Точка Невозврата

      Саймон Шпиц, слегка прищурившись, рассматривал очередную жертву Берлинского Потрошителя. Ею в этот раз оказалась молодая, чернокожая девушка. И в очередной раз от жестокости убийства волосы вставали дыбом. Убийца разрезал тело на двадцать четыре части и раскидал по округе в радиусе пятьсот метров в парке на окраине Берлина. Угрюмые криминалисты тут же оцепили район, обшаривая место убийства в поисках улик. Саймон наблюдал, как криминалисты собирают части тела в пластиковые пакеты и вздохнул. — Тяжелый денек? — спросил подошедший врач-криминалист, глядя на Саймона внимательными карими глазами. — Не то слово, Тед! — вздохнул Шпиц и взъерошил волосы на затылке. — Готов поспорить, что тут опять ни одной зацепки. — Почти все части тела отрезаны в разное время, — задумчиво сказал Тед. — Вот ведь псих! Отрезал от человека по кусочку, а потом раскидал это все в парке. Пока сложно сказать, но примерно с неделю он держал жертву у себя. Фрагменты тел находятся в разной степени разложения, но не более недели, как я полагаю. — Он играется, — детектив закурил. — Для него это веселье. Он к каждому, мать его, кусочку прицепил записку. Квест устроил, через сколько шагов мы найдем следующий! — Не знаю, Саймон. — Тед покачал седой головой. — Это просто в голове не укладывается. Я за последние полгода насмотрелся больше, чем за все время работы.       Шпиц не ответил, он внимательно рассматривал молоденького криминалиста, который с выражением брезгливости на веснушчатом лице засовывал в пакет отрезанную руку. От потери крови кожа на ней казалась темно-серой, а ногти посинели. Саймон вздохнул и потряс головой, а затем задумчиво потер подбородок, заросший двухнедельной щетиной.       Девятая жертва Берлинского Потрошителя. Девятая несчастная, погибшая жуткой смертью. Девятая фотография появится у Саймона на белоснежной стене. Глянцевые, равнодушные кусочки скрывали за собой боль, отчаяние и трагедию. Они смотрели на Саймона с немым укором, как бы намекая на то, что их убийца еще не пойман, что они еще не отмщены. Самой страшной была восьмая жертва Потрошителя. Петер Хорсон. Саймон не нашел в себе силы повесить фото обезображенной жертвы, которую нашли в одном из мусорных баков. Вместо нее на Саймона смотрело улыбающееся лицо с наивными карими глазами и симпатичной ямочкой на подбородке. Лицо двенадцатилетнего подростка. Такое, каким он был, когда жил и радовался жизни. Изрезанное и выпотрошенное тело вызвало праведный гнев и ужас, однако именно над мальчиком убийца измывался меньше всего.       И дело здесь было не в проснувшейся жалостливости Потрошителя, а в том, что у мальчика было слабое сердце, которое остановилось раньше, чем явно хотелось убийце. В последний раз подростка видели выходящим из ворот школы, а затем он словно бесследно исчез. Найдено тело было на следующий день, в отличии от остальных, которых убийца держал у себя по нескольку дней. Весть об убийстве ребенка взорвала и без того напряженную Германию, родители приводили и забирали детей из школы, караулили их возле стадионов и игровых площадок. Был объявлен комендантский час, улицы патрулировались, но никто не мог чувствовать себя в безопасности и не переживать за своих детей.       И это сбивало с толку, заставляло Саймона вздрагивать и просыпаться ночью в своей постели, а затем торопливо идти в комнату к своему девятилетнему сыну. Он смотрел на спящего Шеннона и с ужасом понимал, что никто не застрахован от жуткого и безжалостного убийцы, что жертвой может стать абсолютно любой. Убийца вызывал благоговейный ужас, о его неуловимости ходили легенды, но, как выяснилось, он вызывал и восхищение.       У Берлинского Потрошителя появились последователи. Секта фанатиков-сатанистов зверски зарезала девушку, свою соседку, выпотрошив тело на манер серийного убийцы. Их поймали быстро, слишком много улик и следов они оставили. На допросе все, как один говорили о том, что Потрошитель является чуть ли не демоном, который приносит жертвоприношения во славу своему господину. Вопиющий, безобразный случай, возмутивший общественность и вызвавший отвращение.       