Как же я тебе помогу, если ты ко мне не идёшь? BioShock
Лере, увы, так и не удалось выспаться. Придя в себя после пары часов тревожного забытья, она снова ощутила на себе руки Козловского. Ну конечно. Она могла бы забыть своё имя, но его – никогда. Только что они провели вместе восхитительную ночь, которую она никогда не забудет, главную в её жизни. Только что, с ним, она наконец стала собой. Наконец, впервые за двадцать пять лет вечной зимы, могла слушать себя настоящую, ту, спрятанную глубоко внутри, себя ту, о которой сама не догадывалась. Но она не думала, что именно это заставит её сейчас умирать. Закусывать губу и чувствовать, как кровь в венах превращается в кипящую чёрную нефть. Потому что поняла, от чего отказывается. От себя. Её горло давили рыдания, глаза щипало от слёз, которые никак нельзя было проливать. Нельзя. Всю эту чудесную, тёплую, полную внимания и нежности, несправедливо короткую неделю ей было нельзя. И оборачиваться на прекрасного мужчину, прижавшего её к своей груди – тоже. Тоже нельзя. Она знала, что если обернётся и посмотрит на него, то не сможет больше отрицать, что влюблена. Как будто это можно было отрицать раньше. Как будто это можно было отрицать с той секунды, как она поняла, что боится его чрезмерно долгих взглядов. С секунды, как она поняла, что он – лучший. Нельзя. Жар уверенных рук, надёжность широких плеч – нельзя. Ласковый, чуткий, бархатный взгляд, встревоженный непокой в голосе – нельзя. Чувственные, запретные, горько-сладкие поцелуи. Прикосновения бережные и страстные, его забота о ней, маленькие, бесконечные знаки внимания. И все её желания – целовать его, гладить загорелую кожу и прижиматься бесконечно, впитывая его ласку и переполняясь ею. Нельзя. Данила шумно выдохнул и крепче прижал Леру к себе. Она погладила его крепко обхватившую её руку. Спи. Спи, любимый, нежный, прекрасный. Это же надо – высокий-высокий, мощный, пластичный, спортивный, в чём-то даже нахально красивый. Ей никогда не нравился такой типаж. Но когда Козловский появился в её сердце, он не спрашивал о пристрастиях. Нахал, действительно… Впрочем, время, отведённое ей на то, чтобы быть с ним, и так истекало, уже почти истекло. На часы счёт пошёл. Слеза всё же скатилась по щеке, и, не успев её удержать, Лера невольно всхлипнула. Рука, обнявшая её, неожиданно поднялась выше, и Данила кончиком пальца мягко вытер её мокрую щёку. Лера с трудом подавила шумный вдох. Ей не хотелось плакать перед ним, не хотелось, чтобы эта чудесная ночь, самая нужная ей ночь, снова превратилась в сплошные её взгляды в пол и его усталые попытки заглянуть ей в глаза. - Ты не спишь… - прошептала она. - Да, а ты плачешь, - негромко проговорил он. Он был счастлив, ему больше вообще ничего не надо было теперь, но Лера только что заплакала. И он понял, что, чёрт возьми, так всё не кончится. Не проскочить ему на скорости эту печаль, делая вид, что всё уже решено, переезжай-Лера-ко-мне-жить. «Словно несёшься в машине, у которой отказали тормоза»… Она не стала отвечать. Что можно было ответить? От насыщенного звука любимого голоса Лера только и могла, что мурашками покрыться. Если бы можно было умереть прямо сейчас, лёжа в его объятиях, и не знать никакого завтра, она бы с удовольствием согласилась. Если бы можно было её жизни закончиться так. Ничего и никогда в жизни ей ещё так не хотелось, как того, чтобы заканчивались эти желанные минуты. - Думаешь, что будет, когда мы вернёмся? - Думаю, что будет со мной, когда мы вернёмся. Такая тишина. Блаженная, уютная, драгоценная. Лера не забыла упрекнуть себя в том, что не смогла спрятать обиды в своём голосе. Мысленно она умоляла его молчать ещё, позволить ей просто прижиматься к нему спиной, изо всех сил затаив дыхание. - Знаешь, почему я не сплю? Она закрыла глаза и с усилием сглотнула. Всё он понимает. - Нет. – Конечно, он не мог не услышать в её голосе сдавленных слёз. Мужчина глубоко вздохнул и оставил мягкий поцелуй на её волосах. - Не хочу просто проспать время, когда могу держать тебя в своих руках. Лера едва не завыла. Эти слова ранили её сильнее ножа. - Не плачь, моя милая, прошу тебя… - прошептал он. – Я чувствую себя виноватым. - Нет, нет, дорогой, совсем нет… Забыв о том, что она себе обещала, девушка развернулась в постели, и её пальцы взлетели к лицу любимого, поглаживая щетину, а глазам стало как-то сладко больно от того, что они могут его видеть. Видеть его такого, принадлежащего ей одной. - Поцелуй меня, - попросила она. Он на секунду улыбнулся. Несмотря на всю внешнюю мужественность Данилы, его улыбка всегда была светлой, мальчишеской, открытой – такой солнечной, что девушке от желания видеть её всегда стало жарко внутри. - Как? – спросил он. - Так, чтобы я забыла обо всём, кроме тебя. Он послушался. Кошачьим грациозным движением перенёс свой вес вперёд, накрывая девушку собой, и, проникнув одной ладонью под её волосы, привлёк