Без права на будущее

Куроо Тетсуро познал весь глубинный смысл словосочетания «смертельный ужас» в тренировочном лагере. Мяч срикошетил с такой силой, что окна в рамах жалобно задребезжали, и отправился прямиком в лицо центрального блокирующего Карасуно. Жуткое эхо удара раскатилось по тренировочному залу. Мелкие стеклянные брызги взвились в воздух, и Тсукишима завалился, словно сломленная ветром тяжелая ветка — медленно и неуклюже. — Тсукишима! Облепили со всех сторон — Лев, Бокуто, Хината и остальные. Началась неразбериха и суета, кто-то что-то кричал, кто-то побежал к менеджерам, кто-то — за аптечкой. А Куроо мог лишь смотреть, как Кей неловко размазывает кровь по ресницам правого глаза и кривится от боли. Большой тяжелый ком в груди за считанные секунды разросся до пугающих размеров и вытеснил все чувства, кроме страха. Какие-то доли секунд Куроо не существовал, хотя и воспринимал всё: тяжелые запахи пластиков и резины, едва уловимые — пота и разгоряченных тел. Слышал скрип подошв, шорох спортивных футболок, надорванное дыхание каждого, кто стоял поблизости. И медленно осознавал ужас, о существовании которого раньше даже не догадывался. Как и когда оказался рядом — не смог бы объяснить, даже если бы допрашивали с пристрастием. Удивительно, но все моментально доверились именно ему, виновнику несчастного случая — в его руки попала аптечка, и даже сам пострадавший послушно подставил лицо. Куроо приготовился увидеть что-то, о чём будет сожалеть всю свою жизнь: пугающе-ровные раны и травмированный глаз. Но Кей, почувствовав осторожные прикосновения чужих рук, заставил себя разлепить веки, несмотря на жжение и липкий дискомфорт. — Я вижу тебя, — сказал он, глядя прямо в темные, почти черные от страха глаза. — Всё в порядке, просто царапина… И когда Тетсуро, поддавшись мощному внутреннему импульсу, стиснул его в объятиях, вмешаться никто не решился. *** Очухался Тсукишима на койке в медпункте и с трудом приподнялся на локтях. Запястье и локоть отозвались саднящей болью. Белый свет ламп пробивался сквозь прохладную ткань повязки. Стянув её с лица, он рассеянно осмотрелся. Рядом на стуле, сгорбившись, сидел капитан команды Нэкома и наблюдал за ним. Молча и вдумчиво, словно боясь первым начать разговор, хотя явно порываясь что-то спросить. Заметив, что Кей никак не реагирует на его вопросительное лицо, Куроо всё-таки переборол себя: — Болит? Голос прозвучал непривычно слабо. Тсукишима потрогал глаз — с правой стороны осколки царапнули тонкую кожу чуть ниже брови. Повреждение оказалось несерьезным, даже шить не потребовалось. — Ерунда. Куроо выдержал паузу и сложил руки в замок. Олимпийка висела на его плечах, удерживаясь только на рукавах, завязанных узлом на шее. — Прости за это. — Всё обошлось, — Кей пожал плечами, привставая. — Но даже если бы случилось что-то серьезное, ты был бы в этом не виноват. Травмы в спорте — обычное дело. — Вау, — Куроо скомкано усмехнулся. — Первый раз слышу такую длинную фразу. Значит, чтобы тебя разговорить, придется каждый раз лупить мячом? — Нет. Просто мне не очень-то хочется вести разговоры с тем, кто мне неинтересен. — Как грубо, — Куроо встал и вдруг протянул ему руку. — Может, прогуляемся немного? Мне нужен свежий воздух, да и тебе не помешает развеяться. — Ты решил, что это отличный повод? — Сделай вид, что так и есть. Кстати, Карасуно тут скакало на ушах — медсестре пришлось прогнать. Может, сперва сходишь к ним, покажешься? Тсукишима недовольно цыкнул, но всё-таки поднялся, проигнорировав протянутую ладонь. — Жди меня на улице. И ушел, гад, гордо задрав голову. *** Жаркий вечер окутывал невесомой негой, словно ленивый кот, выискивающий место, где никто не смог бы помешать сладкому сну. Глубокое небо отсвечивало леденцово-красным, размазывая закат по спокойному лицу Тсукишимы и подсвечивая золотистые