Точка Невозврата

      Краткий ликбез:       Диссоциативное расстройство идентичности — состояние, в котором у пациента помимо основной личности есть еще как минимум одна (а часто и больше) субличность, периодически «перехватывающая управление» телом и действующая в соответствии с собственными представлениями о жизни. Эти представления могут сильно отличаться от привычек и философии настоящего хозяина тела.       У каждой из субличностей есть свое мировоззрение, свои привычки, жестикуляция и мимика, даже возраст и интеллект. В определенные моменты, по доброй воле «хозяина» или вопреки ей, контроль над телом получает какая-то из личностей, и все, сделанное ею в за время пользования, как правило, не контролируется и не запоминается самим пациентом.       Субличности могут знать или не знать о существовании друг друга, проявлять себя агрессивно или тихо бродить по музеям в свое время, договариваться с владельцем тела о графике аренды или регулярно устраивать захваты власти.

В прошедшем себя воспринимаю, словно то был чужой человек, Причём в каждый момент совершенно другой, Абсолютно мне незнакомый. В катакомбах воспоминаний блуждая, Под укором апатично опущенных век, Я гадаю, кто же из нас настоящий, и где грань, где стираюсь я, И проявляется кто-то новый…

      Из диктофонной записи разговора Саймона Шпица и Билла Каулитца.       … «— Знаете, детектив, жизнь удивительная штука! В ней просто не может существовать незавершенных дел, равно как и секретов. Ошибки, совершенные некогда, люди, с кем пришлось пересекаться в жизни, незаконченные разговоры — все это рано или поздно вернется назад бумерангом и ударит в спину. Жаль, что при этом он может зацепить тех, кто в этих ошибках не был замешан. — Вы хотите сказать, что все, что происходит сегодня — это результат прошлых действий? — Именно. — В том числе и ваша история, герр Каулитц? Вы ведь все еще не назвали мне имя Берлинского Потрошителя. — А вы еще не догадались? — Я хочу услышать это именно от вас. Догадок за последние полтора года я строил предостаточно. — Хорошо, герр Шпиц. Для того, чтобы найти ответ на свой вопрос, вам нужно всего лишь открыть больничное дело и взглянуть на первую страницу. Вы ведь так этого и не сделали до сих пор.       Шорох страниц. Пауза. — Но… это же… — Полагаю, ваша версия была иной?       Щелчок зажигалки. Пауза. — Продолжайте, герр Каулитц. Я хочу знать все.» …       Конец записи. Октябрь—ноябрь 2014       Бледный рассвет только-только разгонял темноту уходящей ночи, она потихоньку таяла, сменяясь густыми сумерками, однако робкие лучи солнца были еще слишком слабыми для того, чтобы прогнать ее полностью. Георг Листинг сидел за столом, уставившись красными от бессонницы глазами в светлеющее небо, выкуривая уже невесть какую по счету сигарету. Рядом стояла ополовиненная бутылка виски, тоже неизвестно какая за последние два месяца.       Затушив сигарету в пепельнице, которая и без того была туго набита окурками, Георг нетвердой рукой пододвинул к себе стакан с виски и сделал большой глоток. Поморщившись, он закашлялся, отодвигая стакан и откидываясь на спинку стула. Наклонив голову, он провел пальцами по черному ежедневнику, лежащему на коленях, а затем раскрыл, нащупывая пальцами шелковую ленточку закладки. Кабинет заливала темнота, но Георгу не нужно было света для того, чтобы знать, что именно написано на этих страницах. За последние несколько недель он, казалось, выучил их наизусть. — Что мне делать, папа? — горько спросил Георг, продолжая бездумно перелистывать исписанные страницы. — Что мне теперь со всем этим делать?       Внутри сплелись в клубок два противоречивых чувства, раздирающих и гнетущих. Первое — невыносимое чувство вины и раскаяния, настолько сильное, что мешало спать, выгоняя его из теплой постели и заставляя мерно накачиваться виски до тех пор, пока он не проваливался, наконец, в вязкую пучину сна без сновидений. И хотя винить только себя за ошибки прошлого было нельзя, найти выхода из этого гнетущего состояния было невозможно. Потому что с ним неразрывно было связанно второе чувство.       