My dick is very big

– Как там Нап? – спрашивает Габи. Она вращает трубочку в своём стакане со смузи и старается смотреть на Илью максимально отрешенно, словно ей вовсе и не интересно как долго, когда и в каких позах он трахается с Соло. – Как-как, – бурчит Курякин. – Не сдох ещё, – затем задумчиво склоняет голову и прибавляет уже совсем еле слышно: – а жаль. Габи звонко смеётся, жестом подзывает официанта и просит пепельницу. Затем достаёт из пачки свою тонкую бабскую сигарету и щёлкает зажигалкой. – Ты слишком жесток, Илья. Нельзя так отзываться о своём парне. – Сколько раз тебе повторять, – злобно шипит Курякин. – Мы не... – Знаю-знаю, – театрально вздыхает Габи. – Вы не встречаетесь. Вы просто живёте в одной квартире, трахаетесь, ждёте друг друга с пар, вместе таскаетесь по барам и киношкам, но ни в коем случае не встречаетесь. Вы ж не пидоры какие-нибудь. – Ладно, давай сменим тему, окей? Что там у тебя ко мне за дело? Габи тушит окурок о край пепельницы и достаёт из сумочки помаду и зеркальце. – Понимаешь, скоро в универе вечеринка по случаю Рождества. И мне совершенно нечего надеть. Мы с девочками хотели пройтись по магазинам, но я в тот день не смогла, была на пересдаче у Смитта. Не составишь компанию? Шоппинг в одиночку - это так скучно. – Господи, ты совсем свихнулась? – фыркает Илья. – Ты, конечно, мне друг, но у меня куча более важных дел, чем бесцельная ходьба по магазинам. *** Рассматривая своё отражение в зеркале открытой примерочной, Илья честно не понимает как могло выйти, что он согласился на этот поход. Нет, дело не в каком-то шовинизме или сексизме. Ему вовсе не зазорно пройтись по магазинам с подругой, просто у Ильи действительно куча куда более неотложных дел. Пара незакрытых зачётов, приближающийся экзамен, Наполеон с растяжением лодыжки, валяющийся дома... – Ну как? – спрашивает Габи, открывая ширму своей кабинки. На ней красивое чёрное платье в крупный белый горох. – По-моему очень даже неплохо. Шлейф такой классный, декольте в меру открытое. Мне кажется, это лучший вариант из выбранных. На самом деле Илья готов сказать так даже если Габи выйдет сейчас в мусорном пакете, обернутом вокруг тела. Он действительно должен торопиться и не тратить время на всякую ерунду. Хотя, к его чести, платье Габи действительно очень идёт, так что если она (Курякин готов поверить в бога и начать молиться) всё же остановится на нём - это не будет нечестно с его стороны. – А тебе не кажется, что оно меня полнит? – Габи критически рассматривает своё отражение, поворачиваясь то одной, то другой стороной. Илья готов взвыть. Вот только не надо этих бабских штучек! Всё же так восхитительно складывалось. – Нет, оно сидит на тебе отлично. Осталось подобрать платье мне и можно смело идти. Курякин и сам не знает, что его дёрнуло ляпнуть это вслух. Знаете, есть такой сорт шуток, которые должны навсегда оставаться неозвученными или жди беды. Так вот, это был именно тот случай. Так шутить в толерантной Америке не стоит. Особенно с Габи. Илья понимает, что надежды на счастливый исход в этой ситуации просто нет, когда видит горящие глаза Габи. Она переодевается в свою одежду секунд за тридцать. Курякин думал, что такие скорости в отношении одежды для девушек вообще недоступны. – Знаешь, кроссдрессинг - это очень классная штука, – звенящим от восторга голосом выдаёт Габи, волоком таща за собой Илью. – Так, с твоими габаритами это будет сложно, но мы точно что-нибудь придумаем. – Габи, послушай, я... – пытается оправдаться Илья. – Ни слова больше! Ты можешь довериться настоящему профессионалу. Спустя двадцать минут Курякин скептически рассматривает себя в зеркале, пытаясь понять, как он до этого докатился. Понять не получается. Из отражения на него смотрит здоровенный светловолосый детина в коротком синем платьице с пушистой синей юбкой. Выглядит это откровенно говоря по-блядски. Ну, для какого-нибудь трансвестита. Если бы отец Курякина, честный уральский работяга-токарь сейчас это увидел, Илью бы собирали по частям. Пиздец. Просто какой-то пиздец. *** Пакет с платьем жжёт руку. Илье кажется, что абсолютно каждый прохожий, глядя на него, знает, что в этом пакете женское платье пятьдесят шестого размера. Лучше бы там был амфетамин какой-нибудь. Или пара дисков с детской порнографией. Но точно не эта дрянь. Габи любезно провожает Илью до самых дверей, прекрасно понимая, что если его оставить без присмотра, миленькое синее платьице найдёт себе новый дом в ближайшей помойке. Курякин нерешительно топчется у