Близость к океану

Моё относительно неопытное сердце… Когда ты уйдёшь, в чём я, кстати, абсолютно уверен… я уже не смогу подняться. Ноттинг Хилл Разве ты не видишь, Что ты убиваешь меня, ты убиваешь меня без малейших усилий. Я на коленях, Едва дышу, Ты разрываешь меня на части, Как будто ты никогда меня не любила. Emily Jaye, It`s like you never loved me

Лера откровенно не понимала, как она пережила полёт в Москву. Данила не собирался больше скрываться. Он держал её за руку. Он открывал перед ней двери, помогал спуститься со ступенек, и всё бы тут было ничего, если бы он не держал её за руку. Он ведь её даже не спросил. Не сговорился с ней, как им себя теперь вести, безусловность предлагаемых вышибала Леру из седла. Вот, пожалуйста. Началось. И в полёте, в общем, она умирала. Не потому, то сердилась на него за то, что он так счастлив. Просто каждое прикосновение любимого мужчины, каждый его взгляд и поцелуй заставляли её сердце от страха пропускать удар. Она не могла представить, как солжёт ему, её личному идеалу. Она так устала думать об этом, что больше даже не могла ненавидеть себя за боль, которую ему ещё предстоит пережить. Он любит её. Он любит. Лучше бы им никогда не встречаться. Ни-ко-гда. Ей было подарено невероятное счастье с ним рядом. Она искренне верила, что её порция должна быть именно такого размера. Вымотанная, вычерпанная мыслями до дна, Лера прильнула к плечу Данилы, и тот её охотно обнял. - Спи, малыш, - прошептал он, приняв её понурость за усталость от самолёта, и девушка только промычала что-то в знак согласия. Сколько бы она ни впитывала в себя его тепло и запах – перед смертью не надышишься. И ей уже нужно было что-то делать, обрубать концы. Так что она уснула в надежде, что полёт закончится быстрее. А ещё она втайне хотела во сне прошептать «Я люблю тебя», и тогда Данила накрепко это запомнит. В Москве было страшно ветрено, как всегда в это время года. Может, из-за отвратительной погоды им повезло, и у Данилы никто не попросил автограф, пока они добирались до машины, специально вызванной, чтобы отвезти их в «Современник». И уже там, внутри, Лера со всей силы нажала на кнопку, и чёрная перегородка медленно всплыла между ними и водителем. Лера повернулась на сиденье. Почти вцепилась руками в его руки, оплела его кисти пальцами, и он нахмурился. Лера ему всю дорогу не нравилась, жаль, что он немедленно не может вручить ей ключи от квартиры, чтобы она уже никуда не делась. - Даня, я прошу тебя… останься… Козловский непонимающе приподнял брови, и Лера, встретив эту его тревогу, печально вздохнула. Похоже, он сомневается: записать её в категорию окончательно съехавших, или можно пока ещё оставить среди адекватов. Боже, она не сможет его потерять. Её жизнь станет ничем без него, теперь она им дышит. А протянуть хоть сколько-нибудь в вакууме – возможно ли? - Любимый, не уходи сегодня. Давай побудем вместе… здесь? Один день, я ведь никогда ни о чём не просила тебя, вот и сделай мне подарок… останься… я умоляю тебя, не уходи… Прошу тебя… Если ты уйдёшь… я без тебя не… «Ну же, Козловский. Давай, пойми меня. Услышь. Пойми, как для меня это важно, Данила, чёрт побери…» Лера даже пообещала себе, что вот если он сейчас её поймёт, почувствует, что без него московский воздух разорвёт её на части, то она, нет, не изменит своё решение, но точно подумает над тем, возможно ли его изменить, пусть он только почувствует, как она именно сейчас умирает… Только Данила не мог остаться. Не мог отменить гастроли театра. Не мог, потому что давно перестал играть с заменами, он и так в угоду своему желанию лично доставить Леру