Наваждение

Неродной и ненужный город. Улицы, затянутые паутиной проводов. Уже привычные в своей постылости лабиринты. Я люблю эти улицы только ранним утром, когда, вываливаясь из очередного бара в объятья нового дня, ещё чего-то отчаянно хочется. Когда ещё всё может стать лучше, но почему-то не становится. Это просто правила реальности, и нужно их принимать. Юске говорит, я слишком увлёкся. Говорит, что пора притормозить и перестать напиваться каждый день до полного отупения. Если б он хотя бы частично представлял, что творится в моей голове, то, думаю, язык бы придержал. Эх, Юске, детка, а ведь дальше своего носа ты ничего не видишь. Ну да проблемы не мои. Мой автопилот сбоев не даёт, в студиях и на встречах я всегда вовремя, работаю на полной отдаче. А всё, что кроме, пусть остаётся только моей заботой. Меньше всего я нуждаюсь в скучных очкастых няньках, увы. Ничего такого не случилось, чтобы переступать границы когда-то вполне правильно выстроенных отношений. Просто в этом городе мне, как нигде, тесно. И слабое, едва различимое чувство искусственности уже въелось в мою повседневную жизнь. Я смотрю на себя словно со стороны и не скажу, что мне нравится то, что замечаю. Скоро снова тур, снова любимая часть работы, снова уже не станет сил думать о чём-то ещё. Это время выматывает и тем самым спасает от ненужных мыслей. Всё по плану, Хазуки. Сидим всего пару часов, за столиком нас только трое — Рео, Юске, я. Когда-то мне нравился этот бар, но теперь он мне уже порядком наскучил. Может, это из-за того, что я и так здесь слишком частый гость?.. Взгляд непроизвольно задерживается на лидере, Рео то и дело посматривает на часы, улыбается рассеянно и почти всё время молчит. Видимо, сейчас его мысли всецело заняты новым увлечением с трудным для произношения именем и лёгким для общения характером. — Хазуки просто необходимо развеяться... — как сквозь вату, доносится до меня спокойный голос Юске, и я просто не успеваю сдержаться. Брови дёргаются вверх, а губы искривляет ехидство. — Детка, может, ты меня усыновишь уже? — Уперевшись локтями в стол, я безостановочно верчу в пальцах стакан. Стекло тускло поблескивает, руки немного дрожат, а прямо над стаканом я вижу серьёзные и невозмутимые глаза младшего гитариста. Сбоку раздаётся смех Рео: — Да вы оба, кажется, переработали. Юске, всё с ним нормально, у него просто осенняя хандра, я же тебе говорил. — Лидер одним глотком допил свой как всегда неразбавленный виски. Хоть и выглядел он, казалось бы, расслабленным, но что-то в его голосе выдало внутреннее напряжение. И мне это не понравилось от слова "совсем", как и прямой намёк на то, что подобные разговоры имели место быть и раньше. — Лучше бы тебя, детка, беспокоило, что мне дома жрать толком нечего, — мрачно пробормотал я себе под нос, щёлкая зажигалкой и закуривая очередную сигарету. — А я тебе не нянька, я твой согруппник. — Бесстрастный голос Юске раздражал и неприятно резал слух. Я поймал себя на мысли, что с какого-то незамеченного мной момента этот тощий парень перестал реагировать на мои подколы и насмешки. Неужели он таки повзрослел, наш кавайный мальчик? — Эй, ребят, не заводитесь. — Рео примиряюще посмотрел сначала на меня, а потом на Юске. — Да всё нормально, — неожиданно улыбнулся тот, уперевшись в меня странным взглядом, — всё же как всегда. На тонкости вроде выражения глаз Юске лидер внимания не обратил и продолжил, закидывая в сумку сигареты и мобильник: — Мне пора, пойду я. — И, уже натягивая куртку, — только не подеритесь тут. Почти не глядя, я махнул рукой на прощание и без энтузиазма подумал о предстоящем вечере. Шутка Рео была неудачной, мне на полном серьёзе хотелось врезать младшему гитаристу по смазливой морде. И это был плохой признак. Лидер сбежал, а без него было неинтересно здесь оставаться. С Юске же нам