Страх. Оно называлось именно так. Животный, всепоглощающий, он сначала затопил его полностью, заглушив под собой все угрызения совести, однако, спустя некоторое время, вступил с ними в яростную схватку. Иногда Георг вспоминал тот самый, недавний телефонный разговор и мороз продирал по его коже, когда он вспоминал голос, который вкрадчиво говорил ему на ухо страшные слова. Рисовал красочные картины того, что его может ждать, если он окажется чрезмерно болтлив. И не только его.       Был еще в жизни Георга человек, за чью жизнь он опасался куда сильнее, чем за свою. Однако, разумом он понимал, что все равно обречен, тот кто угрожал ему не оставляет после себя свидетелей и его смерть — лишь вопрос времени. А информация, которую он знал, не могла долго скрываться, да и слишком опасны были его знания. Потому решение, которое он принял, было непростым, но единственно верным. Оно давало какой-то шанс на благоприятный исход, хотя для того, чтобы принять это решение, ему пришлось побороть свой страх, который не ушел до конца, но затаился внутри, ехидно скалясь острыми клыками из отдаленных уголков подсознания.       Он должен это сделать. Должен рассказать то, что знает, и тогда, возможно, он сможет спасти жизнь, а возможно даже не одну. Ну, а если он умрет, значит это будет его расплатой за прошлые ошибки.       Кивнув своим мыслям и отчаянно загоняя вглубь инстинкты, которые во весь голос кричали о самосохранении, Георг взял нетвердой рукой мобильный телефон, лежащий на краю стола и слегка помедлил, прежде чем набрать номер.       Главное — это не дать себе времени для размышления, а просто сделать то, что должен.       Телефонный звонок разорвал сонную тишину комнаты и заставил поморщиться крепко спящего Тома. С трудом разлепив глаза, он кинул недовольный взгляд на часы и нахмурился еще больше, когда светящиеся цифры показали 4:45. Телефон между тем не умолкал и Том, чертыхаясь, сел на кровати, раздраженно хватая аппарат. Высветившееся «Георг» на экране входящего вызова заставило недоуменно поднять брови и Том торопливо ответил на звонок. — Алло?       Георг молчал. Слышно было лишь тяжелое дыхание и Том нахмурился. — Алло, Георг? С тобой все в порядке? — Том, — отозвался, наконец, Листинг. — Прости, что разбудил тебя в такую рань.       Голос Георга звучал хрипло, язык заплетался, но тон был явно взволнованным. У Тома сложилось ощущение, что друг изрядно пьян, но это никак не вязалось с тем Георгом, которого он знал. Сон окончательно пропал. — Что-то случилось? — недоуменно спросил Том. — Ты что, пил? — Пил. — усмехнулся Георг. — Много пил. Но это все неважно. Том, ты сейчас в Берлине? — Да, в Берлине, а что? — А Билл? С ним все хорошо? — голос Георга слегка дрогнул и Том снова нахмурился. — Да, он дома и с ним охрана. Почему ты спрашиваешь? — дурное предчувствие всколыхнулось внутри, ледяным комком собравшись в животе. — Том, нам нужно поговорить. — твердо сказал Георг. — Как можно скорее. У меня есть информация, касательно Билла и… И тебя тоже, Том. Это очень важно, но это не телефонный разговор. — Хорошо, — нахмурился Том. — Когда ты хочешь встретиться? — Прямо сейчас. — Георг, ты меня начинаешь пугать, ей-богу! Ты можешь сказать, что произошло? — встревоженный Том прошлепал на кухню, сонно щурясь от ярких лучей проснувшегося солнца.       Для того, чтобы тактичный Георг позвонил в такую рань, да еще и предложил встретиться, должно было произойти нечто из ряда вон, и Том это прекрасно понимал. — Это не телефонный разговор, я сейчас приеду и все тебе расскажу, — на удивление твердо ответил Листинг. — Том, ты можешь меня возненавидеть после нашей беседы и после всего, что узнаешь, но прошу тебя, сделай для меня одно дело… Мне нужна твоя помощь!       