Однако, связи у секты с предыдущими жертвами не было никакой. Зато вездесущие журналисты принялись осаждать здание полиции, пытаясь вынюхать малейшую подробность, раздуть очередную несуразность. Саймон с ухмылкой рассматривал броские заголовки статей. «Берлинский Потрошитель — сын Дьявола?», «Кровавые жертвоприношения — 666 жертв перед концом света!» и прочее в том же духе. Иногда Шпиц поражался нелепости этих статей, но люди проглатывали этот шлак тоннами, еще больше усугубляя и без того напряженную атмосферу.       Журналисты кружились вокруг, как стервятники после еще одного инцидента, не имеющим отношение к Берлинскому Потрошителю.       Перестрелка два с лишним месяца назад на концерте какой-то популярной звезды вызвала сильный ажиотаж. В давке погибло несколько человек, пострадавшие исчислялись сотнями, но это дело вел другой отдел. Саймон с жалостью смотрел на детектива Штольца, тучного мужчину сорока с лишним лет, который с раздражением отбивался от толпы, сующей ему микрофоны в лицо.       Журналисты начали раздражать и его, особенно когда облепляли плотным кольцом серое каменное здание полиции. Однако, его мало интересовало то, что произошло на том концерте. Все его мысли были заняты поиском неуловимого убийцы, а с недавних пор к расследованию подключилось Федеральное ведомство уголовной полиции Германии. Шпиц хоть и не любил федералов, но должен был признать, что они свое дело знали и не путались под ногами, всячески содействуя в поиске. Однако и у них расследование не продвинулось. — У того, что убийца режет всех подряд есть объяснение, — говорила молодая женщина-федерал в строгом костюме. — Если он убивает не по конкретным признакам, значит ищет что-то другое. Возможно, кого-то недосягаемого.       Саймон кивал, понимая, что в ее словах есть резон, но как понять, кем является этот недосягаемый? И сколько еще должно погибнуть невинных жертв, прежде чем убийца проколется?       К началу августа Саймон был готов поверить в любых демонов.       Георг Листинг протянул руку и постучал в деревянную дверь, украшенную затейливыми металлическими завитушками. Аккуратный дом вызывал теплое ощущение уюта, а клумбы с цветами во дворе наполняли воздух сладким, пьянящим ароматом. Щелкнув замком, дверь отворилась и миловидная женщина средних лет с короткими, чуть вьющимися волосами, вопросительно уставилась на гостя. — Фрау Каулитц? — вопросительно сказал Георг, слегка приподняв брови. — Да, это я, — кивнула женщина, рассматривая его добрыми зелеными глазами. — А вы герр Листинг? — Можно просто Георг. — улыбнулся мужчина. — Я звонил вам вчера. — Да-да! — закивала женщина. — Проходите! Вы можете звать меня просто Симона.       Георг прошел в уютную, со вкусом обставленную гостиную и с любопытством осмотрелся. Кругом царила просто идеальная чистота, комната была наполнена солнечным светом, а легкий ветерок шевелил тонкие шелковые шторы. Здесь все было пропитано теплом. — Чай, кофе? — вежливо поинтересовалась Симона, когда Листинг сел в удобное кресло рядом с небольшим журнальным столиком. — Чай, если можно. — ответил Георг и улыбнулся.       Симона принесла белый фарфоровый чайник и две чашки, а также сахарницу, сливки и вазочку с конфетами. Они сделали по глотку ароматного чая, а затем Симона подняла на Георга серьезные глаза. — Вы хотели поговорить со мной о Билле? — спросила она. — Да, мне бы хотелось задать вам пару вопросов, — кивнул Георг. — Я уже говорил вам, что помогаю Биллу вспомнить прошлое, но мне бы хотелось узнать побольше информации для того, чтобы отличить его воспоминания от обычных страхов. — А есть какой-то прогресс? — спросила Симона, глядя на Георга слегка встревоженно. — Он был, — вздохнул Георг. — Но после недавнего происшествия все несколько осложнилось. Вернулись кошмары, какие-то