Поля Небесные

Богат и славен древний Лотиан. Раскинулись его земли от моря и до моря, от заснеженных гор на севере и до цветущих садов на юге, и столица его, златоглавый Лотгард, никогда не сдавалась врагам. Как мощные груди свирепых драконов надуваются паруса его кораблей, расплавленным золотом переливаются тучные поля, и сталь его бойцов не знает соперников. Древние боги хранят Лотиан: милостивая Мона, мать всего живого, грозный Гофаннон, трудолюбивый Таранис, неумолимая Бадб, черной вороной парящая над полем боя. Поклялись они - пока сидит на троне божественная кровь Лота, будет жив Лотиан. Держат слово старые боги. Юный король на троне, надежда и обещание, путь и цель. Черны его волосы, а глаза - синее весеннего неба. Одежды его - лотианское синее с белым - скромны. Не жалует юный король блестящих алмазов и сапфиров. Тот, кого уважает он, как отца, сказал ему когда-то, что истинное величие не нуждается в безделушках, и он поверил ему сразу и навсегда. Рядом с троном - скромное кресло с высокой спинкой, и омега в этом кресле такой же скромный, такой же высокий и тонкий. На нем алый наряд и косы его, алые с проседью, перевиты серебряным шнурком. Спокойно его лицо и твёрд взгляд серо-зелёных глаз, но тот, кто знает его хорошо, мог бы различить волнение алого омеги в крепко сжатых губах, в прямых плечах. Тот, кто знает его, протягивает руку, и омега, крон-принц, папа и лотианская легенда, улыбается сыну и переплетает пальцы с восьмилетним королём. Папа и сын ждут. В празднично убранном тронном зале, под стягами великих предков, среди толпы придворных они одни. И вот, звучит резкий голос горна, и в парадных дверях появляется глашатай. Голос его, сильный и звонкий, разносится по залу, отражается от высоких витражных окон: – Его величество Иллархан Третий, император Солнцеликого Гелиата, крон-принц Лотиана, великий князь Камбрийский и Защитник Империи! Его высочество Имран, принц Гелиата, с супругом, князем Амиром Кемерским! Трое вошли в зал. Высокие и златовласые, одетые в черные одежды с золотым шитьём, они казались скульптурами, высеченными рукой мастера. Велика солнцеликая империя, и прекрасны её люди, а император Иллархан – грозный воин, победитель Камбрии, всех прекрасней. Тёмным огнем горят его глаза, но лишь для одного омеги на свете пылает этот огонь. Встали навстречу высоким гостям король Кинэйд и крон-принц Аласдэйр, и чтобы почтить императора ещё большей честью, рука об руку спустились с тронного возвышения. Король Кинэйд изящно поклонился первым (две недели занятий с учителем танцев, пока тот не сбежал из столицы. Теперь нового искать). Император и его спутники ответили поклоном не менее учтивым. Крон-принц протянул ему руки, и император, низко склонившись, поцеловал ладони омеги. Щеки крон-принца сравнялись цветом с его одеянием. С братом императора и его супругом обменялись тёплыми приветствиями. Лотиан помнит добро. Не забыл и зло, но время ли сейчас говорить о дурном? Вместе вернулись к трону, но садиться никто не стал. Подошли для приветствия придворные, и первым - гелиатский посол. Советники короля, вельможи и военачальники, их сыновья и супруги, старики и молодые, обменивались с гелиатцами добрыми словами, и многие из них замечали, как крепко, до белых костяшек, держат друг друга за руки император и крон-принц, гелиатец и лотианец, враги, друзья, супруги. Наконец, подал знак король, и царственная семья направилась к приватным покоям. Едва закрылась за ними дверь, притянул к себе супруга Иллархан, обхватил тонкого омегу ручищами: моё, не отдам. Кинэйд дёрнул его за рукав: – Иллархан! А отчего Мириан не приехал с вами? А Истанар? Они здоровы? – Здоровы, здоровы! – засмеялся альфа, легко подхватывая рослого Нэйда и подбрасывая его, будто годовалого ребёнка. Тот завизжал, одновременно довольно и обиженно. – Мириан болел зимой, я не решился брать его в путь. А на Истанара империю оставил, пусть учится. Ему после меня править. – Надеюсь до этого дня не дожить, – проговорил Аласдэйр, и Иллархан закрыл ему рот нежным поцелуем. – Фу, что вы лижетесь! – фыркнул маленький король. – Вот когда мы с Мирианом поженимся, ни за что не будем так делать! Взрослые обменялись виноватым взглядом. Они говорили ему, конечно, что гелиатские омеги не идут к чужеземцам в супруги, но кого же будет слушать восьмилетний альфа?.. Такая же тень лежала и между ними, тень несказанного запрета, клятвы, которая никогда не была произнесена. Их брак оставался бесплодным. Омега строго следил за этим. – Здоров ли Тамир? – спросил Аласдэйр о друге и первом супруге Иллархана. – Спасибо, мой свет, здоров. Передал тебе подарок: заговоренные серьги, одни от головной боли, другие - от потери зрения. Сам он стал хуже видеть, серьги ему вроде помогают, вот он и тебе такие же послал. Прости, эвен, я не стал ему напоминать, что ты почти на двадцать лет моложе его. – Надолго ли ты, радость моя? – спросил омега. – Четыре месяца не видел тебя. – Четыре месяца и девять дней... - поговорил Иллархан, расплетая алую косу. – Пошли, Кинэйд, посмотришь, что тебе принц Истанар передал, – предложил Амир, догадливый, как большинство омег. – Что, что? – запрыгал от нетерпения Нэйд, и все трое направились прочь. Из коридора донеслось смешливое: – Не скажу, сюрприз! Вот дойдём до конюшни, сам увидишь. Иллархан взял в ладони лицо супруга, и Аласдэйр жадно вгляделся в тёмные глаза. И снова увидел себя, маленьким пламенем свечи в темноте любимых глаз. Так и замерли они вдвоём, не говоря ни слова, погружаясь друг в друга, как в синие волны льняного поля на границе земли и неба, по ту сторону мечты.