дверей. Возможно, если Габи сейчас уйдёт, у него будет шанс выбросить эту мерзость, а не заходить с ней в квартиру. – Даже не думай, Курякин, – злобно шипит Габи. – Лучше зайди сам и реши, что ты хочешь делать. А то я могу заорать сейчас Напу. И тогда ты точно не отвертишься. В дверном проёме показывается лохматая макушка Наполеона. – Чего это вы обо мне шушукаетесь? – Да так, – мягко улыбается Габи. – Тороплюсь, не хотела заходить. Просила Илью передать привет. Как нога, проходит? Соло неопределённо кивает на костыль, на который опирается, и пожимает плечами. – Пока ещё ничерта не ясно. И хрен знает, когда я вернусь к учёбе. – Ну... – многозначительно тянет Габи, – с Курякиным ты точно не отстанешь от программы. Конечно, если вы не будете тратить драгоценное время на всякие... фестивали. Габи запинается на этой фразе, поймав сердитый взгляд Ильи. Быстро и скомканно прощается, многозначительно помигав Курякину напоследок. – Какая-то она странная сегодня, не находишь? – говорит Соло, делая аккуратный шаг. Он тяжело опирается на костыль, и Илья, немного забывшись, бросается ему на помощь. – Эй, большевик, полегче! Я может и не спринтер в данный момент, но по прежнему ого-го, – фыркает Наполеон, шутливо отпихивая Илью от себя. При этом ладонь его проезжает по ширинке Курякина как будто бы невзначай. – Угомони свой... Это что?! Илья следит за направлением взгляда Наполеона и понимает, что ему пиздец. – Бля, – говорит он, привычно переходя на русский. Русские маты всегда становятся спасением в критической ситуации. А данное положение не просто из разряда "Хьюстон, у нас проблемы". Это скорее "вызывайте священника для отпевания, тут пиздец". – Илья? – вкрадчиво спрашивает Соло, вкладывая в интонацию всё своё недоумение относительно происходящего. – Ну... Понимаешь... Это не то о чем ты подумал... – Илья чувствует, как отчаянно пылают его щёки. Он запинается как пятнадцатилетний подросток, которого мать поймала за просмотром порнушки. – Это Габи... Попросила... – Знаешь, я видел Габи не больше десяти минут назад. Не похоже, что она настолько поправилась, – ехидничает Наполеон, внимательно рассматривая лежащее на полу синее платье. – Она беременна?! Курякин понимает, что любое его дальнейшее слово только сильнее усугубит ситуацию. Поэтому только шипит сквозь зубы множество русских ругательств. Соло ухмыляется, обнажая ровные белые зубы. Скорее даже скалится, как зверь, понимающий, что добыча никуда не денется. Слово "долбоеб" Наполеон знает очень хорошо. – Надень его, – вдруг говорит Соло совершенно приказым тоном. – Эй, слушай, я не собираюсь участвовать в этом дерьме! – Илья настроен бороться до последнего. Но, в конечном итоге, эту битву он проигрывает всё равно. Соло каким-то отчаянно-решительным движением приближается к нему, что выглядело бы весьма комично, если бы не его потемневшие от возбуждения глаза. Наполеон поднимает лицо Курякина за подбородок и говорит чётко, с расстановкой, тоном, не приемлющим отказ: – Я. Сказал. Надень. Его. Несмотря на то, что Илья на добрую голову выше Соло, на бурный русский нрав и вполне чёткую жизненную позицию относительно всякой пидорщины, он понимает, что не в силах сопротивляться. Как будто под каким-то чёртовы гипнозом, Курякин поднимает с пола это блядское во всех смыслах платье и идёт в комнату. – Ты кое что забыл, – весело кричит ему вслед Наполеон, швыряясь пакетом в спину. Вывалившиеся оттуда чулки и кружевные стринги заставляют Илью нервно вздрогнуть. Он убьёт Габи. Точно убьёт. Помимо того, что это безумно стремно, это ещё и пиздецки сложно. Нет, Илья сталкивался со всеми этими предметами дамского туалета, но абсолютно всегда снимал их, что, согласитесь, намного легче, чем надевать. Курякин ненавидит Габи. Ненавидит Наполеона. Но сильнее всех он ненавидит себя. Согласиться на этот пиздец сродни безумию. Зеркала Илья старается избегать. *** Бесстыдный взгляд Соло - это определённо самое восхитительное и одновременно самое неловкое, что Илья видел в своей жизни. Непонятно как это работает, но почему-то, весьма некрупный Наполеон, нависая над ним, внезапно заполняет собой всё пространство. Илья слышит сбившееся, до невозможности развратное дыхание Соло и, как это обычно бывает рядом с Наполеоном, полностью отключается от связи с реальностью. Ему просто вдруг становится совершенно плевать, что вот он лежит, в бабьих шмотках, как какая-нибудь девочка по вызову. И возбуждается от одного взгляда на доведенного до исступления Наполеона. Соло целует его губы