смутные, расплывчатые воспоминания, но они перемешаны с недавней травмой. Мне бы хотелось получить более полную картину, поэтому я решил поговорить с вами. — Бедный мой мальчик, — уголки губ Симоны слегка опустились. — За что ему все это? Просто чудо, что он остался жив, что его телохранитель успел спасти ему жизнь! — женщина покачала головой. — Вам повезло, что вы застали меня в Мюнхене, я уехала буквально на неделю, а потом снова вернусь в Берлин к сыну. У меня сердце не на месте, когда я не рядом с ним. — Я был проездом, поэтому решил заехать к вам. — Георг слегка прищурился. — Симона, Билл не должен знать о том, что я расспрашивал вас о его прошлом. Он категорически не хотел вашего вмешательства. — Но… почему? — растерялась Симона. — Я же не посторонний человек и возможно могу помочь! Я не понимаю… — Видите ли, в прошлом Билла есть воспоминание, связанное с кровью. — Георг отпил немного чаю из чашки. — Подозреваю, что он стал свидетелем чьей-то серьезной травмы, а возможно даже, что и смерти. Но, — Георг предупреждающе поднял руку, заметив, что женщина слегка побледнела. — Это пока только предположения. Вполне возможно, что тут играют роль всего лишь детские страхи. В большинстве случаев это именно так. Знаете выражение — у страха глаза велики? Это как раз по этой части. Он очень переживает, что вы это не примете, поэтому мне бы не хотелось его тревожить. Пусть этот разговор останется между нами. — Хорошо, — тихо казала Симона. — Чем конкретно я могу вам помочь? — Расскажите мне о том, как вы впервые увидели Билла, — мягко сказал Георг. — Почему решили, что именно этого мальчика усыновите? — Я не могу иметь детей, — вздохнула Симона. — Мой муж бросил меня, когда это выяснилось после нескольких бесплодных попыток. Я тяжело переживала разрыв, к тому же непросто принять тот факт, что ты не женщина, а так… — Симона неопределенно махнула рукой. — Знаете, когда на душе тяжело, иногда тянет к таким же одиноким душам. Я тогда проезжала мимо детского приюта и не смогла проехать просто так. Тогда решение усыновить или удочерить ребенка еще не сформировалось, но я об этом задумывалась. В тот день в голове мелькнула мысль, что я могу взять из приюта совсем маленького ребенка, а он и не будет знать, что его мать приемная. Я же взамен подарю ему свою любовь.       Симона на мгновение замолчала и вздохнула. — Тогда-то я и встретила Билла. Он случайно столкнулся со мной в коридоре, а мне почему-то не хотелось с этим мальчиком расставаться. — женщина мягко улыбнулась. — Он был такой хорошенький, улыбчивый, с большими глазищами. Настоящий ангелочек! Смотришь и невольно улыбаешься. Мы тогда побеседовали с ним, он был таким фантазером! Воспитатель мне рассказывала про него, что Билли там с рождения, от него отказались прямо в роддоме. Но он был очень добрым мальчиком, хотя и не слишком общительным, немного робким. Его часто задирали более взрослые ребята, но Билл нашел себе защитника. Вернее, защитницу, — Симона усмехнулась. — Он подружился с четырнадцатилетней девочкой, неразлучные друзья, прямо как брат и сестра, несмотря на разницу в возрасте. Как же ее звали… — женщина нахмурилась, задумчиво закусив губу. — Не могу вспомнить… — Вы помните, как она выглядела? — Георг слегка прищурился. — Нет, я никогда ее не видела, — Симона покачала головой. — Только слышала. Я тогда порадовалась за Билла, что он нашел себе подругу и не чувствует себя одиноким. — Однако, тогда вы не усыновили его. — Нет, не нашла в себе решимости. — Симона горько улыбнулась. — А может испугалась ответственности, ведь это не младенец, а ребенок, которому семь лет. Я испугалась, что не справлюсь с этим. Но я вернулась туда через полгода, не смогла выкинуть этого мальчишку из головы. Мне кажется, что я тогда уже полюбила его, заочно. Но мне не удалось его увидеть. — Почему? — Георг пытливо посмотрел на женщину сквозь квадратные стекла очков и от нее не укрылась легкая нервозность Листинга. — Билл получил