явно не стоит продолжать пить вместе. — Что ли и мне двинуть домой... — не вопрос, скорее рассуждение вслух. Тушу в пепельнице сигарету и заставляю себя посмотреть на визави. Гитарист лениво переводит на меня взгляд, медленно улыбается и во всём его облике сквозит скепсис. — Домой? — переспрашивает Юске, и чуть поколебавшись, насмешливо добавляет: — Удивительно, ты же ещё, можно сказать, трезвый. Но у меня уже не остаётся времени на ответ, на самого Юске с его чуть прищуренными глазами и на мой почти пустой стакан. А всё потому, что в следующий миг мой слух улавливает тихий знакомый смех. И на какую-то долю секунды у меня темнеет перед глазами, а внутри всё замирает. Этого не может быть, он не может быть здесь. Но смех звучит в моих ушах, я беру себя в руки и, сбросив оцепенение, оборачиваюсь. Нет, я не ошибся, и это не глюк. Именно Юкино сидел через столик от нас и весело смеялся. А ведь мне говорили, что он уехал насовсем, что вернулся домой. И я пребывал в полной уверенности, что в этом городе его нет. Мы разошлись три года назад, и с тех пор я потерял Юкино из виду. Временами кто-то из наших общих с ним знакомых что-то рассказывал о нём, но я не вслушивался. До недавнего времени мне было неинтересно. Наши отношения были необременительными, недолгими и закончились так же просто, как и начались. Я даже не помню, кто кому наскучил первым. В отличие от Рео, с которым Юкино был на протяжении нескольких лет, я оказался всего лишь очередным увлечением, ещё одним трофеем в коллекции сексапильного басиста. Но и он тогда значил для меня не больше. Нам было хорошо вместе во многом благодаря тому, что ни он, ни я не стремились строить долговременные отношения. Совместные пьянки, бурный секс, никаких обещаний и обязательств. Всего пару месяцев, и безболезненное расставание. А около полугода назад я встретил Юкино в одном нагойском клубе. Была днюха Юске, все уже порядком набрались, и я даже не сразу его заметил. Скользнул взглядом по симпатичной фигурке, но не узнал. И только выйдя покурить на крыльцо и услышав над самым ухом чуть хрипловатое: "Привет, Хазуки-кун", я, с неожиданной для самого себя радостью, увидел бывшего любовника. Мы перекинулись несколькими ничего не значащими фразами. Юкино улыбался этой своей словно застенчивой улыбкой, так подкупавшей его новых знакомых и отнюдь не обозначавшей застенчивость. Я находился в той стадии опьянения, когда говорить не очень хочется, мы ещё немного помолчали, и на прощание он как-будто невзначай коснулся губами моей скулы. Казалось бы, незначительный эпизод, но с того времени я всё время вспоминаю Юкино. Красивые сильные пальцы басиста, чувственные линии татуировки на лопатке, мягкие губы и взгляд снизу вверх. Мысль о нём засела в моём подсознании, периодически подкидывая сны с его участием, вытаскивая из закоулков памяти образы того времени, когда мы ещё были вместе, и порождая смутную тревогу и навязчивые желания. Но я научился загонять все эти эмоции поглубже, привык не обращать на них внимания. А моя правильная осень, вопреки всем ожиданиям, нарушила хрупкое равновесие, которое я лелеял не один месяц. Юкино смеется, он выглядит счастливым, а напротив него сидит какой-то парень в кожаной куртке, чьего лица мне не разглядеть. Моё сердце вспоминает, что биться, всё-таки, будет нелишним, я делаю глубокий вдох и пытаюсь посчитать до десяти. Но взгляд прикипел к Юкино, мысли не задерживаются в голове дольше, чем на долю секунды, и сосредоточиться на чём-то оказывается непосильной задачей. — Эй, Хазуки, ты привидение увидел, что ли? — Второй раз за вечер голос Юске вытаскивает меня в реальность. И сейчас я ненавижу его так, словно Юске мой заклятый враг. Через силу приходится оторваться от созерцания своей внезапно материализовавшейся мечты и обратить внимание на назойливого гитариста. Мне