Меня зовут Рей

Меня зовут Рей. Именно так. Когда то меня звали иначе…Но больше это не имеет значения. Просто Рей. *** Мой род носил знаменитую аристократическую фамилию, которую я не стану упоминать здесь. Залы, горничные, няни и сиделки, личные учителя, званые обеды, куча связей с незнакомыми мне людьми, которые всегда так приторно и жеманно улыбаются моему отцу… В целом, в моем доме всегда царила полная и неоспоримая английская аристократия. Ах, да… Я не сказал, я живу в Лондоне. И мне..14 лет. Но в один день моя жизнь разделилась на до и после. Это было 15 марта 1890 года. Это было мое четырнадцатое день рождения. -Реймонд, просыпайся! - С праздником, сынок! Мне не очень нравилось мое имя. Каждый раз, когда меня так называли, мне хотелось подойти к зеркалу и изобразить, что я в рыцарских доспехах целую руку, какой- то обворожительно перекрашенной дамочки, так как это имя не ассоциировалось ни с чем, кроме как звоном лат и противным смехом приторных леди, что восхищаются красотой «железного героя». Я открыл глаза и увидел плачущую (судя по всему от деланной, ради моей обожаемой maman, радости…) няню Дорис, и, как всегда, ухоженное лицо моей мамы, чьи огненно рыжие волосы были собраны в аккуратный пучок. Мама всегда ухаживала за собой, сколько я себя помню. Моя тетушка Елизавета всегда привозила ей из-за границы самую дорогую косметику, вследствие чего моя матушка всегда выглядела отлично в любом возрасте. - Боже, как же быстро ты вырос! Я поднял голову на maman и по обычаю приветственно чмокнул ее в напудренную щеку. Розовый кринолин платья матушки и накрахмаленное выходное платье Дорис быстро объяснили внезапную радость обеих. Ах,точно..Пятнадцатое. В продолжении весьма скучного для меня дня, мне преподнесли кучу подарков, содержание которых сейчас я с трудом припомню. Но из более полюбившихся мне: огромный плюшевый медведь от нянечки, новые ирландские беличьи кисти для моей любимой живописи, пару стильных беретов от тетушки, около дюжины новых костюмов от maman и последнее, самое дорогое моему сердцу - золотые часы c синим камнем от papa. Примеряя все обновки, я подошел к зеркалу и взглянул на себя в подтверждение ранее сказанных матушкой слов. Неудивительно, но за ночь я конечно не вырос, а из зеркала на меня смотрел тот же вихрастый кареглазый мальчишка как и раньше. К слову, оправдывая все мои дальнейшие действия скажу, что я с раннего младенчества больше напоминал девочку, нежели мальчика. От моего отца мне достались довольно таки пухлые (совершенно непривычные для мужского пола) губы, аккуратненький вздернутый нос, глаза-хамелеоны, которые меняли цвет, зависимо от погоды, русые крупные локоны, обрамляющие мое лицо, и привычная аристократическая бледность, свойственная всем англичанам, живущим в северной части Лондона, близ озер. Погода постоянно была дождливой, и сколько я себя помню, солнце выходило из- за туч очень редко на 2-3 часа. Небо напоминало лужу разлитого молока с редкими «комочками»- тучками, а воздух приятно пах мокрой листвой и почвой. В общем, мой загар, а точнее полное его отсутствие объясняется именно климатом. В общем - то кроме нескончаемых восхищений мной, от моих домашних ничего интересного не последовало, но я предполагал, что программа дня рождения будет обычной. Такой же, как и каждый год. После обеда приедет куча родственников, а также партнеров отца, подруг матери и прочих и прочих..Также наверняка пожалует моя невеста (что обозначает здесь девочку, младше меня на год, которая еще до своего рождения была помолвлена со мной) по имени Дженни. И, должен признаться, что это единственная новость, которая по - настоящему радует меня. Наша «пара» не вписывалась в традиционные отношения с самого раннего детства. По обычаю рано помолвленные подростки, вроде нас, терпеть друг друга не могут и ведут ожесточенную немую борьбу между собой, непонятную взрослым. Мы же, как уже было сказано отличались из общей массы и смогли подружиться с того момента, как только друг друга увидели. Соответственно, Дженни мой друг, и ни о какой влюбленности не может быть и речи. Но попробуйте пояснить это взрослым, а в особенности родителям ее и вашим, что вы, мол, не любите собственную невесту, с которой проводите так много времени и вроде в таких хороших отношениях и т.