В голосе друга прозвучали надрывные, умоляющие нотки и Том озадаченно зарылся в растрепанные волосы. — Моя помощь? Конечно, ты только скажи, что нужно? — Мне нужно, чтобы ты защитил мою племянницу, — глухо сказал Георг. — Она живет в Мюнхене, ее зовут Карла Джерси. Том, ей грозит опасность, нужно чтобы ты предоставил для нее охрану или спрятал ее! Это нужно сделать прямо сейчас, пожалуйста! Я знаю, что у тебя есть связи и очень надежные, поэтому и прошу тебя помочь! Я все объясню тебе, но сделай это прямо сейчас! Я никогда себе не прощу, если с ней что-то случиться!       Том нервно закурил сигарету. Дело явно принимало крутой оборот и он понимал, что происходит действительно что-то серьезное. — Скажи мне адрес, — затягиваясь, сказал Том. — Я сделаю все, чтобы помочь тебе, но, Георг, ты сказал, что это касается меня и Билла, какое отношение к этому имеет твоя племянница? Что происходит? — Я сейчас приеду к тебе и все расскажу! — в голосе Георга отчетливо слышалось облегчение. — Только пообещай, что поможешь Карле! — Обещаю, — твердо сказал Том. — Прямо сейчас позвоню своему помощнику. — Спасибо! — выдохнул Георг и продиктовал адрес.       После беседы с Георгом Том позвонил Густаву и попросил найти племянницу Георга. Получив инструкции, помощник невозмутимо уточнил детали и повесил трубку. Том не знал, в чем заключается опасность для девушки, но приказал Густаву приставить к ней охрану понадежнее.       С момента разговора с Георгом прошло уже два часа и Том маялся в ожидании друга. Время тянулось медленно, заставляя нервничать в ожидании и нетерпении. Кроме того, не отпускало дурное предчувствие, которое лишь разрасталось и вполне ощутимо скреблось внутри. Когда время ожидания перевалило за три с половиной часа, Том не выдержал и набрал Георга. «Абонент временно недоступен».       Нахмурившись, Том снова принялся мерить шагами квартиру, старательно прогоняя от себя дурные мысли. Следующий звонок он сделал спустя еще два часа, но аппарат все так же был недоступен. Встревожившись, Том сел в машину и поехал к Георгу, однако дверь ему никто не открыл. Том двадцать минут давил на кнопку звонка, слыша приглушенную трель сквозь запертые двери, но безрезультатно. Постояв немного, Том отправился домой, пребывая в встревоженном и растерянном состоянии.       Время подошло к восьми вечера, когда на телефон Тома пришло оповещение о том, что абонент стал доступен. Том, который в этот момент находился на совещании, торопливо покинул кабинет, поспешно набирая номер Георга, но вместо него ему ответил слегка неуверенный женский голос. И новость, которую Том узнал, ошарашила его еще больше. Девушка, которая представилась Аннет, была новой пассией Георга, она сообщила, что Листинг попал в аварию и находится в реанимации в состоянии комы.       Всхлипывая, она рассказала, что на машине Георга отказали тормоза, и он, не справившись с управлением, вылетел на встречную, столкнувшись с автобусом. То, что он выжил и даже отделался не слишком серьезными травмами было настоящим чудом, поскольку машина была разбита очень сильно и восстановлению не подлежала. Однако, опасение вызывала черепно-мозговая травма, которая и спровоцировала кому. Врачи успокаивали тем, что угрозы для жизни нет, но сама ситуация была достаточно напряженной, особенно после утреннего разговора. Том ругал сам себя, что не додумался прислать за другом водителя, ведь прекрасно понимал, что Георг находится в неадекватном состоянии, да еще и достаточно пьян.       Как бы там ни было, но дурное предчувствие не отступило, Том перевез Билла к себе и приставил мощную охрану, которая дежурила возле подъезда и сопровождала Билла в поездках и малочисленных встречах.       Алекс была отправлена к матери для дополнительной безопасности, девочка не возражала, к тому же Том не рассказал ей о своем беспокойстве, равно, как и матери. Эльза же, слегка поджав губы, высказала Тому, что нехорошо селить любовника в своей квартире, при этом выпроваживая дочь к бабушке, но Том лишь отмахнулся. Мать восприняла новость о его текущих отношениях с Биллом с недоумением и недовольством, однако не вмешивалась и не препятствовала. Кроме того, повинуясь внутренней интуиции, Том приставил охрану и к палате Георга, не допуская посторонних, только родственников и близких и, как оказалось, эти меры были не напрасны.       