к себе. Всё её тело тут же отозвалось на невыносимо чувственную ласку, девичьи ладони взлетели по его плечам, ступня скользнула вверх по ноге, обвивая его за пояс, и он опять ощутил, какая у неё нежная кожа – там, с внутренней стороны бедра. Поцелуем Данила пытался успокоить её, вселить в неё уверенность, что всё равно будет её любить, и что не зря она решилась с ним на эту авантюру – отключить телефоны, сесть в самолёт и на неделю улететь на курорт на почти безлюдном острове. Поэтому и действовал с ней неспешно, даже тщательно; медленными, сладкими, уверенными поцелуями он покрывал её переносицу, глаза и виски, и снова возвращался к губам, наслаждаясь доверчивой открытостью девушки, её кружащей голову взаимностью, которую узнал только этой ночью. Пальцами умело гладил шею, и она тянулась к нему, чтобы было удобнее её целовать. Смотрел на длинные ресницы и раскрасневшиеся губы и не мог насмотреться, понимая для себя наконец, что способен свернуть горы, сделать всё, что угодно, лишь бы эта первая их ночь, такая короткая, не стала последней. Назавтра им возвращаться в Москву и снова становиться друг другу никем. Но сейчас им было катастрофически мало друг друга, и она забыла обо всём, кроме него – кроме его мужественных рук, терпких губ и гулкого дыхания, окруживших её со всех сторон и заменивших ей весь остальной мир. *** Ранним пасмурным утром он находился в месте, очень напоминающем ему железнодорожный или аэровокзал. Это была площадь, и он даже не помнил, крытая она или нет – как это во снах и бывает. Зато он помнил людей, их было много, и все они были ему незнакомы. Кто-то читал, кто-то спал, кто-то что-то жевал, кто-то просто шёл мимо. Он медленно прогуливался по этому залу, не понимая, что тут делает, зная только, что должен ждать, пока кто-то найдёт его. Только вот кто? Он был растерян. И тут его взгляд упал на девушку. На красивую девушку. Она сидела на подоконнике и задумчиво смотрела в окно. Тусклый свет оттенял её молочную кожу, и прядь тёмных волос постоянно падала на лицо, но она, погружённая в свои мысли, не замечала этого. Она была одета в простенькие джинсы и какой-то вязаный кардиган, но свет буквально исходил от неё, и Данила не смог удержаться от того, чтобы не остановиться, разглядывая её восхищёнными глазами. Её кожа была бледна, но от этого красота девушки казалась только утончённее, чище и изысканнее. Она вся была такой – изысканной. Как загадка, которую не разгадать. Как лабиринт, не имеющий выхода. Она была похожа на Леру – всё чёрточки лица совпадали до единой. Но это была не Лера. Не Лера, и всё тут. В этой девушке был мир, покой, доброжелательный и настоящий, без изломов и боли, присущей его Лере, переполнившей её до краёв. А эта девушка… ей хотелось любоваться. Она не позволяла отвести от себя глаз. Она казалась ему ангелом. Наверно, она спрятала нимб и крылья в той небольшой холщовой сумке. Данила искренне не знал, она ли это – та, кто должна его найти. Но как же она была красива… даже, пожалуй, соблазнительно красива. Он сделал к ней шаг, и она, хоть по всем законам логики не должна была услышать его в этом человеческом гуле, подняла глаза и грациозным жестом поправила выпавшую прядь, лишь взмахнув изящными пальцами. Козловский выдохнул – до того естественно это у неё получилось. Теперь она смотрела на него и спокойно, сдержанно улыбалась – так, как улыбаются либо давнему другу, либо случайному попутчику. Большими шагами он приблизился к ней. Его ладонь легла на её спину, губами он коснулся её волос. Она не шелохнулась, не изменила позы, будто его поведение было чем-то совершенно само собой разумеющимся. А Данила… почувствовал что-то новое. Он знал, что это. Это была зарождающаяся, ещё слабая влюблённость. В неё, в эту девушку с вокзала. В не-Леру. Она посмотрела на него снизу вверх. Её взгляд был серьёзен, даже немного строг. Будто они старые друзья, столкнувшиеся с какой-то важной проблемой. Он хотел сказать «Привет», но не мог вымолвить ни слова. Любые слова были излишни. Её ладонь поднялась и накрыла его руку на своём плече. Она просто прекрасна – с восторгом думал Данила, разглядывая её. Как будто невидимая связь протягивалась между ними, и только Бог знает, как же он был ей за это благодарен. - Помоги, - наконец тихо прошептала девушка, и он точно знал, что она просит помощи не для себя. - Кому? – еле сумел выдавить он. Она отвернулась и тяжело вздохнула. - Ты знаешь. Всё вокруг задрожало и поплыло, как мираж в пустыне, картинка потеряла резкость. - Кто ты? Как тебя зовут? – он попытался развернуть её к себе, но неожиданно его руки прошли сквозь неё, будто сквозь призрак, ухватив только воздух. - Ты знаешь… - её голос доносился до него уже словно эхо. - Не уходи! – тревожно закричал он. Как она может уйти, теперь, когда он знает, что она есть?! Всё вокруг окончательно растворилось в тумане, и он расслышал только отзвук