д и т.п. Но однако, это нам не мешало совершенно по-дружески гулять и развлекаться как не подобает детям нашего круга. Любимым занятием моей юной «избранницы» было научить меня какой-нибудь из ряда вон выходящей вещи, о которой я даже и подумать до этого не мог. Одной из таких вещей была «охота на ракушки», после которой у нас страшно болели животы, но процесс, конечно, доставлял множество удовольствия. Только представьте: Жаркий полдень, а на вас чулки, рубашка, камзол, удлиненные шорты и закрытые туфли. Какое счастье убежать подальше от дома, скинуть все это, остаться в одной лишь рубашке, по колено войти в воду и начать высматривать этих черных существ, среди песка, потом вылавливать и применять достаточно силы, чтобы умертвить вашу маленькую жертву и раскрыть ракушку. Конечно, было ясно, что все блюда из морепродуктов, которые нам подают дома или на приемах, готовят совсем по-другому, но это нас совершенно не волновало. Хватало развести костер и натаскав из кухни сыра, запекать вместе с ним нашу добычу на старом решете, которое мы мучительно закрепляли над огнем. Блюдо получалось отменное, но, кажется, сам вкус составляли не ракушки, посыпанные ворованным сыром, а сама мысль о том, что мы все это приготовили для себя сами. Но однажды, Дорис все-таки застала нас за этим занятием и доложила maman. После этого, о нашем маленьком развлечении пришлось забыть, но это возможно как раз таки и сблизило нас еще больше. На завтрак подали множество сладкой выпечки и фруктовый чай. Прислуга всячески старалась мне угодить, что невыносимо раздражало. Maman, обычно не позволяющая себе на завтрак ничего, кроме чая, разделяла мою трапезу и, то и дело, хихикала, неустанно рассказывая нелепые истории про мое ранее детство. Одно и то же, из года в год. И я уже мог бы полностью пересказать дальнейшую незамысловатую схему «празднования» моего дня рождения, если бы не мое безграничное уважение к родителям. Я всегда был и буду благодарен им за все, что они делают для меня, хотя я прекрасно осознаю то, что они никогда меня не понимали. Любой взрослый, возможно даже самый сумасшедший, едва ли поймет меня, ведь он никогда не увидит того, что видят дети... Все чаще я замечаю, что мои сверстники с каждым годом все больше теряют эту способность так искренне чувствовать и наслаждаться чем- то неосязаемым…Даже Дженни, моя верная подруга с младенчества, все меньше понимает меня. Это угнетает. Отец вскоре спустился. Как и всегда, я немного потупил взгляд. С ним у нас были особенные отношения, будто..периодами. Он вспоминал обо мне только в определенных случаях. Нет, я был единственным ребенком, и он, бесспорно, любил меня. Но наше общение было столь редким, что порой я задумывался: я совсем не знаю своего отца. Мне рассказывали, чем он занимается, я очень часто видел в нашем доме его знакомых, я был в его кабинете, но я правда не знал, каким человеком он был. Его всегда идеально ухоженный вид, дорогой костюм, аккуратная прическа, красивое лицо… Он был самой главной загадкой моей жизни, хотя и был так близок постоянно. Я знаю, что я нередко был темой его бесед с коллегами по работе, но я не имею понятия, о чем именно они говорили. Папа чмокнул меня в макушку, шепнув поздравление, и расположился во главе стола. Они вели с матерью какое - то нудное обсуждение сегодняшнего дня, но я не слушал их. Замкнувшись в себе, я слепо смотрел в тарелку , вновь погрузившись в свои невеселые мысли. В реальность меня вернул, вдруг ставший резким, голос отца: - Ребекка, это не обсуждается. - Оскар, я не хочу видеть этого человека в нашем доме! Тем более в день рождения Реймонда. Увидев мой недоумевающий взгляд, родители тут же перестали спорить и снова мило заулыбались и продолжили завтракать. Я был заинтригован. Моя мать никогда не перечила отцу и всегда соглашалась с ним в любой ситуации. Этому учили и меня: Отец – глава семьи и, следовательно, он всегда прав. Больше всего меня интересовал таинственный «этот» человек. Я перебирал в памяти множество коллег отца, но никто из них не был похож на того, кто мог быть так неприятен моей матери. Так или иначе, я постарался не думать о том, что этого человека мне предстояло увидеть сегодня самому.