хочется его прибить, в душе поднимается волна слепой злобы. И потому, натолкнувшись на чересчур внимательный взгляд серьёзных глаз, который не очень-то вяжется с насмешливым тоном, которым был задан вопрос, я, едва сдержавшись, выдыхаю: — Ага, и оно явно симпатичнее тебя, так что не обессудь. — Слегка развожу руками, дескать, не до тебя, милок. Улыбаюсь, из последних сил улыбаюсь, стараясь не показать, что за ураганы бушуют под тонкой оболочкой напускного спокойствия. А Юске как-то нервно усмехается и проводит кончиком языка по нижней губе. — Так уж и симпатичнее? — взгляд гитариста тяжёлый, а глаза совсем чёрные. Сейчас он уже не кажется младше своих лет. — Впрочем, у тебя всегда было плохо со зрением. — И, запрокинув голову, Юске смеется — неприятно, резко, хрипло. Смахивает на то, что он перебрал, но в моей голове не помещается ещё и мысль о странных словах пьяного согруппника, и я просто отворачиваюсь. Взгляд тут же выхватывает каштановые волосы Юкино, его загадочную улыбку и чужую руку на его тонком запястье. Внутри у меня что-то сжимается, завязывается в тугой узел и не даёт дышать. Смех Юске обрывается за моей спиной. А я всё пытаюсь рассмотреть, кто же это напротив Юкино. Кому предназначены его многообещающие взгляды, кому позволены недвусмысленные прикосновения к самому желанному для меня сейчас человеку?.. И словно почувствовав что-то, этот парень оборачивается. Со жгучей, отравляющей неприязнью я узнал профиль Казу. Да, я слышал об их дружбе, но то, что я увидел сейчас, никак не тянуло на просто дружбу. И меня моментально захлестнуло острым чувством ненависти к этому носатому манерному кретину. До дрожи в руках захотелось ударить, стереть с его лица довольное выражение и причинить как можно больше боли. Краем сознания я даже понимал, что со мной творится, что это банальная ревность, я пьян, слишком давно думаю о Юкино и теперь рискую потерять над собой контроль. Но желания стали вдруг сильнее мыслей. Я дёрнулся от неожиданности, когда моего подбородка коснулись чьи-то пальцы, поворачивая моё лицо. Юске, который оказался уже сидящим рядом, продолжая держать за подбородок, подался вперёд. Пребывая ещё во власти своих эмоций, я даже не потрудился пораскинуть мозгами на тему того, что этот губастенький гитарист вытворяет. Его бездонные глаза были слишком близко, а в моей голове засела всего одна мысль — вот прямо сейчас Юкино улыбается не мне, а другому. Потому я и упустил момент, когда надо было остановить Юске. Его рука скользнула к моему затылку, а губы накрыли мои. Пребывая в каком-то оцепенении, я ощутил, как, помимо собственного желания, во мне растёт возбуждение. Как поцелуй становится жарче, и я уже не могу сдержаться, забываясь в чужой страсти и обнимая, целуя в ответ, перехватываю инициативу. В этот момент я не помню, кто он и где мы, а хочу только, что бы это не прекращалось. Пальцы Юске ласково гладят меня по затылку и шее, а его вторая рука ложится на мой пах. И тут-то меня и переклинило. Обычно я уже не останавливаюсь на полдороге, но на этот раз всё иначе. Я резко вспоминаю, что за моей спиной сидит тот, кого я хочу на самом деле. Меня пробирает озноб, словно на меня брызнули холодной водой. С усилием отстранив Юске, я заглядываю в его мутные от страсти глаза и максимально спокойно сообщаю: — Юске, ты придурок. Я, что печально, тоже. — И уже через миг в его глазах вспыхивает нешуточная ярость. Мой голос всё-таки ещё немного дрожит, но продолжить приходится: — Забудь вообще, что ты это сделал. А я поддержал. Забудь, детка. — Меткий удар в челюсть не даёт мне сказать что-то ещё, сметая ухмылку с моих губ вместе с так и не произнесёнными словами. Не свалиться со стула мне помог тот же Юске, вовремя ухватив меня за грудки, и с неожиданной силой встряхнув. Мои мысли полились исключительно в русле