Четвёртая свобода

Надо уметь ждать. Иногда это важнее, чем смелость. (с) Г.К. Реймерс, «Северная корона»

Это случилось в пятницу, 19 июня 2015 года в Портленде, штат Орегон; в том штате, который местные жители издавна именуют «бобровой норой» и который вот уже много десятков лет держит абсолютное первенство страны по количеству заброшенных поселений. Это показалось Стиву даже забавным – ловить призрака в штате городов-призраков. Однако призрак, по следу которого он шел, предпочитал общество живых. Портленд. Самый зеленый город Америки неделю назад раскинулся перед Стивом цветущим оазисом, спасительным в это июньское время, когда лето уже пустилось во все тяжкие. Днем столбик термометра нередко поднимался до восьмидесяти градусов в тени[1]. Жара стояла густая и плотная, над пыльными дорогами воздух дрожал и плавился, как над жаровней. Зато парки Портленда исходили зеленью. Город цвел под небом цвета потертой джинсы, нависающая над ним снежная вершина вулкана Худ была похожа на медленно пикирующий к земле НЛО. Лето здесь пахло свежескошенной травой, розами, хот-догами и раскаленным асфальтом. Оно тонуло в уличном шуме, гудении газонокосилок, стуке по мячу клюшек и бейсбольных бит, в стрекотании оросителей на лужайках и шуме фонтанов. Улицы наводняли музыканты, извлекающие ритмы кантри даже из перевернутых ведер, футбольные фанаты в оранжевой расцветке «Орегонских бобров», отдыхающие у фургонов с фастфудом, туристы, прибывшие покататься на Воздушном Трамвае, накупить сувениров с оленями и поглазеть на богиню торговли, протягивающую свою могучую медную руку зевакам перед Портленд-Билдинг... Обычное лето. Летом Портленд не спит по ночам. Конечно, совсем не так, как умеет не спать Нью-Йорк, но людей на улицах много. Город купается в огнях и разноголосице. В такую душную пору обыватели грезят холодным пивом, содовой и домашним лимонадом, который днем продают школьники у подъездных дорожек по четвертаку за стакан. Они грезят отдыхом после дневного пекла, барбекю на заднем дворе, загородным пикником у реки и прогулками по ночному городу. И выходят гулять на свой страх и риск. Однако на этой улице царит безлюдье, хотя человеческое присутствие окружает ее со всех сторон. На соседней слышится собачий лай, скрип роликов по асфальту и голоса. Еще чуть дальше смеется нетрезвая компания: двое парней, две девушки, они медленным, но уверенным шагом движутся с запада на восток по направлению к перекрестку. В четвертом доме по другой стороне улицы рокочет хэви-метал, там вечеринка, около пятнадцати человек. С севера доносится протяжный вой сирены, звук взлетает и падает все ближе, но, судя по тональности и диапазону, едет не полиция, а «скорая помощь». По шоссе далеко впереди, хрипя мотором, катит престарелый пикап с ревущим из динамиков хитом группы Queen... Около тридцати восьми человек вокруг. Тридцать восемь человек не спят. Стив Роджерс не обыватель, и в сумбуре его мыслей нет ни одной о барбекю или холодном пиве. Количество людей и расстояние. Это все, о чем он может думать сейчас. Ибо в этот самый момент ему в лицо смотрит «херстал» сорок пятого калибра. «С такого расстояния, - подумал Стив, - он снесет мне полголовы». - Тише, Бак, - сказал он тем вкрадчивым тоном, каким самоубийцу просят отойти от края крыши. Еще иногда этим голосом неудачливые домушники пытаются задобрить рычащего ротвейлера, приговаривая «хороший песик». – Я безоружен. Помнишь меня? Мы дрались на хэликэрриере в Вашингтоне почти год назад. Не самое приятное воспоминание для обоих, но Стив не знает, помнит ли Баки что-либо еще. Тот мрачно смотрит в упор, пистолет в руке не дрожит. Футболка натягивается на широкой груди Стива больше от смятения, нежели от долгого преследования. Он взволнован. И еще, несмотря на всю щекотливость своего положения... он счастлив. Стив попался в ловушку у ирландского паба, едва заметив знакомую фигуру. Этот человек был неестественно тепло одет, потому и выделялся из толпы. Тот, кто некогда звался Баки Барнсом. Он шел, засунув руки глубоко в карманы и опустив голову так, чтобы тень от козырька черной бейсболки скрывала лицо. Но это был он. Стив рванул за ним и, следуя за ускользающей тенью по пятам почти четверть часа, уже знал, что все кончится этим. Зимний Солдат заметил слежку и заманил его в безлюдное место. Одному Баки было известно, сделал он это для того, чтобы не пострадали гражданские, или же из более мрачных соображений, что результату этой встречи не нужны свидетели... Как бы то ни было, расклад был в его пользу. Баки позволил ему приблизиться, после чего с разворота поймал на прицел. Знал, что Стив идет следом, знал, что подойдет слишком близко. И грамотно воспользовался этим знанием. А Роджерс, в свою очередь, понял, чем все обернется, едва заметив ремень наплечной кобуры, попавший в поле зрения, когда Баки свернул за угол за два квартала отсюда. Понял и за мгновение до того, как правая рука того нырнула под куртку. Это казалось даже забавным. Они видели друг друга насквозь и все равно действовали так, словно разыгрывали привычные социальные роли. Никакое движение одного не стало откровением для другого. Для двух суперсолдат это было сродни ритуалу церемониальной вежливости. Стив не стал уклоняться или атаковать на опережение. Замысел заключался в том, чтобы полностью отдать Баки контроль над ситуацией и тем самым, может быть, успокоить его. Кто-то должен был уступить, и Стив поднял руки на уровень плеч, не дожидаясь, пока Баки прикажет сделать это. Тиканье наручных часов у левого уха казалось неестественно громким. Стрелки показывали тридцать пять второго. И единственное, что действительно волновало его сейчас – сколько вокруг людей... Он старался смотреть только Баки в глаза, а не в черное жерло «херстала». И ждал. У него не было с собой оружия. Не было даже щита. Разумеется, ведь Капитан Америка сейчас на Базе под Нью-Йорком, тренирует новый состав. Что ему делать в Портленде, штат Орегон? - Что тебе нужно? – спросил Баки, давая понять, что противника он узнал. Голос был сухой, почти без модуляций. Внезапно пришло понимание: он обозначил, кто здесь главный, а потому не станет стрелять. Это уже ни к чему. ...Потрепанные темные джинсы, бордовая футболка «хенли», поверх нее – черная куртка с капюшоном. На ногах кроссовки, покрытые дорожной пылью. Длинные пряди волос, заправленные за уши, из-под бейсболки падают на плечи. Лицо бледное, с колючей трехдневной щетиной, а взгляд из-под козырька – тяжелый и напряженный. Стив рассматривал Баки столь пристально, что в иной ситуации счел бы бестактным со своей стороны. Но он искал ответы, и один уже нашел. Баки не вспомнил его. Досада остро кольнула в грудь, но Стив быстро взял себя в руки. - Хочу поговорить. - Говори, - сразу откликнулся тот. После чего медленно, словно бы нехотя опустил пистолет. Стив зеркально и так же медленно опустил руки. И не выдержал. Глянул по сторонам. - Может, не здесь? – рискнул спросить он. – Есть более уединенное место? Столь открытое пространство нервировало, и хотя Стив уже чувствовал то же, что и на хэликэрриере – что из-за близости живого Баки Барнса начинает опасно терять критичность мышления, другая его часть, куда более трезвая, имела четкое представление о ситуации. Как бы сильно он ни был рад видеть Баки, Зимний Солдат агрессивен, склонен к насилию, вооружен и опасен. И даже если за год что-то существенно изменилось, в чем Стив теперь сомневался, тот все равно представлял собой потенциальную угрозу для гражданских лиц. Эта самая угроза горела во взгляде Солдата огнями штормового предупреждения. Стив понимал его логику. Баки, конечно, мог бы заманить его и в тупиковую подворотню, но это означало бы драку. Без вариантов. В тупике начинается стресс. Тупик легко перекрыть, в нем тяжело отступать. Тупик мобилизует, а мобилизация для двух суперсолдат – не лучшее состояние для откровенного разговора. Улица – открытое место, просматривается на все триста шестьдесят. Масса направлений, чтобы скрыться. Он и сам действовал бы так же, просто совсем не одобрял открытого огнестрельного оружия в общественных местах. Баки прислушался. Компания молодых людей уже дошла до угла перекрестка и поворачивала в их сторону. Стив подозревал, что слух у Солдата не уступает его собственному, и молился, чтобы Баки не решил, что отстреливать случайных свидетелей для него предпочтительнее. - Иди за мной. Баки развернулся и зашагал вниз по улице, не глядя, идет ли Стив за ним. Знал – идет. Как привязанный. Они вошли в Элберта Парк с юга, со стороны пожарного департамента, прошли мимо стенда с объявлениями о грядущем винном фестивале в долине Уилламетт и, сойдя с извилистой бетонной дорожки, двинулись дальше от фонарей. Шли в полном молчании, тихо, как тени. Парк уже заволокло чернотой, и вокруг стояла тишь, только со стороны аэропорта на севере послышался нарастающий гул самолета, ревущего во всю мощь турбин. Затем все стихло. Баки, наконец, замедлил шаг. Стив не сразу сообразил, что они остановились. Друг против друга. Как тогда, на хэликэрриере. Дальше впереди слева тускло светлела между деревьями ровная площадка, кажется, небольшое поле для гольфа. Стив смотрел на косые полосы тусклого света, неровно расчертившие парковое пространство, и на то, как распадается в полумраке на штрихи и линии знакомая фигура. Стив колебался, чувствуя сильный прилив волнения. Вместе с тишиной пришла абсолютная немота. Все тягучее время розысков он выстраивал этот разговор, раз за разом... И вот сейчас все его доводы под взглядом Зимнего Солдата рассыпались в труху, теряли вес. Словно мгновенно иссох речевой центр. И хотя он мог похвастаться завидной стрессоустойчивостью, под взглядом Баки его вдруг затрясло, и дрожь никак не удавалось унять. Здесь, в темноте, ему почудилось, что перед ним не живой человек, а призрак Джеймса Барнса, его старого друга Баки, погибшего много лет назад. И дрожал он от того, насколько это ощущение оказалось близко к истине. Ведь именно так все и было. Тот, кто стоял сейчас перед Стивом, и был призраком друга, без памяти, без имени... - Ты хотел говорить, - напомнил Баки, и Стив отмер. Зимний Солдат стоял к нему вполоборота, закрывая от обзора кисть бионической руки и выставив вперед правую, в которой по-прежнему держал пистолет. Серебристый затвор тускло поблескивал в полумраке. Серые глаза Баки были такими же ледяными, как и голос, но говорил он твердо и спокойно. – Уже передумал? - Нет. Извини, я... просто рад тебя видеть, - признался Стив. – Долго тебя искал. Солдат кивнул. - Ты меня нашел. Что теперь? Стив набрал в грудь побольше воздуха. - Меня зовут Стивен Роджерс... - Я знаю, кто такой Капитан Америка, - прервал его Баки, и Стив медленно выдохнул. Конечно. Он ждал, что Баки упомянет свою миссию или масс-медиа, но тот сказал совсем другое. – Видел экспозицию в Вашингтоне. Сердце учащенно заколотилось. Облизнув пересохшие губы, Стив осторожно спросил: - Насчет меня ты выяснил. А что насчет себя? - Что я Джеймс Барнс? – поинтересовался Солдат. – Я знаю, кем был. И знаю, что со мной сделали. - Ты... что-нибудь помнишь? Стив понял, какой ответ получит, еще до того, как Баки отрицательно покачал головой. Хотя все это время он думал, что морально готов к этому, из груди вырвался неконтролируемый разочарованный выдох. - Похоже, я не тот, кого ты искал, - в голосе Солдата прозвучала ироничная горечь. - Это неправда, и тебе это известно! – собственная пылкость удивила, но Стив позволил уверенности проникнуть в свой голос. Как оказалось, зря. Слишком резко. Баки мгновенно напрягся и хмуро свел брови. - Не знаю, на что ты рассчитывал, но я тебя не помню. - Это неважно, - быстро сказал Стив. – Ты жив. И почти не пытаешься меня убить, что уже неплохо. Для начала. Стив сказал это мягко, почти шутливо, стараясь сгладить свою ошибку. Чувствовал – ошибаться нельзя. Любым неосторожным словом можно легко зацепить растяжку на мине, коих Баки успел в своей голове насеять целое поле. Нужно быть осторожнее. - Тебя разыскивают, Бак, - Стив решился выложить свой самый действенный аргумент. – Не только я. - Мне это известно. - Я хочу помочь. Ты позволишь мне? После паузы Солдат произнес одно только слово: - Как? «Мой дом» - хотел сказать Стив. - Убежище, - сказал Стив. – В Бруклине. Может, оно и не образец надежности, но вдвоем будет легче... - Я могу о себе позаботиться, - ровным голосом произнес Баки, сухо, как факт. – Зачем ты мне? - Мы на одной стороне, Бак. У нас общие враги, и тебе не обязательно разбираться с ними в одиночку. Может, ты меня и не помнишь, но я твой друг, который хочет видеть тебя живым. И меня беспокоит, что ты остался один и что тебя сейчас некому прикрыть. А я могу. У меня даже есть неплохой щит. Он неуверенно улыбнулся, пытаясь немного разрядить обстановку. Баки задумался на несколько мгновений, не глядя на него, затем невыразительно бросил: - Мой враг – это еще и правительство Соединенных Штатов. Первая растяжка. Проверка на вшивость. За этим небрежным утверждением Баки подразумевал другое, куда более важное: «Ты отдаешь себе отчет, что придется выбирать сторону, когда они придут за мной, Капитан Америка? А они придут. Что ты сделаешь, когда они затребуют мою голову? Я не верю, что ты не выдашь меня, потому что здесь мы с тобой по разные стороны, но у тебя есть шанс меня переубедить. Рискни». С самого начала охоты Стив понял, что придется столкнуться с этим решением. И видит Бог, оно было тяжелым. Перед мысленным взором пронеслись страшные кадры хроники: солнце, Даллас, черный лимузин... от второго выстрела разлетается череп тридцать пятого президента США... Стив сказал правду. - Я не работаю на правительство. Я Мститель. Ты знаешь, что это значит. - И ты уверен, что готов? - Я верю в девиз бойскаутов, Бак. Всегда готов. Солдат медленно кивнул, взвешивая этот ответ. Потом чуть нахмурился. - Хочешь завербовать меня? - Нет. Если только сам не захочешь. - Но ты хочешь, чтобы я пошел с тобой. На каких условиях? Это было прорывом. Это было чертовски хорошим прорывом, и Стив нервно облизнул губы, стараясь взять под контроль охватившее его радостное воодушевление. - Что бы ни произошло, гражданские лица не должны пострадать. Это все, чего я прошу. Баки невесело усмехнулся, словно именно этого и ждал. Наступившая за этим пауза казалась невыносимой. - Ты пойдешь со мной? – не выдержал Стив. И сразу испугался своего вопроса, проклиная себя за нетерпение. Принуждать и уговаривать его нельзя, но ощущение финишной прямой пьянило, когда они вот так стоят с Баки, лицом к лицу, и ведут разговор, который он проигрывал у себя в голове миллионы раз... - Мне нужно подумать, - Солдат отступил в темноту. Стив поймал себя на том, что тянется следом, не желая даже упускать его из вида, но взгляд Баки приказал ему оставаться на месте. – Я дам тебе знать. И он исчез. Ни хруста веток, ни звука шагов. Просто растаял в сумраке, как еще одна тень. Стив стоял неподвижно, как оглушенный, рвано задыхаясь парковой теменью, и никак не мог сдвинуться с места. Рассудок его был ясен, но волнение кружило голову, отдаваясь предательской слабостью в ногах. Нашел. И Баки только что был здесь, они говорили, и он не отказал окончательно, значит, надежда есть, и все-таки... Все-таки встретились. *** Осознание случившегося приходило не сразу. Все произошло слишком быстро, разговор продлился от силы пять-шесть минут, но, вернувшись в гостиницу, Стив долго стоял на пороге номера, рассматривая его так, словно не был здесь несколько дней. В мутной голове всплывали детали: пистолет у бедра, парковая тишь, усталый взгляд из-под козырька бейсболки, холодные интонации, скупые слова... «Мне нужно подумать»... Сколько? Сколько еще тебя ждать?.. Он лежал на широкой низкой кровати в одежде, в пустом оцепенении, и смотрел в потолок – белый, в мелких трещинах. Прослеживал взглядом изредка проскальзывающие по нему слева направо прямоугольники света. Шоссе в этот час было почти пустынным. Сил не было, звуки стали неясными и приглушенными. Он вдруг отчетливо, со всей пугающей ясностью ощутил, каким же изматывающим, каким мучительным был этот год ожидания... Встреча не стала внезапной. Она венчала собой целую цепь предшествовавших ей событий. «Звезды сошлись», как сказал бы Тони. Человек, сыгравший в происходящем не последнюю роль. ...