Без права на будущее

От автора: действо происходит после школы и предполагает вольные условия. Тсукишима остановился неподалёку от экспресс поездов и осмотрелся, ища ориентиры. На станции стоял счастливый гомон и въедливый городской запах — горьковатый, с привкусом пластиков и озона. Серебристая, окроплённая моросящим дождем полоса асфальта растворялась под ногами спешащих людей. Искать долго не пришлось: Кей почти сразу наткнулся на табло с расписаниями и выхватил из толпы знакомую фигуру Куроо. Он выделялся на фоне пестрой массы, будто кто-то невнимательный поставил на грязном листе чернильное пятно или случайно продырявил пером ткань реальности. Первой в глаза бросилась поза: расслабленная и непринужденная. Облокотившись на перила, Куроо грыз шоколадную палочку и, казалось, был с головой увлечен этим нехитрым делом. Или пытался показать, что в данный конкретный момент нет в мире ничего важнее сладостей, а кто не согласен — может идти лесом. Черная кожаная куртка сидела на нем великолепно: макушку прикрывал капюшон с мехом. Из распахнутой молнии выглядывали уголки рубашки с кофейным напылением, черные джинсы спускались во внушительные высокие ботинки. Его можно было бы принять за бандита, если бы не улыбчивая рожа и чертова палочка. Тсукишима невольно сравнил их выбор — он, в противовес, выглядел мирнее мирного. В тонком светлом свитере, пиджаке, брюках и кроссовках, и с неизменными очками в темной оправе, он напоминал ботаника на первом свидании. Так, видимо, подумал и Куроо, зацепив его глазами и прекратив жевать. Позы он не поменял — лишь изменилось что-то в лице, неуловимо, мимолетно. Если бы Кей сейчас мог сделать текстовую заметку, он бы написал: «Ты спалился, Тетсуро, пытаясь спрятаться под слоем внешней крутоты. Ты выглядел, словно мальчик, который никогда не ел сладкого, но вдруг получил в подарок конфетку и обалдел от такого расклада. Бедняжка»… К тому моменту, как Кей, поправив лямку на плече, подошел в упор, Куроо загнал мальчика с конфеткой в подвал и стал собой. Губы растянулись в ухмылке, глаза весело загорелись. — Привет, — Куроо расквитался с лакомством и выпрямился. — Ты собрался грабить банк? — поинтересовался Кей, старательно делая вид, что невыносимая внешность Куроо режет ему глаза. — Как всегда холоден. Стилист, — сказал Куроо. — Сколько мы не виделись? — Не видел бы твою наглую морду ещё столько же. Кей врал и не краснел, хотя, может, совсем чуть-чуть. Токио — город огней, беспечный и неспокойный, гудел, словно переполненный пчелиный улей. Разделенные на тысячи фрагментов-экранов улицы переливались всеми цветами радуги. От многообразия красок и ярких пятен у Кея заболели глаза, но благо Куроо не собирался в первый же день таскать его по городу. — Давай возьмем чего-нибудь перекусить, — сказал он. — Тебе экзотики или банальщина сойдет? Тсукишима остановился рядом, рассеянно разглядывая табло-вывеску с очаровательной рекламной девочкой. Теплый воздух принес слабый аромат одеколона Тетсуро — терпко-пряные древесные нотки, со сладковатым оттенком корицы. Пусть эта встреча не была первой со времен противостояния Карасуно и Нэкома, Кей чувствовал накатывающее волнение. Они знали друг о друге чуть больше минимума, необходимого, чтобы человек перестал быть знакомцем через пятое колено, и он собирался остаться у Куроо на первое время, пока сдает вступительные тесты и подыскивает себе жильё. Тетсуро сам предложил помощь, Кей сам согласился приехать, так почему же стало страшно только теперь? — Экзотики на сегодня хватит, — Тсукишима ехидно заулыбался, красноречиво обводя взглядом прикид Куроо. Тот почему-то даже не огрызнулся в ответ. *** — Давно ты переехал в центр? — Месяц назад. Здесь до универа рукой подать, десять минут без пересадок. И вокруг полно забегаловок, при всем желании не соскучишься. Куроо кивнул на прямоугольник окна и толкнул дверь. — Вторая комната — вся