слабого шёпота: - Не могу… *** Козловский дёрнулся, нервно сбросил с себя одеяло и только тут понял, что проснулся. Приподнявшись на локтях, он нахмурился. Леры не было рядом. Леры вообще нигде здесь не было, и после дурацкого, болезненно прозорливого сна его прошиб холодный пот – она уже сбежала? Всё?.. Он вообще засомневался, Фиджи ли это – жаркий день давно должен был разгуляться вовсю, но небо за окном окрасилось в непривычный грязно-серый цвет… Вот она. У Козловского на секунду сбилось дыхание, как будто под дых ударили – сердце вмиг замерло и от шока бросило кровь качать. Он поморщился. Она здесь. Лера стояла за окном у края балкона, спиной к нему, но ему достаточно было увидеть очертания женского силуэта, чтобы с трудом заставить себя вдохнуть кислород, хотя бы немного. Она не ушла. Ему даже на секунду не пришло в голову, что здесь, на острове, ей пока что некуда уйти. «Да знаю я отлично, что со мной станет без тебя, Лера. Сопьюсь к чертям, скачусь в бездонную синюю яму. Глаза твои, руки и голос держат, к себе тянут. Так сильно, что боль эту, незнакомую пока, мне на трезвую голову вынести не получится». Данила выбрался из постели, не отводя от девушки глаз, чтобы она не пропала. Наскоро оделся, набросил на себя халат перед тем, как выйти к ней… С ним явно что-то больное, ненормальное происходило – только когда он взялся за ручку балконной двери, то увидел лицо Леры вполоборота и застыл, не в силах сообразить, какое движение надо бы сделать следующим. Потому что ясно стало – все барьеры между ними пройдены. Всё теперь всерьёз, всё сделано, и что бы там ни было дальше, этой ночью, одним масштабным событием последних часов они связаны отныне гораздо значимей, чем словами и поцелуями. Ему пришлось прислушаться к себе, потому что его застало врасплох внезапное облегчение от свалившейся ответственности. Занятно. И правильно. Он хотел, он должен был по-мужски взять на себя ответственность за Леру. У неё никого нет, кроме него, ни с кем она не такая, ни на кого она так не смотрит, блин, это важно. Она – это важно. Обняв себя руками, она наблюдала за океаном, а Данила точно знал, что думает она о нём – о том, с кем провела сегодняшнюю ночь. Откуда – неизвестно. Но знал. А ещё он никогда раньше не видел чего-то более красивого, чем Лера, завернувшаяся в его рубашку, чем её тяжёлые волосы, кажущиеся ещё гуще от напитавшегося озоном и влагой воздуха, чем длинные стройные ноги, босые. Девочка, хрупкая, нежная, такая идеальная, здесь, а в её мыслях он. И она обеспокоена этими мыслями. Наклонив голову, устало потёрла переносицу кончиками пальцев. Как это всё некстати… Данила снова поморщился, удержавшись от того, чтобы не чертыхнуться вслух. Если бы не Лерины тревоги, всё в его жизни уже давно бы стало нормально. Ему не хотелось увидеть складку между её бровями от сожаления, что они теперь вместе. Но видимо, рассудительная и я-всё-равно-лучше-знаю-Лера этих мыслей не оставляла. «Нет уж, дорогая. Конца не будет. Не будет». И Данила не хотел, чтобы она тратила их последний день здесь на тяжёлые мысли. Открыв дверь, он тихо вышел на балкон. Дверь скрипнула, но девушка не отреагировала. Он подошёл к ней и, раскрыв полы своего халата, молча закутал в него их обоих. Лера снова ничего не сказала. Только вздохнула и откинула голову ему на плечо; он наклонился, мягко целуя её шею. - Ты уже оделась, - прошептал он. - Да. - Зря. Она зажмурилась, не желая, чтобы он увидел блестящие слезинки в её глазах. Лучше бы это была галлюцинация, её мираж. Но Данила – настоящий, не обман зрения – живой и прекрасный, из плоти и крови, стоял рядом с ней и прижимал её к себе с теплом и любовью. И что ещё в жизни может существовать? Лера едва не заскулила, поняв, что от этого ей тоже придётся отказаться… придётся сделать ему больно… боже, как больно! он возненавидит её!.. Она была словно в тумане. Ничего не видела. Только чувствовала на себе такие надёжные, такие любимые руки… И эти руки, казалось… успокоили её? Её любовь к Козловскому была настолько велика, что одних только объятий стало достаточно, и реальность, напуганная теплом его ладоней, отступила. - Объясните мне, юная леди, почему я не нахожу вас в постели, - прошептал он, и Лера слегка вздрогнула от его дыхания, щекочущего её кожу. - Мне нравится такая погода, - еле слышно проговорила она. Данила снова поцеловал её, и она закрыла глаза, отпуская лёгкий выдох.Даже если наш мир Нас всегда удерживает близко, Я тебя потеряю. Каков бы ни был свет, Который я принесла к твоим ногам, Мои мечты и мои молитвы, В глубине души я знаю – Я тебя потеряю…