до места конференцию отменил… это всё мелькнуло в его голове за секунду. А в следующую он, удивлённый и даже возбуждённый её словами, надвинулся на Леру, немного подминая под себя, и запечатал ей рот неглубоким поцелуем. Каждое его прикосновение, особенно губами, доставляло ей вполне реальную боль. - Я здесь, родная. Я тоже хочу остаться с тобой, и я, кстати, собираюсь провести с тобой всю жизнь. И да, я знаю. Я тоже не могу без тебя. Голос такой… хрипловатый, низкий. Очень правильный. Он действительно имеет в виду то, что говорит. Господи, ведь это правда, она знала. Ей было так больно слушать эти слова – конец ведь не будет счастливым. И угораздило его с ней связаться! - Поцелуй меня… - пролепетала она, проваливаясь в глубину тёплых шоколадных глаз. Наклонившись, Данила начал прокладывать дорожку поцелуев от её губ к шее, к ямке между ключицами, потом обратно, и замер у её ушка. Лера его тревожила, он ожидал чего-то подобного… но ей нужно справляться с собой. Он много работает. Он будет так делать всегда. Но только если возвращаться будет – к ней. - Ты мой, - подтвердила его мысли Лера, запуская пальцы в мягкие волосы цвета воронова крыла, и он согласился, довольно улыбнувшись. У здания театра, выйдя из машины, он заключил её в объятия. - Я вернусь двадцатого числа. Ты меня слышишь? Лера? - Да. – Она кивнула, не поднимая глаз, и ей больше всего хотелось вцепиться в его руки на своих плечах, ну, или стать совсем крошечной, чтобы Данила мог всегда носить её с собой в кармане куртки. Со вздохом Козловский приподнял её лицо за подбородок. - Нет, ты не слышишь. Я вернусь двадцатого числа, и ты переезжаешь жить ко мне. Вместе с Мышкой. Я люблю тебя. - И я тебя люблю, - прошептала Лера, ненадолго прикрыв глаза. - Я помню, - многозначительно проговорил Козловский. Улыбнувшись ей, он отряхнул снежинки с опушки её куртки и провёл ладонью по волосам. Лера вдруг потянулась и обняла его крепко-крепко, запоминая напоследок самый прекрасный в мире запах… и улыбку. Потому что больше никогда он не будет к ней хорошо относиться. Когда она перестала чувствовать его прикосновение – пошатнулась. Когда перестала видеть лицо – слёзы кислотой обожгли глазницы. Когда подошла к двери театра – приказала себе не оборачиваться, чтобы не упасть на колени. Когда она скрылась внутри… Данила ещё смотрел ей вслед, и с ощущением совершающейся непоправимой ошибки сел в автомобиль и уехал. Лере хотелось обнять Мышку, единственное своё драгоценное живое существо, но она не могла сейчас её забрать. Её била дрожь, она не помнила, как добралась до комнаты и, придерживаясь за стенку, доползла до ванной. Она не смогла запереть дверь, до того эта боль, бешеная боль с окровавленной пастью, рвала её сердце на неровные куски, заливала их её солёными слезами, выкручивала, выворачивала наизнанку грудную клетку… И не помогала свежая ещё, невыветрившаяся память о его любви, окутывавшей её тело. Наоборот, контраст Леру ещё больше… расплющивал внутри самой себя. Ей хотелось задохнуться. Спокойно задохнуться. Хотя ей предстояло дышать. *** В Германии Козловский не находил себе места. За три дня Лера ни разу не поговорила с ним по телефону, ни разу не вышла в Skype. Она отправляла ему только коротенькие SMS, утверждая, что работает и не может говорить, но в конце каждого сообщения неизменно добавляла «Люблю тебя». Данилу только это удерживало от желания бросить к чёртовой матери спектакль, и пусть как хотят выкручиваются. Лиза и Ксения обеспокоенно поглядывали на него, но не решались ничего говорить. А когда он прилетел в Москву, и водитель уже вёз его по направлению к «Современнику», долгожданный звонок наконец раздался… Но это была не Лера. Ему звонила Майя. - Алло, Даня? - Да, Май, привет. - Ты… ты уже приехал? - Да, скоро буду в театре, а что? - Нет, не… не надо в театр. – Она явно занервничала, и Козловский подался вперёд на сиденье, почти готовый приказать ехать как можно быстрее. – В общем, Данила, я реально не знаю, правильно ли поступаю сейчас. Правда, Лерка уже вряд ли меня сможет за это отругать… У Данилы похолодело в области позвоночника, но ему некогда было на это обращать внимание. - Май… - он сглотнул слюну, в глотке пересохло. – Не пугай меня. Что с Лерой? Внутренним зрением он будто увидел, как Майя зажмурилась перед тем, как выдать ему: - Даня, Лера сейчас уехала на Курский вокзал. Она уезжает в Тверь, по крайней мере, она мне так сказала… Ты можешь ещё остановить её, если поторопишься. У Козловского внутри всё оборвалось. Он пробурчал что-то механически и положил трубку. - Разворачивай машину. Гони на Курский вокзал так быстро, как только можешь. Его мозг отказывался переваривать информацию. Найдёт он её в Твери, даже если сейчас к поезду не успеет, найдёт, конечно. Но… это всё значило, что Лера ушла из театра. Её намерение порвать с ним настолько велико?.. Она боготворит театр. Театр в принципе, а не только «Современник». Чтобы быть актрисой, она от всего отказалась. Неужели она совсем его рядом с собой не видит? Не может быть, что Лера решилась перечеркнуть всё, свои роли, успех, коллег, лишь бы его больше не видеть? Но ведь говорит, что любит. http://vfl.ru/fotos/8cc3301f15160973.html Нет, этого не может быть. Так не притворяются. Так не целуют. Так не смотрят… Всю дорогу он безуспешно пытался набрать её номер. И из театра уйти так сразу – нельзя. Она занята в репертуаре. Её Галина Борисовна просто не отпустила бы. И фонд у неё. Может, его, Данилу, Лера и в состоянии бросить, но только не кошек с собаками. В зеркале заднего вида он увидел, как его лицо искривила горькая, совсем не весёлая ухмылка. Машина затормозила у вокзала, и Данила, забыв обо всём, помчался сразу на перрон, не оставляя попыток до неё дозвониться. http://vfl.ru/fotos/eb7d4a8e15161019.html - С какой платформы отходит поезд в Тверь? – требовательно едва не припёр к стенке женщину-полицейского. У той округлились глаза – узнала. Но, надо отдать должное, сумела вымолвить: - Посмотрите, вот… табло. Он нетерпеливо обернулся. Ему понадобилось не больше секунды, и вот он уже мчится по эскалатору вниз, к подземному переходу. Лера сбежит. Он в этом почти уверен. Но перед этим ему нужно хотя бы раз посмотреть ей в лицо. Посмотреть, как она после всего сказанного будет… прощаться с ним. Посмотреть, есть ли у неё совесть. И вот он её видит. Лера сидит на скамейке, явно ожидая начала посадки, в дурацкой шапочке, в руках у неё сумка с ноутбуком, кошачья переноска, за спиной – рюкзак… Но Козловскому всё это сейчас не важно. Она сидит с идеально ровной спиной. Он даже издалека это видит. Интересно, где в человеке тумблер, отключающий эмоции? Лера его явно дёрнула. А у Данилы внутри, наоборот, кипяток, разом ошпаривший внутренности. Он подходит к ней. Лера видит его боковым зрением, и ей даже голову не нужно поворачивать, чтобы подняться… «Ждала?..» http://vfl.ru/fotos/c1f722e315203196.html Она закусывает губу изнутри. И, Боже, как было бы правильно сейчас обнять её, поцеловать, увести с собой. Но Лера не позволяет. В глазах у неё стужа. Потолок ледяной, дверь скрипучая, за шершавой стеной тьма колючая. Та самая, которая в декабре всю Москву окутает, так её много, горячими источниками отогревай – не отогревай. Замёрзшие