художественного мата, и я даже не заметил, когда начал говорить вслух, оттолкнув руки этого припадочного. В результате рукоприкладства гитариста, я хоть и был очень зол, но, тем не менее, стремительно трезвел. Его кольцо при ударе пришлось в аккурат на мою губу, и теперь мне приходилось по ходу слизывать кровь. Юске, со стекленеющим взглядом, откинувшись на стуле, молча слушал моё нецензурное бормотание. Его пальцы поглаживали то самое кольцо. Юске сроду не носил колец, но на последнюю днюху я ему презентовал именно перстень, это было сделано назло, но он неожиданно стал его носить. Как показали события сегодняшнего вечера, мне же от моего подарка и перепало в конечном счёте. На лице Юске застыло выражение сильной усталости и чего-то ещё. Горечи? Разочарования? Обиды?.. К нам почему-то не спешила местная охрана, только несколько случайных свидетелей уже отворачивались от нашего столика. М-да, даже нормального трэшака с этим идиотом не получилось. Радовало только то, что, судя по всему, нашего с Юске непотребного поведения не видел Юкино. Только этого бы мне ещё и не хватало для полного счастья. — Послушай, пылкий мой, — я попытался пощупать свою ударенную челюсть, но полюбовавшись фейерверком искр из моих собственных глаз, на это быстренько забил. — А ты не охуел? У нас выступление через день. — Я снова начал заводиться, почему-то становилось обидно и, что совсем уж необычно, стыдно. — А тут такая краса, — не касаясь лица, я провёл пальцами около подбородка. Взгляд Юске был почти осязаемым, когда он посмотрел на меня. Кажется, он жалел, что ударил, в омуте его глаз плескался страх пополам с болью, но вот прямо сейчас мне было глубоко наплевать на его чувства. До меня медленно и неотвратимо доходило, что, во-первых, мне больно, и больно, сука, очень, а, во-вторых, у меня будут неприятности с Рео. И будут они именно у меня, а не у Юске. Ведь кто у нас, блядь, самый проблемный в группе? Ну, конечно же, не лапушка очкарик! И моя злая ухмылка становится похожа на оскал, в висках ломота и пульсирующая боль по нарастающей. Глубокий вдох — медленный выдох, глубокий вдох — медленный выдох... Взять себя в руки не помешает, всё равно уже поезд ушёл. Надо идти домой, попытаться спасти свою опухающую рожу и остановить наконец кровь из разбитой губы. Теперь уже совсем не в моих интересах, что бы Юкино меня увидел. Юкино. Узел в груди затянулся ещё сильнее. Жалобно звякнули стаканы на столе, когда я со всей дури двинул по нему кулаком. Слишком мало, что бы мне действительно полегчало, но вполне достаточно, что бы боль в руке перебила на пару минут другую боль. Чтобы успеть уйти отсюда, не сделав чего похуже. Юске резко вздрогнул, и вскинул на меня глаза, но я уже вытащил несколько купюр, и, бросив их на стол, направился к выходу. Не оборачиваясь и на ходу натягивая куртку. Желание лезть на стенку было очень реальным. А ещё хотелось кого-нибудь убить. Дома, прикладывая лёд к лицу и открывая бутылку саке, я понял, что зрение у меня, и в самом деле, отвратительное. Не только Юске ничего не видит дальше своего носа. Оставалось надеяться, что этому идиоту хватит мозгов сделать вид, что ничего не было. Мне неожиданно становится смешно. Юске и я — это даже звучит неудачно, а что уж говорить о возможности каких-либо близких отношений. Детка, конечно, вполне ничего, но совсем не в моём вкусе. Кроме того, я терпеть не могу зануд, а он самый, что ни на есть, зануда, хоть и неплохо целуется, как оказалось. Вобщем, как ни посмотри, картина непривлекательна и бесперспективна. Лёд в полотенце тает, и по шее стекает талая вода. Я уже успел привыкнуть к привкусу крови во рту. Футболка на груди промокла, но мне плевать. Саке прекрасно греет, окно настежь открыто, и сквозняк не только в квартире, но и в моей голове. А из зеркала на стене напротив на меня