Разбитая машина Георга была направлена на экспертизу, которая подтвердила, что тормоза были намеренно выведены из строя, а учитывая то, что Георг превысил скорость, когда спешил к Тому, последствия могли быть куда более печальными. Становилось ясно, что кто-то очень не хотел, чтобы информация, которой владел Георг, была озвучена. Однако Георг выжил, и теперь Том с нетерпением ждал, когда друг выйдет из комы.       Билл, который был в курсе произошедшего, тоже терпеливо ждал новостей, лишь иногда ненадолго замирал, погружаясь в себя и слегка замыкаясь. Том старался вытащить его из этого состояния, находясь рядом, даря свое тепло и нежность, однако и сам находился в напряжении. Вопросов было много, они крутились в голове, как назойливые мухи. Что за информация, про которую говорил Георг? Как она связана с ним и его племянницей? При чем тут Билл? Том терялся в догадках.       Ожидание закончилось почти месяц спустя. В конце ноября Георг вышел из комы.       «Ленц внимательно смотрел на толстую, стальную цепь, которая блестела под ярким светом лампы, он слегка прикасался к ней кончиками пальцев, ощущая холод металла и легкую шероховатость крупных звеньев. К цепи был прикручен толстый кожаный ошейник, белый, совсем новый. Ленц улыбнулся, сидя в удобном кожаном кресле, напротив которого стояла железная кровать с голой металлической сеткой. Скоро у него будет гость, тот, кого он так долго ждал. Тот, с кем ему безумно хотелось поиграть. Ленц снова и снова гладил цепь, ее бездушный холод приносил спокойствие и усмирял нетерпение. Еще совсем чуть-чуть, еще немного нетерпеливого ожидания и они, наконец, встретятся.       После того случая на концерте он впал в сильное нервное возбуждение и обычных игрушек стало мало. Он выкидывал их по одной для полиции, потому что игра с ними была забавной и помогала отвлечься, но на самом деле их было больше, намного больше. В памяти вставала приятная картина того, как пуля зацепила его недосягаемую игрушку, как ярко-красная кровь окрасила его футболку, Ленц помнил выражение ужаса в широко открытых глазах и блаженно прикрывал глаза, улыбаясь своим воспоминаниям. Он не собирался его ранить, совсем нет, но слепой случай сделал свое дело и теперь нетерпение Ленца возросло в разы.       Однако не все было так просто. Тот, кто владел этим телом, неожиданно вмешался, пытаясь подавить его и взять полный контроль, но Ленц не мог этого позволить, он сопротивлялся яростно, отчаянно, и в конце концов отвоевал себе относительную свободу. Шаткую, ненадежную, но это лучше, чем ничего. Он готов бороться за нее, любой ценой, он больше не мог позволить себе уйти.       Борьба прекратилась тогда, когда у них появился общий враг. Тот, кто может испортить и отравить существование им обоим. Тот, ради кого они впервые сплотились и действовали, как один единый механизм. И этот враг все еще жил и добраться до него пока было невозможно. И Ленц знал, чем это грозит. Знал об этом и Тот, кто владеет этим телом.       Ленц мог бы с ним поиграть, с этим врагом, он бы выследил его, вытащил из конуры, в которую тот забился и поиграл бы вдоволь, но Тот, кто владел этим телом, неожиданно воспротивился. В итоге они проиграли, враг выжил и стал недосягаем. Это было плохо. Но была и хорошая новость. Теперь они сплотились снова, но на сей раз для того, чтобы достать ту игрушку, которую так жаждал получить Ленц. У них были совершенно разные мотивы, но общая цель заставила объединиться.       Ленц знал, он чувствовал, что Тот, кто владеет этим телом, обманет его, но не показывал этого. Вместо этого он копил в себе силы.       Когда придет время, он возьмет контроль и тогда ничто не помешает его игре.»       