пряди его волос, слегка взлохмаченные после манипуляций медсестры и нападок самых эмоциональных членов волейбольного клуба. Куроо шел рядом, вглядываясь в черты его лица, и не знал, с чего начать. Хотелось сказать — ты классный. Хотелось снова извиниться. Хотелось… — Боже, такое ощущение, что ты чувствуешь себя виноватым и собираешься вымаливать прощение, — несмотря на пренебрежение в голосе, Тсукишима улыбался. — Полегчает, если я тебе врежу? — Я разбил твои очки. Возьмешь деньги? Тсукишима остановился на повороте к небольшой беседке, притаившейся в густых зарослях. Мелкие листья вьюнка упрямо карабкались по деревянным шлифованным столбикам, гладкие скамейки темнели в полумраке. — У меня есть идея получше, — Кей сложил руки на груди и уперся спиной в деревянное ограждение. — Натренируй меня на непробиваемый блок, и мы будем квиты. — Ойя. Правда, что ли? Куроо удивленно поднял брови. С минуту они молчали, наслаждаясь прохладным воздухом, откуда ни возьмись нахлынувшим со стороны лесопосадки. Тсукишима смотрел внимательно, светло-карие глаза хитро блестели, и Тетсуро убедился в том, что его это забавляет. Как и всё, что творится за пределами площадки. — Есть что-то, к чему ты относишься серьезно? — вдруг спросил Куроо. — Сегодня ты чуть не лишился глаза. Это тебя не тревожит? — Пф. Не лишился же. — А как же посттравматический стресс? — Это для тех, кто привык себя жалеть. Я совру, если скажу, что ничего не почувствовал. Но сейчас — всё в порядке. Итак, что насчет тренировки? — Какой же ты… — Куроо запустил руку в волосы и тяжело опустился на скамейку. — Я испугался. Я… испугался так сильно… — Ты позвал меня сюда, чтобы пожаловаться? — Нет. Нет, я… Куроо замолчал и поднял взгляд. Выглядел капитан Нэкома примечательно-необычно — его заботливость вывернулась наизнанку, показала уязвимую, чувствительную душу. Трудно было издеваться над ним в таком состоянии, но и поддерживать атмосферу уныния Кей не собирался. — Что мне сделать, чтобы не чувствовать себя виноватым? — Куроо поднял темные глубокие глаза и замер, напрягшись всем телом. Кей наклонился к нему, поставив колено на край скамейки, и теперь находился в нескольких сантиметрах — обманчиво-расслабленный и ехидный до электрических мурашек. Его бледные губы растянулись в колючей ухмылке. Сердце Куроо бестолково толкнулось куда-то в диафрагму. — Я плохо вижу вдаль, — хриплым шепотом сказал Тсукишима. — А твое лицо сейчас — это что-то с чем-то. Пожалуй, стоило попасть под мяч, чтобы увидеть тебя таким жалким. Куроо протянул ладонь и положил руку на шею Тсукишимы, туда, где пробивались светлые мягкие волоски. Надавил, потянув его к себе, заставив напрячь ногу, чтобы удержать равновесие. У него была длинная, сильная шея — её хотелось с силой обхватить ладонями, коснуться губами, но Куроо лишь ласково погладил вмиг повлажневшую кожу. — Или ты дурак… — тихо сказал Тетсуро, прижавшись щекой к теплому виску. — Или правда ничего не замечаешь? Едкий тон собственного голоса вернул Куроо в реальность. В самом деле, чего расклеился, сопливая девка? — Вижу плохо, но... — едва сдерживая смешок, фыркнул Тсукишима. Говорил-то он спокойно, но вот жилка под пальцами Куроо билась часто-часто. — Что здесь замечать-то? Рука двинулась выше, пальцы зарылись в светлые мягкие пряди. Ладонью другой руки Куроо подбил Кея под колено, и тому не осталось ничего, кроме как обрушиться на него всем весом. Сильные мышцы вздыбились под кожей — Куроо заставил его сесть сверху. — Что ты делаешь? — зашипел Тсукишима, упираясь в плечи и продавливая их пальцами до легкой ноющей боли. — Отпусти, придурок. — Побудь со мной, — тихо сказал Куроо. Поза была неудобной — от неё моментально затекли спина и ноги, но больше Кей не пытался вырваться. Уткнулся носом куда-то в темные волосы и дышал урывками, как после сложнейшей тренировки. Их