Шекспиру и не снилось

И у плохого, и у хорошего есть одна общая черта — и то и другое рано или поздно заканчивается. Артур может и был (не)много моральным садистом, но вся эта любовная катавасия истрепала нервы не только Бонфуа. Как говорится, в каждой шутке только доля шутки… все остальное приходится на суровую правду жизни. А печальная правда была в том, что Артуру Франциск нравился. Он был самовлюбленным, горделивым, с вечно надменной мордой, в дурацких костюмах от кутюр и сладкими улыбками. И все равно нравился. Была в нем и раздражающе-трогательная сторона, та, что заботливо поила Артура бульончиком, когда он лежал дома с температурой адского котла, та, что всегда проверяла, благополучно ли он добрался до дома поздним вечером, хотя, видит бог, не повезло бы тем гопникам, что решили обидеть интеллигентного английского мальчика. Не то чтобы Артур нуждался в заботе… но она была приятна, пусть даже Керкленд никогда не скажет этого вслух. Англичанин мог сколько угодно прикрываться бытовым цинизмом и отпускать едкие ремарки, но в душе он так и остался романтиком, знающим наизусть сонеты Шекспира и верящим, что однажды найдется человек, который наполнит эти красивые строки особым смыслом. И вот, человек нашелся, а их романтическая история все больше напоминала фарс. Хотя все же Артур предпочел бы быть героем «Сна в летнюю ночь», чем «Отелло» или упаси боже «Ромео и Джульетты». К черту все! *** Стилизованная под красное дерево дверь бесшумно открылась, являя взору хозяина квартиры. Франциск выглядел непривычно помято, с щетиной, больше заросшей, нежели элегантной, со встрепанными волосами и… в футболке с логотипом Флеша. На этой детали Керкленд немного подвис. — Эм, Артур? — растеряно спросил Бонфуа и тут же покраснел, видимо внезапно осознав, в каком непрезентабельном виде предстал перед объектом обожания. — Я это… хм, не ожидал тебя увидеть. Повисшее молчание с каждой секундой становилось все более неловким. Франциск мялся, чувствуя себя неуютно без привычных доспехов в виде ослепительной улыбки и модного костюма, Артур смотрел на него, наконец видя дорогого сердцу человека, а не картинку из глянцевого журнала. Хотелось растянуть этот момент еще немного, запомнить его таким… домашним, что ли. Может, если бы француз изначально не строил из себя павлина, Артур бы согласился пойти с ним на нормальное свидание, без всяких этих ваших розовых соплей, кексов и ванильного парфюма. Хотя когда у них вообще хоть что-то было как у людей? И, разумеется, Бонфуа уже успел себя накрутить и попытался ретироваться (читай — спастись бегством), но попытка не увенчалась успехом, так как Артур из мира грез вернулся на грешную землю немного раньше француза и, ловко сцапав его за ворот футболки, притянул к себе. Поцелуй был совсем не похож на тот, которым Керкленд наградил его после «самого сладкого в мире свидания». И слава богу, подумал Франциск. Потому что Артур снова был Артуром, ершистым и колючим, страстным и совершенно несдержанным. Человек-ураган. А затишье перед бурей уж слишком затянулось. — Ненавижу тебя, — выдохнул Артур прямо в губы мужчины, рвано дыша и сверкая глазами. Там, в изумрудной глубине снова плясали эти артуровские черти: посмотришь и провалишься в бездну. Франциск уткнулся носом в золотистую макушку и, едва касаясь губами виска, прошептал: — Я тоже, Арти, я тоже. Франциск, осторожно сжав пальцами подбородок Артура, заставил его посмотреть в свои глаза. — И давно?.. — С самого начала. — Хах! Мы с тобой парочка идиотов. Вот уж точно, два сапога пара. — Эй, говори за себя, лягушатник! — Артур несильно пихнул его в бок, отчего Франциск картинно охнул и согнулся пополам, имитируя смертельно раненого на ристалище рыцаря. — Как ты жесток, любовь моя. — Придурок, — буркнул под нос англичанин, но уголки губ дрогнули в намеке на улыбку. Господи, за что он любит этого модника? Не за эти ли их перебранки, от которых каждый получает несомненное удовольствие? Разумеется, именно в этот момент жизнь решила напомнить, что она не романтическое кинцо для девочек четырнадцати лет. Тут же хлопнула чья-то дверь, и на лестничной клетке нарисовалась пропитая рожа соседа, и недовольный хриплый голос рявкнул: — Да угомонитесь уже, пидорасы! Весь подъезд на уши подняли! — Тц, Арти, пойдем домой, — шепнул Бонфуа, пытаясь затащить Керкленда в квартиру. Любопытные взгляды соседей нервировали. Но Артур не был бы Артуром, если бы не оставил последнее слово за собой. — Ага, щас, — хмыкнул Керкленд и демонстративно показал заспанной соседской морде средний палец, после чего, поцеловав ошеломленного Франциска, с видом аристократа, который не пойми как очутился в злачном месте, гордо скрылся в квартире. Сосед моргнул и, буркнув «пидрилы ахреневшие», захлопнул дверь. Бонфуа остался один на лестничной площадке, пытаясь осознать, что сейчас, видимо, произошло самое неромантичное признание в его жизни. Зато, пожалуй, самое искреннее. *** Любовь, безусловно, бывает разная. Какая-то похожа на классический любовный роман, с томными вздохами, нежными взглядами и длинными письмами-стихами о любви. Кто-то знает друг друга много лет и внезапно осознает свои чувства, кому-то достаточно удара поварешкой, чтобы понять, что вот она, любовь пришла. Кто-то вырисовывает на пышной пенке латте сердечко шоколадным сиропом, пока любимый человек старательно бубнит под нос, стараясь выговорить «jeg elsker deg»*, а кто-то сидит на крыше, укутавшись в плед, и смотрит на звезды, пока в наушниках Тилль Линдеманн** поет что-то о Москве. Любовь у каждого своя, главное, что она настоящая. А любовные зелья и прочую магию лучше оставим на страницах Шекспира ;)