смотрят глаза цвета горького шоколада. Моё наваждение уже здесь. Звук в мобильном был выключен, и я заметил светящийся дисплей, когда Мизуки уже сбросил звонок. — Привет, — голос сел, говорить было неприятно, но поболтать мне и не пришлось. — Хазу, ты где вообще? И чего не отвечал? Что делаешь?.. — Вопросы сыпались из трубки, на меня нашло отупение, и, прежде чем я собрался хоть на один из них ответить, Мизуки уже выпалил скороговоркой: — Я тут недалеко, буду через пол часа, — и отключился. — О да... — Я запрокинул голову на спинку дивана и закрыл глаза. Оставалось только надеяться, что Мизу принесёт какой-нить еды. Трель дверного звонка отозвалась тупой ноющей головной болью. Пришлось заставлять себя встать и идти в прихожую. По какой-то невнятной причине меня начало подташнивать, и в целом я мог охарактеризовать своё состояние, как мерзкое. Очевидно, выглядел я не менее плачевно, потому как Мизуки, сначала влетев вихрем в квартиру, и начав было по привычке трещать обо всём и ни о чём, вдруг замолчал на полуслове и уставился на меня: — Э, Хазу, а чего это у тебя с лицом? — Его глаза стали совсем круглые, а выражение физиономии таким растерянно-озабоченным, что я не смог не улыбнуться. — Да всё нормально. Не соразмерил свои притязания с чужими возможностями... — Но от Мизу такими отмазками не отделаешься, он пытливо заглядывает мне в глаза и с очень серьёзной миной спрашивает: — Ты что, по морде получил, что ли? — И это таким страшным голосом, как-будто мне печень отбили, и как минимум. — Мизу, ты так и будешь тут стоять и меня допрашивать, или всё-таки пройдёшь в комнату? — Демонстративно отвернувшись, направляюсь к своему дивану и недопитой бутылке саке. Мизуки, пыхтя от возмущения, вваливается в комнату следом за мной, надувая губы и вытягивая их так, что становится похожим на утку. — Что тут за морозилка, окно что, весь вечер нараспашку? — не переставая возмущаться, он пристраивает на стол пакеты, которые принёс с собой, и спешит закрыть окно. — Я не люблю сквозняки. Ты хочешь, чтоб мы все простыли и умерли?.. — Пока Мизу суетится, я удобно устраиваюсь на диване, вытянувшись во весь рост и закинув руки за голову. И даже успеваю задуматься, кто же те таинственные "все", которые рискуют простыть и помереть. — Так, — наконец ему надоедает моя молчанка, и Мизуки требовательным тоном вопрошает, остановившись прямо передо мной и уперев руки в бока: — Ну и что случилось? По какому поводу такой праздничный мэйк-ап, дубняк в квартире, и ты с подозрительно слабыми признаками жизни? — Представляешь, я полез целоваться к Юске, а он съездил мне хрупким кулачком в челюсть. — И через короткую паузу, — сволочь, хоть бы кольцо снял перед тем, как бить. — Прозвучало всё это как-то неожиданно даже для меня самого. Мне не хотелось рассказывать Мизу правду, и я переиначил всю эту ситуацию, но, увы, с определёнными потерями для себя. — И, кстати, забавно, что то кольцо я сам ему и подарил... — Ты что, очумел совсем? — перебивает Мизуки и начинает ржать, как конь ретивый, идиотски закатывая глаза. — Ты хочешь Юске?! — Я не хочу Юске, — занудно начинаю я, но бой проигран заранее. — Да-да, теперь будет: "я его и не хотел", "он мне не нравится", "ноги кривые" и т.д. — Мизу корчит смешные рожи и качает головой. — Хотя, если бы он тебе дал, ты бы так не говорил! — Счастливая улыбка озаряет его лицо, и он хитро мне подмигивает, а мне хочется дать ему по башке и желательно чем-то потяжелее. Но с возможностями у меня сейчас напряжёнка. Так что мой друг может пока кривляться, сколько влезет. — Я тебя прибью, — устало закрываю глаза, и меня начинает клонить в сон. Мне холодно, но веки словно плавятся от жара. — Хазу, не, ну скажи, чего ты к нему полез? Он же бревно, ты сам говорил. — Мои данные устарели. Бревно теперь я. И если ты не перестанешь сейчас