В начале апреля Пегги Картер перестала его узнавать. Это тоже не стало неожиданностью, но Стив все равно испытал тяжелый удар. Какой бы сильной ни была его «железная леди», ее время кончалось. Он потерял ее в сорок пятом, терял ее и сейчас. Врачи дали ей полгода, но и это, на его взгляд, был слишком оптимистичный прогноз. В этот самый момент беглый Баки Барнс, сам того не зная, стал для него единственным связующим звеном с тем временем, которое Стив считал своим и по которому тосковал, иной раз сильнее и горше, чем ему хотелось бы. Следующим звеном цепи стал Альтрон. Никто из Мстителей не спешил открыто этого признавать, но после драки с ним в команде ощутимо повеяло холодом. Беннер и Тор ушли. Эти двое были его друзьями, с ними Стив на удивление легко находил общий язык, что в двадцать первом веке случалось нечасто. Без них он будто бы лишился опоры. Наташа скрывала подавленность за фальшивыми улыбками, и Стиву было бы легче, если бы она показала, что это их общая беда. Одна на всех. Но ему не в чем было ее упрекать. Она тосковала по Брюсу, и Стив старался быть снисходительным к ее разбитому сердцу. И был еще Тони. Неплохой парень, изобретатель, гений, филантроп и энтузиаст. Именно из-за этого энтузиазма, не поддающегося никакому контролю, Стив чувствовал, что фатально теряет доверие к Железному Человеку. Это было болезненно, но неизбежно. Стив был искренне благодарен Тони за все, что тот делал, но этого не было достаточно, чтобы закрыть глаза на его самоуправство. Альтрон ударил в самую суть, в фундамент Капитана Америка – в правильность выбранной стороны. Та основа, на которую Стив всегда полагался, как на нечто прочное и незыблемое, дрогнула под этим ударом. И, несмотря на то, что в итоге Альтрон был побежден, совесть не могла считать это победой. Поскольку они сами создали то, что пришлось побеждать такой страшной ценой. Это тяготило его более всего остального. Сопричастность к действиям, в результате которых Мстители оказались скомпрометированы. Стив физически чувствовал эту тяжесть, чувствовал, насколько чудовищно то, что произошло, в глазах обычных людей. Его наполняла досада на Тони, которого он должен был вовремя остановить и над которым не имел достаточно власти. Досада, что тот прикроется легионом зубастых адвокатов и, вполне возможно, они все избегут наказания. Беда заключалась в том, что, по мнению Стива, наказание они заслужили. Он видел сны, в которых город, замерев над облаками, резко уходит вниз, рушатся здания, падает замертво простреленный Пьетро Максимофф, шустрый и совсем еще молодой парень – Стив был старше, когда попал в армию... красная женская туфелька в придорожной пыли... И кричат, кричат люди, а высоко над ними реет глубокий электронный голос: «Я свободен ото всех цепей... и я создам вам лучший мир. Мир здесь и сейчас». Тони Старк был следующим, кто выбил из колеи. Это было вполне в его стиле. Тони, нутром чуя похоронное настроение Капитана, позвонил через неделю после развертывания новой Базы с сообщением: «Мне тут одна птичка на хвосте принесла, что у тебя проблемы с поиском жилья поблизости. Тяну руку помощи. Подыскал тебе местечко в родных пенатах, район времен палеолита, все как ты любишь, так что давай, перебирайся поближе к коллективу. Возражения не принимаются, жду через полчаса, не благодари». «Птичке» следовало бы подробно разъяснить, о чем не стоит чирикать Тони, но Стив не стал. Друзья заботились о нем. Следовало быть благодарным. Поэтому последние три месяца он пытался обустроиться в Бруклине, в районе Форт Грин на Сейнт-Феликс Стрит, неподалеку от парка и совсем недалеко от Бруклинского моста. Квартиру получил быстро, въехал сразу. Старк проявил в этом так много энтузиазма, словно лично был заинтересован в его благоустройстве. На самом же деле Старк просто любил, когда в нем нуждались, и потому Стив старался не доставлять ему такого удовольствия слишком часто, считая эго Тони и так уже достаточно раздутым. Он долго не решался принять предложенную помощь, считая ее чрезмерной и несвоевременной, но, в конце концов, уступил здравому смыслу – недалеко от его дома теперь и новая База, и Железный Легион. Всего лишь вопрос удобства и безопасности, ничего личного. Тем более, у них теперь была веская причина держаться вместе. Тучи сгущались. Соковийский инцидент вызвал широкий общественный резонанс даже на уровне ООН, и Стив предполагал, что такое событие без долгосрочных последствий остаться не может. Он не слишком хорошо представлял, чем в условиях современного мира это может для них обернуться, но неопределенность погружала в гнетущее, выматывающее ожидание. И если в режиме боевой ситуации он оставался спокоен и легко мог сохранять хладнокровие, то предчувствие грядущей катастрофы вызывало напряжение, не находящее выхода. Стив маялся и почти уже жаждал любого исхода, лишь бы снова обрести под ногами твердую почву. Но стартовым выстрелом стало одно короткое сообщение. Сеть информаторов Уилсона, за полгода разжиревшая до среднего штата детективного бюро, в конце апреля принесла весть о том, что Зимний Солдат вернулся в США. Стив не верил в знамения, но посчитал, что это именно оно. Баки. Здесь, на этом континенте. Стив, как обезумевший, вцепился в эту мысль. Будучи суперсолдатом, он не мог бездействовать подолгу, особенно в состоянии длительного стресса, и это сообщение дало ему физическую цель. Как фрисби, пущенный умелой рукой для измаявшейся гончей. Он сразу взял отпуск, оставил Базу на Вдову и отправился на охоту. Сэм вызвался с ним, хоть и относился скептически к самой идее поиска на местности, но, стоило отдать ему должное, свой скептицизм он держал при себе. По трезвому размышлению, Стив отдавал себе отчет в том, что Баки вряд ли чем-либо сумеет им помочь. Даже наоборот, его появление все усложнит. Но Стив изголодался по победам. Их в последнее время так не хватало. Встреча с Баки могла, пусть в перспективе, сделать все произошедшее более выносимым, вернуть внутреннее равновесие расшатавшимся нервам. Его хотелось увидеть, очень сильно, до исступления. Стив предполагал, что Баки может не помнить его, но заочно он проникся к Зимнему Солдату такой отчаянной дружеской теплотой, что эта встреча, вне зависимости от ее результата, уже не могла трактоваться им как неудача. Однако Баки оставался неуловим. Он обретался в крупных городах, поближе к аэропортам и железнодорожным станциям. Эта логика Стиву была понятна. Провинциальная подозрительность быстро бы сделала протез достоянием гласности. Маленькие города, где ничего не происходит, опасны именно этим. Зимний Солдат стал бы для них слишком большим событием, даже на пределе своей маскировки. Баки прятался умело. Ни в одном населенном пункте он не задерживался дольше двух недель, расплачивался только наличными и, к большому огорчению Стива, не нарушал закон. Роджерс был почти уверен, что Баки без поддержки ГИДРЫ будет сложно адаптироваться в современном мире и что тот будет вынужден вскрывать банкоматы и угонять машины. Однако вскоре пришлось признать, что навыки выживания Баки гораздо лучше, чем у него самого. Тот не привлекал лишнего внимания полиции, и все места работы, на которые устраивался, были легальными: слесарь, автомеханик, рабочий на конвейере... Они опаздывали всюду: Кентукки, Оклахома, Вайоминг... Да, рабочие вспоминали, что был такой парень, молчаливый, с протезом. Руку объяснял аварией на производстве. Работал усердно, не пил, не буянил, не жаловался на условия, не прогуливал смены. Стив говорил им одно и то же: ищу старого друга, сослуживца, человека с бруклинским акцентом и металлическим протезом левой руки. Люди почти всегда на такие вопросы реагировали подозрительно, но Стив уже научился располагать их к себе. Иной раз в дело вмешивался Сэм, долго и умно строчил им почти без пауз что-то о посттравматическом расстройстве и проблемах психики. Стиву не нравились такие разговоры о Баки, но после первого же намека Сэм напомнил ему, что они вообще-то ищут парня, который был убийцей на службе нацистской организации и положил кучу людей, о чем тоже не следует забывать. И Стив больше не спорил. Иногда им почти везло, но в двух случаях не слишком внимательные граждане ошиблись, а один раз в Стиве опознали Капитана Америка, и пришлось давать автограф, после чего быстро уезжать. Затем Сэму позвонили. Стив не знал, кто именно, и Уилсон не стал ничего объяснять, кроме того, что это срочное дело и ему придется уехать. Напоследок от души угостил нравоучениями: - Не хочу оставлять это на тебя одного, ведь обещал помочь. Но ты меня очень обяжешь, если кое-что примешь к сведению, кэп. Найдешь его – не вздумай терять голову, понял? Не жди чудес и не питай иллюзий. Можешь верить, что твое влияние поможет ему что-нибудь вспомнить, и это вполне вероятно. Но если ты всерьез рассчитываешь, что под твоим заботливым присмотром он станет прежним, то тебе уже можно смело продавать Бруклинский мост[2]. Разумеется, он принял к сведению. Что уж тут скажешь? Продолжил искать, почти наугад... Но, как оказалось, отъезд Сэма стал последним звеном цепи. Удача улыбнулась Стиву на лесопилке, на левом берегу Уилламетт. Судя по наводке, вторая неделя пребывания Баки в Портленде подходила к концу. Бородатый бригадир по имени Джо – здоровенный детина, смотревший на Стива с явным подозрением, сказал, что да, на него работает такой парень, с металлической рукой, только звать его не Джеймс, а Дэнни, и его смена закончилась три часа назад. Пришлось улыбнуться ему. Стив искренне верил в свое обаяние, которое часто выручало при разговоре с такими типами. Он улыбался им своей честной располагающей улыбкой в стиле «Стив Роджерс – славный малый, вы можете ему доверять». Улыбка была неискренней. Это была привычная защитная улыбка, за которой он прятал внутреннее напряжение, неловкость и собственное мнение. За время жизни в двадцать первом веке он обзавелся неприятным навыком улыбаться автоматически. Старк как-то сказал, что не доверяет людям без демонов, и эту фальшь он, до грубости откровенный, считал проявлением лжи и нечистой совести, поэтому всякий раз начинал желчно язвить, когда Роджерс так улыбался ему. Но сейчас это помогло. Джо смягчился. Сказал, что Дэнни – или Джеймс, там уж кому как угодно – закончил смену, так что до понедельника его ждать не стоит, но можно поискать его в баре «Уэст Лейк». Стив умчался так быстро, как только мог. Они разминулись на три часа. Всего на три... В баре Баки не обнаружилось, но бармен доверительно сообщил улыбке Стива, что Дэнни никогда не задерживается, так как живет на другом конце города где-то ближе к аэропорту. И зачем-то подмигнул, желая всего хорошего. «Интересно, найди я его в смену на лесопилке, он бы бежал от меня?» - думал Стив, двигаясь на «бьюике-рандеву» в сторону портлендского аэропорта, вглядываясь в лица и с удивлением обнаружив, что на правом берегу реки тоже есть Бруклин. Он колесил по району до позднего вечера, пока удача не подстерегла его у ирландского паба, вынудив спешно припарковать машину и отправиться прямо по следу. ...Да, верно. Удача подстерегла его, заманила на безлюдную улицу и направила пистолет ему в лоб. И все же Стив позволил себе осторожно порадоваться этому. Нашел. Впервые с апреля он был почти счастлив. Но, как это часто бывает, вскоре выяснилось, что порадовался слишком рано. *** Первые два дня прошли в напряженном затишье. Так бездыханно замирает жизнь за мгновение перед взрывом. Стив не делал почти ничего: не читал, не смотрел телевизор, не ел. Только сидел неподвижно, ходил по номеру, ложился в постель и вскакивал снова. Горничные уходили сразу, едва заглянув к нему. На третий день позвонила Романова с обычным отчетом, и в мир вернулись звуки. Тогда же Стив понял, что заточения больше не вынесет. Весь этот день он наматывал круги по парку и окрестностям, ночь просидел под фонарем неподалеку, напротив детской площадки, потягивая холодную кока-колу и поглаживая пальцами давно и грубо вырезанные на лавочке инициалы влюбленных: ЭЛ плюс ЧК равно сердечку со стрелой. За ночь он выучил каждый шероховатый изгиб этой надписи. Ожидание было томительным, тягучим и вязким, как черная патока – та самая, которая в январе тысяча девятьсот девятнадцатого затопила Бостон, унеся два десятка жизней. Плохое предчувствие крепло и давило на виски. Весь следующий день прошел в полудреме. Он пытался уснуть, просыпаясь от каждого громкого звука с улицы, потом бросил эти попытки, лежал на кровати и переключал каналы, пока не нашел канал старой классики. Прежде его успокаивали черно-белые фильмы: музыка, внешний вид героев, их одежда и прически, голоса и манера разговора – все было знакомым и вызывало теплую, сосущую под ложечкой ностальгию. Но не в этот раз. В груди черной дырой ширилась пустота понимания. Ждать. Иногда это гораздо тяжелее любых военных действий. Единственным местом, куда он не шел до последнего, была лесопилка. Подспудно он уже знал, что услышит там. Джо говорил с ним сухо и смотрел так, словно Стив задолжал ему крупную сумму денег. Баки уволился пять дней назад. Приехал, забрал документы, получил расчет и исчез. Стива захлестнула горечь. За пустотой пришла боль. Полные легкие боли, ни выдохнуть, ни заглушить которую не удавалось привычными средствами. Хотя другая, более циничная половина его сознания, презирающая любые надежды, уже знала, что Баки в Портленде больше нет. Знала, что он исчез при первой возможности, едва только вышел из Элберта Парка. - И вы не спросили, с чего вдруг такая спешка? – нахмурился Стив, стараясь не выдать своего разочарования. Джо одарил его многозначительным взглядом. - Знаешь, сынок, я бы на его месте тоже дал деру, если бы меня разыскивал Капитан Америка. Он сказал это явно не затем, чтобы получить автограф. Взгляд у Джо был мрачным и неприветливым, и Стив только понятливо кивнул, прежде чем уйти. Это тоже был сигнал. Оставаться в Портленде больше небезопасно. Но он остался в гостинице до двадцать восьмого, пытаясь понять, где ошибся. Капитан Америка отсутствовал на Базе уже два месяца, времени больше не было, а вот обязанности были, и дольше они ждать не могли. Но уехать было невозможно, оставаться тоже. Стив надеялся, слепо и отчаянно, скитался по городу, высматривал знакомый силуэт в толпе. За это время Портленд как выцвел, словно кто-то выжал его, оставив от пышущей зелени блеклый жмых. Настроение менялось стремительно, от упорного «я его отыщу!» до полной апатии и отчаяния «этим он дал понять, что не хочет иметь со мной дела». И все равно... Ждал. Надеялся. Тщетно. Он выезжал из Портленда с тяжелым сердцем, думая, насколько же Сэм оказался прав насчет иллюзий. Купил Бруклинский мост, да?.. Следующей наводки у него не было, и после разговора в парке Стив подозревал, что ее и не будет. Если Баки не хочет быть найденным, он заляжет на дно, а мысль о том, чтобы начинать поиски заново, казалась неподъемной. Грудь больно стягивало отвращение к себе – умудрился все испортить, упустил шанс. Все равно нужно было найти Солдата, если и не ради былой дружбы, то хотя бы из соображений безопасности. Но Стив колебался. От собственного бессилия делалось тошно. Дважды, сперва на повороте с Эко на Линкольн-Хайвэй, затем ночью, где-то между Небраской и Айовой, на него накатывали удушливые приступы паники, подстегивающие развернуться и мчаться обратно, поселиться в том парке, ждать сигнала, знака. Чуда. Эта мысль была настолько беспомощной, что Стив только крепче вцеплялся в руль и гнал до Нью-Йорка без остановок на ночлег, с маниакальным упорством роуд-фанатика, решившего за ночь покрыть расстояние от Портленда, штат Орегон до Портленда, штат Мэн. Он не останавливался ни в мотелях, ни на стоянках у бензоколонок и закусочных. Все забегаловки у заправочных станций были одинаковыми, с одинаково безвкусной едой, словно он ехал по кругу мимо одной и той же. Стив понимал, что намеренно загоняет себя, но в таком паршивом состоянии его тянуло к самовредительству, отчасти и потому, что он уже не мог причинить себе хоть сколько-нибудь существенный вред. Усталость потом спросит с него, сполна, а пока он вел «бьюик» четвертые сутки без сна, проваливаясь в приятное оцепенение, какое бывает глубокой ночью, когда умолкает эмоциональная часть рассудка. Анестезия для Капитана Америка. Не самая плохая мысль. ...