Том смотрел на осунувшегося Георга, лежащего на больничной кровати. Голова Георга была перебинтована, лицо бледно, но светло-зеленые глаза смотрели твердо и решительно. К мизинцу левой руки, груди и вискам были прикреплены датчики, отслеживающие давление, сердцебиение и мозговую активность. Георг пришел в себя три дня назад и первым делом потребовал Тома прийти к нему. — Как ты? — тихо спросил Том, присаживаясь возле друга на стул. — Жить буду, — криво усмехнулся Георг. — Спасибо, что приставил охрану. Как догадался, что потребуется? — Ты так переживал за Карлу, что я решился довериться интуиции, — пожал плечами Том. — А потом, когда выяснилось, что тебе испортили тормоза, понял, что не ошибся. — Испортили, значит, — лицо Георга посуровело, а в глазах появилась легкая грусть. — Что ж, не самый страшный вариант. Как Карла? — Все хорошо, — успокаивающе сказал Том, видя, что на лице друга явственно проявилось беспокойство. — Она приехала в Берлин, когда узнала, что с тобой случилось, но все под контролем. — Спасибо! — искренне сказал Георг, а затем в палате повисла тишина, нарушаемая лишь легким попискиванием приборов.       Наконец, Георг вздохнул и осторожно приподнялся на локтях, устраиваясь повыше, а затем внимательно посмотрел на Тома. — Скажи своим парням, пусть никого не впускают сюда, пока мы будем беседовать, — твердо сказал он. — Разговор будет долгим.       Том кивнул, вышел на минуту из палаты, а затем вернулся и снова сел рядом с Георгом. Тот помолчал немного, а затем снова вздохнул. — Я так много раз думал с чего начну эту беседу, — сказал он. — В какой-то момент я боялся, что ее вообще не состоится, что я не успею. Но да ладно — я жив, ты здесь, так что можно начать. Ты только не перебивай меня, Том, — Георг серьезно посмотрел на Тома и тот кивнул. — Даже если очень захочется, ладно? Мне нужно выговориться.       Он снова помолчал, а затем начал говорить. — Сначала я хочу рассказать тебе историю одной маленькой девочки, которой немного не повезло. Ее зовут Кристина Штейфер. Далеко не все дети рождаются счастливыми, в хороших полноценных семьях и с любящими родителями, иногда бывают исключения. Кристина родилась в семье, где отец совсем не ждал детей и не хотел их, она была ненужным ребенком, но ситуация осложнилась еще и тем, что мать девочки умерла при родах. Ее отец, Рихард Штейфер, возненавидел ребенка еще когда она была в утробе, а после смерти любимой супруги ненависть возросла в разы, однако он не сдал девочку в приют. Хотя, видит бог, лучше бы он оставил ее там и больше никогда не появлялся в жизни Кристины. Как бы там ни было, но ребенка он забрал.       К тому моменту, как Кристине исполнилось пять лет, Рихард превратился в совершенно отвратительного типа, он спился, устраивал дома сборища и дебоширства, проститутки были вполне обычными гостьями в его доме. Не знаю, как он растил ее, когда она была совсем крохой, но подозреваю, что ничего хорошего там не было. К пяти годам добавились побои. Он заставлял девочку попрошайничать, выполнять у соседей мелкую работу за копейки. Деньги, естественно, тратились на выпивку и шлюх.       Знаешь, очистить двор от листьев или вынести мусор несложно для пятилетнего ребенка и может показаться даже милым, если бы не постоянные синяки и ссадины на теле. Не понимаю, почему молчали соседи, почему никто не вступился за ребенка. Хотя дальнейший опыт показал, что большинство людей тешат себя мыслью о том, что любая семья куда лучше детского дома. Ужасающая позиция, позволяющая подонкам-родителям и дальше калечить детскую психику, растя закомплексованных людей, полных фобий, страхов, затаенной злобы. Когда Кристине исполнилось десять лет, Рихард придумал новый способ заработка на собственном ребенке.       Георг замолчал, задумчиво глядя перед собой, но Том уже понял, что он имел ввиду. — Никогда не понимал педофилов, — продолжил Листинг, пару мгновений спустя. — Можно трахать женщин, мужчин, трансов; можно причинять друг другу боль, бить плетьми и поливать раскаленным воском; можно любить толстых, волосатых, лысых, с ампутированными конечностями, но как, мать твою, как может встать на ребенка? На плачущего ребенка, которого ты насилуешь? — Георг перевел дыхание. — В общем, Кристина стала малолетней шлюхой, которую трахали все друзья-алкоголики ее отца. Не сомневаюсь, об этом знали все соседи, но никто и пальцем не шевельнул.       