«Я смогу это вынести. Я сильная». Лера внушала себе бред, который ни капельки не помогал. «Мне нужно вынести только один день. Ну ладно. Одну неделю. А дальше всё будет как всегда. Наверно». Его горячие руки уверенно проникли под рубашку, обнаруживая там бархат тёплой кожи. Она покрылась мурашками под его пальцами, мышцы характерно дрогнули, удовлетворяя его эгоизм. - Даня, что ты делаешь, - прошептала Лера. Им обоим сейчас только невесомо шепталось, воздушно, чтобы выловить сгустки нежной внимательности, проникновения, попадания друг в друга – только взглядами и дыханием. - Получаю удовольствие от жизни. Она легко улыбнулась. Козловский зарылся носом в её шёлковые длинные волосы и закрыл глаза, и, когда он это сделал, у него закружилась голова. - Ты красивая…Я тебя потеряю В воде моей скорби, Затыкая рот своему сердцу, Я тебя потеряю.
- Я знаю. – В её голосе не было и капли кокетства. – А когда ты так себя ведёшь – особенно, - усмешка слетела с её губ. Несколько его поцелуев заняли своё законное место за её ушком и в волосах. - Не понимаю, как я ещё не ослеп, глядя на тебя каждый день. Лера ничего не сказала. Она лишь крепче сжала его руки. «Дай мне знать, когда захочешь уйти из моих мыслей. Я буду готова к этому. Я сделаю всё для тебя. Чтобы ты не увидел, как мне больно. Чтобы ты спокойно ушёл, не мучаясь угрызениями совести. Какая тогда будет разница, кто сделал первый шаг в сторону свободы? Какая? Никакой. Тогда я просто смогу всё отдать, чтобы знать, что ты счастлив». И они будто задремали стоя. Вместе. Так открыто вместе, настолько вдвоём. Он и она. Данила никогда в жизни не получал такого чистого, неразбавленного кайфа. Лера – такая Лера – была для него как хороший алкоголь. Только вкуснее. Изысканнее. Лучше. Они словно спрятались ото всех. Он продолжал исследовать губами её кожу, а где-то под его рукой ему явственно слышался мерный стук девичьего сердца. Сердца, которое дарило ей жизнь, которое трепыхалось в ней, не успокаивалось, разгоняя тёплую кровь по сосудам идеальной девушки. Он любил его – её сердце. Он был ему благодарен. - Я каким-то маньяком стал, Valerie. - Да? – Лера повернула голову к нему, и он не стал удерживать себя от поцелуя её переносицы. – Почему? - Мне нравится слушать вот это, - ладонь Данилы скользнула и легла на тот изгиб, где под тонким кружевом белья и мягкой кожей билась завязь мышц и крови. Её прохладные пальцы поднялись и накрыли его руку… это было таким интимным жестом, таким личным. Только для двоих. Лера давала понять – ей понравилось, что он это сделал. - У меня появился страх, - неожиданно выпалил он. А не собирался ведь признаваться. Она подалась назад, чтобы взглянуть на него; её глаза оглядели быстро и внимательно. Даже требовательно. Скажи мне. Мне надо всё о тебе знать. - Какой? Данила замешкался на пару секунд, но Лера заметила. Медленно повернулась и взяла его руку: - Даня, я сама в этой жизни боюсь всего на свете. Так что если ты кому-то и можешь рассказать, то только мне. Лера была права. Он мог, но не по этой причине. Правда было важно признаться… Всегда уверенный, собранный, спокойный и свободный Козловский до закушенных пересохших губ нуждался в том, чтобы это сказать. - Я боюсь потерять тебя. В смысле, я всегда боялся, даже в самом начале, когда ты сбежала, и потом, летом… я боялся, что не увижу тебя больше. Но сейчас ты… стала такой особенной. Незаменимой. Я только с тобой счастлив, а мне так хочется быть счастливым. Если я потеряю тебя сейчас… Произнести то, что он собирался, ему тоже было страшно. Это значило не просто кое-что. Лера, чувствуя это, не торопила. Ну, и ещё она тоже боялась. - … это всё равно, что я потеряю собственное сердце. Если бы под Лерой могла сейчас раскрыться бездна, ударить молния, испепелить её – и то эффект был бы не таким. Любая аналогия не подошла бы. Что ей делать… Господи, ну как же ей быть?.. Она заплачет сейчас снова, она задохнётся от разрывающих горло слёз. И способ перебить себя у неё был только один. Лера привстала на цыпочки и жадно прильнула к его губам. Поцеловать мужчину первой – это, действительно, что-то из области фантастики, но если бы он отказал ей в этом поцелуе, она бы на месте в клочки разлетелась… Откажет он, как же. Не на того напала. Бывают ли поцелуи… внимательными? Если да, то вот эталон. То ли ночь прошедшая так на них повлияла, то ли общая боль, то ли предчувствия, только Лера жмурилась, а Данила перехватывал её, держал руки, гладил волосы и спину, заставляя прижиматься ближе, и столько в каждом микроскопическом движении стало теперь… доверия. Ручку дозатора до упора повернули. Не нужно было ничего говорить, Лера никогда ещё себя так не чувствовала – что готова посвятить ему свою жизнь, свои мысли, раствориться в нём. Забери всё. Забери-у-меня-всё-я-прошу-тебя. Эта любовь разорвёт меня, если ты её не примешь. Он примет. Поймает Леру, подхватит. Не позволит удариться. Он ведь надёжный, уверенный и свободный. По крайней мере, сейчас у неё не было сил думать иначе. Сейчас в её мире всё именно так. И Лера не поняла даже, когда Данила переместился с поцелуями – такими же неторопливыми, как ночью – к её вискам, глазам, переносице. Он, наверно, и правда способен заменить весь мир. Не только ей. Кому угодно. Потому, что он и есть мир, другого не надо. - Помогло? – тихо спросила Лера, увидев, как его глаза горят и улыбаются. Ответ был коротким. - Да. И проникновенный, неспешный, фантастический поцелуй начался вновь. А когда губы уже начали саднить и ныть, Козловский снова притянул девушку к себе, ничего больше не желая. Обнимать бы её. Ловить взгляды. Целовать губы. Держать руки. Тут, на седьмом райском небе, конечно же, и речи не могло идти о том, чтобы, допустим, собирать вещи… - Держи меня. Не отпускай. Она впервые попросила его об этом вслух. - Крепче.