Когда Стиву было четырнадцать, ему в газете попалась на глаза фотография последнего живого тилацина. Странным показался ему этот зверь, больше похожий на полосатого койота, чем на тасманского тигра, как гласила подпись. Но сердце у Стива дрогнуло от смятения – как же это, должно быть, страшно, когда ты последний... В двадцать первом веке он чувствовал себя тем тилацином. Одиноким, как никогда в жизни. Вокруг клубилась дорожная пыль, кондиционер едва справлялся с жарой, и Стив, щурясь от яркого света даже в солнцезащитных очках, все глубже проваливался в прошлое, от шума дороги и рокота мощного двигателя «рандеву» к тому Нью-Йорку, в который он возвращался и которого больше не было. Он ехал домой, хотя, конечно же, это был уже не тот Бруклин, который он мог назвать домом. Домой с войны он так и не вернулся. Бруклин в его памяти запечатлелся даже не тем военным, патриотически-торжественным, каким он был весной сорок третьего, когда Стив покидал его. Бруклин отпечатался в памяти тяжелой безнадежностью начала тридцатых: толпы безработных, разорившиеся фирмы, заброшенные стройки, таблички «закрыто» почти на всех лавках и одна общая беда. Бруклин отпечатался в нем шумными забастовками и пикетами, замерзающими бездомными, спящими прямо на лавках под открытым небом, длинными очередями к ночлежным домам и за бесплатным супом. Стив и сам часто стоял в такой очереди часами, промерзая до костей. Хотя в школе предоставляли бесплатный суп для учащихся, он стоял за супом для Сары, которая поздно вечером возвращалась с работы домой, где иногда не было ничего из еды. Саре повезло сохранить работу, хотя в отделении она работала всего три дня в неделю. Остальное время лечила на дому за продукты, повседневные вещи, уголь. Ее скудного жалования едва хватало на оплату жилья, они редко ели досыта, но уж лучше было не поесть, чем быть выселенными за долги. Экономили все: соль, спички, сахар, даже обмылки и огарки свечей. Не покупали ничего, что могли сделать сами. Сейчас, почти восемьдесят лет спустя, читая материалы о тех временах, Стив ужасался – неужели они действительно пережили те страшные годы? Как можно было не ощущать масштабов бедствия? Но ответ крылся в том, что он был подростком, которому в холодную зиму тридцать третьего грозило не дожить до шестнадцати. А подростки все видят иначе. Его болезненность не была чем-то уникальным. Незадолго до зачатия Сара тяжело переболела брюшным тифом, заразившись от пациента в приюте для бездомных, что, скорее всего, спасло ей жизнь, когда в год рождения Стива молодых и здоровых американцев тысячами косил испанский грипп. Отца Стив никогда не видел, только на двух пожелтевших снимках, но Стив гордился им, солдатом, погибшим на войне. Стив был у Сары единственным мужчиной и должен был заботиться о ней. Еще учась в школе, он оформлял вывески для магазинчиков и аптек, рисовал плакаты, но работы было мало, работы не было даже для взрослых. Стив часто болел. Но внутренний стержень в нем рос и крепчал на том, что он является или будет являться частью огромной машины Соединенных Штатов Америки. Частью величия. Пусть он и не был физически развитым, но изо всех сил вытравливал качества, недостойные мужчины: эгоизм, слабость и жалость к себе, хотя это было нелегко из-за постоянных стычек с бруклинской шпаной. И все же... это время было лучшим. Тогда у него все еще было самое дорогое: мама, живая и неунывающая, радиоприемник с баритоном Франклина Рузвельта по вечерам. И Баки. Бруклин, запруженный народом, перенаселенный и многолюдный, пестрел иммигрантами, стремившимися сюда за Американской мечтой и угодившими в ее экономический капкан. Здесь селились чернокожие, приехавшие из консервативных южных штатов, несмотря на то, что ку-клукс-клан в Нью-Йорке все еще изредка давал о себе знать. Китайцы, итальянцы, евреи... Родители Баки были выходцами из Ирландии, как и родители Стива, и своего первенца назвали Джеймсом Бьюкененом в честь новой родины и ее пятнадцатого президента. И они с Баки, невзирая на корни, получились американцами и бруклинитами до мозга костей. Они впитывали в себя бурную жизнь гудящих улиц с ее равнодушием, опасностями, полицейскими гудками и автоматной пальбой по ночам. У них было зазвучавшее кино и черный джаз, почти каждые выходные они отправлялись пешком по Бруклинскому мосту в Манхэттен, где гуляли вдоль Гудзона по Риверсайд-парку, летом купались на пляжах Лонг-Бич и, если были деньги, пропадали на Кони-Айленде. Сара лечила всех детей Барнсов, а Барнсы посылали к ним старшего, Джеймса, с горячей едой: лепешками с чесноком или картофельным супом – валютой, которая по тем временам была бесценна. Когда такое случалось вечером, Сара уговаривала Баки остаться у них на ужин и просила его, как гостя, прочесть молитву. Джеймс ей нравился. Она говорила, что тот вырастет видным парнем и настоящим красавцем, чем смущала Баки до красных ушей. Стиву тоже нравился Баки Барнс. Они общались легко, и как-то сразу поладили, несмотря на различия и в росте, и в силе, и в отношении ко многим вещам. Баки был старшим братом, и это не было просто его положением в семье – это стало образом его мышления, второй натурой. Поэтому Стив тоже был ему братом, но как-то иначе. Не младшим. Баки не брал его под опеку, не давил авторитетом и не поучал, хотя... - Так нечестно, Бак! Вытянулся, дылда, и сразу зазнался!.. Важничал, конечно. Но они всегда были в дружбе на равных, и Стив удивлялся, что красавчик Баки уважает его – такого. Что они говорят на одном языке. ...Это потому, он понял потом, что они оба уже были взрослыми. Каждый по-своему, и все-таки... повзрослели они очень рано. Он сам из-за матери, Баки из-за младших братьев и сестры. Стив плохо понимал экономические причины биржевого краха, но хорошо запомнил панику, царившую тогда на улицах. В его памяти не отпечатался «черный вторник», но Баки ему объяснил, что начался кризис. Баки вообще много знал о кризисе. Как и многие в то время, он люто ненавидел банкиров. Его семья попала под удар, и отец из-за падения Уолл-Стрит лишился всего капитала, а затем и работы. Баки рассказывал, что урожаи умирают от засухи, а фермеры оставляют свои участки, потому что не могут ничего продать, и от этого голодают города. Баки никогда не стоял за супом. Он был из обеспеченной семьи, и хотя его отец долгое время был безработным, а затем пропадал на общественных работах, копая тоннель под Гудзоном в Нью-Джерси, это были лишь временные трудности, и «милостыни мне не надо». Баки был слишком гордым для подачек. Учеба давалась ему легко, поэтому он часто прогуливал школу, пропадая на подработках, какие мог найти, чтобы помогать семье. У него были проблемы из-за посещаемости, но Баки ни разу не завалил экзаменов, даже выпустился с отличием. Он всерьез занимался боксом, трижды побеждал в соревнованиях, устраиваемых юношеской христианской ассоциацией. Стив ходил на все его бои. Баки уже тогда был по-взрослому саркастичен, раскуривал найденные окурки от сигар, улыбался девчонкам шальной улыбкой и наигрывал на губной гармонике «Балладу о Джесси Джеймсе». Стив любил, когда Баки играл ему, и тот часто этим пользовался, если надо было извиняться за очередную провинность. И Стив всякий раз прощал. Они нравились друг другу и хорошо понимали друг друга, что уже было немало для столь разных людей, ведь Баки был тем еще шкодником... ...Вот только Стив постыдно любил Джеймса Барнса, а Баки его – нет, и этим он был гораздо лучше Стива... Он въехал в Нью-Йорк одновременно с рассветом, бледно желтеющим на башнях из стекла и бетона. Весь путь до дома он боролся с этим чувством, и оно все-таки настигло его. Стив почувствовал стягивающую грудь тяжелую боль и ощутил себя усталым и глубоко несчастным. А еще – чудовищно, нечеловечески одиноким. Последний выживший тилацин. Последний выживший... - Стив, иди сюда! Ты только погляди, какая громадина! ...Баки шестнадцать, он улыбается, сбивает кепку на самый затылок и, задрав голову вверх, прижимает ладонь козырьком ко лбу, прикрывая глаза от слепящего солнца. Полдень, весна, они выбрались в Манхэттен поглазеть на гигантов. Баки загорелся этой идеей сразу после просмотра «Кинг-Конга» и в первый же уик-энд потащил его с собой. Уже давно окончилась высотная гонка, к небу отсюда тянутся высочайшие небоскребы мира, и остро торчит над Нью-Йорком зияющая нежилой пустотой башня Эмпайр-Стейт-Билдинг, любимая вершина самоубийц... *** Когда позади остался Бруклинский мост, и со всех сторон его окружили однотипные коричневые многоэтажки, Стив малодушно подумал о том, что, может быть, стоит... проехать дальше? Здесь же совсем недалеко. Проскочить мимо поворота, и, вырулив на Голд-Стрит, выжать газ и направить «бьюик» до самого края... Прямиком в Ист-Ривер. Если он и позволил себе слабость подумать об этом, то не более чем на десять секунд. Капитан Америка упрямо покачал головой в его голове, заставив устало и невесело улыбнуться. «Брось. Это же не наш стиль, приятель. У Капитана Америка не бывает черной меланхолии от неудач. Разве только из-за теракта, который не удалось предотвратить. Или из-за подонков, которым удалось осуществить свои планы. Или из-за убитых, которых не удалось спасти. А если расставаться с жизнью, то только ради всеобщего блага. На меньшее мы не размениваемся, помнишь?.. А личное – это всего лишь личное, поэтому не столь уж важно. Поболит и пройдет». Стив часто прислушивался к голосу Капитана, хотя сейчас он почти ненавидел его, потому что... Потому что Баки. Это не только из-за неудачи в Портленде. Пегги, Соковия, Старк, новая База. Все это усугубляло его одиночество, что казалось бы странным, когда у тебя в друзьях кто-то вроде Тони. Но Старк был другом Капитана, а не Стива Роджерса. У Стива здесь друзей не было. Даже Сэм, встреть он на улице Стива без оболочки из Капитана Америка, не узнал бы его. Пегги Картер уже не узнавала его. А Баки – еще не узнавал. Это было больно. Глухая усталость давила на стенки черепа как тиски. По пути Стив заехал в супермаркет за продуктами и двадцатью минутами позже открывал входную дверь. Было около полудня, и жара все увереннее крепла, обещая вскоре выйти на самый пик. Стив мысленно возблагодарил Тони за кондиционер, о котором думал весь оставшийся отрезок пути, просто для того, чтобы не думать обо всем остальном. Умереть от теплового удара ему не грозило, но с влажным нью-йоркским летом не справлялась даже его терморегуляция, а мысль о том, чтобы просто посидеть в прохладе с банкой пива в руке, не рискуя заработать воспаление легких, была единственной приятной за все утро. Он бросил ключи на полку, закрыл за собой дверь и не успел обернуться в сторону кухни... Легкое движение воздушных потоков он ощутил за миг до того, как дуло пистолета холодно тронуло его висок. Стив напряженно замер, но атаковать не стал. Незачем. - Ты был прав. Не образец надежности, - прозвучал глухой, до боли знакомый голос, после чего Баки поднял ствол к потолку, щелкнув предохранителем, и пояснил, не дожидаясь уточняющих вопросов, - для убежища. И Стив почувствовал, как губы против воли расползаются в сумасшедшей улыбке. Баки явился из кухни, бесшумный, как Каспер – доброе привидение, босиком, в линялой черной футболке и джинсах. У него был все тот же неподвижный взгляд, но при дневном свете и в домашней одежде Зимний Солдат уже не казался таким инфернально-страшным, как в портлендском парке. Баки ждал его. Ждал его, идиота. Ждал! Тут, дома! Если бы кто-то из биографов спросил про самый счастливый день, Стив бы, не задумываясь, ответил: это четверг, полдень 2 июля 2015 года. Бруклин. Баки. А вовсе не тот неловкий эпизод летом сорок третьего, когда роль Капитана Америка, тогда еще сугубо декоративного героя, столкнула его за кулисами с Авой Гарднер... Счастье было сейчас. Оно распирало грудную клетку так, что трещали ребра. Он подумал о том, что говорить «привет» уже поздно, поэтому ответил, бросая дорожную сумку на пол: - Подумал, может, ты с этим поможешь. - Уже помог, - отозвался Баки и одним движением левой руки подцепил у Стива пакеты. Тот все еще ошалело топтался у двери, глядя то на Солдата, оставившего пистолет на столешнице и выгружающего продукты в холодильник, то себе под ноги, пытаясь прогнать это головокружительное наваждение, вызванное тоской, жарой и бессонницей. Затем усмехнулся и стал разуваться. Наваждение уходить не хотело, а Стив не собирался настаивать. Судьба в последнее время взяла себе привычку баловать его сюрпризами. «Да, помог, - подумал он отстраненно. – С надежностью теперь полный порядок». Само присутствие Зимнего Солдата наделяло дом статусом бункера. Наверняка здесь уже есть оружие. Много оружия. Потому что пистолет был уже другой, пусть и похожий. «Ругер» тридцать восьмого калибра, тоже с серебристым затвором, но все-таки... - Тебя долго не было, - Баки возился с кофеваркой, хлопая дверцами шкафчиков в поисках фильтра. Стив подошел и замер у холодильника, пытаясь справиться с внезапным и острым желанием дотронуться, ощутить живое тепло, бьющийся под кожей ровный пульс... - Да, задержался. В Портленде. Ждал кое-кого. Стив сказал это со всей укоризной, на которую был способен, но Баки сделал вид, что не заметил упрека. Он нашел фильтр, расправил его, смочил под краном и сунул в кофеварку. Обычное утро. - Успешно? – поинтересовался Солдат, глянув ему в глаза. И Стив обреченно вздохнул. - Теперь да. Как ты нашел мой дом? - Очки и бейсболка – не лучшая маскировка для символа нации. - Куда уж мне до профессионалов... - Мое фото не светится в прессе на первой полосе. - Только в экспозиции в Вашингтоне, учебниках по истории и криминальных сводках. - Учебниках? - Новейшая история Америки. Целый параграф про то, как ты повлиял на мое становление, например. Я даже переписывался с девушкой, которая защищала диссертацию о нас двоих, можешь себе представить? Зимний Солдат угрюмо посмотрел на него. - Не могу, - сказал он сухо. И Стив помрачнел. Волшебство момента таяло, сменяясь напряженной неловкостью. Они оба обманывали себя этими простыми словами и действиями, но все равно не могли обмануть до конца. Зимний Солдат помнил о Баки Барнсе и слишком отчетливо понимал, что не является им. Пока. А Стив Роджерс помнил о Зимнем Солдате, о хэликэрриере, о растяжках и о том, что ему понадобится еще очень много времени, чтобы разминировать это поле. - Извини, меня всегда тянет глупо шутить, когда волнуюсь. Нальешь мне тоже? Стив бодрился, стараясь прогнать усталость, но она предательски накатывала волной, отдаваясь слабостью в теле и туманя мысли. Рассудок быстро сообразил, что стоящий напротив человек – и есть первопричина марш-броска от побережья до побережья, и раз уж он здесь, живой и невредимый, то цель достигнута. Пора платить по счетам. Стив чувствовал, что медленно отключается, смаргивая сонный песок под веками. Дремоту можно было бы сбросить усилием воли, но он и так взял у сыворотки взаймы несколько дней, и сопротивляться почти не хотелось. Он был спокоен, и это успокоение почти гипнотически убаюкивало его. Баки здесь. А раз Баки здесь, то и умереть не жалко... От Зимнего Солдата это не укрылось, и тот коротко окатил его изучающим взглядом с головы до ног. - Тебе надо отдохнуть. Выглядишь неважно. - Нет, я в порядке, просто... – Стив поймал его прямой скептический взгляд и выдохнул. – Да, ты прав. За неделю нормально отдохнуть не получилось. - Спи. Я на посту, - совершенно спокойно бросил Баки. Стив удивился, но затем кивнул. Все правильно. Два солдата в доме, один спит, другой на часах. Затем смены меняются. Почти как на войне. Оставаться в сознании сейчас было куда важнее, но по всем признакам выходило... что расслабиться можно. Стив уже понимал, что толку от него сейчас не будет никакого. Все мысли о том, что делать дальше, о чем теперь говорить и как реагировать на присутствие Баки в доме – все это смешалось в один сплошной кисель, не могущий выдать ни одной дельной мысли. Хотя одну он все-таки выдал. - А ты не растаешь? – осторожно спросил Стив, неловко улыбаясь, и Баки поднял на него глаза. - Не сегодня, - серьезно ответил Зимний Солдат, и во взгляде его было гораздо больше смыслов, чем в ответе. Он