глаза. Спокойные. Серьёзные. Не выражающие ничего. И Козловскому всё, в общем, понятно. Это не его Лера – вот эта, что стоит сейчас перед ним, как потерянная, смотрит перед собой и не видит. Не его девочка, которую он обещал не отпускать, и которая сама об этом просила. Не та, кто был с ним на прошлой неделе. «Никто не посмеет разлучать нас». «Всё это теперь только твоё». - Далеко собралась? Ничего более идиотского и спросить было нельзя. От его голоса Лера чувствует странное колючее наслаждение. Она даже не сомневалась, что он появится. Не могла она каким-то чудом не увидеть его ещё раз. Никаких приветствий, не говоря даже о том, чтобы коснуться друг друга. - Вот, смотри… - она вытащила телефон и быстро нашла пост ВКонтакте, даже подозрительно быстро, ткнула его Даниле в лицо, словно отгораживаясь, защищаясь, - в Твери сгорел приют. Много собак погибло, кошки тоже… Я туда сейчас еду, там… кошмар, мне там надо быть. «Дура. Я хочу, чтобы ты была там, где покой». Он не задаёт вопросов. Ни как быть с театром, ни почему она с собой Мышку тащит, ни почему трубку всё это время не брала, ни что она там делать будет – обгоревшие трупы в землю закапывать? Это уже неважно. - Я еду с тобой. - Ты уже не успеешь купить билет на этот поезд. - Значит, мы вместе едем на следующем. - Я не могу на следующем, меня ждут, - её голос нервно дрогнул, Лере хотелось сбежать, исчезнуть – и немедленно. Совсем формальный разговор. Лера такая неживая, как увядший цветок, как будто её здесь вовсе нет. И она, само собой, откажет любому варианту, просто… надо же соблюсти процедуру. Пусть не думает, что это он отказывается от неё. Они смотрят друг на друга и молчат. Всего с полминуты, но для Данилы это мгновение, а для Леры – три часа. - Что же мне теперь… делать? Это звучит так весомо. «Объявляется посадка на поезд, следующий рейсом Москва-Тверь…» И незачем что-то пояснять. А ей так хочется его запомнить. http://vfl.ru/fotos/308079e115203281.html Данила сдаётся. Он сдался, уже когда ехал сюда, но его оболочка не может оставить навязчивой идеи. - Пообещай, что вернёшься, - шёпотом требует он, напряжённо вглядываясь в потухшее лицо Леры воспалёнными глазами. Он же до сих пор её типа по делам фонда провожает. Она тускло, из последних сил улыбается ему – как может. - Я люблю тебя. Я всегда с тобой. Потом он скрипел от бессильной досады зубами – почему, почему согласился на это, кретин? «Не плачь пока, Лера. Подожди. Ещё совсем немного тебе осталось». - Береги себя, - шепчет она. – Ради меня… - Только ради тебя, - он не находит в себе воздуха, совсем перестав соображать, что происходит. Лера, не отдавая себе отчёта в поступках, целует его в гладковыбритую щёку. Пусть он что-нибудь о ней тоже помнит, ну, хоть что-нибудь, пожалуйста. http://vfl.ru/fotos/a1e0635c15203304.html Поцелуя он не чувствует. Лера входит в вагон, занимает своё место. Стекло. Так сложно разбить. Они смотрят друг на друга, взглядом Лера будто пытается даже утешить его, просит её простить… Данила точно знает, что видит её в последний раз. Поезд трогается. Данила автоматически делает несколько шагов вслед за ним. Лера не выдерживает – подаётся назад. Вцепляется руками в сиденье, чтобы не сбежать от окна, потому что он тогда запрыгнет в вагон и рванёт стоп-кран. Так они и смотрят друг на друга, пока поезд не набирает скорость, а Данила перестаёт идти только тогда, когда больше не может видеть Леру за стеклом. И только тогда он чувствует пронизывающий холод… нет, не промозглого ноября. Одиночества, теперь его постоянного спутника. И только тогда до него доходит, что же они оба натворили.