окутала пугающая выжидательная тишина. Но ненадолго: — Знаешь, я… часто о тебе думаю. О том, как ты выделяешься, как ты не похож на всех остальных из твоей команды. — Нда… и чем же я отличаюсь? — Тсукишима снова усмехнулся, но улыбка быстро сошла с лица. Куроо напряг руки и вдруг столкнул его. В итоге Кей упал на скамейку, и неплохо так впечатался спиной — старое дерево натужно скрипнуло под его весом. — Воспринимай меня всерьёз, — прошептал Куроо, зло глядя сверху. В самой глубине глаз зажглись безумные огоньки решимости. Тсукишима устало прикрыл веки. Сопротивляться было бесполезно — да и на деле Кей чувствовал себя неважно и не нашел для этого сил. Хотя кто виноват — травма или последующие «целебные обнимашки Карасуно», тот ещё вопрос. — Не ответил. — Ты другой по своей сути, Тсукишима. Знаешь, есть такие… белые вороны. И сколько не притворяйся — ты всегда будешь заметен в толпе. Кей посмотрел вопросительно, ожидая, что сейчас Куроо объяснит, что именно имел в виду, но тот не собирался — молчал и думал о своём. Затем склонился и улегся на Тсукишиму всем телом. Острая горячая коленка скользнула между ног, медленно раздвигая, и Куроо усмехнулся, наблюдая за тем, как дрогнули зрачки в липово-медовых радужках. — Думал, это Хината выделяется? Думал, что тебе с ним не совладать, что ты ему даже не товарищ, и тем более — не соперник? Думал, что спрятался за сеткой, и невидим, незаметен даже для собственной команды? Что твои шуточки — это всё, чем ты можешь привлечь к себе внимание? Слова воздействовали на Тсукишиму с силой вбиваемых в грудь гвоздей — точно, метко, именно туда, где находились уязвимые места. — Ты одинок. Ты всегда одинок, сколько бы людей тебя не окружало. Крепко сжатые пальцы Тсукишимы расслабились и легли на плечи Куроо, слегка приобнимая. Выйти целым из этой битвы ему даже не… — Так и будешь слушать? Внезапно выражение лица Тетсуро изменилось. Он разозлился — брови сошлись вместе, и наружу снова вылезло болезненное сожаление. — Нет, не буду. Что с тобой творится? Ответа Кей не дождался — Куроо обхватил его подбородок и коснулся губ своими. Не напористо, но лишив возможности отстраниться, зафиксировав, пригвоздив намертво. Тягучая боль прошила губу, когда он прикусил её зубами и слегка оттянул, играясь в одному ему понятные игры. — Ты не знаешь себе цену, не хочешь отстаивать место в команде, и вообще ничего не делаешь для того, чтобы избавиться от белых перьев. Меня это бесит. Меня так это… злит. — Хватит. Чужое мнение меня волнует ещё меньше. Шепот жег губы, мешал дышать, выводил из себя, но Кей был терпелив. Он ждал. — Ты потрясающий, Тсукишима… — наконец, сказал Куроо, заставляя его запрокинуть голову и спускаясь к шее. Он был медлителен и двигался с вязкой ленцой, но Кей чувствовал упирающийся в пах член и уже не доверял напускной небрежности. Его прикосновения и ласки казались правильными, полными опыта, грамотно выверенными, будто он каждый день тренировался на собственном отражении в зеркале, чтобы сейчас всего парой касаний сбить с Тсукишимы спесь. — Ты трахнуть меня хочешь или что? — Хочу, — задыхаясь, сказал Куроо. — Очень хочу. Рваное дыхание опалило чувствительное местечко под подбородком, и Кей сжался, зажмурившись. Едва не застонал, но сдержался, с усилием стиснув зубы. — Не делай вид, что ты оскорблен. Ладони Тетсуро скользящими прикосновениями прокрались под одежду, короткие ногти царапнули кожу. — Я не могу отвести от тебя глаз на площадке. Не могу, я не могу… ты ослепил меня. — Это ты сегодня чуть меня не ослепил, — зарываясь пальцами в мягкие волосы, Кей приподнялся на локте. Черные пряди расслаивались на ладони, будто угольная шелуха. Куроо тем временем уже что-то творил возле его живота, задрав футболку. Искал, любовался, вел замысловатые линии по кубикам пресса, иногда цепляя кожу губами и утыкаясь