не чувствовал неловкости гостя в чужом доме, наоборот – смотрел уверенно и даже чуть с вызовом, мол, сам предложил мне убежище, теперь не жалуйся. Это была территория, которую им придется поровну делить на двоих, и у Баки здесь были свои условия и права. - Хорошо, - Стив коротко тронул дружеским жестом металлическое плечо чуть повыше красной звезды. Просто больше не выдержал. Металл под его рукой оказался прохладным, гладким и пугающе настоящим. Завалиться спать сразу не получалось, хотя бы из соображений гигиены. Какое-то время Стив стоял под тугими струями душа, смывая с себя жару и дорогу, и смотрел в водосток, замечая в нем длинные волосы Баки. Это почему-то тронуло до глубины души. Сердце застучало громко и часто. Баки жил здесь, дом повсюду хранил следы его присутствия. Они будто бы подтверждали, что Солдат не пригрезился Стиву, не приснился больному рассудку, одержимому призраком прошлого... Нежность горчила в гортани и жгла глаза. Стив поймал себя на том, что снова улыбается, не в силах справиться с собой. В его доме жил Баки Барнс. Пока еще Зимний Солдат, но все равно – Баки. Пока он был в Портленде, Баки жил тут, и стоял на этом самом месте, под этой хлещущей водой, и... Стив оборвал эти мысли, пока они не развернулись слишком далеко. Когда вышел в кухню забросить грязную одежду в стиральную машину, там никого не оказалось. На столешнице стояла кружка кофе. Тот уже почти остыл. - Сахар положи сам, - донеслось из гостиной. И Стив улыбнулся. Взяв кофе, вышел, глядя на Баки. Тот лежал на диване, вытянув ноги, и увлеченно крутил Кубик Рубика. Где только нашел... Зимний Солдат с тихим треском прокручивал грани. - Нашел у тебя, - прокомментировал он. – Не против? - Нет, - Стив, сардонически усмехнувшись, прильнул плечом к краю перегородки. – Это подарок от Тони. Очередной. Одно время он был одержим идеей дарить мне всякое барахло, которое, по его мнению, я зря проспал. При упоминании Старка пальцы Баки замерли, и он очень пристально вгляделся в игрушку, явно подозревая ее в несанкционированной электронике внутри. Это не сулило Кубику ничего хорошего, поэтому Стив быстро добавил: - Расслабься, это просто игрушка. Когда Тони вручал мне его, он был в коробке. Герметичной. И если бы он хотел подсунуть мне жучок, ему бы вполне хватило всей той электроники, которой он напичкал всю квартиру, от чайника и стиральной машины до тетриса и еще этой штуковины... вроде брелока с экраном, в которой живет динозавр... - Вы друзья? Стив моргнул. Странный вопрос. Он почувствовал легкое беспокойство пополам с удивлением. Дело №17. Пару секунд он размышлял, было ли в интонациях Баки что-то личное. Нет, голос ровный. Но вопрос попал в одно из наболевших мест: Альтрон, Соковия... - Мы соратники, - наконец, ответил Стив. Это было правдой, и Зимнего Солдата это, кажется, успокоило. - Ты собирался отдыхать, - напомнил он. - Да, собирался. Просто хотел сказать... Я рад, что ты здесь. Баки на секунду оторвался от своего занятия, и какое-то время они просто смотрели друг на друга. Стив не мог найти в себе нужных слов: все, что приходило на ум, казалось глупым, вычурным. Не тем. О чем думал Баки, Стив не знал, но ему нравилось, как тот смотрел – осознанно и уже не озлобленно, как раньше. Этот момент тоже надо было внести в список лучших воспоминаний. Солнце на полу яркими полосами, Баки на его диване, по-домашнему спокойный, с разноцветной головоломкой в руках. Волосы ореолом разбросаны по подушке, лицо в тени, и более глубокие тени залегли под глазами, в углах рта. Проснулся давний зуд в ладонях взять его на карандаш, но Зимний Солдат вряд ли это оценит. Поэтому Стив просто запоминал. Это было легко. Баки казался ему сейчас более настоящим, чем все окружающее пространство. Даже дом теперь выглядел незнакомо, как если бы Стив смотрел на него чужими глазами. Глазами Баки. Казалось, они перемахнули разом несколько стадий восстановления отношений – и вот уже живут вместе, пьют кофе, посменно дежурят, словно уже совсем... доверяют друг другу. Ему нравилось, что все происходит совсем не так, как он представлял. Нелегко, но почти естественно. Нравилось, что получилось так, как сейчас. Что вообще получилось. Он коротко кивнул в ответ. Кофе оказался крепким, но совсем не помог. Хотя Стив думал, что не сможет уснуть от такого обилия мыслей, сон сразил его сильным ударом в висок, и он провалился в беспамятство, едва коснувшись головой подушки. Ускользающим сознанием он вдруг подумал, что Зимний Солдат... приготовил ему кофе. Поприветствовал, значит... *** Когда в следующий раз Стив открыл глаза, за окном было темно. Большие электронные часы на прикроватной тумбочке бросали на подушку ярко-красные отсветы. Он не отрывал взгляда от мигающего двоеточия, ритмично отмеряющего оставшийся двадцатиминутный путь от полуночи к часу, пытаясь вспомнить, почему проснулся так поздно. Или наоборот? Рано? Он вслушивался в повисшую в доме тишину и нутром чувствовал, что она – живая. Не считая свиста ветра и шума проезжающих мимо машин, было что-то еще, совсем новое... Из кухни донесся неровный металлический перестук. Стив мгновенно оказался на ногах. Баки. С колотящимся сердцем, скользя босыми ступнями по ламинату, он направился в кухню, на свет. Зимний Солдат поднял на него глаза. На короткий миг Стив потерял дар речи. - Ого, - наконец, выразился он с порога. – Ждем угрозу с Юга?[3] - Отовсюду, - коротко бросил Баки, загоняя в магазин очередной патрон. На кухонном столе был разложен арсенал. На захват Манхэттена, пожалуй, этого бы не хватило, а вот на некрупный банк – вполне возможно. Баки словно специально решил продемонстрировать все, что у него есть с собой. Или же это была очередная мина: проверка, как отнесется хозяин дома к тому, что он, Зимний Солдат, считает предметами первой необходимости. Например, четыре пистолета: уже виденные Стивом «херстал» сорок пятого и «ругер» тридцать восьмого калибра, «вальтер» P99, магазин которого Баки наполнял в текущий момент, и короткоствольный тупоносый «кольт-мустанг» на шесть патронов. Здесь же был блестящий, гротескного вида пистолет-пулемет, если не подводило зрение, один из последних «зиг-зауэров». Рядом лежал мягкий чехол с двумя винтовками в нем – одной собранной, «Барретт», и одной разобранной, Стив навскидку не смог определить ее тип. Гранаты, в числе которых, судя по маркировке, были свето-шумовые, дымовые, а также пять шарообразных наступательных. Четыре боевых ножа с полуторной заточкой и ножны к ним. В два ряда по всей длине стола стояли патроны, рядом лежали запасные магазины, ершики, тряпки и ружейная смазка. Баки закончил чистку и приводил арсенал в боевую готовность. Кое-что показалось Стиву странным. Не считая винтовок, все огнестрельное богатство Баки заряжалось одним типом патронов – девять миллиметров, Парабеллум. Всё. Кроме пресловутого «херстала». Стив не видел особых причин иметь при себе оружие, пусть и более мощное, но столь отличное по типу боеприпасов. Но это был сорок пятый. Не может же быть, что... - Крепость виски тоже надо бы измерять в калибрах, Стив! – Баки бьет его ладонью по спине и заливисто хохочет, пока он задыхается слезами и кашлем, пытаясь унять огонь в гортани. – Это был сорок пятый!.. ...Сорок пятый. «Американский» калибр. Баки двенадцать, он собирает на улицах мятые гильзы и складывает их в старую обувную коробку. С пылом говорит, что когда станет взрослым (вот увидишь, Стив!), то будет водить черный «кадиллак» и курить «Кэмел». А еще у него будет самый настоящий револьвер, «наган» или даже «кольт» сорок пятого калибра, и он будет носить на плече двустволку, как это делают крутые парни в фильмах... «Баки разбросал свои игрушки», - подумалось Стиву с горькой нежностью, и он впервые ощутил, что в этой безудержной радости есть что-то не совсем нормальное и естественное. Но он отогнал эту мысль. Баки Барнс – Зимний Солдат – являл собой воплощенное величие оружия во всей его полноте. Величие, которого Стив никогда не понимал, ибо не разделял оружейной романтики и считал оружие лишь средством насилия против насилия. Но он любил Баки Барнса. А Баки, и тогда, и сейчас, любил оружие. Он хорошо чувствовал его, и это пугало и одновременно завораживало. Движения ловких пальцев очаровывали так же, как в детстве, когда Баки забавы ради разучивал карточные фокусы. И все равно всякий раз взгляд срывался на металл левой руки. Даже в искусственном освещении она блестела ярко, как хромированная. Поймав себя на том, что зачарованно пялится, Стив тряхнул головой. Его мозг словно все еще плавал в тумане. Присутствие Баки наполняло тело какой-то особенной, горячей тяжестью, делало его неуклюжим, рассеянным. Все время тянуло смотреть на Баки, мысли путались и терялись. Стив ловил себя на том, что почти не помнит, где у него плита, а где микроволновая печь. Еще не хватало начать натыкаться на предметы. Но голод давал о себе знать, а потому он решил начать хотя бы с содержимого холодильника. Все в полном порядке. Баки в его кухне собирает арсенал, а он собирается готовить. Ничего сверхъестественного. К тому же, в холодильнике его тоже поджидали сюрпризы. Из того, что Стив вчера однозначно не покупал, он увидел наполовину опустевшую пластиковую канистру с молоком, два контейнера с абрикосовым йогуртом, пачку хот-догов (их осталось всего два), пачку готовых куриных крылышек в соусе, плавленый сыр, ежевичный джем, две бутылки питьевой воды, несколько упаковок вяленого мяса и два грейпфрута. Современного увлечения полуфабрикатами Стив не разделял, а поэтому пришел к выводу, что пора бы снова брать кухонный быт в свои руки. - Место для завтрака выделишь? – спросил он, глянув на Баки. Тот на секунду оторвался от своего занятия. - Для завтрака? - Почему бы и нет? Не знаю, как у всех, а у меня будет завтрак. Яичница с беконом, тосты, кофе. Как считаешь? Зимний Солдат пожал правым плечом, что Стив принял за согласие. - Мне нужно закончить. - Хорошо, - согласился он, доставая упаковку яиц, фасоль и бекон. Стив старался не смотреть на Баки. Побаивался засмотреться и перепутать соль и сахар. Закончил тот быстро, заполнив еще четыре запасных магазина, затем собрал свое огнестрельное добро, оставив на столе ножи, и отнес в гостиную. Стив не стал смотреть, куда именно он все это прятал. Его больше интересовало то, что подсолнечного масла осталось всего ничего, но для яичницы с беконом на двоих должно хватить. Поймал себя на этом «на двоих», и горло сдавила щемящая нежность. Пока он готовил завтрак-ужин, Баки правил ножи. Лезвие мерно шелестело о точильный камень, смоченный водой. Стив прислушивался к этим звукам сквозь шипение масла на сковородке и старался принять то, что это – уже часть Баки. Это было его частью еще задолго до войны, и на войне, когда он разбирал и чистил винтовку. Но почему-то сейчас в голове толпились мысли иного порядка. Содержание боя до рухнувшей на Солдата балки перекрытия он помнил очень смутно – слишком остро тогда стоял вопрос времени, а после было слишком много боли. Но теперь пришло полузабытое ощущение, как он держал Солдата за горло над полом одной рукой, а тот болтал ногами в воздухе, не в силах высвободиться, несмотря на вес протеза. И где-то совсем рядом с этим воспоминанием раздавался оглушительный хруст ломающейся кости. Настолько громкий, словно в его пальцах ломалась сухая ветка. И крик. Крик Баки – тот самый крик, который прорывался сквозь метель, когда он падал с поезда в снежную пропасть, крик, от которого Стив до самой своей смерти часто просыпался в поту... Стив почувствовал, как из живота поднимается знакомая дрожь, растекаясь по рукам и спине. Баки снился часто. Особенно тогда, в последний год. Он подходил к костру, улыбаясь, обледенелый и усталый, протягивал бледные ладони к огню и говорил что-то вроде: «Да что ты, приятель? Я никуда не падал, просто немного потрепало, вот и все. Неужели ты думал, что я перестану тебя прикрывать, малыш?». Такие сны снились и сейчас, хотя и редко. И он уже не плакал, когда просыпался и понимал, что это был только сон. А в сорок пятом плакал. Всякий раз, как возвращался к реальности, где на миссиях все еще чувствовал лопатками взгляд Баки через прицел. Тяжелый и ощутимый, как рука на плече, словно Баки все еще присматривал за бруклинским сопляком. Стив давно уже не был маленьким, просто Баки так и не привык... Стив плакал о нем. Каждый раз. Это давалось гораздо легче, чем в детстве и юности. Он никогда не был плаксой, даже Баки видел его плачущим всего раза два или три. А тогда в его душе царило горе, и волны удушливой скорби накатывали исправно и безжалостно, перед рассветом, независимо от того, спал он или нет... А теперь Баки Барнс сидит от него по правую руку боком к столу и точит свой нож. Такой он вогнал Стиву в плечо. Тогда же, на хэликэрриере. И все-таки вакуум в голове постепенно обретал очертания. Жизнь уже изменилась, это Стив понял отчетливо. Словно с Портленда пошел совсем иной отсчет времени, и он начал жить в ином ритме, по другим правилам, еще пока не осознав этого полностью... - Я вспоминаю не так, как должен. Ровный шорох лезвия о камень. Мягкий, раскатистый звук, обрывающийся на высокой ноте. Стив повернулся к Солдату, но тот только кивнул ему на сковородку. Продолжай, дескать. Он покорно повернулся обратно, боясь спугнуть начало разговора, и опрокинул в бекон банку белой фасоли в томатном соусе. - Что значит «не так, как должен»? - Кадры. Фрагменты. Как пожеванная кинолента со склейками где попало. Я видел, кем был. Там, в Вашингтоне, - он говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Но не чувствую связи с прошлым. Иногда знаю ответы. Не помню, откуда. Это приходит как озарение, будто кто-то подсказывает мне. Узнавание тоже приходит, но не всегда. - Если ты видишь какие-то образы, я мог бы помочь... - Нет, - Солдат покачал головой. – Это так не работает. Даже если узнаю, кто эти люди, какое событие или в каком году... Картинки не движутся. И между ними нет связи. - Просто, может быть, есть что-то определенное? Опорная точка, четкое воспоминание. - Есть. Поезд, - размеренный шорох ножа стал резче. – И лаборатория. Размытые лица, аппараты с проводами. Но в основном – темнота. - Тогда не нужно. Если тебе трудно вспоминать, давить я не стану. - Это может быть долго. - Как получится, Бак. - А что, если... – он замер, не закончив движения, и Стив ощутил холодок по спине. – Что, если не получится? Стив обдумал эту мысль. Страшную мысль, однако сейчас она не вызвала в нем прилива того страха, который сопровождал ее прежде. Потому что Баки сидел рядом, живой и настоящий. Стив взглянул на него, пристально, поймал тяжелый взгляд... и мягко улыбнулся. - На этот случай у меня есть стратегический фотоальбом, и я не побоюсь его применить. Солдат ответил горькой усмешкой. - Что, даже не будешь меня пытать фразами вроде «а помнишь»? - Ну, думаю, первое время можно обойтись и без тяжелой артиллерии. Баки помолчал немного, словно собираясь с мыслями. Шорох ножа о камень возобновился. - Я буду спрашивать, - сказал он, наконец. – Когда будет нужно. - Хорошо, - кивнул Стив, вбивая в кипящую смесь четыре яйца. Посмотрел на это, помешал, прикинул что-то в уме – и вбил еще два. Перемешал снова. – Когда будет нужно. Можешь на меня рассчитывать. Позавтракали – или все-таки поужинали – быстро и молча, но молчание не было напряженным. Уютным не было тоже, просто на время еды разговоры были отложены. Баки хмурился, ел медленно, тщательно пережевывая и пялясь в тарелку. Стиву казалось, что ему все еще неуютно вот так, рядом. Он украдкой наблюдал, надеясь только, что не слишком светится от счастья. Ему нравилось наблюдать, как Баки ест. Это наполняло спокойствием и уверенностью, которых Стиву не хватало в последнее время. Зимний Солдат, сидящий на его кухне сейчас, вызывал почти физический прилив симпатии, отчего кусок не лез в горло. Чувства медленно восставали в груди, обветшавшие и покрытые пылью, но даже они казались более настоящими, чем вся эта шумная современность... - Ну как? Не стал искать жучки? Вопрос был праздным, но Баки серьезно покачал головой. - Я обыскал квартиру четыре дня назад. Все чисто. И на недоуменный взгляд Стива кивнул в сторону гостиной. Покончив с завтраком, они перешли туда. Расположившись