Ты уйдёшь однажды Ради другого образа, И, несмотря на эту любовь, Ты перевернёшь страницу Без единого сожаления… Я тебя потеряю.
- Я тебе никогда не говорила, как для меня важны объятия. По-моему, это самая важная форма человеческой близости… - почувствовав импульс его тела – отстраниться и заглянуть в лицо – Лера упорно продолжила, - когда ты кого-то обнимаешь, это значит, что ты хочешь отдать кому-то своё тепло и ничего не берёшь для себя. Это имеет такое огромное значение, люди и не догадываются. - О чём? - О том, что если тебя есть кому обнимать время от времени, то ты счастливее всех на свете. Это искренне… потому что бескорыстно. - Ну, я не так уж и бескорыстен, - улыбнулся Данила. Поглаживая Леру по плечам, он прикасался губами к её волосам и ужасно хотел сказать ей что-нибудь такое же важное. Сбить её полутрагичный настрой, хоть как-то убедить её, что всё у них будет хорошо. - Ты изменилась. Ты как-то по-другому теперь смотришь на меня. Он и сам не понял, почему ляпнул именно это. Зато Лера, конечно же, поняла это лучше него. - Просто мы с тобой вышли на другой уровень веры. Теперь. Я раньше говорила, что ты мне ближе всех, и всё вот… но я просто не знала. Что бывает ещё ближе. Что бывает так, как у нас с тобой сейчас, - и она испуганно замолчала, опасаясь констатацией факта, ретроспективой спугнуть момент. Она поэтому не любила давать интервью. Становиться биографом себя самой значило сознательно испортить себе жизнь. Но он отнёс её молчание на другой счёт и спросил, не мог теперь не спросить: - Я же… не первый у тебя. Ты мне не рассказываешь ничего, но, как я понял, это ведь тоже у тебя были… отношения. И оба фыркнули, и пояснять не нужно было. Как будто то, что между ними, так можно назвать. Как будто они друг другу – парень и девушка. Лера опустила глаза. Нет, она не смутилась, она подбирала слова, и Данила видел это и ждал. Ещё вчера, готовя для неё сюрприз и прекрасно зная, чем он закончится, Козловский разве что не рычал себе под нос от досады. Да, чёрт возьми, он не был её первым мужчиной. Признаться, это отвлекало, заставляло злиться. Глупо было бы ожидать этого от девушки двадцати пяти лет, но он свои собственные желания прижигал ревностью, и ему хотелось узнать, как это было. А если ей было больно, и именно поэтому Лера стала такой… боязливой? Поэтому не хочет иметь детей? Если тот, коснувшийся Леры раньше него, не знал или не посчитался с её девственностью… Глупо было бы ожидать этого от девушки двадцати пяти лет. Но это должен был быть он. Это ему Лера, опуская глаза, должна была признаться, что с ней это впервые. И с этим желанием, с этой потребностью внутри него разум не мог справиться. Данила был готов из плеч вырвать руки, которыми тот засранец лапал его женщину, а про остальные причинные места и говорить не стоило. - Да, - задумчиво протянула Лера, соглашаясь, решая. – Да, ты должен был быть первым. Уже можно прекращать удивляться совпадениям? Или ещё нет? Может, ей давно пора предложить замуж за него выйти, потому что кто ещё может быть его женой, если не Лера? Данила мягко обнял ладонями её голову. Откуда он знал, как вести себя – неизвестно, тема для разговора ведь более чем странная. Но он поцеловал её в макушку, давая понять, что всё в порядке. И именно это Лере необходимо получить от него. - Как и где это было? Слова прозвучали так… правильно. Вкрадчиво, но не дотошно. Ласково, но без страха, уверенно и без малейшего нажима, хотя Данила думал, что обязан пойти и поджечь это место, чем бы оно ни оказалось. Так, что Лере не показалось странным ответить. - В общаге, где же ещё, - она даже улыбнулась. – Как… ну, как у всех. Ничего особенного, но я была влюблена, поэтому… Лера остановилась. Она любит сейчас. И до того нелепо её первое сумбурное увлечение выглядит рядом с выстраданной, всепоглощающей любовью к мужчине рядом с ней, что… - А со мной для тебя не так? Ну вот, пожалуйста. - Нет, конечно, глупый, - с улыбкой Лера опустила голову ему на плечо. – С тобой это как будто отдельная новая жизнь. Другой мир какой-то. С его руками, с его широкими плечами, по которым так приятно скользить ладоням. С той силой, которой он обладает, властной уверенной мужественностью, которая подчиняет себе, заставляет по-женски пойти за ним, принять