твоя. Я ей особо не пользовался, там раньше телевизор стоял, но я перетащил его к себе. Свет уличных фонарей приятными бликами оттенял уютную комнатушку. При большом желании сюда можно приличный шкаф затолкать и даже рабочий стол поместится. Кей остановил мысли — не понадобится. Он пробудет у Куроо не больше недели, и футона достаточно. Оный, кстати, поджидал в уголке, свернутый аккуратным рулоном. — Спасибо, Куроо, — Кей сбросил сумку в углу. — Хорошо, что Хината и Кенма до сих пор поддерживают связь, и я смог раскопать твой номер. — Я был удивлен, — как бы невзначай признался Тетсуро. — Мы ведь так долго этого избегали. Кей задумчиво повертел в руках свою любимую кружку с серым ободком у основания. — Я рад, что ты решил переехать, — добавил Куроо. — Расскажешь, что сподвигло? Кей снова полез в сумку и вдруг вытащил потрепанный серый блокнот, который Тетсуро сто лет назад подарил ему ещё в Шинзен. И молча сунул ему в руки. *** Сначала шли рандомные записи в стиле Тсукишимы, не содержащие никакой толковой информации. Иногда — едкие замечания. Где-то спустя двадцать страниц начиналось кое-что интересное. Блокнот стал для Кея отдушиной. Что-то вроде молчаливого психолога. Куроо отхлебнул чай, прислушался к шорохам в соседней комнате — Кей спал или очень хорошо притворялся, что спит. «Я не думаю о том, что мог бы сделать что-то стоящее. Мне не нужна слава. Как и признание, и всеобщее принятие. Этим пусть занимаются идиоты вроде Хинаты. Не сказал бы, что я понял, чего ты хочешь от жизни, Тетсуро…» Забавно. В своих блокнотных записях Кей всегда называл его по имени. «Мы ведь не говорили об этом, но что-то подсказывает мне, что ты любишь играть с чувствами людей». Куроо тихо хмыкнул, перелистывая затертый листок. Тсукишима был перфекционистом, а потому сперва прописывал послание карандашом, и лишь убедившись, что его устраивает содержание, выводил ручкой. «Если бы ты стал моим другом, первым делом я бы посоветовал не верить моим словам. Но ты мне не друг, ты мне никто, а спонтанный перепихон в лагере не вписывается в моё понимание нормальных отношений. Между нами сотни километров. И слава богу. Иначе…». Тут послание обрывалось, а край листа был затерт резинкой до бумажной пыли. «Сегодня Ямагучи спросил, почему я снова выбросил валентинки и сладости. Ответил, что все эти розовые бредни мне не интересны. Не мог же я сказать, что съел бы шоколад, который приготовил ты — хотя, уверен, он был бы просто чудовищен, ведь ты не похож на того, кто умеет готовить. Тем лучше, я бы съел, отравился и сдох, и больше не чувствовал бы этой нелепой тоски, от которой нет никакого толку. Вышли посылку на следующий год?». Вот же гадёныш. «Что бы ты сказал, если бы увидел меня сейчас? С подобными чувствами ничего не поделаешь, ты же в курсе, да? Развейтесь, чаще гуляйте с друзьями, время лечит. Не лечит оно, а только добавляет проблем и усугубляет все болячки. У меня голова от тебя болит, Тетсуро. Хронически. Чем ты меня заразил?» Куроо расхохотался в кулак и сел поудобнее. Язычок закладки интригующе торчащий из середины блокнота, обещал увлекательную ночь. Утром Тсукишима застал его на кухне, лежащим на столе, выхлебавшего запасы растворимого кофе и теперь немигающим взглядом разглядывающего пустую банку. Не стал ничего говорить — только хмыкнул, взлохматив и без того растрепанные в хлам волосы, и выжидательно посмотрел Куроо в глаза. Тетсуро поднялся. В два шага преодолел расстояние между ними, зло схватил Тсукишиму за ворот футболки и поцеловал так, что заболели губы, и дыхание сбилось к чертям. Кажется, теперь он не сможет съехать, даже если упрется рогом и будет ворчать, что Куроо мешает ему учиться. *** Выходной выдался примечательно-необычным. Куроо подкрался незаметно и, запустив ладонь Тсукишиме под футболку, погладил поясницу. Заметив, что реакции нет — Кей почему-то даже не удивился этому внезапному