на диване, Баки заговорил, просто и без утайки. Словно давал отчет. Впрочем, он мог бы и не вдаваться в детали. Стиву хватило одного взгляда на свою гостиную, чтобы понять действия Баки – они предстали перед мысленным взором так отчетливо, словно он лично при этом присутствовал. Повсюду читались следы обыска. Мебель явно передвигали, причем диван теперь был расположен немного иначе. Теперь это был диван Баки. Ничто напрямую на это не указывало, но отчетливо ощущался отпечаток его присутствия. Его чашка на кофейном столике, его спортивная сумка за диваном. Это было удобное место. Квартира Стива располагалась на верхнем этаже, оба окна гостиной выходили на Сейнт-Феликс Стрит. Отсюда было удобно попасть на крышу, а с крыши – сюда. Стиву не надо было спрашивать, как Баки проходил мимо швейцара внизу, ибо Зимний Солдат знал достаточно способов проникновения в помещение, включая подкоп. Баки перерыл здесь все, но отнесся к его вещам с определенной долей уважения. Баки изучал их. А по ним изучал Стива. Он проверил эфир на наличие посторонних сигналов, затем переключился на обыск, проверил все розетки, проводку, светильники и люстры, телевизор, оба проигрывателя, даже электрочайник, и хотя Баки честно собрал его обратно, тот все равно стал подтекать. Жучков он не обнаружил, что стало открытием даже для Капитана Америка. Он-то был уверен, что его отслеживают круглосуточно, поскольку уже привык жить под микроскопом. Но, как оказалось, после падения ЩИТа следить за ним никому не хотелось, а Старк не считал нужным ставить прослушку в дома друзей. Как и сигнализацию. А если вдруг полезут воры или папарацци... ну, значит, получат премию Дарвина, туда им и дорога. - Я кое-чего не нашел, - признался вдруг Баки. - Чего? Он нахмурил брови, словно стараясь поточнее сформулировать мысль. - Альбома, - наконец, сказал он. – Ты рисовал. У Стива все внутри предательски сжалось. - Да, верно. Но давно уже не рисую. Сейчас как-то не до того. Солдат кивнул. А затем... - Жаль, - уронил он. Спокойно и почти бесцветно, но у Стива запекло в груди так, что дышать стало трудно. За одно это слово он был готов купить не только Бруклинский мост, но и весь Лонг-Айленд. Солдат откинулся на спинку дивана, подумал о чем-то – и посмотрел на Стива в упор. - А теперь говори ты, - велел он. – Я хочу знать расклад. Туман в голове растерянно дрогнул. Стив нахмурился, моргнул, пытаясь привести мысли в порядок. - Пока ни о чем не волнуйся, - сказал он. – Здесь ты в безопасности. Остальные Мстители в шаговой доступности, если ГИДРА рискнет напасть, мы будем готовы, и... Он еще не успел закончить предложение, как по изменившемуся выражению лица Барнса понял, что совершил большую ошибку. Эта фраза стала катализатором. - Это и есть твой план? Чтобы я отсиживался здесь?! – он встал одним рывком, и в первый момент Стив решил, что тот сейчас двинется на него, но Баки только начал мерить гостиную тяжелым шагом. Во всех его движениях сквозила едва сдерживаемая ярость, его даже чуть трясло от напряжения. Стив понял, что не ошибся еще тогда, на мосту – у Зимнего Солдата короткий запал. Очень короткий. – Ты меня нашел – и что? Цель достигнута? Хочешь запереть в четырех стенах, пока я не вспомню, кем был раньше?! Стив медленно выдохнул воздух, и туман развеялся полностью. Каникулы кончились, пора за работу. И голос, которым он заговорил, был уже ровным, рассудительным тоном Капитана Америка. - Я хочу дожать ГИДРУ, Бак. Вместе с тобой. Нам известно, что ГИДРА захватила секретные объекты ЩИТа. Что точно было на тех объектах, нам неизвестно, но ЩИТ имел дело с артефактами, мутантами и с оружием внеземного происхождения. Когда добывали скипетр Локи, нам пришлось столкнуться с этим. Они пытаются воспроизвести технологии читаури, продолжают разрабатывать оружие от частиц Тессеракта и успели воспользоваться энергией Камня Разума, пока тот был у них. Но нам неизвестно то, что находилось в их распоряжении раньше. У меня был только шестой уровень доступа. Агенты более высоких уровней знают больше. - У меня был седьмой, - сказал Баки. Он все еще ходил взад-вперед, но походка его стала совершенно бесшумной. - Ты числился в ЩИТе? – такая мысль Стиву в голову не приходила. Впрочем, он быстро понял, что не удивлен. Нетрудно затеряться в секретной организации, члены которой почти не знают друг друга в лицо. Особенно когда есть значок и пропуск седьмого уровня. Солдат кивнул. - Под разными именами. Кое-что об этих объектах мне известно. Пирс хотел использовать фактор внезапности и успеть взять над ними контроль прежде, чем ЩИТ попытается отбить их. Почти со всеми это удалось. Там были не только хранилища. На каких-то объектах ЩИТ содержал особо опасных заключенных. - Тюрьма для мутантов? - И это тоже. - Ты знаешь, что было в тех хранилищах? Координаты объектов? - Нет. На тот момент у меня было другое задание, - и он очень выразительно посмотрел Стиву в глаза. Тот кивнул. Поднимать эту скользкую тему не хотелось, поэтому Стив сказал: - ГИДРА еще поднимет голову. После провала «Озарения» и убийства Штрукера они залегли на дно. Пользуются Базами ЩИТа и всеми его технологиями, постоянно шифруют каналы связи и заметают следы. Это осложняет поиски. Если тебе важно личное участие в операции против ГИДРЫ, я это организую. Ты больше нас всех знаешь о ней. Как они планируют операции, как поддерживают связь, в каких структурах у них информаторы. Если ты поможешь, работа пойдет быстрее. - Я понял. Я могу помочь, - Баки выдержал паузу. – Но ты не хочешь допускать меня к работе раньше срока. Это не было вопросом. - Да, так. - Хочешь быть уверен, что мне можно доверять? - Хочу быть уверен, что ты готов. И еще нужно подготовить команду. Это будет непросто, поскольку могут возникнуть... - Конфликты. - Сложности. Ты этого еще не помнишь, но... - Я читал свое дело. Можешь не объяснять. - Да. У нас сейчас не самый лучший период, поэтому приходится вести себя тихо, - Стив невесело усмехнулся. – Если подвернется угроза извне, которая реабилитирует нас в глазах мировой общественности, этим надо будет воспользоваться. Но ГИДРА ждать не станет. Все, что я знаю о ней еще со времен войны – это идейные парни. Они любят действовать с размахом, поэтому вряд ли ограничатся мелким хулиганством. Хочу узнать их планы и предотвратить до того, как это произойдет. - Сколько времени тебе нужно? - Неделя. Может, две. Хочу разведать настроения в команде. Когда определится состав, можно будет начинать планировать операцию. И я хочу, чтобы вел ее ты. Баки остановился в центре гостиной, удивленно посмотрев на него сверху вниз. Стив никогда раньше не думал об этом, но теперь, когда эта мысль прозвучала, он ощутил, что сказал именно то, что хотел сказать. Сейчас, на трезвую голову, Стив был уверен, что одной из причин, по которым Зимний Солдат принял его предложение, был доступ к ресурсам Мстителей. Если он хотел дожать ГИДРУ, то не мог сделать этого в одиночку: ему нужен был транспорт, оборудование и прикрытие. Все это они могли ему обеспечить. Стив знал, что без труда сумеет уговорить Уилсона принять командование Баки. Другое дело Наташа, но Стив был почти уверен и на ее счет. Две пули Солдату она не простит, но они были похожи, говорили на языке оружия, а потому свои отношения эти двое должны были выяснить быстро. Привлекать новичков Стив не рисковал. А звать Тони... было невозможно. По целому ряду причин, начиная с того, что эго Тони под командованием Баки Барнса не протянет и пяти минут, и заканчивая памятной строчкой из списка целей Солдата в Деле №17. Все это промелькнуло в мозгу у Стива за четверть секунды, и Баки, казалось, прочел его мысли по лицу, потому что возобновил движение по комнате. - Ты уверен насчет этого? - Абсолютно, - кивнул Стив. – Даже если не привлекать других Мстителей, у тебя будем я и Сэм. Может быть, Наташа. Ты не один, Бак. Теперь это наше общее дело. Солдат кивнул, но двигаться не перестал. Он задумчиво хмурился, и что-то ему явно не давало покоя. Стив уже хотел было спросить, но затем увидел, как Баки сжимает и разжимает живые пальцы. Они чуть тряслись. Он весь словно был на взводе. Господи, что не так? Стив лихорадочно думал. Кубик Рубика в этих пальцах. Беспокойные пальцы... «Хочешь запереть меня?..» Неделя или две. Неделя или две... Взаперти. Идиот! - Собирайся, - Стив рывком поднялся из кресла. – Прокатимся. Солдат замер, нахмурился. Он не сдвинулся с места, когда Стив прошел мимо него к шкафу, только спросил: - Куда? - Размяться, - ответил тот. И глаза Баки жадно разгорелись. *** - Твой? С гудящим «блом-блом-блом» под потолком зажглись длинные флуоресцентные лампы, осветив красно-белую разметку на блестящем паркетном полу, забранные решетками окна, трибуны и два баскетбольных кольца. Стив ударил об пол мячом, взятым из тренерской комнаты, и звук раскатился эхом по пустому спортзалу. - Нет. Это запасная площадка юношеской сборной. Владелец этого здания дал мне ключи, так что с залом надо быть осторожнее. Мне такая привилегия досталась дорогой ценой. На удивленный взгляд Баки Стив виновато признался: - Пришлось прийти к его сыну на День рождения в полной форме. Не помню такой толпы визжащих десятилеток с агитационных выступлений в сорок третьем. Этот эпизод действительно оставил в его памяти массу впечатлений. Дети вымазали его щит взбитыми сливками, поочередно забирались на колени, требовали покатать на плечах и сделать «вертушку», засыпали вопросами про битву с пришельцами, всеми вариациями домыслов «а правда, что..?» и хором просили вырубить клоуна. Хотя бедняга старался, просто костюм подкачал... ближе к вечеру он стыдливо попросил у Стива автограф... Он снова ударил мячом об пол. - Видишь, есть свои плюсы в том, чтобы быть супергероем. Проведя мяч до ближней линии, он на пробу бросил его в кольцо, но взял слишком высоко, и тот, отскочив от щита, пошлепал по полу. За ним очень пристально следили. Стив поднял мяч, ударил еще пару раз и бросил Баки в руки. Тот поймал. Удивленно посмотрел на него, словно мяч мог взорваться... или не зная, что с ним делать. Стив не спросил, играл ли когда-либо Зимний Солдат в баскетбол, но в него играл Джеймс Барнс. И Стив был почти уверен, что тело ему подскажет. Баки ударил об пол сперва осторожно, затем решительнее, покатал мяч с руки на руку, соизмеряя высоту отскока с силой удара. Поймал. Ударил еще раз, опять поймал. Затем поднял взгляд на Стива. ...И Роджерс понял, что напрочь забыл, каким стремительным умеет быть Зимний Солдат. Баки швырнул мяч ему в грудь с такой силой, что подошвы Стива взвизгнули об пол. Он только успел поймать и отбросить его за миг до того, как Баки ударил, сразу и без замаха. Тело послушно отреагировало, уйдя вниз и в сторону, и кулак Баки просвистел поверху с такой силой, что затылок обдало ветром. Но от второго удара пришлось защищаться, и боковой хук левого кулака пришелся на блок. Под напором тяжелой стали затрещали кости плеча и предплечья, и, блокировав ногу Баки, метившую ему в бедро, Стив отскочил назад, краем сознания сразу решив не подпускать его до расстояния захвата. Играть в клинч с Зимним Солдатом – себе дороже. Но у того, похоже, было свое мнение. Баки рванулся вперед, сокращая дистанцию до ближнего боя, и обрушился на Стива ливнем быстрых, хаотичных ударов, заставляя его блокировать, уклоняться и отступать. Стив ощутил, как удары вполсилы наливаются мощью. Зимний Солдат хотел, чтобы Стив дрался с ним. Он хотел драться. Он до безумия этого хотел... Стив почувствовал, как взор заволакивает знакомая отчужденность. Он пытался сохранять контроль и ясность мышления, следя за быстрыми атаками Баки, но перед глазами, нахлестывая на настоящее, заскользили образы прошлого, обретающие фокус и звук. Прошлое затапливало так, словно это он, Стив Роджерс, болел амнезией, и вспышки воспоминаний прорезали мозг со стремительностью ударов Солдата... ...Сотрясающий воздух рев толпы на трибунах. Баки двадцать два, он улыбается, но улыбка усталая и вымученная – в шестом раунде он схватил два мощных апперкота и в предпоследнем - сильный хук левой на обманном маневре соперника. Судья берет его руку в красной перчатке, высоко поднимает ее, и рев становится громче, закладывает уши, и Стив, как ему кажется, кричит громче всех... Зимний Солдат перешел на полную скорость, недвусмысленно вынуждая Стива либо огрести по полной, либо перейти в контрнаступление. Уже получив с полдюжины ударов по бокам, Стив подозревал, что будет к вечеру похож на перезрелый баклажан, но все равно не решался. Не мог заставить себя решиться. - Дерись! – рыкнул Баки, когда Стив в очередной раз ушел с линии удара, намеренно не став атаковать в ответ. Баки пошел на сближение и наметил апперкот, рванув левую вверх от пояса к подбородку, но Стив уклонился и, перехватив поднятую бионическую руку от рубящего удара сверху, рискнул вонзить кулак ему в живот – легко, в четверть силы. Баки зарычал и ударил локтем по лицу наотмашь... - Поставь локти так, как я показывал. Да нет же, Стив! Не разводи их в стороны, а опусти, защищай корпус, тебе же по бокам попадет! Голову ниже. Расслабься и следи за ногами... Удар. Выпад, уклонение, удар, блок, удар... Не дать уронить себя на пол... Они бились беспощадно, без правил. Тишина наполнилась звуками борьбы, гудели мышцы и сухожилия, когда Стив рывками уходил от атак, нащупывая брешь в обороне Солдата. Тот дрался с полной отдачей, не размениваясь на экономию сил, и схватка на таких скоростях должна была быстро утомить его. Когда он открылся, Стив молниеносно ударил коленом в корпус. Но Баки его обманул – в момент атаки ушел, крутнувшись вдоль его ноги, и снова рванул левую руку снизу вверх, в кадык... но не ударил, а, развернув кулак, коротко ткнул железными пальцами в горло, обозначив удар. Стив отбил его руку, одновременно метя кулаком другой руки в грудь... Сорок первый год, декабрь, Баки двадцать три, тусклый свет, боксерский тренажерный зал «Голди»... - Так и знал, что в глубине души ты мечтаешь меня отделать. - Я же уже говорил, почему это делаю я. Если допущу к тебе тренера, он выставит против тебя опытного бойца, и тот будет драться с тобой в полную силу. В первом бою никто не учит драться, Стив. Тебя атакуют и смотрят, как ты держишь удар и переносишь боль. Это показывает, готов ли ты вообще к такому, и если не готов, тебя никто не выпустит на ринг. А если вспомнить, что это не ради ринга... - Думаешь, что я не выстою. - Думаю, что он первым же джебом отправит тебя в нокаут - и будет прав. Я им не говорил, кого буду тренировать, и твое счастье, что тебя еще никто не видел. - Да уж. Мне как-то привычнее наблюдать за тобой оттуда, - Стив махнул перчаткой в сторону трибун. - Соберись. Я здесь трачу на тебя время, сопляк, хотя мог бы употребить его с большей пользой. - Знаю, знаю, извини, Бак... Зимний Солдат с разворота крепко приложил его голенью в живот, выбив весь воздух из легких, но одновременно подставился, и Стив ребром ладони ударил в его бедро сверху вниз. Баки, зашипев, отдернул ногу и отшатнулся, Стив рванулся за ним и, пользуясь инерцией, пославшей его вперед, выстрелил кулаком по диагонали, наметив правую скулу. Баки отбил его выпад локтем, и боль прострелила руку до самого плеча. Снова уходя в глухую оборону, Стив поймал себя на том, что действительно успел забыть, насколько он хорош... - Ты помнишь, зачем мы здесь? - На войне все средства хороши. - Именно. Если эти уроды в военкомате решат, что им на фронте зачем-то нужен ты, я должен знать, что сделал для тебя все, что смог. - Ты еще можешь сломать мне ногу. - Очень смешно, умник. Это ведь не шутки, Стив! Если бы я умел что-то еще, учил бы и этому. - Я понял. Просто вряд ли я своим ударом смогу кого-нибудь свалить. - Ты ведь даже не представляешь, насколько я боюсь. - Боишься, что меня примут? Думаешь, я недостоин сражаться, как все остальные?! - Нет! Боюсь, что ты идешь туда не сражаться, черт тебя дери! Боюсь, что ты так рвешься в бой, чтобы при первой удачной возможности умереть героем! Солдат наметил для удара подколенную ямку и дважды пытался лоу-киком выбить Стиву коленный сустав, оба раза неудачно. Стив, уже схлопотавший один такой боковой в бедро, теперь вел себя осторожнее, стараясь все время держать ноги Баки в поле зрения. Еще один удар