остервенело, засасывая, кусая, вылизывая. Отросшая щетина слегка щекочет Илье подбородок, что, при сложившихся обстоятельствах заводит ещё больше. Его руки оглаживают тело под платьем, опускаясь всё ниже, пока не останавливаются на заднице Ильи, заставляя того судорожно вздрогнуть. Наполеон вылизывает ключицы и шею, кое-где прикусывая кожу. Илья тоже силится дотянуться губами до тела Соло, но тот приказным жестом отбрасывает его на кровать и довольно ощутимо прихватывает зубами за сосок, тут же скользя по укушенному месту языком. Тонкая ткань платья мешает почувствовать удовольствие от этого действия ровно настолько, чтобы Курякин издал судорожный всхлип. Соло восторженно опускается ниже и забирается головой под пушистую юбку. Илья, лишённый возможности наблюдать за происходящим, становится куда более чувствителен к прикосновениям. Поэтому, когда Наполеон проходится языком по его возбужденому члену, Илья вздрагивает всем телом, подаваясь вперёд. Соло снова облизывает член через ткань стрингов и откидывает подол юбки. Не прерывая зрительного контакта, он стягивает с Ильи бельё прямо зубами, нарочно задевая языком внутреннюю сторону бедра. Курякин просто с ума сходит от того, насколько пошло выглядит происходящее. Наполеон, с кружевной тканью в зубах, плавно скользящей по чёрному чулку в мелкую сетку, плотно обхватывающему ногу. Когда стринги отлетают на пол, Соло снова ныряет под подол, лишая Курякина обзора. Он глубоко насаживается ртом на член, двигаясь сначала нарочито медленно, как бы поддразнивая. Пальцы Ильи впиваются в простынь до побелевших костяшек. На самом деле он с трудом удерживается от того, чтобы начать трахать Соло в рот без какой-либо аккуратности. Но Наполеона не нужно подталкивать на что-то. Он двигается всё быстрее, проводя языком вдоль уздечки. Илья хрипло стонет, воображая как выглядит сейчас Соло, обхвативший губами его член. Как спадает ему на глаза складка подола... А потом Наполеон останавливается, спускаясь ещё ниже, к анусу. Он обводит языком кольцо мышц, мягко надавливая и проникая внутрь. У Курякина окончательно отшибает тормоза и он порывисто подаётся вперёд бёдрами, насаживаясь на язык Соло как можно глубже. Потеряв всякую ориентацию во времени, Илья не замечает, в какой момент Наполеон останавливается. Соло выглядит обдолбанным. Взгляд его не фокусируется на Курякине. Илья предполагает, что выглядит не лучше: расхристанный, с ошалевшими глазами. Соло аккуратно толкается в него, не встречая никакого сопротивления от организма. А затем размашисто входит на всю длину, начиная двигаться сначала медленно, а потом всё больше наращивая темп. Наполеон закидывает ноги Ильи себе на плечи, выцеловывая какие-то узоры на стыке обнажённой кожи и кромки сползших чулков. Он двигается размашисто, то полностью выходя, то снова насаживая Курякина на всю длину. Илья бешено подмахивает бёдрами, сам толкаясь всё сильнее и сильнее. Он то выгибается, то наоборот исступленно падает на кровать, хрипло выстанывая что-то абсолютно нечленораздельное. Соло рывком переворачивает Курякина, заставляя встать на колени. Снова входит и вбивается с огромной скоростью, переодически шлепая ладонью задницу Ильи. У обоих практически не остаётся сил терпеть слишком долго. Наполеон убирает руку Ильи с его члена и начинает надрачивать сам, стараясь выровнять темп. Курякин стонет, скулит, шипит сквозь зубы ругательства. А на самом пике оргазма, абсолютно не осознавая что делает, вдруг кричит "Я тебя люблю". Кричит по-русски, потому что мозг его отказывается соображать хоть сколько нибудь. Тёплая сперма забрызгивает руку Наполеона, живот Курякина и, кажется, простынь. Соло не выдерживает и кончает практически следом, затем бессильно откидывается на кровать и вовлекает Илью в затяжной ленивый поцелуй. – Я тебя тоже, – говорит он с лукавой улыбкой, заставляя Курякина осознать не только ЧТО ИМЕННО он сказал в порыве чувств, но и то, что его прекрасно поняли. – И, кстати, большевик. Не думай, что на этом всё. Ночь длинная. Считай это второй мировой. – Ты вообще в курсе, что СССР и США были союзниками? – Йа, майн либен, – выдаёт Наполеон, пародируя немецкий акцент, и заливисто хохочет. *** Габи сидит над конспектами, покусывая фильтр незажженной сигареты, когда тишину комнаты прерывает мелодия рингтона. – Эм, Курякин, привет. У тебя что-то случилось? Если нет, то иди пожалуйста сам знаешь куда, я тут как бы пытаюсь учиться. – Привет, Габ. Да я не надолго. Скажи, а как ты смотришь на предложение пройтись на выходных по магазинам?