его – разве может быть иначе? - Другой мир, - негромко повторил Данила, обнимая Леру. – Это ты… верно сказала. Я с тобой тут согласен. А знаешь, почему так? – он даже улыбнулся сам себе, но она поняла. – Знаешь? - Не-а, - пробормотала девушка, закрыв глаза. - Потому что я люблю одну прекрасную девочку. Бывает так, Лера. Позже она приписывала это чарам обаяния Козловского. Но прежде чем она сообразила, чем могут обернуться в будущем эти слова, они уже растворились в воздухе, незначимые, казалось бы: - Тогда я должна ответить, что у тебя с этой девочкой всё вполне себе взаимно. Она не могла узнать, что у Данилы внутри каждый нерв раскалился докрасна. Но ощутила, как руки из ласковых стали твёрдыми. Только тогда в незащищённый мозг отбойным молотком долбануло – всё. Рубикон пройден – не сегодня ночью, а вот, сейчас, здесь. Она сбежит от него, она исчезнет, это решено, но… воздух отныне налит свинцом, сквозь такой воздух как ей ноги передвигать? Резкое движение, и этот шпион уже смотрит ей в лицо, отстранил от себя, будто угадывая, что Лере хочется теперь именно спрятаться, не быть прожигаемой упорными кофейными глазами. И то ли забрать свои слова назад, то ли повторять их ему без конца, захлёбываясь слезами и признаниями, теми, что так давно Данила был должен услышать… - Лера. Я… мне нужно знать. Что ты сказала? Голос низкий и жестковатый. Взгляд не позволяет даже вдохнуть. Он ей ни на миллиметр не даст сдвинуться, пока она не ответит. Лера зажмурилась, понимая, что выглядит по-детски. Данила чувствовал себя не лучше, выжимать из Леры признание вот так – да никогда бы он не подумал, что будет этим заниматься, это унизительно, чёрт подери… - Лера. Скажи мне правду. Она распахнула глаза и выпалила: - Правда в том, что я люблю тебя больше всех на свете. То ли почувствовала его боль. То ли решила отдать заслуженное. То ли просто не могла держать это в себе, но потянулась к Даниле, зацеловала его лицо, забормотала, не дожидаясь просьбы повторить: - Я люблю тебя. Я люблю тебя, Господи, пусть всё провалится в тартарары, я люблю тебя. Он даже не чувствовал на коже поцелуев Леры. Думать он мог только об одном – ему нечего больше желать. Наполовину счастливая, наполовину в слезах, Лера припечатывала его к себе азбукой Морзе из поцелуев, перебивая их шёпотом «люблю тебя», и едва ли не впервые в жизни ловила себя на том, что всё делает правильно. Никому больше. Даниле. Её единственному. С каких пор всё так удачно складывается? Лера знала, что собирается сделать, как знала и то, что она в крендель свернётся от жгучей, выжигающей боли. Но доверять кому-то – даже ЕМУ – собственную судьбу она не станет. Так что пусть он хотя бы сейчас получит то, что ему причитается. - Я люблю тебя. Она обняла его так крепко, как только могла. - Я люблю тебя. Данила чувствовал, как Лера стремится к нему, и не мог ей не отвечать… - Я люблю тебя. - Лера, - Данила серьёзно посмотрел ей в лицо, - Лера, я люблю тебя больше всех на свете. Она тихо, счастливо засмеялась. - Такая расстановка сил на поле… меня устраивает. Шутит ещё. Ну, и он тоже чего-то стоит. - Значит, наша команда, - мурлыкнул он, - отправляется в душ. Идём, любимая. Ей признание наконец развязало ему язык. Наконец он мог не сдерживать себя, когда слова о любви просились быть услышанными ей. Наклонившись, он приподнял Леру, перекидывая через плечо, и понёс внутрь. Погода к тому же портилась, а ему теперь хотелось защищать её от всего на свете. Чёрт возьми, как он без неё прожил тридцать лет? Больше он не представлял себя не наполненным любовью к Лере, потребностью её видеть. - Я скучала по тебе, - прошептала Лера, когда он поставил её на ноги в ванной, и она потянулась к нему целовать его шею и пробираться руками к груди, развязывая халат. – Я скучала по этому. Он бы занялся с ней сексом прямо здесь, на полу, но он сдерживался. Его завораживало наблюдать за тем, как Лера открывается в своих желаниях сама себе, делает то, что хочет. Она мягко сбросила с него халат, с себя – рубашку, и прижалась к нему. Козловский выдохнул сквозь стиснутые зубы. Ему показалось, он уже давно не чувствовал её всей кожей. Закрытый мир. Запрещённый для остальных. Никому сюда больше нет допуска, и не будет… - Я же всегда был рядом с тобой, Лера, - Данила постарался, чтобы в его голосе не почудился ей неправдивый упрёк. - Представляешь, как жутко – я всё равно скучала, - улыбнулась она, близко-близко к его губам. – Но ты прав. Ты был всегда. Я не помню моментов, когда тебя не было бы. Один на двоих воздух в лёгких, один на двоих запах – их общий, улыбка – из одной в другую… В этих предлагаемых обстоятельствах слова Леры оправданы. Он, Данила – вся её жизнь теперь, потому что только с ним она стала собой, а что ещё может иметь значение? - Я всё ещё не верю, что это правда ты… - Иди сюда, - мгновенно ответила Лера, утягивая его за собой под душ и закрывая дверцу, и