меня доставать, я стану вконец неадекватным. — Спорить невыносимо лень, говорить лень, думать тоже лень. — Да ну тебя! Хазу-у-уки, ты чего-то недоговариваешь, — недоверчиво вздыхает Мизу. — Но так и быть, тебе хреново, я вижу, потому отдыхай. — Слышу, как он возится возле стола, а потом включается телик. — Останусь у тебя. — Хорошо, — присутствие Мизуки создаёт ощущение привычного уюта, и спать тянет уже немилосердно. Завтра будет разговор с Рео и ноющая головная боль. Придётся весь день тусоваться с Юске в одном помещении и делать вид, что всё как всегда. Светить разбитой губой и притворяться, что это такие мелочи. Намечается паршивый день, но он будет только завтра. С той последней встречи с Юкино прошёл почти месяц. Я даже не пытался потом его найти, так и не рассказал ничего Мизу, да и вообще никому ничего не рассказал. К счастью, Юске повёл себя примерно, дурацкий инцидент был успешно забыт, и мы общаемся, словно ничего и не было. Только жаль, что алкоголь перестал помогать, а нормальный сон стал призрачной мечтой. Урывками забытьё и всё, ну и на том спасибо. Осознание, что так продолжаться больше не может, приходит серым дождливым утром, когда я снова вижу в зеркале не своё лицо, а лицо Юкино. Каждый день я провожу с мыслью о нём, и это сжигает меня изнутри. Само собой получилось, что я всё реже вижусь с кем-то кроме коллег. Общение потеряло ценность, а главным, но всё равно слабым, утешением остаётся выпивка. Много выпивки. Она не спасает, а только притупляет чувство неизбывной тоски, сменяющееся горячечным томлением, желанием бежать-бежать-бежать неизвестно куда, лишь бы бежать. Моя правильная осень внезапно швырнула мне в лицо опавшие листья воспоминаний. И тогда оказалось, что они совсем не сухие. Они живые, как и чувства, забытые, но так и не отмершие. А я ведь успел свято поверить, что романтика для меня — пройденный этап. И вот такая ирония. Дурацкая кривая ухмылка не сходит с лица. Горьковатый привкус на губах и выматывающая бессонница. Куда бы я ни смотрел, я вижу лишь твоё лицо. Добро пожаловать, моё наваждение. — Рео, а ты не знаешь часом номера Юкино? Он, говорят, в Токио вернулся? — тон нарочито-небрежный, привычно-ироничный, словно мне и вправду это интересно только постольку поскольку. Словно и не было бессонной ночи, не было мучительного страха заговорить об этом с лидером, не было пачки сигарет, выкуренной за час в ожидании пока все, кроме Рео разбегутся после репетиции. Чувствую себя полным идиотом, и, что значительно хуже, явно плохим притворщиком. Но длинная чёлка и традиционная сигарета в руке дают иллюзию защищённости, впрочем, такую же хрупкую, как и фальшивую. — Вернулся, — медленно произносит Рео, и хоть я и стараюсь не смотреть на него, точно знаю, что сейчас он уставился на меня, чуть прищурив глаза, — а тебе что до того? Свидеться решил? — Бросив на лидера мимолётный взгляд, успеваю заметить, как он усмехается и слегка качает головой. — А почему бы и нет? Сто лет ведь не виделись. — С самым невозмутимым видом роюсь в адресной книге мобильника, — Вот и номер его куда-то задевался. — Ну чего ж так сверлить-то меня, а? — Юске говорил, что видел Юкино в баре тогда, когда ты с лестницы навернулся. — Последние слова Рео подчёркивает недоверчивым смешком. — Кстати, ты думаешь, я поверил, что ты въехал своей драгоценной рожей в косяк, или куда там ты говорил? — Лидер затягивается и выдыхает дым в потолок. А потом переводит на меня полный иронии взгляд. — И так понятно было, что тогда что-то другое стряслось. Уж больно ты всё натурально пытался расписать, чтоб я тебе поверил. Ты переиграл, Хазуки. Да и Юске слишком дёргался. — Так-так-так, — разворачиваюсь всем корпусом к Рео, и в предвкушении облизываю губы. Лидер, оказывается, припас мне на сладкое свои домыслы. Он слишком хорошо меня изучил за