрылся за дверью.
А ты великолепна, когда сердишься. Я прижал бы тебя ещё крепче — вот так, — нарочно, чтобы поглядеть, как ты рассердишься. Ты даже не представляешь, как ослепительна ты была тогда в кабинете, когда, рассвирепев, швыряла в меня книги.
Я не знаю, что я сделал, но я оставлю тебя в покое, если ты этого хочешь. Знаешь, почему я сделаю это? Потому что я забочусь о твоих чувствах больше, чем о своих.
Июль 2005 года.
Сейчас ранее утро, я сижу, смотрю на тебя и дописываю свои воспоминания о том времени. О том, что чувствовал, о чем ты не давала мне рассказать, те слова, которые сейчас уже не так важны.
Когда ночами ты так сладко спишь, и что-то сниться тебе, может, кто-то, может, даже я, я лежу и думаю о том, как счастлив с тобой, как здорово, что ты только моя! А утром, просыпаясь, вижу, как трогательно грудь твою колышет моей любви невидимый поток… Так хочется прижаться к ней, но срок свиданья утром короток, и, вот, я грустно ухожу, бросая взгляд свой, полный нежности и чувств, уверенности в том, что я вернусь, и обниму тебя, и ласково скажу, как сильно я тебя люблю! Не забываю целовать тебя, пока ты спишь, я просто не могу забыть поцеловать, как утром, так и вечером, ложась в кровать, я знаю что меня ты любишь, и я от этого готов лететь, лететь от счастья каждый день к тебе, чтобы увидеть вновь твои глаза, так любяще глядящие в меня, я чувствую тебя всем своим телом, любое настроение твоё, любой твой взгляд не на меня я тоже вижу. Скажи мне, отчего всё так? Отвечу сам, если позволишь, за тебя. Любимая моя, люби меня, как я люблю тебя!
Целый мир в тебе.
Ты сожгла дотла мои тайны.
Я, наверное, от тебя без ума, ненормально.
Смотри в меня, вдыхай меня.
Ты видишь, я на грани.
Как от любви сходить с ума,
Мы так и не узнали.
Я идиот. Как же я схожу с ума по твоему телу. Я даже плачу из-за этого. Клянусь. Твоя кожа, шея, всё сводит меня с ума. Даже голова кружится. Я бы ласкал тебя часами. У меня к тебе какая-то нездоровая любовь. Я люблю в тебе всё. Искренне. Ради любви. Люблю. Да, всё.
Ты так сладко спишь, мне даже не хочется тебя будить, я тихо подхожу, ложусь рядом на кровать и обнимаю тебя.
Ты встрепенешься и обнимешь меня в ответ.
— Северус… — сонная прошептала ты.
— Спи, радость моя, еще очень рано, — сообщил я и сильнее притянул тебя к себе.
— Хороший мой, — поцеловала ты мою грудь. — Ты так громко думаешь.
И тут я понимаю, что все, что сейчас написал, ты прочла у меня в сознании.
— Любимый мой, люби меня, как я люблю тебя.
— Девочка моя, и я люблю тебя! — прижимаю тебя сильнее и ласкаю твою спину.
И вот сейчас я всем существом ощутил, как омывают меня твои доверие и нежность. Сейчас я чувствовал себя богом, королем и, самое главное, мужчиной и твоим мужем.
Примечания:
Долгожданная глава от Северуса Снейпа