метафора про закрытый мир обретает плоть. Вот они здесь снова – в кабине, в нижнем белье, как меньше чем два дня назад, но другие. «Другой уровень веры», так она, кажется, сказала… Он снова почувствовал на губах её поцелуй. И, не ожидая от себя вообще ничего в этом роде, охотно поверил в такую реальность, она лжива, он знал, но когда теоретическое знание могло сравняться с таким волшебным осязаемым чувством. Это самое настоящее из всего когда-либо происходившего с ним. - Я здесь, с тобой, - выдохнула она, когда они смогли прекратить целоваться. Только здесь, в замкнутом пространстве эти её слова переставали нуждаться в том, чтобы быть вписанными в жизнь – они стали самой жизнью. – Я обожаю тебя, - не прекращая целовать его шею и плечи, Лера потянулась и почти вслепую включила воду. – Люблю тебя… - от жара его губ он едва мог стоять на месте. Несколько поцелуев в ключицу, плечо, шею, виски, опять губы, вода сверху тёплая, Данила чувствует себя великолепно и подхватывает Леру под бёдра, намереваясь посоревноваться с ней в самоотдаче. Один только взгляд. - Поменьше слов, малыш. А дальше Лера жадно глотала воздух, чувствуя спиной стекло кабины. Дальше Данила не успевал сообразить, как же, чёрт возьми, им теперь-то добраться до кровати. Им будто резкость навели, картинка стала отчётливее, и от сладкой боли Лера вдруг осознала – они занимаются любовью в последний раз. Лучше бы ей не думать об этом. И он мог это почувствовать, и Лера приподнялась и прильнула к его губам, не позволяя задавать вопросы. Ей нужна была его любовь, да много… да так, чтобы она под её захлёстывающими волнами не могла ни о чём думать, ни о чём… и вот это Данила уже чувствовал точно. Только реагировал неправильно. Его Лера хочет ласки, думал он. Всё узнать он успеет потом. В тесном, донельзя интимном пространстве, сгустившем притяжение ещё сильнее, они любили долго, горячо, взволнованно, Данила успокаивал её пылающие губы своими, чувствуя стремящееся к нему, отдающееся жаркое тело… - Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю, - сотни непролитых «люблю», которые сдавливали ему горло, не давали дышать, «люблю», которые раньше он не мог ей сказать, теперь высыпались на её кожу вместе с его беспорядочными поцелуями. И Лера вдруг поняла что-то. Она взяла лицо Данилы в ладони, заставив оторваться от её тела и взглянуть в глаза, любуясь им. Тем, как он – с ней, и только её любит. Кем бы она была, Лера, откажи она себе сейчас в этих последних моментах. Козловский послушался, чувствуя аромат её дыхания. Девушка осторожно прикоснулась к его волосам, запустила в них пальцы и переплела, и он вздрогнул от неожиданно острого удовольствия, прокатившегося по всему его телу. Её руки продолжили мягкое путешествие по плечам, будто прося его быть более нежным; она давала шанс начать ещё раз, и Данила подчинился её безмолвной просьбе. Его губы стали мягче; поцелуй слаще и глубже. И он ощутил, как Лера постепенно расслабляется, открывается, её покидают тревога и напряжение, губы поддаются, руки обнимают с нежностью, и тихий стон зарождается где-то в ней. Он аккуратно, но откровенно провёл руками по всему её телу, заставляя изогнуться. Еле слышный, почти незаметный вскрик показался ему лишь его иллюзией, но он ей не был. Данила улыбнулся. Лера откинула голову, и он разглядел на её шее бьющуюся голубую жилку, припал к ней, впитывая новый стон… - Я люблю тебя… - прошептал он ей на ушко, когда всё закончилось. - Я люблю тебя, - поглаживая пальцами его лицо, согласилась Лера. Они ещё долго обнимали друг друга, чувствуя, как на разгорячённых телах оседают остатки пара. Но когда Козловский всё-таки открыл дверцу кабины, девушка неожиданно для себя не смогла даже пошевелиться. Она больше не прикоснётся к нему. Она, вероятнее всего, даже больше не позволит себя поцеловать… Но Данила, словно улавливая вибрации её настроения, развернулся и опустил руку ей на шею. Он не спрашивал её позволения. - Лера. Мы уедем, но всё, что мы приобрели здесь… поедет в Москву вместе с нами. Раз уж ты сказала, что любишь меня, нелогично теперь заставлять меня в этом сомневаться. Данила был прав, и Лера не спрятала от него взгляда… но это лишь немного меняло её стратегию. Не более того. Ему не нравилось, как она молчаливо собирает вещи. Как медленно, словно сомневаясь в своей координации, берёт каждую вещь перед тем, как уложить в чемодан. Он наблюдал за ней с балкона, потому что его-то багаж давно был уложен. И когда Лера повернулась, и он увидел, что она сдавленно, тяжело дышит и смотрит преимущественно в пол, едва не плача, ему стало понятно – мало. Мало ещё, недостаточно, плохо. Её нужно не убедить, а убеждать. Всегда. Войдя в комнату, Козловский без лишних слов остановил её за руку, останавливая сборы, и Лера непонимающе нахмурилась, без слов задавая вопрос. Данила увидел, что у неё капилляр в глазу снова лопнул. Чёрт. Он