они сыграли вничью, голень в голень, после чего Баки сменил тактику, метя ногами только в корпус и в голову... - Я боюсь, что ты хочешь сделать патриотическую глупость, придурок! Ведь хочешь! Броситься на пулемет или гранату, заслонить от пули, остаться прикрывать отход и получить за это медаль посмертно. Никого из родственников нет, оплакивать некому. Поэтому не слушаешь меня. Драться ведь не входит в планы, так? - Ты сильно сгущаешь краски... - Не ври дяде Джеймсу, шкет! Я все вижу по глазам. Солдат попытался достать голову Стива ногой с разворота. Просчитался – растяжка у него была что надо, но джинсы стесняли движения, поэтому удар ушел в молоко. Прошлый боевой костюм давал ему больше свободы. Развернувшись, Баки выбросил свинг правой, но Стив, поднырнув под удар, перехватил его за запястье и быстро наметил касаниями ноги два удара: один боковой в бедро, другой, дернув Баки ближе к себе – снизу вверх, в подмышечную впадину. Обычному человеку, доведи он удар до конца, выбило бы плечевой сустав. Он попробовал заломить Баки руку за спину, но тот вывернулся, больно ударив по руке металлическим предплечьем... - Настоящий мужчина не боится умереть, когда это нужно, Бак. Я не хочу умирать, но... это может быть единственная польза, которую я действительно смогу принести. К этому надо быть готовым. И для этого не надо быть выше или сильнее. А сила духа у меня есть, и тебе это известно. - А как же я, приятель? Обо мне ты подумал?! Ты же мой лучший друг. Что делать мне, когда я получу твою похоронку?! «Только о тебе я и думаю, все время» - промолчал тогда Стив. Бионическая рука гладкая, проскальзывает при касаниях так быстро, что тяжело удержать ее в захвате. Кромки сочленений уже оставили Стиву два неглубоких пореза на правой ладони, и один раз, бросая Баки на пол за металлическую руку через бедро, он почувствовал, как они больно прищемили кожу. Солдат приземлился с перекатом и, спружинив ногами, рванулся на него быстрым выпадом вперед и вверх... - Я тоже за тебя боюсь, Бак. Но это... это важнее, понимаешь? Это же война. Это важнее личного. - Предложение сломать тебе ногу выглядит все более заманчиво. Стив, посмотри на меня, - он обхватил упругими перчатками его лицо. – Я всю сознательную жизнь только и делал, что защищал тебя, мелкий паршивец, и скорее сам угроблю свою работу, чем дам это сделать тебе. Ты меня понял? Пообещай мне... - Бак... - Не «бакай» на меня, а слушай! Обещай, что если попадешь туда, то будешь выживать! Обещай! Потому что если себе ты ничего не должен, то ты должен мне. Может, это и не так важно, как гражданский долг, но я твой друг, который хочет видеть тебя живым. Ну? Стив несильно ткнул его основанием ладони в кадык, вернув удар в горло. Баки, приседая, попытался сделать подсечку, но Стив укрепил стойку, из-за чего получил только сильный удар в голеностоп. Боль пронзила ногу и на пару мгновений почти обездвижила, пока он пытался определить, целы ли кости. Воспользовавшись заминкой, Зимний Солдат схватил его за шею сзади и резко пригнул ему голову, одновременно выстреливая коленом вверх, целясь в нижнюю часть грудины или в солнечное сплетение – Стив успел прижать к груди руки крест-накрест, так что удар пришелся в предплечья. Баки ударил правым локтем ему в спину, левой еще сильнее надавил на затылок, повторно рванув ногу вверх, чтобы удар пришелся в лицо... Стив поймал колено в ладони, одновременно перенеся вес тела на одну ногу, другой с замаха нанося удар по опорной ноге. Попал в колено, и Баки, стараясь удержать равновесие, отпрянул назад, разрывая клинч... Стива захлестывало радостной страстью рукопашной схватки. Тем, насколько они равны сейчас, насколько выносливы, насколько стоят друг друга как враги, как соратники и, может быть, как... Это было похоже на секс, и не хотелось заканчивать слишком быстро, как это всегда получается с обычными, с другими... - Хорошо. Я обещаю. - Не слышу! - Обещаю выживать, не делать глупостей и без крайней необходимости не умирать в первом бою. - На первый раз сойдет. Смотри, если не выполнишь обещание, я тебя отметелю так, что мало не покажется. Баки печально улыбнулся, и слова сорвались прежде, чем Стив успел удержать их... - Я люблю тебя, Бак. Это прозвучало просто и буднично, без всякой театральности, словно они начинали с этого каждый день. И, скорее всего, именно поэтому Баки совсем не понял, какой кошмарный смысл таили в себе эти слова. Он засмеялся, обнял оцепеневшего от ужаса Стива и ткнулся лбом в его лоб. - Я тебя тоже люблю, мелкий. Но хватит отлынивать, давай наизготовку. Времени в обрез... «Он ничего не понял, слава богу, он не понял...» Перехватив одной рукой занесенное для удара колено, а другой подцепив опорное бедро, Стив опрокинул Баки навзничь, кувыркаясь и снова вскакивая... Солдат тоже был уже на ногах, прямо из полуприседа он пошел на удар, и Стив уже знал, куда и как он будет бить, даже при высоком риске встречного удара... остается только уклониться, вовремя поймать его правую руку на болевой прием и... И, скорее всего, снова ее сломать. Зимний Солдат в запале плохо чувствует боль и не знает меры. Вдруг Стив отчетливо понял, что не может спрогнозировать исход поединка. Это был спарринг, и он выходил из-под контроля. Дальнейший бой по нарастающей грозил травмами и разрушениями, а они были равны, и одного болевого захвата не будет достаточно, чтобы обозначить победу... Громкий хруст ломающейся кости... и крик... пронзительный, полный гнева и боли... Он промедлил, отвлекшись на эти мысли, и конец поединка пришел сам собой. Баки заломил ему руку назад, притянув к себе вплотную, и Стив не стал ни бить головой, ни освобождать ее за счет броска с упором ноги в живот, на что Баки явно рассчитывал, потому что уже успел сгруппироваться. Швырять его пришлось бы в полную силу, что однозначно навредило бы или Солдату, или паркету. Поэтому вместо контратаки Стив позволил Баки обвить себя ногами и опрокинуть на спину, в маунт. Можно было бы высвободиться или побороться в партере, но Стив только похлопал Баки ладонью по бедру. Конец поединка. Зимний Солдат, тяжело дыша, сидел на его груди. - Почему ты прекратил?! – спросил он запальчиво. - Потому что... это не бой. И мне нельзя разрушать этот спортзал, - Стив сглотнул пересохшим горлом, чувствуя, как тело наливается болью и тяжестью. Пьяное упоение схваткой сходило, оставляя его наедине с последствиями, особенно в тех местах, где живая плоть встречалась с бионикой. Стоило радоваться хотя бы тому, что все кости остались целы. В прошлый раз Баки раздробил ему правую скулу. – Если хочешь, можем поехать на побережье, знаю там одну бухту. Там получится без проблем пошвырять друг друга. Солдат опустился на пятки, тяжело дышащий, пышущий жаром, но всерьез вспотеть он не успел, только легкая испарина выступила на лбу и над верхней губой. Он издал тяжелый разочарованный выдох, подышал еще немного, приходя в себя. Затем медленно поднялся, вытянулся в полный рост, встав на цыпочки и растягивая мышцы, после чего глянул хмуро. И протянул руку. Левую. Стив принял ее и одним движением встал на ноги. Огляделся по сторонам, навскидку оценивая повреждения зала, которых, к большому облегчению, оказалось немного. Почти весь бой они провели на ногах. Он длился всего минут восемь, но Баки этого, кажется, хватило. Солдат отошел и поднял мяч. Двигался он лениво и сыто. Ударил мячом об пол раз, еще раз... - Извини, - вдруг сказал Баки. – Я не знаю других способов... - Сбросить напряжение? Тот кивнул. Он по-прежнему был поглощен мячом. Между бровей пролегла глубокая складка. - Когда ты позвал меня сюда... ты действительно... подразумевал только баскетбол? - Да, действительно. Но получилось не хуже, честное слово. На Базе есть тренировочный зал, но я подумал, что туда пока рановато. Так что? Поедем на побережье? - Нет. Это сойдет. Стив наблюдал за тем, как Баки подставляет руки, ударяя об пол мячом, как движется, меняя положение, словно танцуя вокруг своей оси. Иногда язык тела понятнее и откровеннее человеческой речи. Зимний Солдат откровенен, но на это Стив и попался, приняв его искренность за аксиому. Ему казалось, что человек, утративший память, не станет врать – искажать действительность еще сильнее, привносить в нее хаос... Впрочем, это вряд ли можно было назвать ложью. Просто Баки кое о чем умолчал. Он позволил Стиву поверить, что встреча в Портленде была результатом его, Стива, удачной охоты. И позволил поверить, что заинтересован в предложении обезопасить себя. Это не было правдой. Стив нашел его в Портленде, потому что Баки позволил себя найти. Зимний Солдат не из того теста, чтобы долго быть жертвой. Экспериментов ли, травли или облавы, и беготня для лучшего убийцы ГИДРЫ – слишком пассивная роль. Стив подумал, что за время поисков ни разу не пересекался с кем-либо из других преследователей. А потом вспомнил безлюдную улицу, «херстал», направленный в лицо... и пришел к выводу, что тактика ловли охотника на живца вполне в стиле Солдата. И, скорее всего, других преследователей не было просто потому, что они уже мертвы. Он сильно ошибся, когда попытался наладить контакт с Баки так, словно тот был обычным человеком. Убежище, помощь, защита... Обычным человеком он не был. Баки пришел не в убежище, не прятаться за его щитом. И даже не за ресурсами, помощью или информацией. У Зимнего Солдата нет потребности в безопасности. Стив с большим трудом осознавал эту мысль. Зимний Солдат не стремился обезопасить себя. Скорее, наоборот. Баки тянулся к опасности, жаждал ее, искал точки приложения изголодавшейся силы. Все работы, на которые он устраивался, предполагали силовую нагрузку, но ее не хватало. Ему нужен был адреналин, полигон, нужна была драка... ему нужна была Соковия. Нападение читаури на Нью-Йорк, рейд на укрепленную базу ГИДРЫ. Ему нужны были Мстители, чтобы ухватить свой кусок из их общей драки, и ему было уже все равно, с кем драться. Лишь бы драться. Баки голодал по войне и искал ее. Зимний Солдат искал ее. И для этого ему нужен был Стив Роджерс. К горлу подкатила горечь. Спарринг будто бы сорвал шоры с глаз, и все стало очевидно. Стив не чувствовал страха перед Зимним Солдатом, потому что уже почти привык воспринимать его как боевой режим Баки. Альтер-эго без вместилища, вроде того, чем был бы Капитан Америка без Стива Роджерса. Просто теперь он пытался понять, действительно ли это альтер-эго хочет вспоминать Баки Барнса. Или это тоже уловка... Внезапно Стив обнаружил, что стоит в тишине. Подняв голову, он поймал обеспокоенный взгляд. Это трудно было различить по неподвижному лицу, но тревога читалась в позе Баки. Тот держал мяч в руках и так пристально разглядывал Стива, словно навскидку пытался понять, о чем он думает. - Стив? - Нет, ничего, - он машинально улыбнулся. – Еще не устал? - Нет, - Баки еще поиграл с мячом, затем бросил его в кольцо. Мяч сделал неполный круг по обручу и провалился в него. – Я хочу вернуться. Пробовал бросить, но не выходит. Действительно, словно услышал его мысли. Но затем Стив понял – тут дело в другом. Солдат смотрел тяжело и чуть виновато, то на Стива, то себе под ноги. Как если бы немного стыдился той ярости, с которой дрался. - Не могу без этого, - признался он и повел плечом. Левым. – Начинаю понимать, зачем меня замораживали. Стив отошел к мячу, поднял его и двинулся на трехочковую линию, ведя его размеренными ударами. - Порой кажется, что можешь просидеть подряд часов шесть в одной позе, - сказал он задумчиво, - а иногда начинается мышечный зуд, и понимаешь, что если немедленно не получишь нагрузку, то... - То тебя разорвет, - закончил Баки. – С тобой тоже так? - Да, - Стив бросил мяч в кольцо. – Наши создатели хорошо позаботились о том, чтобы суперсолдаты не сидели без дела. Спокойная мирная жизнь, подстриженный газон за белым частоколом... похоже, это не про нас. - И как ты спасаешься? – Баки поднял откатившийся мяч. Стив пожал плечами. - Бегаю по утрам. Тренируюсь, бью груши. Иногда спасаю мир. - Помогает? - Не всегда, - это признание далось Стиву с трудом. Прежде он никому не говорил об этом. – Постоянно тянет... - Драться? - Действовать. - Сперва, - Баки тоже повел мяч, плавно продвигаясь к центру поля. – Сперва тянет просто двигаться. А когда не получается слишком долго, напряжение растет. Становится невыносимо. Они знают об этом. Держат связанным, пока не будешь готов. Пока не начнет колотить. Потом тебе дают цель и отпускают. Знают, что выполнишь все, что приказано. Потому что к тому времени только этого ты и хочешь, - он со злостью ударил мячом об пол. Тот взлетел под потолок, и Стив поймал его, прижимая обеими руками к груди. Баки смотрел горячечным взглядом, и Стив не мог расшифровать это выражение лица. - Мне нужно вернуться, - сказал он тихо, и в голосе его Стиву почудился болезненный надрыв. – Дай мне цель. И Роджерс кивнул. - Хорошо. Постараюсь все сделать быстро. Соберем команду и сделаем вылазку, куда скажешь, - он дождался ответного кивка Баки и продолжил, кивнув на мяч, - давай до пяти? Любопытно, что из трех получится. - Из трех? - Ну, либо выиграешь ты, либо выиграю я, либо мы убьем этот мяч до того, как определится победитель. Так как? Баки ухмыльнулся и покачал головой. «Ты неисправимый болван, Стив Роджерс» - читалось в его усмешке. *** Стив припарковал машину у дома, когда небо уже медленно заливал рассвет. Тело неприятно ломило. Чего и следовало ожидать, проведя жесткий спарринг в полный контакт без средств защиты и без перерывов. И хотя Стив привык к высокому темпу боя, такой соперник, как Баки, ему попадался редко. Обычно противнику хватало от одного до трех ударов, чтобы уйти в глубокий нокаут, чем и сохранить себе жизнь. А Баки... Баки дрался просто и страшно, почти безыскусно, но вся его техника сводилась к причинению максимального урона. Или смерти. - Входим, как договаривались, - напомнил он Солдату, и тот послушно кивнул. - Через дверь. Я помню. Это была идея Стива. Вылазки через крышу ему категорически не нравились. «Ты же здесь живешь», - сказал он Баки перед поездкой в спортзал, когда тот вознамерился уйти окном, бросив через плечо: «Встретимся на улице». Зимний Солдат смерил его тогда мрачным взглядом и заметил, что если они выйдут вместе, то швейцар внизу явно будет озадачен, ибо Баки Барнса он ни разу в глаза не видел, и в свою квартиру Стив поднимался один. Он уступил. Но несмотря на то, что замечание было верным, ему удалось настоять, что по возвращении обратно они оба войдут домой вместе, через дверь, как полагается. Солдату это явно не нравилось, но он согласился. - Ну как, придумал, чего хочешь? Баки выиграл 5:3, и Стиву даже почти не пришлось ему подыгрывать. - Мороженое. Сказано это было тоном «мне нужна твоя одежда и мотоцикл», и Стив невольно усмехнулся. - Мороженое? Баки повернул к нему голову. - Я выиграл. Не спорь. - Выиграл, не спорю. Какое тебе мороженое? - На твой вкус. - Хорошо. Идем? - Стив. Тот замер, отстегнув ремень безопасности, и глянул на друга. Баки смотрел пристально, явно собираясь говорить о серьезном, и Стив не стал долго размышлять о том, как быстро записал Зимнего Солдата в друзья. Но это был Баки, альтер-эго Баки, а друзья наших друзей... - Можешь делать любые выводы на мой счет. Но только работа в поле покажет, можешь ты мне доверять или нет. - С этим вряд ли будут проблемы. Я тебе доверяю. - Вот так просто? - У меня есть основания, - Стив бегло оглядел оживающую улицу. Где-то неподалеку жгли мусор, пахло краской и выхлопными газами, и лишь едва-едва можно было уловить струйку чистого воздуха. – Ты дерешься агрессивно. Легко теряешь контроль, и в ближнем бою тебя быстро заносит на полную силу удара. Но сегодня, даже когда тебя заносило, ты дрался не так, как на мосту или на хэликэрриере. - Хочешь сказать, я не дрался с тобой в полную силу? – в голосе Баки послышалась легкая тень угрозы. - Нет. Я знаю, что ты дрался в полную силу, - Стив поморщился и повел отбитым плечом. Тут же, как по команде, заныли бока, ребра, бедро и оба колена. – Но ты знал, что дерешься против союзника. Поэтому я тебе верю. Зимний Солдат насмешливо фыркнул носом. - Считаешь, что этого недостаточно? - Считаю тебя придурком. Стив усмехнулся. - Ты всегда так считал. Насчет того, что ты сказал про запирание в четырех