носом. Выдыхал, чертил точку и снова — полз наверх медленно, но уверенно. Он оказался настолько нежен и осторожен, что у Тсукишимы перехватило дыхание, и сердце тяжелым комом встало в горле. Сопротивляться было бессмысленно — нечему, а оттолкнуть Куроо смог бы и новорожденный младенец, если бы захотел. Если бы. — Ты же мальчишка, — прорычал Тетсуро, уткнувшись лбом чуть выше аккуратного пупка Кея. — Почему меня от тебя так таращит… Кей цыкнул и рассмеялся. — Моральные дилеммы покоя не дают? Кто бы мог подумать. — Будь ты третьегодкой, Тсукишима… я бы тебя отловил в укромном уголке и раскатал по полу. Но. Придется, видимо, обойтись детскими играми. А потом он потянул резинку шорт вниз, одновременно выпрямляясь, и вжался так, что обожгло даже сквозь тонкую ткань трусов. Нежный ветер тронул покрытую испариной кожу, обдал теплыми лесными запахами и затих. Солнце, пробивавшееся сквозь листья, уже упало за линию горизонта. Холодное небо быстро набиралось темной краски. Но им было наплевать. Как и когда Куроо исхитрился приспустить одежду, ускользнуло от Кея, прикрывшего глаза предплечьем. В свежую ранку попал пот и теперь под бровью неприятно щипало, дергало. Шрам останется, наверное. И тут — его член сковала уверенная, сильная ладонь. Туда же подлез и член Куроо, горячий и крепкий, обжигающе-обнаженный. Злые губы перебили и без того рваное дыхание и в этом поцелуе, словно в рыболовной сети, запуталось время. Кей не замечал за собой особой чувствительности, но на этот раз — проняло, дало под дых, и заставило откликнуться. Он впустил в рот язык Куроо, и устроил ему такое яростное приветствие, на какое только был способен. В животе заныло от напряжения. Они одновременно открыли глаза и разделили на двоих яростно-удивленный взгляд, но сразу же схлестнулись снова, будто умалишенные. Через миг Кей уже не помнил себя, путаясь в угольных прядках, подмахивая в такт движениям горячей ладони, доводя Куроо до грани, до полубезумного вожделения. Раздразнил. И не задумался даже. Тетсуро больно ткнул его под ребра и рявкнул, срываясь в хрип: — Мелкий ублюдок. Еще одна такая… выходка, и я тебя на сувениры раздеру, понял? И Тсукишима выгнулся под его горячей ладонью, кончая себе на живот. *** Каким-то образом им удалось игнорировать друг друга до самого последнего дня в лагере. И то, неожиданной перемене способствовал Бокуто, прилипший к Тсукишиме посреди тренировки — Куроо не выдержал и зашипел от злости. Ревновал он глупо, на протяжении всех матчей, почти постоянно, хотя и старался изо всех сил этого не показывать. Ревновал к Ямагучи — привязанному к Кею, словно маленькая преданная собачка. Ревновал к капитану Карасуно, очевидно, пользующемуся уважением Тсукишимы и позволяющим себе иной раз похлопать его по плечу. К Кагеяме, на котором, казалось, сходилась карта раздражения Кея, к Хинате, которого Тсукишима не переваривал, но грыз из принципа и по привычке. Все они были к нему ближе, а он, тот, кому подобные взгляды и колкости стали бы наградой — по ту сторону сетки, да ещё и в зоне игнора. Он стал играть яростнее, то и дело нарывался на спокойно-заинтересованный взгляд Кенмы и сокомандников. Не находил себе места. Тсукишима же, в противовес, вел себя спокойно и подчеркнуто равнодушно. Правду знал только Тадаши. Знал о том, как Кей проводит бессонные ночи, уткнувшись взглядом в потолок и слушая песню на повторе — даже на самой низкой громкости, Ямагучи слышал отголоски печальной мелодии. Тсукишима удивлялся сам себе, иной раз бродя за пределами площадки неприкаянным призраком несчастно влюбленного. Удивительно, с каким рвением и удовольствием он отдался своей меланхолии. Хотя сидеть на месте не мог, равно как и долго находиться в окружении напарников или натыкаться взглядом на махровую макушку Куроо — а потому кружил неподалеку и искал такие места, где можно было