травму. — ответила она. — Упал с дерева и сильно ударился головой. Мне сказали, что встречи с ним запрещены. Мне пришлось уехать ни с чем. — Вам известны подробности произошедшего? — Не слишком много. Я вернулась туда через два месяца и тогда приняла окончательное решение. Мне сказали, что его подругу перевели в другое место, а когда я увидела, что Билли задирают несколько более взрослых мальчишек, то поняла, что этого ребенка я здесь не оставлю. Воспитатель мне сказала, что Билл залез на дерево ночью, очевидно играл с кем-то, — Симона пожала плечами. — Они же такие сорванцы в этом возрасте. Был дождь, и Билл не удержался на скользкой ветке, упал и сильно ударился головой. Мне сказали, что у мальчика частичная амнезия, что он не помнит, зачем полез на дерево и что было после. Но когда я увидела его, такого потерянного в том коридоре, то поняла, что мне на все это наплевать. — Как Билл вел себя после усыновления? Была ли депрессия, бессонница, ночные кошмары? — Георг глотнул остывшего чая из чашки. — Ночные кошмары. Билл очень сильно кричал по ночам и боялся оставаться один в темноте, поэтому первое время он спал со мной. А потом это постепенно прошло. Врач сказал, что это возможно посттравматический синдром, натерпелся страху, когда падал с дерева. Но знаете, — Симона пристально посмотрела Листингу в глаза и вздохнула. — Я тогда сомневалась, что все так просто. От обычных падений с дерева так по ночам не кричат. Но списала это все на приют, тем более Билла обижали. Можете посчитать меня плохой матерью, но я не стала ворошить его воспоминания и таскать по врачам. Я дала ребенку то, что считала необходимым и нужным — любовь, заботу и покой. Тем более, кроме кошмаров его ничего не беспокоило, он не замыкался, быстро завел друзей и нашел себе увлечения по душе. А кошмары прекратились через полгода и больше не появлялись в нашей жизни. — Симона, — Георг слегка нервно пригладил волосы. — Скажите, по вашему мнению, в приюте могла быть возможность насилия или изнасилования? Я понимаю, это непростой вопрос, но мне бы хотелось услышать, что вы думаете по этому поводу.       Симона помолчала, задумчиво глядя в пустую чайную чашку. — Я знаю о том, что в приютах иногда творятся страшные вещи, — медленно начала она. — Мне не хочется в это верить, но все возможно. Господи, неужели вы полагаете, что…. — Нет, у меня нет причин думать конкретно об изнасиловании, просто его травма задела сферу интимных отношений, — Георг ободряюще улыбнулся. — У Билла сейчас есть отношения и он живет нормальной половой жизнью, но что-то мешало ему ранее. И я хочу это понять. Может это оскорбления, может еще что-то, но меня смущают воспоминания Билла о крови. Мне не хочется вас тревожить, но это может быть взаимосвязано. — Почему я не задумалась об этом раньше, — нахмурилась Симона. — Но если предположить, что что-то подобное имело место быть, может Биллу не стоит об этом вспоминать? — К сожалению, процесс уже запущен, такие вещи рано или поздно всплывают наружу, — покачал головой Георг. — Теперь важно не дать этому трансформироваться в фобию, а просто отделить кошмары от настоящих воспоминаний. — Георг, скажите, вы ведь поможете моему мальчику? — с беспокойством спросила Симона. — Он и так натерпелся в детстве, а я всегда старалась уберечь его от зла. Но если его преследует что-то из прошлого, это так ужасно! — Не переживайте, Симона! — Георг мягко улыбнулся встревоженной женщине. — Конечно я помогу, ведь именно для этого я приехал к вам. — Я вам благодарна за это, — искренне сказала Симона и кивнула на опустевшие чашки. — Еще чаю? — Не откажусь, — улыбнулся Георг, и женщина принялась разливать ароматный напиток в чашки. — Симона, скажите, а какая фамилия была у Билла до усыновления? — спросил Георг, цепляя маленькими щипцами кусочек рафинада. — О, ему дали фамилию воспитателя, который больше всех нянчился с ним, — засмеялась женщина. — Билл Морган, так его звали до усыновления.       