Особенно часто в гости к Штейферам наведывался некий Джошуа Морган, который по совместительству был еще и воспитателем в детском доме. Самое страшное в этой истории то, что Кристина влюбилась в своего насильника. Нет, конечно это была не настоящая любовь, это было извращенное отклонение в психике ребенка, который половой акт принимал за проявления чувств и нежности. Возможно, она даже получила удовольствие, а это уже куда лучше бесконечных побоев, оскорблений и унижения, верно?       Девочка превратилась в нимфоманку, совершенно добровольно позволяющую насиловать ее за возможность испытать нечто, похожее на теплоту и ласку. Ты можешь себе представить всю глубину одиночества маленького ребенка, который безропотно принимал сомнительные ласки за мифическое ощущение нужности и того, что его кто-то любит? Пусть даже это и иллюзия.       Это продолжалось почти три года, а затем в жизни Кристины наступили перемены. Рихард Штейфер умер при пожаре в собственном доме, сгорел, не сумев выбраться из горящего дома. Самое забавное в этом было то, что в его крови не было алкоголя, а двери он открыть не смог, словно кто-то запер их изнутри. Да и причина возгорания была явным поджогом, но разбираться в этом никто не стал, мало ли что пьянчуги между собой не поделили. Однако не все так просто здесь, хотя этого м*длана мне не жаль. Кристину отправили в детский дом «Лотос», в Мюнхене, в тот самый где работал Морган.       Тринадцатилетняя Кристина поначалу была очень замкнутой, проявляла признаки явной агрессии. Например, она могла забить кошку или собаку до смерти при вспышке злости, часто и всерьез дралась, при чем после драк с ней у других воспитанников травмы были весьма серьезны.       Единственным человеком, к которому она относилась хорошо — был Джошуа Морган. Как ты понимаешь, сексуальные отношения между ними продолжались. Несмотря на агрессивность, Кристина была не по годам смышленой, она была лучшей в школе, знания давались очень легко. Девочка писала стихи, была очень любознательна, но вот друзей у нее не было, а в дальнейшем с ней вообще опасались связываться. А потом кое-что произошло.       Георг снова замолчал и сглотнул. Том, внимательно слушавший друга, налил в стакан сока и протянул Георгу. Тот поблагодарил и сделал несколько жадных глотков. Напившись, он снова протянул стакан Тому и продолжил свой рассказ. — Кристину поймала воспитательница в тот момент, когда она издевалась над собакой, которую привязала проволокой к забору. Естественно, это вызвало праведный ужас, Кристину пристыдили перед всеми воспитанниками и прочитали целую лекцию. К ней прилипла кличка «живодер», об этом шептались и воспитатели, и воспитанники, и, естественно, это не могло остаться незамеченным. Наверное, именно в этот момент произошел окончательный перелом в сознании девочки, именно он и привел к формированию альтернативной личности в сознании Кристины.       Ведь люди, страдающие раздвоением, в большинстве случаев переживают психологическую травму или совершают поступок, за который постоянно испытывают вину. Кристина не хотела быть плохой, но слишком много злости, обиды и боли было в ее жизни, это не могло постоянно жить внутри и не находить выхода. Сначала она делала вид, что все плохие поступки совершает «не она», а потом стало происходить именно так. По началу вторая личность была совсем слабой, но она постепенно становилась сильнее, думаю, она появилась намного раньше, просто проявилась не сразу. Вторая личность была мужчиной и это был самый настоящий социопат. Вся боль, разочарование, злость — все собралось в нем, добавь к этому острую ненависть и отвращение к себе самой. Самая настоящая бомба замедленного действия. Однако это заметили далеко не сразу. В какой-то момент Кристина стала дружелюбной, перестала огрызаться и ссориться с воспитанниками, а потом у нее появился друг. Самый первый друг, пусть и младше на целых семь лет. Друга звали Билл Морган.       