бы спрятаться ото всех сразу. Это не могло продолжаться долго, и вечером, после последнего матча, они с Тетсуро столкнулись в коридоре. Столкнулись — их прибило друг к другу, притянуло магнитом, а потом Куроо уперся ладонями в стену по бокам от головы Кея и затих. Вдумчиво-осторожный, Тсукишима замер, сжав пальцами край его футболки. Напряжение было невыносимым, поэтому, когда Куроо стиснул его в сильном, болезненном объятии, Кей вздохнул с облегчением. И даже позволил себе, прокравшись под влажную после тренировки ткань, сложить руки на пояснице Тетсуро. — Ты… — Помолчи, а, — сказал Куроо. — Опять сейчас начнешь свою дурость демонстрировать. И без этого тошно. — Ты в меня влюбился, — спокойно заметил Тсукишима. — Бедненький. Куроо оттолкнулся и посмотрел ему в глаза, но злость моментально сошла на нет, словно его окатили режуще-ледяной водой. Либо свет затерялся, либо блик неверно подчеркнул красивые черты лица, либо Кей в самом деле выглядел расстроенным. И серьезным. — И ты, — печально подытожил Куроо. — Идиот. — От идиота слышу. Тсукишима оттолкнул его и пошел прочь, не оборачиваясь. Что хорошего им могла принести эта интрижка? Уж лучше обрубить всё сейчас, пока не увлеклись, не потеряли голову. Пока сам не пропал в матово-глубоких глазах, не растворился в кофейном мареве эмоций… Но понял — поздно. Уже поздно. Его догнали, обхватили, смяли руками и поцеловали так, что перед глазами заплясали веселые звездочки. И он сам — обхватил затылок Куроо, огладил его плечи и бедра и приклеился всем телом. Сколько они стояли там, остервенело целуясь, распятые друг другом, не смог бы сказать ни один, ни другой. И как выглядели со стороны — тоже, хотя Хината, снова не вовремя мотнувшись в туалет, сказал бы «ужасающе». Но он долго стоял за углом, зажав рот руками и вслушиваясь в хриплые обрывающиеся вздохи, не в силах заставить себя уйти. Вот как она выглядит? Любовь без права на будущее… *** Автобус приехал ранним утром, и Кей был этому рад — надеялся, что Куроо поленится притащиться ради нелепого прощания, но ошибся. Притащился, сволочь. Сонный, с синяками под глазами, лохматый, как чёрт из табакерки. Куроо припер с собой блокнот и сунул его в сумку Кея, не спрашивая разрешения. — Будет что сказать мне, записывай. — А СМСками не вариант? — Тоже можно, но, боюсь, я сорвусь, брошу всё и приеду после третьей-четвертой. Тебе это надо? Тсукишима презрительно скривился. Куроо протянул ему руку. Рукопожатие получилось смазанным — Кагеяма наорал на Хинату, и Кей отпрянул слишком резко. — До встречи на свалке, — махнув ладонью на прощание, Тетсуро развернулся и побрел прочь. В автобусе стоял гвалт, пока ребята усаживались и делили места у окон, но всё это плыло мимо сознания Тсукишимы — Нишиное пришлось шутить за двоих. Автобус медленно покатился, поскрипывая, и Ямагучи ободряюще ткнул Кея локтем в бок, сделав вид, что не заметил его дрожащих губ и влажных глаз. Когда все, наконец, затихли, и Тадаши погрузился в книгу, Кей достал блокнот. Обложка отсвечивала серебристыми холодными бликами. Страницы полосовали строгие черные линии. «Начни с оскорблений». Улыбающаяся рожица. Кей вытащил ручку из скрытого кармана и, зажав зубами колпачок, яростно нацарапал: «Ненавижу тебя». Погладил надпись пальцами, посмотрел на густое марево пылающего неба, медленно плывущее за окном. Дописал ниже: «Что ты хочешь прочитать? Давай встретимся ещё раз? Давай поедем на горячие источники? Давай исчезнем? Идиот...» Поддавшись внутреннему импульсу, Тсукишима перелистнул страницу. Выронив ручку, закусил костяшку пальца, чтобы не завыть в голос. Фраза была нацарапана второпях — Куроо, судя по всему, написал её в самый последний момент. «Давай встретимся ещё раз?». Солнце прижгло щеку. Кей захлопнул блокнот и позволил себе выругаться от души, пусть и шёпотом. Они возвращались домой.