Кубик рафинада выпал из щипцов и со звоном ударился о блюдце, не донесенный до чашки всего на пару сантиметров. — С вами все хорошо? — забеспокоилась Симона, глядя на застывшее лицо Георга. Тот моргнул, а затем кивнул. — Простите, — он откашлялся и провел рукой по лицу. — Жарковато, вот и не по себе слегка.       Симона понимающе кивнула, все еще внимательно глядя на слегка побледневшего Листинга, который поднял кубик сахара с блюдца и бросил в чай.  — Как назывался приют, в котором находился Билл? — неестественно ровным голосом спросил Георг. — Лотос. Он находиться здесь, в Мюнхене, — Симона с легким беспокойством смотрела на все еще бледное лицо Георга. — Что-то не так? Вы побледнели! — Все хорошо, — выдавил улыбку Георг. — Видите ли, у меня был пациент из Лотоса, не слишком приятные воспоминания. Это личное. Можно мне стакан воды? — Конечно, — кивнула Симона и удалилась на кухню.       Когда она вернулась, Листинг был совершенно спокоен и с благодарной улыбкой принял стакан с водой, делая пару глотков. — Что же, спасибо вам за информацию и гостеприимство! — улыбнулся Георг. — Пустяки! — махнула рукой Симона. — Все, что касается моего сына для меня очень важно. Вы можете беспокоить меня в любое время дня и ночи, если я могу вам чем-то помочь.       Еще раз поблагодарив хозяйку, Георг направился к выходу. Симона вышла на крыльцо, и они тепло попрощались. — Георг! — неожиданно окликнула его Симона и Листинг обернулся, вопросительно подняв брови. — Я вспомнила, как звали ту девочку! — И как же? —поинтересовался Георг. — Ее звали Кристина Штейфер. Я помню, мне очень понравилось ее имя и фамилия, красиво звучит, — Симона засмеялась. — Больше пятнадцати лет прошло, а я до сих пор помню! — Действительно красивая фамилия, — Георг выдавил улыбку. — Спасибо вам!       Он сел в машину и выдохнул, слегка прикрыв глаза. Пальцы слегка подрагивали, когда он поворачивал ключ зажигания. Сделав пару глубоких вдохов, Георг медленно поехал прочь от уютного домика Симоны. — Твою мать! — выругался он, выдыхая сигаретный дым и тут же жадно затягиваясь. — Дерьмо!       Информация, которую он узнал, совершенно не радовала.       Выдохнув, Билл вынырнул из тяжелой пелены кошмарного сна, ощущая, как по телу пробежала неприятная дрожь. Проведя по волосам чуть дрожащими пальцами, Билл кинул взгляд на Тома. Трюмпер спал, лежа на животе и обхватывая подушку руками, волосы падали на лицо непослушными прядями. Билл осторожно встал с кровати, чувствуя, как покрылась мурашками обнаженная кожа, и направился в ванную, тихо, стараясь не шуметь. Опираясь руками о раковину, Билл бездумно уставился прямо перед собой.       После происшествия на концерте и смерти Майкла кошмары вернулись, заставляя вздрагивать и просыпаться по ночам. Жуткие, заставляющие его снова и снова переживать случившееся, они были тесно переплетены с кошмарами прошлого. Билл не мог сказать, где заканчивается одно и начинается другое, все слилось в бесконечный, выматывающий калейдоскоп из кошмарных картинок. Юноша поднял голову и уставился на свое отражение.       Красный, широкий рубец на щеке невольно привлекал к себе внимание, портя белизну кожи. Пуля нанесла куда больший урон, чем казалось изначально. От удара раздробило скулу, повредив осколком кости нервы и Биллу пришлось перенести две серьезных операции и страх остаться с нечувствительной половиной лица. Однако все обошлось, правда остро встал вопрос о пластической хирургии. Было слишком рискованно вмешиваться сейчас и пытаться убрать шрам, да и в дальнейшем это было под вопросом.       Кроме того, вездесущие журналисты и папарацци превратили его жизнь в настоящий ад. Они дежурили под дверями больницы, стараясь вынюхать малейшую подробность, они пытались проникнуть внутрь под различными предлогами, представляясь то друзьями, то любовниками, была даже попытка прикинуться родственником. С недавних пор Биллу было жутко заглядывать в интернет и газеты, казалось, что из трагедии на концерте сделали самый настоящий театр абсурда. Предположения были одно другого нелепее, каждая деталь смаковалась, пачкалась грязью и всячески извращалась.       