годы совместной работы, чтобы верить всему, что я говорю. Но сейчас я мог поспорить, что Рео не сможет угадать, что тогда случилось на самом деле. А Юске, дрянь такая, ещё и разболтал ему о Юкино. Ну да о Юске позже. — Значит, ты мне не поверил, но виду не подал. С чего вдруг такие сложности-осторожности? — Меня волновал не ты, а Юске, — ответ Рео поверг меня в замешательство, и пришлось приложить определённые усилия, чтоб не выказать этого. Вежливо улыбаясь, я старался удержать лицо и попутно размышлял о том, как это младший гитарист умудрился стать моим злым гением, и собственно, почему. — Думаю, это он тебя приложил, а за что, и так понятно, вариантов-то немного. — О, — мне стало откровенно смешно и скрыть сарказм было невмоготу, — папочка, не переживай, я больше не буду обижать детку... — Хазу, — перебивает Рео, внимательно глядя мне в глаза, — зря веселишься. Ставить под угрозу совместную работу невыгодно ни тебе, ни кому бы то ни было ещё. Подумай, стоят ли твои минутные прихоти неприятностей в группе. С раздражённым вздохом отворачиваюсь и без интереса рассматриваю дома за окном. Продолжать разговор расхотелось, а ведь я так и не узнал то, что нужно. Неприятный осадок от слов лидера, пусть и несправедливых, почему-то ещё сильнее испортил настроение. Может, оно и к лучшему, что Рео так решил. Зачем ему знать правду?.. Меньше знаешь, как говорится, крепче спишь. И решив идти по пути наименьшего сопротивления, я принимаю за основную для Рео версию ту же, что и для Мизу — что это я привязался к Юске, а он мне от расстройства чувств врезал. Придёт день, и я обязательно отыграюсь на Юске, это я для себя решил совершенно точно. А сейчас пусть всё идет, как идёт, не будем пока усложнять. Но не успел я смириться с ролью кающегося, как лидер возобновляет беседу: — Номер Юкино я тебе пришлю, мы с ним виделись на днях, он спрашивал о тебе. — Моё сердце замирает, а потом начинает биться в бешеном ритме, и голова наполняется гулом. Потребовалось пару секунд, чтоб я смог взять себя в руки. — Да ну? — искоса смотрю на лидера, и улыбка сама собой расплывается на лице. — Поговори с ним сам. Кажется, Юкино задумал новый проект в Токио. — Рео на миг отрывается от нот, которые аккуратно собирал со стола, и с довольной миной выдаёт: — Он наконец-то выглядит счастливым. Тишина квартиры не давит, а скорее наполняет меня вакуумом. Я никогда не боялся одиночества, и теперь оно кажется единственно возможным состоянием. Невыносимо хочется выпить, напиться, забыться... А воображение рисует счастливое лицо смеющегося Юкино, как тогда в баре. Немного усталый, но подсвеченный радостью взгляд и эта застенчивая улыбка. М-да, если всё так, как сказал Рео, да плюс то, что видел я сам, то числовой показатель моих шансов стремится к нулю. Но когда это меня останавливало? Раз он спрашивал обо мне, значит не всё потеряно. Не откладывая дела в долгий ящик, набираю номер Юкино. В паузах между гудками слушаю собственное сердцебиение, и я так хочу и не хочу поговорить с ним, что от этой путаницы желаний начинает кружиться голова. — Да? — от лёгкой хрипотцы в его голосе у меня мурашки по спине. — Привет, Юкино. Это Хазуки. — Хазу? — удивлённо выдыхает он. — Надо же, а я уж думал сам тебе звонить. — Во мне закипает сумасшедшее волнение, я точно знаю, что где-то там Юкино сейчас улыбается, он рад мне. — В таком случае я тебя опередил. — Рео рассказал, что я в Токио, да? — не столько вопрос, сколько утверждение. — Давно хочу тебя увидеть. Может, встретимся как-то? — От теплоты в его голосе и едва заметной нотки несмелости всё во мне переворачивается. — Хм, я не против, — усмехаюсь про себя, и настроение парадоксальным образом, вместо того, чтоб подскочить до небесных высот, стремительно проваливается вниз. — Завтра? — После семи я весь твой. — И будь, что будет.