вздохнул. - Давай-ка всё проясним. – Козловский надвинулся на неё, приподнял её лицо за подбородок, не позволяя отвести взгляд. – Ты, - прошептал он, пристально глядя в прозрачные глаза, - моя. Ни у кого на свете нет достаточно сил, чтобы нас разлучить. Ты любишь меня. То, каким образом ты мне в этом призналась, даёт мне все права на тебя. Ничего не бойся. Твоя любовь ко мне должна придавать тебе силы, потому что моя любовь к тебе придаёт силы мне. Лера. – Он увидел, что она вновь задрожала – не снаружи, а внутри. – Это я – тот, кто дарит тебе покой. Это со мной ты чувствуешь себя счастливой. Это моё имя ты шепчешь во сне. Меня ты любишь, Лера. Никто не отнимет тебя у меня. Не выдерживая откровенного, прямого, близкого зрительного контакта, часто дыша от волнения и кровоточащих ссадин внутри сердца, Лера закрыла глаза, чувствуя себя такой слабой, но всё равно всё равно слыша его уверенную теплоту. - Посмотри на меня, - потребовал Данила, и она с трудом подчинилась. – Я буду любить тебя всегда. Никто не посмеет разлучать нас. Я повторяю тебе – наша жизнь не закончится, когда мы уедем, она продолжится там. Я готов к тому, чтобы взять тебя в свою жизнь. Я хочу сделать всё правильно. Я знаю, что я должен сделать. Но сначала… Он знал, что её страх не позволит сейчас ей раскрыться. Станет помехой между мыслями и словами. Поэтому он должен сделать всё сам. Запустив пальцы в распущенные волосы, Данила наклонился к Лере, притянул её к себе. Аккуратно, но уверенно начал глубокий, мягкий, влажный поцелуй. Едва ли не выдохнул с облегчением, когда ощутил движение её языка на своём. Слух отказал, допуская к его сознанию только тихие стоны с губ Леры. Опьянённая поцелуем, она медленно расстегнула его рубашку, сбросила её с сильных плеч, пробежалась ноготками по загорелой коже. Его губы быстро отыскали её шею, Данила присваивал Леру себе, щекоча и покусывая, не заботясь о следах, что останутся. Она принадлежит ему: её сердце, её тело и её разум. Повторяя руками изгибы её тела, теперь так хорошо знакомые ему, Данила осторожно приподнял подол её мягкого дорожного платья, в котором она собиралась сесть в самолёт, найдя под ним шёлковые бёдра, манящие, жаждущие его прикосновений. Желая скрыть Леру от всего мира, он повернул её, вставая препятствием между ней и дверью, прижимая к кромке кровати. - Никто никогда не СМОЖЕТ забрать меня у тебя, - прошептала она в его губы. – Никогда я не любила так, как тебя… Будто без тебя я не могу дышать. Бессвязный шёпот обрывался только поцелуями в перерывах между тем, как Данила обнажал её тело – вот уже платье за ненадобностью бесформенной кучей летит в угол, и обувь, сброшенная с ног, отправляется куда-то под кровать. Её слова разжигали в нём ревность, чувство собственничества, жажду обладать. Всегда. - Мне больше не принадлежат даже мои мысли… всё, всё это теперь только твоё. Шёпот Леры окружил его непроницаемой стеной. А когда она, сама не веря в происходящее, расстегнула ремень его брюк, он от возбуждения стиснул зубы. - Я так долго ждал тебя, Лера, так долго ждал… – не успел он договорить, как его руки уже приподняли её бёдра, и в следующую секунду он уже был глубоко в ней. Она ахнула от этого негрубого, но интенсивного проникновения, глаза расширились, она стиснула пальцами одеяло и откинулась назад, помогая ему. Но доволен он не остался: - Куда… - пробормотал он и вмиг переместился, оказываясь над ней, и она с восторгом прильнула к нему, позволяя поцеловать. Даже если бы они пропустили посадку на самолёт, сейчас ему было плевать. В невыразимой тишине звучала только музыка двух мирно соединяющихся тел и глубокое ровное дыхание его любимой. Данила не хотел заставлять её задыхаться, как раньше. Это было очень нежно… любя… О таком занятии любовью – неспешном, плавном, лаская податливое тело любимой женщины – он всю жизнь мечтал. Это невозможно. Она нужна ему – вся и навсегда. - Ты моя, - пробормотал он, задевая носом её щёки и бережно целуя шею. – Моя девушка, моя невеста, моя любовь, моя кто угодно… Да, Лера была неправа, думая об их последнем разе, и если бы её не выжигало до дна желание всё, что у неё есть, отдать любимому мужчине, она непременно бы об этом задумалась. Только она никогда не была подвержена тенденциям. И если она ошиблась теперь, это не значит, что она ошибается в целом. И всё, что она могла – быть с ним сейчас. Себе забрать столько, сколько получится. Данила поцеловал её плечо и накрыл его ладонью. Ему-то, дураку, успело понравиться, как после занятий любовью Лера льнёт к нему, как медленно и красиво в ней догорает томление наслаждения. - Не помню, говорил тебе или нет, что ты самая красивая на свете, девочка моя, - да, банальность, но решительно было необходимо хоть как-то высказать ей своё восхищение, ещё раз дать понять – ему никто, кроме неё, не может быть нужен. Лера, перевернувшись, остановила его шёпот новым поцелуем.