нападению, Куроо подполз ближе и обвил ногой его ногу. А затем как-то незаметно оказался сверху, придавив всем телом и обдав жарким теплом. Тсукишима обозвал его мудаком, получил в ответ довольное «унь», но это не помогло. В итоге легкая возня едва не переросла в настоящую драку, так настойчиво Кей пытался вырваться из цепких объятий и так яростно Куроо затаскивал его обратно на футон и сковывал, словно в тисках — руками, ногами, собой. Стало жарко и елозились они с полчаса, словно две спаривающихся змеи, хохоча и задыхаясь, но не желая друг другу уступать. Что-то изменилось, когда Куроо вдруг придавил Тсукишиму плечом, надавил грудью на лопатки и мягким скользящим движением сунул ладонь ему в шорты. Легкая щекотка тронула ягодицы, и Кей от неожиданности изогнулся немыслимой дугой — сам бы никогда не поверил, что способен на такие акробатические фокусы. Смех заглох где-то в его груди, веселая ухмылочка покинула наглую морду Тетсуро. Руку он не убрал, расслабленно положил ладонь на задницу Кея и ткнулся носом ему в затылок. Их дыхание смешалось — Тсукишима повернулся, облизал губы, глянул из-под мягких светлых ресниц вопросительно и зло. — Трахнуть меня хочешь, что ли? — спросил, повторив один-в-один интонации, которые получились в Шинзен, хотя уже без прежнего гонора. Куроо тяжело вздохнул, отстраняясь — его явно тащило навстречу, но он чисто принципиально не хотел так легко сдаваться животной притягательности Кея. — Хочу. Но. Я ничего не сделаю, пока ты сам этого не захочешь. И он отлепился, как ни в чем не бывало. Лег рядом, вытянувшись всем своим мощным телом вдоль Тсукишимы и сложив руки за головой. Кей в эту демонстративность не поверил — у Куроо были поджаты губы, глаза мерцали тревожно и опасно, а от тела шло такое напряжение, что воздух едва не щелкал электрическими искрами. — Если я скажу, что хочу? — продолжил ехидничать Кей. — Или надо доказать? Напряжение слегка рассеялось. Куроо повернулся и посмотрел задумчиво, словно Тсукишима валялся в самой сексуальной позе на свете, а не распластался рядом труп трупом. Хотя Кей и в самом деле смотрелся неплохо, был потрепан, слегка румян, лохмат и непривычно доступен. Судя по взгляду, уступать он не собирался, может быть, даже планировал завалить его и как следует оттрахать. Ну, или по крайней мере думал об этом. Шанс оказаться подмятым Тсукишимой, вызвал в теле Тетсуро странную реакцию — затопило жаром, горячий мед стек откуда-то со спины в поясницу, и желание тяжело ухнуло в низ живота. Член заныл, хоть на стены карабкайся. Он мог представить себе оба варианта. То, как сминает упругое, долговязое, неподатливое тело Кея, как вбивается в него, вколачивается до головокружительной пустоты в голове. И то, как подставляется — бесстыдно, пошло, выставив задницу, изогнувшись под сильной, узкой ладонью… Его устраивало всё, что Кей может дать, всё, на что он решится. Легкое изучающее касание заставило Куроо выплыть из топки жарких фантазий — Кей уже полусидел, полулежал, разглядывая его. Без очков взгляд казался незащищенным и пристальным, даже немного пугающим в своей откровенности. Кей пристроил руку на его животе, слегка поддев ткань футболки. Куроо шутливо положил свою ладонь сверху и потащил вниз. Он ждал, что Тсукишима взбрыкнет, продолжив их игру в «пусти-не-пущу», но Кей лишь слегка покраснел и поддался. Его длинные пальцы послушно проследовали за рукой под резинку трусов, обвили стоящий колом член Куроо, стиснули неловко, но аккуратно — и это простое, почти неуклюжее действо дало в голову покрепче злющего саке. Куроо на миг закрыл глаза, чтобы не сорваться прямо сейчас. Потому что это было уже чересчур. — Горячо… — пробормотал Кей, пряча лицо у него на груди. Куроо шумно выдохнул, стараясь удержаться от движения бедрами — это бы выдало его с потрохами, а он ведь пытался делать вид, что опытный. Потому он решил отомстить — начал гладить