Георг замолчал, пристально глядя Тому в глаза. — После усыновления Билл Морган стал Биллом Каулитцем.       Том ошеломленно заморгал. — Погоди, но почему Морган? — медленно протянул он. — Однофамилец? Боже, Георг, неужели эта Кристина… — Ты обещал не перебивать! — оборвал его Георг. — Нет, не совсем однофамилец. Джошуа Морган дал Биллу свою фамилию, когда тот безымянным младенцем попал в приют, да и нянчился он с ним больше всех, даже усыновить хотел. Кристина испытывала патологическую ненависть к детям, поскольку отец постоянно обзывал ее убийцей матери и выродком, я думаю, что она вряд ли бы задумалась о том, чтобы когда-нибудь стать матерью, поэтому тот факт, что Джошуа дал мальчику свою фамилию и хотел усыновить было принят ею благосклонно.       Она приняла Билла, как своего брата или ребенка, вот уж не знаю точно. Она защищала его от нападок и обид, они много времени проводили вместе, играли, гуляли — в общем вели себя, как обычные дети. Воспитатели сначала настороженно смотрели на эту дружбу, но потом успокоились и стали воспринимать Кристину, как покровителя-опекуна Билла, а зря. Джошуа Морган — педофил, а потому его интерес к Биллу отнюдь не был отцовским.       Когда Кристина поняла, что Морган испытывает к «сыну» вполне конкретное влечение, она восприняла это, как предательство. Для Моргана она была доступной малолеткой, которую можно было совершенно безнаказанно и добровольно трахать, но к пятнадцати годам она была уже вполне сформировавшейся девушкой, следовательно, была ему уже не интересной. Зато подрастающий Билл как раз начал входить в его любимый возраст. — Бл*дь, Георг! — Том сжал кулаки. — Эта мразь его изнасиловала? — Он не успел, — ответил Георг. — И за это нужно поблагодарить Кристину. Хотя, сомневаюсь, что Билл испытал чувство благодарности. Кристина считала, что у них с Морганом «любовь», а значит ей изменяют. Это для него она была просто средством для удовлетворения своей похоти, а для нее Морган был первой извращенной и унизительной любовью. В это время произошло окончательное формирование альтернативной личности и странности в ее поведении стали замечать все.       Кристина изощрялась над детьми, засунуть гвоздь в сапог или натолкать стекла в зубную пасту было обычным делом. Все знали, кто это делает, но, как говориться, не пойман — не вор. Больше всех доставалось Биллу, про страхи которого она знала очень хорошо. Сомневаюсь, что это делала сама Кристина, скорее вторая личность брала верх, а контролировать ее не получалось. Любимой «игрой» было вывести Билла ночью на улицу и бросить одного в темноте, а затем пугать до истерики. Больше всего Билла пугало то, что Кристина в моменты этих «игр» вела себя иначе, оно и неудивительно, ведь это была и не она.       Настоящая же Кристина тоже добавляла масла в огонь, изводя мальчика своей болезненной ревностью, навязывала ему, что он плохой, грязный, что его никто не полюбит и пыталась любыми методами запретить общаться с Морганом, который тоже в этой истории в стороне не остался. Зажимать мальчика по углам, лапать и доводить до слез стало для него любимым занятием, однако совершать изнасилование на территории приюта он не решился. Зато на полном серьезе занялся подготовкой документов на усыновление.       Естественно, Билл получил тяжелую психологическую травму, которая спровоцировала дальнейшую асексуальность. Однако, когда Кристина поняла, что дело принимает серьезный оборот, последние барьеры для второй личности рухнули и на свободу вырвался некто Ленц Крейвитц, полнейший псих и социопат, своеобразное сосредоточие потаенных желаний Кристины. Первое убийство было совершено им в летнем домике детского приюта «Лотос», а первой жертвой стал Джошуа Морган. Я не могу сказать тебе точно, как там оказался Билл и что конкретно он видел, но явно что-то серьезное, раз пытался залезть на дерево, спасаясь от Ленца.       