стенах... это не для тебя. В нашей работе редко выпадает спокойное время, чтобы отдохнуть. Не хотелось его упускать. - С тебя мороженое, умник, - напомнил Солдат и вышел из машины, не заметив, как Стив коротко вздрогнул. Баки. Не пристало быть таким сентиментальным герою Земли, но все же... это такое знакомое «умник», сказанное сухим незнакомым голосом, ударило по оголенным нервам. Первым делом Стив глянул на часы. Семь утра. Ему казалось, что прошло больше времени, но это из-за рассвета. Солдат вымылся в душе, вышел оттуда лениво и медленно. Когда он подавил правым кулаком зевок, Стив решился: - Теперь ты иди спать. Моя смена. Баки хмуро посмотрел на него, но возражать не стал. Пока он мылся, Стив надел на руку ремни с магнитами. В случае атаки он призовет щит из прихожей и за две секунды будет в полной боевой готовности. Баки отметил магниты, задержал на них взгляд и, кажется, чуть успокоился. - Можешь спать в спальне, - предложил Стив, но тот покачал головой. - Гостиная без дверей. И Стив покорился. Это было правдой, в его квартире дверей, кроме входной, было всего две. Одна в санузел, другая в спальню. Архитектор явно руководствовался принципом «больше света – меньше стен», но прежние жильцы разделили гостиную гипсокартонной перегородкой на кухню и зону отдыха. Она была короткой, оставляющей широкий проход, которому дверь вообще не требовалась. На перегородке напротив дивана висел новомодный плоский телевизор, а со стороны кухни – шкафчики для специй и магнитные держатели для ножей. В гостиной стоял еще книжный шкаф с отдельной полкой для пластинок, два проигрывателя, журнальный столик перед диваном, призванный создавать ощущение уюта. Длинный подоконник плавно заканчивался угловым столом со стоящим на нем ноутбуком, напротив громоздился стул на колесиках. Большущий, этакое дизайнерское страшилище, но на удивление удобный, с высокой спинкой. Его рабочая зона, толком не обжитая. Вся его квартира была толком не обжита. Их общая квартира. Их общее убежище, одно на двоих... Когда Баки ушел спать, Стив, оставшийся в кухне, позволил себе долгий тяжелый вздох. Он сжал пальцы в замок, прижал его к губам, затем ко лбу, и если бы Зимний Солдат вздумал вернуться за молоком или чаем, то поразился бы перемене, произошедшей со Стивом Роджерсом за столь короткое время. Или не поразился бы, кто его знает... Это было больно. Пегги перестала его узнавать в апреле, в глазах Баки не было узнавания сейчас. Не было даже слабого проблеска. Стив чувствовал себя на шаткой грани между «еще» и «уже», и грань эта резала его по живому. Но хуже того, ему было одиноко. Знал бы хоть кто-нибудь, как пусто и одиноко ему было, особенно теперь, когда прошлое восставало из небытия. То самое, которое для всех остальных было давно, а для него еще три года назад – вчера. Ник Фьюри считал, что стоит дать ему цель, и он найдет свое место. Он ошибся в одном. Капитан Америка нашел свое место. А место Стива Роджерса осталось там, позади, и слишком многое для малыша из Бруклина разом превратилось из «никогда прежде» в «никогда больше». Эти чувства рвали его, как два разнонаправленных вектора: «вперед» Капитана Америка и «назад» - его собственное, человеческое. У Капитана здесь были задания, дом, друзья, боевые товарищи и цель жизни. У Стива Роджерса не было ничего, кроме старых пластинок и полудюжины набросков в рамках под стеклом на стенах. Стива Роджерса в этом времени не существовало. А потом появился Баки. Его Баки. Его, Стива Роджерса. Не помнящий прошлого, опасный и агрессивный, но он был, второй оставшийся в живых... тилацин. Свой. Большая, постыдная его любовь, самый страшный скелет в шкафу Капитана Америка. Любовь, с которой он всю жизнь боролся, но так и не преуспел. Тони сказал, что не доверяет людям без демонов. У Стива их и не было. До поры. Зато с появлением Баки все его демоны подняли головы, заполонили мозг и грудную клетку постыдными и неуместными желаниями... Интересно, «Капитан Америка – гей» звучит достаточно демонически? Это было тяжело. Намного тяжелее, чем раньше. Конечно, он был влюблен в Пегги Картер, хотя довольно быстро начал именовать ее «любимой девушкой Капитана». Это Капитан Америка был влюблен в нее, тепло и взаимно. И хотя она проявляла в нем участие и до инъекции сыворотки, увлечена она была Капитаном. Стив Роджерс, как и для многих до Пегги, не имел в ее глазах половой принадлежности. Однако для Стива она тоже была дорога – он ухватился за увлеченность ею как утопающий. Мысль о ней казалась спасительной и пришла естественно, сама собой. Пегги была сильной, совсем непохожей на всех виденных Стивом женщин, ибо, не считая красной помады и каблуков, она совсем не была женственной, жеманной или кокетливой. По характеру Маргарет Картер была мужчиной, по образу мышления – солдатом, по темпераменту – нитроглицерином, и эта совершенная недоступность магнитом тянула добиваться ее. Стать достойным ее похвалы и уважения казалось Стиву много важнее, чем стать достойным ее расположения на любовном фронте. Это стало вопросом чести, и в этом он победил. К тому же, у Стива Роджерса не было любовного фронта. Не потому, что там ему не везло. Там был изъян. Там гнездилось его постыдное уродство, пускало корни, разрасталось, и Стив изолировал весь этот сектор самосознания, поместив его в карантин за колючей проволокой. Там шли ожесточенные бои, борьба с горячечной, грязной любовью к лучшему другу. Он не знал, была ли такая оценка его собственной или привнесенной самим Баки, но Стив чувствовал себя проклятым. Потому что стыдливо любил даже эту любовь внутри себя. И сейчас словно бережно стряхивал с нее пыль и прижимал к груди, потому что во всем Нью-Йорке, во всех Соединенных Штатах, на всей планете внезапно не осталось ничего дороже человека, спящего сейчас в его гостиной. Мир сузился до него, терял очертания, словно двадцать первый век был сложной галлюцинацией, и только Баки оставался реальным, как если бы Стив уже сошел с ума... Он обнаружил себя на пороге гостиной совершенно сбитым с толку. Стив не помнил, как встал и прошел сюда. Диван у него был угловой и длинный, Баки мог поместиться на нем в полный рост, и еще бы осталось место. Диванные подушки снимались, давая больше пространства, Стиву нравились такие универсальные вещи, но Баки спал просто, спиной к спинке, чуть подогнув колени и зажав обе руки между бедрами, словно боялся давать им волю. В его расслабленной позе все равно чудилось остаточное напряжение, но Баки дышал легко и ровно, губы его во сне были чуть приоткрыты. Стив знал, что тот спит крепко. Еще на войне они выработали умение просыпаться и засыпать по щелчку, в любом положении, в любых погодных условиях, при любом уровне шума. Баки. Дышит. Стив подумал было укрыть его чем-нибудь, но вовремя сообразил, что уже утро, и скоро здесь станет душно. Включать кондиционер тоже не стал. Поостерегся. Стоял, смотрел. Любовался, как идиот. Сейчас, когда черты его лица разгладились, из-под личины Зимнего Солдата отчетливо проглядывал Баки, и Стива омыло волной любви, теплой и мощной, как прилив. Как тогда, в самом начале, когда Баки вышел к нему из кухни. Вчера. А казалось, столько времени прошло... Снова проснулся зуд в ладонях сделать угольный набросок его лица. В прошлом Баки пугал его персональной выставкой всякий раз, когда Стив брался его рисовать, хотя у него никогда не было настоящих масляных красок, чтобы заняться этим всерьез. Они были дорогие, у них не было денег... Это был Стив Роджерс. Это он поднимался из небытия, расправлял хрупкие плечи. Стив Роджерс, который умер в сорок пятом во льдах. Стив Роджерс, который не просыпался в этом времени до прошлого года, потому что никому здесь не был нужен. Это была его память. Малыша из Бруклина. Баки в его рассудке был неразрывно связан с рисованием, с потрескиванием иглы патефона на пластинке, с яркими звуками джаза и пронзительно-мягким – губной гармоники, которую Стив еще ни разу не слышал в этом веке. С черно-белым кино в громадном зале кинотеатра, с тонким запахом карболовой кислоты и губной помады матери, и резким – камфоры и мятного масла от мази, которой Сара натирала его грудь, когда он болел, с привкусом сиропа от кашля, лакрицы, мятной карамельной трости, касторки и рыбьего жира... Стив смотрел на то, как мерно ходит грудная клетка под футболкой, на красную звезду на металлическом плече. Поймал себя на том, что рассматривает Баки настолько пристально впервые с тех пор, как Зимний Солдат, прижимая его к корпусу хэликэрриера, наносил удар за ударом... и почувствовал, что задыхается от горькой нежности, подкатившей к горлу. Я трижды проклят, но я люблю его, Господи, и пусть только кто-нибудь попробует еще раз отнять его у меня. Это была страшная мысль – мысль Стива Роджерса, всех масштабов которой ему еще трудно было представить. Он только отчетливо понял, что Сэм зря переживал насчет Бруклинского моста. Стив не питал иллюзий, что Баки вернется прежним. Он понял еще на войне, что прежними они не вернутся уже никогда. Улыбающийся Баки, хвастающийся новым пальто от Честерфилда; Баки, дуреющий от черного джаза и томных женщин в длинных перчатках, исполняющих грустные блюзы; Баки, взахлеб читающий вестерны и по уши влюбленный в романтику Дикого Запада; Баки с его гангстерской мечтой, пробующий тайком жевать отцовский табак и наигрывающий на губной гармонике «Битву за Новый Орлеан»... Этот Баки умер в плену на столе с кожаными ремнями. После такого не возвращаются прежними. Стиву и тогда оставалось только принять того Баки Барнса, каким он стал. Сильно растерявшего лоск и наивность, более молчаливого, осмотрительного и серьезного, с поселившейся в глазах хладнокровной отчужденностью снайпера. С кошмарами и беззвучными слезами, которые он скрывал, стыдясь и прячась. С новой, несвойственной ему прежде замкнутостью и сосредоточенной яростью к врагам. Стив принял все это целиком, сразу и безусловно. И полюбил его – такого. Друга, напарника. Брата. Баки тоже помнил его другим. Стив постоял еще минуту или две, вслушиваясь в ровный звук его дыхания, а затем беззвучно скользнул обратно в кухню, где тяжело опустился на стул. Почему-то очень хотелось заплакать. Горечь накапливалась в груди, но слез не было. Глаза оставались сухими и горячими. Это даже немного пугало. Стив чувствовал, как в нем зреет упрямая непокорность, мысли о том, что разве он, защитник Земли, не имеет права на чуточку эгоизма? Мороженое... купить Баки мороженое... Они покупали мороженое по три цента в аптеке на углу... Накатило знакомое оцепенение. Предчувствие прошлого. Мозг опять стало обволакивать пеленой, но на сей раз Стив не спешил противиться этому. Он впустил прошлое, и оно растеклось по телу до кончиков пальцев, словно все время, проведенное в этом веке, он удерживал его в темном и тесном чулане внутри себя. Все то, что, как ему казалось, осталось там, в прежней жизни. Теперь прошлое сочилось из щелей, из пыльных углов, застилало взор... Прошлое вернулось, настигло, прошлое спит на его диване. Стив тонул. Тишина висела студнем, и звуки с улицы долетали как сквозь плотный слой ваты. Свет мерк, будто в глаза плеснули туманом. Не было времени, не осталось мыслей, он погружался в гипнотическую полудрему, цепенея от ощущений. Баки своим появлением толкнул кость домино, и полустертые воспоминания посыпались в нем лавиной, одно за другим. Стены расплылись, отступили, и в зыбкой дымке он уже видел маленькую, кишащую тараканами кухню со свечой на столе, с початым мешком угля у старенькой печки... Терпкий запах выглаженного белья. Тиканье ходиков на стене. На плите – прямоугольный стальной бокс со скругленными краями, плотной крышкой и ручками-петлями, в котором Сара кипятит шприцы. За деньги или еду она делает уколы всем знакомым, включая детей Барнсов. Осень, сезон. Уголь подорожал, все боятся воспаления легких, дизентерии и скарлатины. Сегодня вечером она пойдет в гости к миссис Барнс. Та шьет и перешивает одежду на заказ, занимается украшением шляпок. Они близкие подруги и будут сидеть допоздна. Мистер Барнс на общественных работах, он вернется нескоро, а Баки обещал заскочить, принести новый вестерн. Голос мамы, ее светлые локоны, туго накрахмаленный белый халат, руки с коротко остриженными ногтями... Он почти всегда называл ее «Сара». Она на это улыбалась и говорила, что он весь в отца... Иногда ему хотелось написать об этом. Просто описать их жизнь, выстраивая детали в хронологическом порядке и переживая все это заново. Может быть, потом дать прочесть это Зимнему Солдату. Или оставить себе, как личный дневник. Идею подбросил Уилсон, и Стив уже долгое время обдумывал ее. Написать хотелось еще и по другой причине. Только так он мог рассказать о том, чего ему стоило удержать себя в руках весной сорок третьего, когда Баки уходил на войну. Как ему хотелось тогда броситься на шею Баки, стиснуть, зацеловать на всю жизнь вперед... Но он не мог. - Это же мерзко, Стив... Да, все верно. Это мерзко. Гадко. Уродливо. Отвратительно. Баки так считал, и поэтому так считал и Стив, словно заразившись этими мыслями. Это были привнесенные мысли, но от этого было не легче. Никто об этом не знал. Никто не должен был знать. ...Полдень, Кони-Айленд, душно как в сауне, много народа. Баки девятнадцать, он тащит его к самой длинной очереди во всем парке, шутливо, но крепко приобняв за плечи, а над головой все ближе возвышаются стальные громадины «Циклона», по которым быстро проносятся сгустки радостных разноголосых криков... - Нет, Баки, ты спятил! Только не сюда! - Смелее, Стив, мы же бруклиниты! Мы ничего не боимся!.. Вот только это неправда. Стив боялся. Очень боялся. Но боялся он вовсе не «Циклона», а того порока, узнав о котором, Баки брезгливо отдернул бы руку с его плеча. Стив боялся этого уже тогда. Боялся до сих пор. Доведись ему рассказать об этом тому же Уилсону, тот бы только удивленно усмехнулся и покачал головой. Мол, ну кто бы мог подумать... Сейчас с этим не было проблем. Почти любые грехи находили сочувствие, понимание, даже одобрение. Двадцать первый век поощрял согласие человека с самим собой. Первая половина двадцатого века была к человеку менее снисходительной. Во главу угла ставился Человек – кладезь достоинств и добродетелей, и этот Человек ковался в огне борьбы, в победе над самим собой. Быть законопослушным гражданином, патриотом, быть ответственным и справедливым... Стив отлично знал, каким ему следует быть, чтобы уравновесить свое уродство. Если бы он был чуть более верующим католиком, как Сара, возможно, он бы ударился в истовую веру с ее фанатизмом и аскезой. Но он был гражданином, и его качнуло в другую сторону. В свои пятнадцать лет Стив Роджерс имел два фундаментальных убеждения: что он влюблен в своего лучшего друга и что единственное, чего следует бояться – это страха.