волосы, плечи, шею Кея, всё, до чего дотягивался. Нежно, без всякого напора, и от этих прикосновений Тсукишима медленно, но верно поплыл. — Мне никогда особо не нравились парни, — прошептал Кей, не поднимая головы. — Я не думал об отношениях и не беспокоился, мне казалось… придет само. Мне не доводилось чувствовать тягу к чему-то — у меня даже песен нет, от которых бегают мурашки. И тут ты… Куроо сглотнул, прежде чем начать говорить. — Тяга? — К тебе — слово не подходит, — Кей поднялся выше и потерся лбом о его ключицы, заставив приподнять голову. Ладонь, медленно и дразняще ласкающая член, исчезла. Он собирался поговорить и не хотел отвлекаться. — Что же ты испытываешь ко мне? — Не любовь, — едко сказал Тсукишима. — Но что-то очень похожее. — Если ты её не испытывал, разве можешь знать наверняка? Кей посмотрел ему в глаза и оказался так близко, что спрятаться от него было уже некуда. Куроо провел линию по упрямому подбородку, тронул щеку, прижал большим пальцем белоснежный висок. — Если она похожа на это, то я понимаю, почему из-за неё так часто умирают. От таких слов Куроо передернуло. — Не-не-не, — забормотал он, притягивая к себе лицо Тсукишимы ладонями. — Прекрати нести чушь. Ты не мог увлечься так сильно, пока мы были порознь, и я тоже, нам в общем-то пофиг, кто, где и с кем, верно же? Нас просто зацепило слегка, ничего в этом страшного нет. — После тебя я пробовал с парнем, — шепнул Тсукишима. Куроо споткнулся на собственной мысли и замер. Его взгляд почернел, градус тепла упал до ночного мороза, а руки превратились в тиски. Кей дал ему пару секунд насладиться ощущениями, а затем надменно изогнул брови. — Неприятненько, м? — Ты меня разводишь, ублюдок, — огрызнулся Куроо. — Развожу. Интересно — веришь ли ты в то, что говоришь. Тебя ж зацепило слегка, чего ты взъершился? — Вот же поганец, — Тетсуро опрокинул Кея на спину и взгромоздился сверху. — А ты не грей мне уши своим «ничего страшного нет». У меня было время разобраться. Я хочу знать, что там у тебя и решить, что должен делать — забывать или… — Или? — Объяснись и закончим, — Кей поморщился, снова попытался вырваться, но на этот раз Куроо без шуток удерживал его, и тут оказалось, что даже со всей силой, выносливостью и телосложением, против Тетсуро противопоставить нечего. — Кей. Не зли меня. — А то что? — А то ты от меня никуда больше не денешься. Спокойный, но очень, очень тяжелый взгляд Куроо, нависшего мрачной тенью сверху, напомнил Кею о чем-то давно забытом. То ли о речке, то ли о ночном пляже, куда не боялся лезть, пока не поскользнулся на замшелом камне и не тюкнулся затылком. У него ведь были раньше такие ночи — и любимое место было, и любимая песня, и шутка, и даже футболка. Любимое до дрожи. Волейбол и брат… Где же он потерял это самое, острое, что кусало изнутри и заставляло улыбаться в полный рот или плакать навзрыд? Если бы он и в самом деле отмахнулся от этого странного острого чувства неполноценности, которое терзало его вдали от Куроо, то стал бы ещё более «онемевшим»? Если бы он увернулся от его поцелуя, если бы не сказал своё бархатное: — Давай попробуем. Тогда Куроо, наверное, не содрал бы с него футболку с такой яростью, словно вытряхивал из мешка ненавистную картошку, и не накинулся бы, не укусил бы за плечо так, что на глаза выступили слёзы. Он бы не предложил жить вместе. И не сводил бы их обоих с ума. — Тсукишима, ты просто гад, — усмехаясь, сказал Куроо, распаленный до легкой нервной дрожи. — Гадище. И пригладил его рукой, властно и сильно, перебрав пальцами все мышцы — от тугих грудных, до крепких на животе. Выжидательное бездействие Тсукишимы свело раздражение на нет, и он снова занежничал. И начал с того, что взял в рот. Тугая бархатистая теплота сомкнулась вокруг члена — Кей застонал в голос. Сердце, и без того взбалмошно и бесконтрольно лупившееся в ребра, подпрыгнуло и заколотилось сильнее. На него