Джошуа был убит с особой изощренностью, «Кристина» выманила его в летний домик, опоила снотворным и связала. То, что от него осталось, выглядело совсем неаппетитно, можешь мне поверить. Страшный, вопиющий случай, но он тем не менее тщательно скрывается, за молчание и неразглашение было отдано не мало денег. — П*здец! — ошарашенный Том с силой провел ладонями по лицу, стараясь уложить информацию в своей голове. — Но как… Откуда обо всем этом знаешь ты? Почему раньше об этом молчал? — Я не знал, что Билл Морган и Билл Каулитц — один и тот же человек, равно, как и то, что Кристина — это Берлинский Потрошитель. До недавних пор. Том, это еще не конец истории, а скорее ее начало. Почему об этом знаю я? Все очень просто. Мой отец был известным специалистом, кандидатом Нобелевской премии и доктором наук, основная его специализация была как раз случаи диссоциативного расстройства идентичности. Он наблюдал за Кристиной, а после совершенного убийства она попала к нему в клинику, став объектом для исследований.       Случай был замят, Билл при падении ударился головой и получил частичную амнезию, и у Кристофа Листинга — моего отца, были полностью развязаны руки. Он применил к Кристине совершенно новую, уникальную методику, которая к тому же была и экспериментом.       Личность, живущая в ней, при всей жестокости и изощренности, все же была создана ребенком, потому все страшные вещи, которые творил этот Ленц, воспринимались им самим, как игра, однако дальнейшее взросление Кристины повлекло бы за собой и взросление Ленца. Обычно альтернативные личности, хоть и обладают своими чертами характера, но все же не имеют памяти и целостности. Кристина была асоциальна, Ленц вообще полным психопатом, тогда мой отец решил провести эксперимент — создать в сознании Кристины новую личность, наделенную исключительно положительными чертами, полную противоположность этим двум. На это ушло три года, однако удивительная пластичность подсознания Кристины позволила ему добиться своей цели.       Я шел по стопам отца, с детства интересовался психологией и нет ничего удивительного, что он посвящал меня в свои дела. Я познакомился с Кристиной, когда мне было четырнадцать, а ей шестнадцать, рождение новой личности происходило на моих глазах. Когда Кристине исполнилось восемнадцать, личность была окончательно сформирована. Я не буду вдаваться в подробности того, как это происходило, способы были не совсем гуманными, но они привели к необходимому результату. Личность стала доминировать достаточно быстро, не последнюю роль сыграли психотропные вещества и гипноз.       Кристина Штейфер умерла, есть официальное свидетельство о смерти, есть даже могила с ее именем. Вместо нее появился совершенно другой человек, добрый и исключительно положительный. Ей дали новое имя, сделали документы и придумали историю, в которую она поверила.       Георг замолчал и зажмурился, а затем открыл глаза и посмотрел на Тома долгим, пронзительным взглядом. — Новую личность звали Саманта Говард в девичестве, — медленно сказал он, глядя, как изумленно расширяются глаза Тома на побледневшем лице. — Твоя жена и Кристина Штейфер — один и тот же человек, но в то же время они абсолютно разные.       В палате повисла давящая, гнетущая тишина. — Твою мать… — ошарашенный Том моргнул и потряс головой, не в силах поверить в страшную правду озвученную только что. — Но как… Саманта? Как же так?       Георг, не менее бледный чем Том, зажмурил глаза и по щекам потекли две прозрачных дорожки слез. — Прости, — хрипло выдавил он. — Я не мог тебе об этом рассказать. — Четырнадцать лет, — неверяще прошептал Том, обхватив голову руками. — Четырнадцать гребанных лет мы были вместе, а я даже и не знал, с кем живу!       Казалось, под ногами разверзлась пустота, в которую он рухнул вместе со стулом, на котором сидел. Том застонал и закрыл лицо ладонями.