Были предположения, что в Билла стрелял отвергнутый любовник; фанатка, которой он сделал ребенка; кто-то говорил о том, что между ним и Майклом была любовная связь, потому телохранитель самоотверженно прикрыл Билла своим телом. После очередного нелепого слуха Билл замыкался в себе, впервые в жизни ощущая, как внутри просыпается глухая злоба.       Раньше он никогда не думал, что будет так сильно ненавидеть журналистов и даже некоторых своих фанатов, тех, кто раз за разом раздувал нелепые слухи и заставлял других верить в них. Вопящая, сыплющая вопросами и бесконечно щелкающая фотовспышками толпа казалась ему стадом волков, скалящихся клыками и жадно капающими слюной на любую, мало-мальски интересную его реакцию.       Они напоминали падальщиков, готовых копаться в грязном белье для очередной сомнительной сенсации, чтобы снова кинуть ее в жаждущую зрелищ толпу. Они фанатично отслеживали его местонахождение, строя идиотские предположения, сталкеры пытались пробраться в его квартиру, машину, они бесцеремонно влезали в его жизнь, отравляя ее своим зловонным присутствием. За внешним фасадом фанатской преданности скрывалось безобразное лицо сплетников и невежд. За приторными улыбками журналистов скрывалась алчность и жажда наживы. И фанатов-сталкеров, и журналистов, и папарацци объединял единый, хищный блеск глаз, взгляд людей, для которых нет ничего святого, которые готовы опорочить любое светлое только лишь для того, чтобы заполнить свою никчемную жизнь кратковременным грязным увлечением.       Они все были садовниками, стоящими по колено в собственной грязи и сажающими красивые цветы сплетен и лжи, при этом не замечая, что прекрасные бутоны испускают тошнотворный запах разложения.       Билл прерывисто вздохнул, открывая воду и запуская руки в прохладную воду. Почему-то это всегда успокаивало, убирало сумбур из головы и дрожь из тела. В последнее время он похудел, под глазами пролегли глубокие синяки, а сами глаза потеряли свой блеск. Бессонница накладывала свой отпечаток.       Выключив воду, Билл вытер руки и мягкими, крадущимися шагами направился в спальню. Аккуратно скользнув под одеяло, он прижался к горячему телу спящего Тома, который тут же обвил его крепкими руками, притягивая к себе. Чувство спокойствия и умиротворения захлестнуло его, и Билл уткнулся носом в обнаженную грудь Трюмпера, чувствуя, как мужчина ласково целует его в шею. — Ты снова не спишь? — шепнул ему в ухо Том хрипловатым от сна голосом. — Не спится, — виновато прошептал Билл, нежась в объятиях Тома. — Замерз совсем, — усмехнулся Том, ощутив, как к ногам прижались холодные ступни Билла.       Тот фыркнул, слегка толкнув Тома в грудь, переворачивая на спину и комфортно расположился на широкой груди, обхватывая горячее тело руками и ногами, млея от ласковых поглаживаний горячих рук по обнаженной спине. — Все хорошо? — негромко спросил Том, и Билл приподнял голову, пытаясь рассмотреть лицо мужчины в темноте. Хотя ему не нужно было видеть его лица, чтобы ощутить искреннее беспокойство Тома. Не отвечая, юноша слегка подтянулся и мягко поцеловал Трюмпера в губы, слегка прикусывая колечко пирсинга. Том зарылся пальцами в мягкие, распущенные волосы, притягивая его ближе и углубляя поцелуй, властно скользнув языком в призывную теплоту рта. Билл отвечал ему, самозабвенно, прикрыв глаза от удовольствия, скользя руками по широкой груди и наслаждаясь твердостью мышц под пальцами.       Поцелуй становился все горячее, прерывистое дыхание разбило тишину сонной комнаты, они жадно ласкали губы друг друга, скользя горячими ладонями по обнаженной коже. Билл оторвался от Тома и пристально глядя ему в глаза, сел сверху, оседлав его бедра и задрожав от ощущения горячей, возбужденной плоти под ягодицами.       