словно плеснули кипятка: ошпарило лицо, руки, и даже куда-то под кожу попало, внутрь. Куроо доводил и игрался, пошло высовывая язык, облизываясь, впуская член в горло, щекоча узкую горячую щелку языком, всего на пару пунктов отставая от порнозвезды. Хотя ему удавалось делать минет с дьявольски сексуальной миной, достойной порнопьедестала. Где и когда он этому научился Кей предпочел бы не знать. Или нет. Или… всё-таки… да. Но царапнуло больно и глубоко — чертов озабоченный токийский засранец уже кому-то, где-то… может и не раз… Доводить Кея до оргазма Куроо не стал, хотя тот уже был предельно близок. Он очень чутко уловил эту грань и откатился в сторону. — Ты… опытный, — смог выдавить Тсукишима, давясь дыханием. Нестерпимо хотелось обхватить член рукой. Ему хватило бы и парочки движений, но Тетсуро засел в засаде, готовый в любой момент кинуться и остановить поползновения. — На самом деле я отлично импровизирую, — с миленькой улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, признался Куроо. — Членов в моём рту ещё не было, но в последнее время я много читал об этом. — Теперь скажи мне… кто из нас гадище, — Кей поморщился и приподнялся на локтях. Куроо сел вместе с ним. — Кей… — Да понял я уже, боже, — Тсукишима опустил глаза. — Можешь делать, что хочешь. — Я не обещаю, что смогу быть ласков и нежен, я уже знатно окосел и мне кажется, сорвусь. Может, прервемся, а? Тайм-аут, все дела. Если честно, Куроо и в самом деле выглядел помятым — но, что хуже, оттенок румянца на его щеках стал лихорадочным, как и блеск в глазах. — Без нежностей обойдусь. Что, боишься влететь в аут? Тетсуро сделал челодлань и медленный глубокий вдох. — Кей, ты либо псих, либо экспериментатор. А может псих-экспериментатор, черт тебя подери… И Куроо отключился: вместо него в его теле был уже кто-то другой. Он уже не думал. Осталось лишь действие и ничего больше. Короткие, резкие движения. Взлетевшая ворохом одежда. Пьяный взгляд — медленное скольжение обнаженного теплого тела по груди. Куроо был в составе команды кошек, но вел себя скорее как змея. Он был всюду и везде, перетекал, пробовал языком почти всё, даже ладони Тсукишимы, и выглядел, словно футфетишист, дорвавшийся до любимой пятки или грибофил, слившийся в страстных объятиях с мухомором. В общем, как полный идиот, лишенный последних остатков разума. Он мог кого угодно вывести из себя манерой лизаться в поцелуй, ускользать, кусаться, тянуть за собой, потом — за волосы, и снова вести с языком бои без правил. Куроо потерял понятие границ примерно через десять минут, и к тому моменту Тсукишима был готов на всё, лишь бы он прекратил мучить их обоих. Куроо закончил. Закончил, как только дошло до самого важного — он вытащил из тумбы смазку и, рассевшись между ног Кея со стоящим колом членом, сделал вид, что в мире нет процесса интереснее, чем чтение этикеток. — Куроо, ты нервничаешь, и я понимаю. Но если ты скажешь, что всё, что ты тут устроил было зря, я тебя четвертую. Сладкая улыбочка Тсукишимы очень вовремя поставила жирную точку во внутренних терзаниях Куроо. Смазав пальцы, Тетсуро прикоснулся к нему так, словно Кей — ваза из льда, на которую даже дышать запрещено, не то, чтобы пихать что-то куда-то. От одной только его взволнованной мины Кея пробрало до желудка. Некий ёк внутри, собравшись было ёкнуть, походу задохнулся. Куроо тряхнул головой, сбрасывая с глаз челку, и опустил взгляд туда, где его палец медленно проскальзывал в задницу Тсукишимы. Покусал губу, что-то там разглядывая. Кей сосредоточился на ощущениях: всё было странно, но не так плохо, как он себе представлял. И тут началось: — Тебе будет очень больно. — Ты бесишь. — Я беспокоюсь. Нормальная человеческая реакция, — улыбка рассекла лицо Куроо с одной стороны. Такой улыбки он ещё не показывал — Кей даже приподнялся на локтях и засмотрелся. — Больно-больно, ай не могу, — равнодушным тоном сказал