[4] Мучаясь скарлатиной, он слушал и впитывал доносившийся из радиоприемника сквозь эфирный шум уверенный баритон человека, которым восхищался еще с тех пор, как тот был губернатором Нью-Йорка. Слова этого великого человека имели силу. Они имели огромную силу, а Стив истово верил в силу слов. Он часто спорил с Баки, который уже тогда был циником по отношению к политике. Иногда он покупал Стиву «Нью-Йорк Таймс», хотя сам его не читал, только лениво интересовался, что там пишут эти умники. Стив рассказывал ему. Так, в конце тридцатых именно от Стива он узнал о гибели «Гинденбурга» на базе в Нью-Джерси. Стив отчетливо помнил черно-белое фото охваченного огнем цеппелина на первой полосе – громадное облако пламени, пожирающее жесткий вытянутый каркас. Стива часто возмущало, что Баки совсем не интересуется новостями, но жар, с которым Стив говорил, жар, с которым он верил, передался даже Барнсу. Впрочем, слушал он все-таки чаще со снисходительной улыбкой, мол, ты зануда, мелкий, но я тебя все равно люблю... Да, Баки любил его. До двадцать девятого декабря тридцать третьего года это было естественно и совсем не страшно. Тот вечер выдался промозглым, моросил мелкий дождь. Стиву было пятнадцать, Баки уже шестнадцать, он переминался с ноги на ногу у входа в кинотеатр. Джеймс всегда суетился, словно это был настоящий выход в свет. На нем было пальто, а под ним, Стив знал, его лучший костюм – темно-серый, в тонкую светлую полоску. Баки держал федору в руке тремя пальцами, и волосы его блестели бриолином в свете уличных фонарей. У Стива промокли ноги в давно прохудившихся башмаках, но он спешил и шел прямо по лужам, боясь опоздать. Потом ему это еще аукнется к февралю, но даже если бы он знал об этом, все равно бы торопился. Баки был важнее промоченных ног. Стив ощутил уже привычный прилив радости, когда увидел его у дверей. Это было их любимое развлечение. Когда были деньги, они ходили в кино почти каждую неделю. В этот вечер показывали премьеру «Серенады трех сердец», и народу набилось много. Стив удивился, зачем это Баки позвал его на фильм для парочек, о чем и заявил, когда они занимали места, на что Баки мрачно и долго смотрел на него, словно раздумывая, обижаться или нет. А затем напомнил, что одну из главных ролей исполняет Фредрик Марч, и Стиву все стало ясно. Доктор Джекилл, он же Мистер Хайд, был кумиром Баки, и тот совершенно справедливо полагал, что фильм с Марчем плохим быть не может. Действительно, дурацкий был вопрос. - Макс, ты любил когда-нибудь? – вдохновенно спрашивала с экрана героиня блистательной Мириам Хопкинс. – Ты когда-нибудь ощущал жар по всему телу? Он охватывает тебя от головы до самых кончиков пальцев ног. А в ушах будто звон раздается... Она не нравилась Стиву. Совсем. Эта Гильда сравнивала мужчин со шляпками, которые ей идут, и крутила с двумя лучшими друзьями, сталкивая их друг с другом на почве любви и ревности. Стив был малодушно рад, когда она, не сумев сделать выбор, бросила их обоих, оставив на прощание только пару записок. Он считал, что им же лучше, потому что дружба всегда важнее какой-то вертихвостки, пусть и в исполнении самой Мириам Хопкинс... А потом это случилось. Его внимание поглотили двое покинутых друзей, Том и Джордж, драматург и художник. Они пили, разговаривали нарочито громко, придумывали тосты и пытались взять себя в руки, чтобы не драться и не расстраиваться из-за женщины, разбившей обоим сердце. И в какой-то момент Стиву показалось, что эти подвыпившие джентльмены, два неразлучных друга, с которыми она поступила так жестоко... что они... могут найти утешение... друг в друге. Что их сбивчивые, суетные фразы, призванные как-то заполнить общую на двоих пустоту, скоро закончатся, и наступившее неловкое молчание наряду с количеством выпитого может... Стив еще ни разу не видел этого на экране. Но вдруг захотел увидеть. До озноба. В нем вдруг все возбужденно заколотилось от одной только мысли, что эти двое, объединенные общей горечью, могут... обняться, крепко, по-мужски... или даже... поцеловаться. В губы. Пылко и внезапно для обоих, смежая веки, а потом погаснет экран, чтобы скрыть происходящее дальше... и Стива залихорадило. ...Когда он подумал о сидящем рядом Барнсе, то физически ощутил, как сдвинулись сувальды в его мозгу, и с тихим сухим щелчком ключ провернулся. Тот самый ключ, открывающий дверь в маленькую запертую каморку Синей Бороды. С этим звуком сломалась его прежняя жизнь. Это была та самая мысль. Самая первая. От нее кровь запульсировала во всем теле, в губах и пальцах, и Стиву никак не удавалось понять, восторг это или ужас. Потому что одна только мысль о том, как Баки Барнс целует его в губы, заставляла голову кружиться. Стиву было дурно. Ему было пятнадцать, и он думал о губах лучшего друга. Лихорадочная дрожь омыла изнутри, стянула живот, поселив в нем густую сосущую пустоту, от которой жар прилил к щекам. Он сидел, цепенея, растерянный и напуганный мощью охватившего его волнения. Тем, насколько сильно ему захотелось того, о чем он подумал. Стив облизывал губы, не замечая, что делает это, и с силой сжимал коленями руки. Громко стучало сердце, отдаваясь частым пульсом в животе и паху, и стало вдруг так стыдно, что он сжался, закусив губу и желая как можно быстрее выйти из душного кинотеатра... Но он досидел до конца. Дрожа и потея, дыша прерывисто, с кружащейся головой. Ему совсем не нравилась самовлюбленная Гильда, не нравилось, как она вертела мужчинами, не нравилось, что они выбрали ее, несмотря на то, что она разрушила их дружбу. Но острее всего было разочарование. Потому что эти двое подходили друг другу, и им совсем не нужна была... женщина. Баки совсем не понял его состояния. Он шел рядом, пританцовывая и улыбаясь, в легкой эйфории, как и всегда после кино. Баки был доволен, ему было хорошо, и для него этот вечер вовсе не был необычным. Стив плелся следом, еле переставляя ноги, молча, дрожа, но почти не чувствуя холода, как и того, что ноги его в прохудившихся башмаках снова промокли. Он чувствовал себя больным, губы саднило, и невозможность утолить эту сосущую внутри пустоту вгоняла в отчаянье. Его немного отпустило на воздухе, но в голове был туман, и еще почему-то совсем не хотелось говорить, словно он забыл все звуки человеческой речи. Но страшнее было поднять на Баки глаза. Страшнее было представить, что Баки сразу все поймет по его лицу, поймет, какие грязные у него мысли... Страшнее было увидеть губы Баки, сложенные в улыбку, и ощутить новый приступ. Словно они были какой-нибудь парочкой, и Баки водил его на фильм для парочек, хотя знал, что Стиву не нравятся фильмы про любовь, и он находит их ужасно скучными... Но сегодня было все по-другому, сердце впервые колотилось от мыслей, что они только что сидели в кино совсем рядом, почти касаясь коленями, и все это было слишком похоже на... Свидание. А теперь они идут домой, и Баки веселый, и губы у него яркие и кажутся мягкими. И если бы Стив был девушкой, Баки бы не удержался, точно не удержался бы и вот в этой темной подворотне... или вот тут, за поворотом к банку... Стив шел все медленнее, и ужас сжимал ему горло, но еще сильнее сводило живот и зубы от того, как он хотел повиснуть сейчас на Баки. Желание стучало в висках и было до того сильным, что зудели ладони. Хотелось обнять его, исступленно и крепко, стиснуть, притянуть вплотную. И поцеловать хотелось тоже. В губы. Очень хотелось, до боли, до головокружения и предательской дрожи в коленках. Как если бы он действительно... самую малость... Был влюблен. Именно тогда он понял, что пропал. Он весь сотрясался, не в силах поверить, что хочет такого, и волнение так сильно дрожало в животе, что казалось, его вот-вот вывернет наизнанку. Было не по себе. Кровь шумела в ушах. Как из полусна его выдернул Баки, схватив за плечо и развернув к себе лицом, и, пережив сладостный миг предчувствия, Стив с удивлением обнаружил, что Баки встревожен. Кажется, Джеймс говорил ему что-то, он не услышал. И Стив порадовался тому, что сейчас он уже не горит, а даже наоборот, сильно бледен от страха. - Я в порядке, Бак, - словно издалека донесся до него собственный голос, тихий и деревянный. Чужой. Он даже сумел улыбнуться дрожащими губами, опуская глаза и боясь встречаться с Баки взглядом. И добавил, желая привязать свое постыдное состояние хоть к чему-то. – Мне не понравилось, как она обошлась с ними, вот и все. - Хэй. Не бери в голову, а? Слушай, - Баки сжал его плечо и чуть встряхнул, заставляя поднять голову. – Смотри сюда. Я тебя никогда ни на какую девчонку не променяю. Ты понял? Стив слабо усмехнулся. - Вряд ли у нас будет так, как там. У тебя с девчонками лучше получается. - Да брось. У тебя тоже будут девчонки, вот увидишь. Но мы же не джентльменское соглашение заключили, как они, а дали клятву. Это совсем другое. Поэтому с нами такого не будет. Ну, не унывай, ладно? Не по возрасту серьезный и чаще хмурый, чем радостный, Стив покорно кивнул, чувствуя только тяжелую и теплую руку Баки, дружески обнявшую за плечи. ...Клятва на крови. Они порезали ладони и скрепили клятву рукопожатием за четыре года до «Серенады трех сердец», почти сразу после инцидента в доках. Это предложил Баки. Стив решил, что тот чувствует вину и хочет загладить ее. Баки почему-то было важно его удержать, словно он всерьез боялся потерять его дружбу из-за того, что случилось в ту ночь. И Стив согласился. Не мог не согласиться. Это был ритуал, который сделал их братьями, настоящими братьями, на всю жизнь. Прежде от этой мысли все в нем теплело, и Стив часто смаковал ее, когда было особенно тяжело. Он любил своего друга Баки и очень дорожил им, это было горячее и глубокое чувство. Стив и прежде не сомневался в том, что искренне любит его. Но никогда еще его любовь не приобретала столь отвратительной формы. Он отчаянно надеялся, что это пройдет, и вместе с тем боялся потерять это чувство. И считал потом, что именно поэтому оно не прошло. Поэтому со временем стало хуже. Именно тогда он впервые пришел. Страх. Такой, равного которому Стив ни разу не испытывал в жизни, ни до, ни после. Тот самый, о котором говорил Рузвельт. Тот, которого стоит бояться. Страх был самостоятельной стихией. Он был безжалостный, как фобия, как боязнь темноты и замкнутых помещений. Такие фобии всегда казались Стиву надуманными, особенно те, что касались мышей или круглых дверных ручек. Но ужас быть разоблаченным был стократ сильнее всех прочих. Он вгонял в удушливый паралич, сжимал нутро в ледяных кулаках и начинал выкручивать его, отчего все тело покрывалось гусиной кожей и холодным потом. «Если я выдам себя, то все будет кончено». К нему примешивались страхи поменьше: о Саре и ее католическом догматизме, строгом к таким отклонениям, о бруклинской шпане, которая легко может убить его за это, и тогда у Сары никого больше не останется. О том, что он теперь попадет за это в Ад. Все они сливались в один поток хронического волнения, и с каждым годом поток рос и ширился, наливался соками, наравне с этой горячечной мерзкой любовью, которая не уходила и зрела внутри у Стива как раковая опухоль или гнилой забродивший фрукт. Стив грезил о Баки. Мокро и стыдно, пережидая сильные приступы томления первой любви, разыгрывая в уме самые немыслимые сценарии, которые могли бы свести их вместе. И еще рисовал. По памяти, гладил карандашным грифелем глаза и губы, расчесывал волосы, оправлял воротничок рубашки. Это было почти интимно. Он очень рано научился об этом молчать, опасливо следя за каждым словом и действием. «Если выдам себя, я потеряю его». А потерять Баки было в триста, в пятьсот раз хуже, чем не быть с Баки. Поэтому даже после смерти Сары, тяжелой и скоропостижной, он не был искренним до конца, хотя врать было тяжело. Баки не должен был знать, что «я могу справиться сам» означало «я не могу оставаться с тобой наедине». А Баки был ласков, любил к нему прикасаться, шутливо тискать, гладить по волосам. В тот период особенно часто. Потому что Стив младше. Потому что слабенький. Потому что у Стива никого больше не осталось. И он не должен был заметить, как Стив заливается багрянцем, дрожит и еле сдерживается, чтобы по-щенячьи не потянуться навстречу его рукам. Боль в груди тоже накатывала приступами, до тошноты и бессонницы. Охваченный любовной лихорадкой, он маялся желанием сделать хоть что-нибудь, даже глупость, чтобы утолить эту невыносимость... И терпел. Скручиваясь в бараний рог, терпел и боролся. Иначе было нельзя. «Если выдам себя...». Стив знал, что таких, как он, в Нью-Йорке много, и в тридцатые это уже не было чем-то удивительным. После широкого распространения нашумевших трудов Зигмунда Фрейда и их чарующего влияния на умы, многие вещи стали восприниматься американской общественностью более снисходительно. В самых широких кругах мозгоправов, что «академиков», что экспериментаторов Американской психологической ассоциации, царил культ психоанализа, а у этих людей были весьма громкие голоса. Научные статьи публиковались каждый месяц, и в них, в частности, оспаривались многие отклонения, ранее считавшиеся уродствами, благодаря чему отношение к «гомикам» в США стало даже лучше, чем к чернокожим. Конечно, нравы менялись не везде, и консервативный Бруклин для таких, как он, все еще был опасен, но если бы Стив вдруг решил уступить себе... По ту сторону Бруклинского моста призывно сиял Манхэттен, славившийся более свободными нравами. Но Стив яростно отрицал, что ему нужен и привлекателен кто-либо, кроме Баки. Он упрямо не представлял никого на месте Баки, и мысли о ком-то другом отдавались в нем болью, похожей на кощунство. Этими мыслями он словно бы трогал оголенный нерв, иногда проверяя, не прошло ли. Он не был согласен с Фрейдом. Стиву казалось, что этот многословный ученый пытается оправдать пороки, псевдонаучно рассуждая о том, о чем Стив, будучи христианином, знал давно – человеческая плоть слаба, ее легко ввести во грех. Психолог утверждал, что все это естественно и нормально и что нужно потакать своим демонам, чтобы быть здоровым психически, потому что демоны естественны для человека. Стив не верил в это. Его словно пытались избавить от ответственности, дать оправдание, но Стив не мог принять его, как Баки не принимал бесплатный суп. Демоны на то и демоны, чтобы с ними бороться, а борьба, даже безнадежная, возвышает душу. Все его существо восставало, противилось насилию над собой, но он упорно, сжимая зубы и стискивая кулаки, боролся с этим всеми силами, не давая себе свободы... «Если он узнает, это будет конец». Жалеть себя и потакать себе научились гораздо позже. Баки был ему другом. Лучшим другом, старшим братом. Это было важнее его пылких неправильных чувств. За это стоило бороться, пусть даже с самим собой. А Стив, которым уже правил страх, посчитал, что эта зараза может не ограничиться Баки. Если допустить мысль о том, что он в самом деле такой... Баки будет только первой ласточкой. Первой любовью. И если он уступит ей... будут другие. Поэтому выбрал борьбу. Изматывающую и многолетнюю. Он выращивал свои достоинства против своих недостатков, чтобы те стояли стеной от того, что на самом деле живет у него за глазами. У Стива никогда не было отношений с мужчинами, он даже помыслить не мог о том, чтобы осуществить это, но... ...Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем... Он смотрел так на Баки. И думал об этом часто, еще до войны. Он бесчисленное множество раз клялся взять себя в руки. Исправиться, задавить это усилием воли, перестать даже думать об этом. Так, наверное, безнадежный пьяница клянется близким, что завяжет с выпивкой. Стив не был пьяницей, но был уродом. И единственным, что ему оставалось – это стараться быть лучше во всем остальном. Его обостренное чувство нравственности и морали стало щитом от социума еще задолго до Капитана Америка. Посвятить свою жизнь служению людям. Так благотворитель жертвует состояние, стараясь искупить тяжелый грех. Сэм назвал бы это гиперкомпенсацией, но в тридцатые годы широкие массы еще не знали таких слов. Стиву везло, что никому из друзей и врагов пока не пришло в голову, что правильность таких людей, каким они считали Капитана Америка – лишь побочный эффект глубокой неправильности в чем-то другом. Просто иногда демонам требуется клетка из добродетелей. Маленькая каморка в замке Синей Бороды. И сила воли, чтобы держать своих демонов в узде. Он их держал много лет и считал, что справляется хорошо... Но теперь Баки спал на его диване. Баки двадцать первого века, уже пустившего в душу Стива свои щупальца вседозволенности. Здесь было возможно все. Возможно. Всё. И Стива начинало трясти от обострившихся чувств, от их интенсивности, которую он успел забыть, от близости Баки, которого все время хотелось касаться руками... Я люблю его, и не дай Бог кому-нибудь снова отнять его у меня... Сейчас, в этом времени, с этим новым Баки... Стив не знал, как себя обезвредить. И страх, за который он столько лет держался как за спасительный трос, уже почти не помогал, как антибиотик, потерявший воздействие на инфекцию. Страх, столько лет выручавший с Баки, подводил с Зимним Солдатом. Мышление у Солдата было простое и конкретное, не загруженное предрассудками и морально-этическими установками тридцатых. И то, что для Баки было уродством – Стив проверял – для Зимнего Солдата, возможно, не было чем-то... отвратительным. Не то, чтобы Стиву всерьез хотелось это проверить... Было просто любопытно, как отреагировал бы Зимний Солдат, если бы Стив рискнул поцеловать его. Мысли наводняли голову, сладкие и горячие, и вместе с ними просыпался полузабытый утробный голод... Но выбора не было. Не впервой. Если уж взялся бороться, надо идти до конца. И не дай Бог кому-нибудь... не дай Бог...