Тяжелый взгляд потемневших глаз Тома заводил похлеще любого афродизиака, и Билл изящно выгнул спину, потираясь о возбужденный член, двигаясь в чувственном ритме и наслаждаясь частым дыханием Трюмпера. Острые ногти проскользили по обнаженной груди Тома, цепляя напряженные соски, даря наслаждение с легким привкусом боли. Том сжал его талию, скользнул ниже, сжимая округлые половинки ягодиц, раздвигая и заставляя Билла вздрагивать и облизывать пересохшие губы. — Ты меня с ума сведешь, — хрипло прошептал Том, когда Билл обхватил его руку и поднес ко рту, медленно засасывая два пальца и лаская их влажным языком. Второй рукой Том ласкал его обнаженный живот, медленно пробираясь ниже и обхватывая напряженную плоть, заставляя юношу вздрогнуть и застонать. Большой палец обвел головку, размазывая выступившую смазку и Билл выгнулся, выпуская пальцы Тома изо рта.       Влажные от слюны пальцы тут же скользнули между ягодиц, проникая в слегка растянутое, от предыдущих утех, колечко мышц. — Том… — Билл застонал, выгибаясь и раскрываясь навстречу ласкающей руке, насаживаясь на пальцы и шумно дыша. — Да, вот так, — шептал Том, любуясь изящным телом, выгибающимся под его руками.       Полуприкрытые веки с длинными ресницами, раскрасневшиеся щеки, светлая кожа с выступившей испариной — Том жадно впитывал любимый облик, продолжая ласкать Билла и выбивая из него приглушенные стоны. Наконец, потеряв терпение, он вынул пальцы из упругого тела, приставив головку своего возбужденного члена к растянутому отверстию. Билл облизнул губы, а затем принялся медленно опускаться, чувствуя, как горячая, твердая плоть проникает в его тело, заполняя и заставляя трепетать.       Он принял Тома на всю длину, опустившись и на мгновение замирая, глядя на напряженное лицо Трюмпера и горящие возбуждением темно-карие глаза. Сходя с ума от ощущения тугих, горячих стенок, обхвативших его плоть, Том сжал пальцы на тонкой талии, а затем сделал первый, неспешный толчок, заставляя Билла вскрикнуть и выгнуться. Еще толчок, до боли стискивая белоснежную кожу и вырывая очередной громкий стон. Том зарылся в волосы Билла, нагибая его и жадно впиваясь в пухлые губы, снова и снова проникая в трепещущее тело, одновременно врываясь языком в теплую влагу рта. Билл всхлипнул и резко оторвался от губ Трюмпера, а затем, выпрямившись, резко насадился на член Тома, в такт его движению на встречу. И это сорвало последние тормоза.       Билл вскрикивал, что-то шептал, исступленно двигаясь, и Том отвечал ему такими же яростными толчками. Длинные волосы били по спине, попадали в приоткрытый рот и Том любовался Биллом сквозь пелену возбуждения. Чувствуя, что почти на пределе, он обхватил пальцами напряженный член Билла, заставляя юношу задвигаться еще лихорадочней, а затем, спустя пару мгновений, теплая жидкость брызнула ему на пальцы и Билл протяжно застонал, сжимая внутри плоть Тома. Зарычав, Том сделал еще пару яростных толчков и кончил внутрь трепещущего, разгоряченного тела.       Билл обмяк, распластавшись на мокрой от пота груди Трюмпера, чувствуя, как бешено колотиться сердце. Сплетясь в тесных объятиях, они постепенно приходили в себя, сбившееся дыхание унималось, и сонная нега окутывала утомленные страстью тела. Прикрыв отяжелевшие веки, Билл почувствовал, как Том мягко зарылся пальцами во влажные от пота волосы и блаженно заурчал. — Если тебе в следующий раз присниться кошмар, разбуди меня, — шепнул Том и юноша кивнул, проваливаясь в сон.       Том осторожно перебирал длинные спутанные пряди уснувшего Билла и задумчиво смотрел прямо перед собой. Между бровей пролегла тревожная складка, заставляя теперь уже его мучиться бессонницей. Внутри словно застыл ледяной комок, заставляя прижимать Билла к себе все крепче.       Дурное предчувствие сдавило тугими ремнями грудную клетку, мешая дышать и вызывая беспокойство. Том не мог объяснить себе его природы, но старался гнать от себя любые плохие мысли.       Стойкое ощущение надвигающейся угрозы не отпускало.