он. — Что же делать. На последнем слове голос дрогнул — Куроо, распознав очередной прикол, ввел в процесс второй палец. — О, — Тсукишима поелозил на простыни, мешая Тетсуро в его явно нелегком деле, и продолжил жаловаться, не меняя интонации. — Кажись, теперь я умру. Невыносимая боль. Как ты можешь так со мной обращаться? — Боюсь, дальше будет веселее. Кей вздохнул, прикрывая глаза. Боль и в правду появилась — только он знал куда более сильную. А потом пальцы исчезли и мысли тоже — Куроо прилип к нему всем телом и поцеловал в уголок губ. Очень больно — сказал Тетсуро и приблизительно угадал, но Кей всё равно удивился. С болью пришло приятное ощущение, тягучее и жаркое, вскрывшее сдерживаемые эмоции, словно талый лёд. Как и когда он обхватил крепкие мускулистые плечи — не помнил. Как Тетсуро прижал его бедра к своим — тоже. Помнил отчетливо две волны боли, две стадии, сначала жгучую, потом внутреннюю и куда более неприятную. И слова тоже запомнил — лихорадочный осыпающийся шепот. — Я совсем не хочу, чтобы… так. Совсем не хочу причинять тебе боль. Я знаю, знаю… пожалуйста, потерпи. И Кей задыхался, глотая воздух, силясь оторваться от ощущений и утонуть в ласке Тетсуро, в его голосе и в его взгляде. А тот обнимал ладонями, целовал рвано, уже не играясь — всерьез, терся лбом, смотрел пронзительно, аж до копчика пробирало. И вдруг, волна сошла, и стало почти приятно. В движении Куроо всегда был особенно хорош — ему нельзя было застывать надолго, и Кей, попривыкнув, подтолкнул его бедрами. Приятная усталость стекла в ноги, и всё смазалось в первом изящном движении. О да, Куроо был хорош. Он толкался, слегка сдвигаясь вниз, из-за чего Кею хотелось выгнуться — давило изнутри, проходило по центру удовольствия, остро, почти болезненно. Мышцы перекатывались под кожей, напряженные и натянутые, будто хлысты, всюду жглось, всюду притиралось. Это была проба. Проба, проверка, и вот странно — удачная. Они складывались идеально, и чувствовали друг друга на уровне микродвижений. Кей приподнимался, упершись пятками, ослабляя давление, и Куроо слегка менял положение, подхватывая его под поясницу. Куроо наседал, вбиваясь так, что перед глазами чернело — и Кей расслаблялся, принимая его полностью. Змеиная сущность Тетсуро снова проявилась, стоило ему заметить, что Кей сдерживает стоны. Начались игры, испытания. Он закинул ногу Тсукишимы себе на плечо и толкнулся особенно глубоко — заставил охнуть и едва не закричать. Ускорил темп на волне этой маленькой победы, и Тсукишима почти попросил тайм-аут. Почти. Как это кончилось, он тоже не успел осознать, лишь опрокинулся на подушку и взвыл, ярко и мощно кончая. Куроо доводил его несколько секунд и догонял уже окосевшего окончательно и бесповоротно. Дыхалка подводила, хотя казалось бы — валялся, не делал ничего. И спортсмен между прочим! Куроо уткнулся в шею, румяный и мокрый, и не нашел, что сказать. Если бы попытался, то кроме «люблю тебя, поганец», ничего бы не родил, так что молчал. Молчали они долго. Отлепившись друг от друга, валяясь и думая об изумительной пустоте потолка. — Жрать хочу. — Я — боль, так что готовить будешь ты. — А вот это не честно… я, между прочим, делал всю работу. — Ты ещё скажи, что устал. Вали на кухню. — Я действительно устал! Эй, Тсукки… как ощущения? — Куроо наклонился сверху, с беспокойством вглядываясь в лицо. Кей хмыкнул и наподдал ему локтем. — Скоро узнаешь. И кстати, мне нужна нормальная дверь. И замок. Встал, кряхтя, и гордо ушел в душ. Куроо ещё какое-то время лежал, глядя в никуда и вспоминая строчки, пробравшие его до глубины косточки: «…но что-то подсказывает мне, что ты любишь играть с чувствами людей». Он тихо рассмеялся — кто из них сейчас играл с чувствами, спрашивается? А потом поднялся и пошел следом, намереваясь уболтать Тсукишиму стать его женой. Или сделать из двух комнат одну. Ну, или хотя бы попробовать секс в душе.