Давай попробуем не дышать

«Боже, ты такая красивая!» — шлёт ей перекрученным сигналом по сети. Наблюдает, как она прячет свой смартфон под стол во время обеда, и представляет, как в пальцах её нити воздуха путаются прежде, чем заполнить ему лёгкие до основания. Девочка вся на эмоциях — чуть что сразу краснеет, плачет, злится. С ней спать, держа руку на пульсе, спасать от нервных срывов. С ней всё равно, что пить сорокаградусный джин, забыв о последствиях. Только с ней, с другими лишь имитация счастья. Только об неё ломаться, болеть до душевной дрожи, до лихорадки, любить её больше самого яркого звездопада и падать с седьмого неба, и проклинать пустые числа циферблата. Всё она, она, она… Она бетонируется воспоминаниями в его голове. О поцелуях навзрыд всю продолжительность одной бесконечности. О том, как увлечённо исследовала рельефы вен на его руках пальцами и целовалась так пронзительно и горячо, впитывалась теплом в ладони и выучивалась ощупью: изгиб узкой талии, торчащие позвонки и лопатки… А Роса читает, стреляет глазами, вспарывает душу дрогнувшим уголком крававо-красных губ и взгляд отводит. «Давай закончим на этом» — отвечает. И становится не то что больно. Становится просто никак. От свернувшегося кома в солнечном сплетении, лилейности и ненависти к этой девочке ненормальной, запаха её духов, запаха заплаканных первых цветов, забравшегося глубоко-глубоко внутрь, в грудь, забившегося под кожу, под сколы острых рёбер, у него внутри всё мнется безбожно и холодеет. «Серьёзно?» Будто не она ещё вчера, поправ на нравственность, оголтело жалась к нему, хваталась пальцами за одежду и по-детски смеялась. Врезанная в его поле зрения светлячками своих бесконечных сигарет вкладывала ему в голову пару сотен слетевших с гитарного грифа нот, подушечками пальцев отбивала такт по его бедру, вплетала в путанные мысли свой чёртов образ. А ещё отлетала от него как ошпаренная, когда родители приходили. Обхватывала свои плечи и смотрела на него безумным взглядом, прислушиваясь к голосам в прихожей. Цепенела вся безвозвратно, только пальцы дрожали, лихорадочно поправляя одежду, и тянулись привычно для поколения зависимых к телефону. Выдыхала с облегчением и взрывалась идиотским смехом вместе с ним, стоило опять наедине остаться. Сбегала из комнаты холодными ночами и обжигала своими босыми ногами, забравшись к нему под одеяло. Такая «своя», такая милая, такая замёрзшая и отчаянно просящая у него тепла. «Кому я такая раздавленная нужна?» — спрашивала, а он только крепче к себе прижимал: «Мненужнамненужнамненужна». «Я больше не чувствую к тебе ничего. Прости!» Всего-то пара слов, а ты уже не знаешь, на какую стенку залезть, с ума сойти. «Господи, кто это с тобой сделал, что ты так со мной? Я же люблю тебя, я люблю тебя, люблю, слышишь?» Но она снова его не слышала. И «люблю» снегом у ног её осыпалось, вырвавшись из горла с таким трудом. И будто никогда не смотрел на неё беззастенчивую и не вёлся на каждое движение, касание, на все игры. Не читал «забери меня» с экрана сматфона и не встречал её в очередной раз в соседнем квартале озябшую и с мокрыми от слёз щеками. Долго молчал, долго смотрел на неё, запутавшуюся и уставшую, но всё равно руки к ней тянул, успокаивал, усаживал в машину и увозил домой, делая большой круг по дороге, чтобы протрезвела немного, выслушивая её пьяное: «За что ты такой заботливый? Невозможно…» Они же были, эти вспышки и взгляды неравнодушные, правда? Ведь однажды время остановилось, позволяя ему перед смертью разглядеть в глазах чужой случайной девчонки вдруг что-то своё. Ну скажи, что не показалось, молил, забыв все мысли другие и себя самого. (Он глаз таких красивых не видел никогда). Что-то родное… Ха! Всего навсего собственное отражение, а он, не разобравшись, в ту же секунду голову потерял. И всё мысли о ней, ни о чем другом думать не мог, не знал, как избавиться, не знал, куда деться, и выхода не было. Знал только, что никто и никогда больше не сможет так душу всколыхнуть и вывернуть. Был готов влюбиться в неё без памяти, вдыхать эту влюблённость свою вместо воздуха, быть для неё домом, стать для неё лучше, безупречнее, любить наконец жизнь эту «прекрасную», верить каждому её слову, добровольно вырвать сердце своё из груди, протянуть ей на раскрытой ладошке окровавленное и улыбнуться: «Я же до тебя никого и никогда вот так. Я уже даже и не вспомню, что было до тебя. Я так долго ждал тебя, девочка. Где же ты была?» Ничего себе, до какой жуткой неизвестной глубины может упасть совственный голос! Когда кто-то что-то спрашивает, отвечает будто и не он вовсе. Роса больше на него не смотрит, смазанным поцелуем в губы приветствует только что вошедшего в дом Джину. «Знакомься, пап…» Ну, а ты что? Веришь ещё в любовь? Какая глупая шутка. Она красивая, срисованная когда-то с портрета самой прелестной своей сестры старательным мастером-богом, яркой метой обозначена среди всех других лиц, осевшая на его сердце вечным льдом Северного Ледовитого океана. А он изломанный, замёрзший насмерть в попытках согреть её, раздавлен властью звёзд и Всевышних. Хочется написать, что дышать без неё не сможет, но: «Забей. Всё нормально. Может, даже к лучшему».