Когда рассыплется каперс

Гуру Цагангэрэл, или Доржи, стоял посреди своего кабинета, одетый в традиционный монгольский халат, голову его украшала шапочка — символ достоинства. Лу-Цинь, слуга-китаец, сообщил, что на сегодняшнее собрание пришли два новых господина. Гуру кивнул, повязал кушак поверх шафранового халата, посмотрел на себя в зеркало и остался доволен. Он вышел в гостиную и неторопливым взором окинул посетителей. Его кружок в основном состоял из женщин, мужчин было немного, среди них чаще всего и попадались простые любопытствующие. Сегодняшние новички сидели с краю: усатый блондин с военной осанкой и невысокий, слегка неряшливый брюнет, которому, впрочем, нельзя было отказать в определённой привлекательности. — Приветствую вас, друзья мои, — промолвил гуру. — Что сегодня привело вас ко мне? Тут же подала голос пожилая дама в трауре: ей хотелось, чтобы дух покойного мужа вернулся в этот мир в теле будущего ребёнка её внучки. Доржи выслушал, улыбнулся и сказал, что для миссис Эндрюс настал момент помедитировать, представляя себе мужа и беременную внучку рядом, поговорить с духом покойного супруга, прося не оставлять дом, — он же готов оказать ей содействие. Потом гуру призвал всех сесть в круг. Кресла и так стояли недалеко, мягкие и удобные, чтобы полулежать в них, закрыв глаза. Он напомнил, что надо ритмически дышать, думая о просьбе миссис Эндрюс. Взял в руки гонг и стал отбивать ритм дыхания неспешными ударами. Глубокий быстрый вдох — длинный выдох... Новички на удивление охотно присоединились к остальным. Через некоторое время одна бледная старая дева лет так сорока поднялась и нетвёрдыми шагами направилась из гостиной, прижимая к губам платочек. Китаец засуетился вокруг неё. Доржи не отвлекался. Лу-Цинь позаботится о даме со слабым желудком. Дело обычное — некоторых при первых медитациях тошнит. Миссис Эндрюс уже в середине сеанса начала всхлипывать, но дышать не перестала, и через некоторое время заговорила со своим усопшим мужем, отчётливо и связно. Доржи был доволен. Мистер Эндрюс виделся ему румяным коренастым джентльменом с обширным брюшком, и уходить от своей семьи тот и впрямь не собирался. Идея вернуться в этот мир старику тоже нравилась. Внучку — бесцветную пухленькую дамочку — Доржи представлял смутно, но вот лотос, распускающийся меж нею и дедом, он отчётливо видел. А в лотосе — толстого и вполне себе похожего на деда мальчугана... Когда гуру явилась полная картина, он замедлил удары гонга, а потом и вовсе свёл на нет. Мисс Эндрюс счастливо рыдала, а молодой курильщик опиума Хантер явно уплыл так далеко, что надо будет специально возвращать. Из новичков один выглядел внезапно разбуженным, а второй — возбуждённым... — Ваш супруг воплотится в новом теле: не пройдёт и года, как ваша внучка родит здорового мальчика. Вы можете назвать его именем умершего деда, — подытожил Доржи. Встрёпанный новичок подался в сторону друга — гуру безошибочно угадал в них старых друзей — и что-то зашептал тому на ухо. Усатый блондин отвечал, чуть усмехаясь. Тем временем Лу-Цинь сообщил, что для господ подан чай. Все направились — многие, как после тяжёлой работы или слегка пьяные, — в столовую. Чай подавался вполне европейский, хотя сервиз был стилизован — драконы, пионы и прочие элементы китайщины в изобилии. Лу-Цинь поглядывал на стол с явным презрением — желтоволосые варвары с глазами, как у коров, не понимали, что пьют настоящие помои: чай, с сахаром, да ещё и с молоком. Доржи чай подан был особый, в пиале на хадаке.(1) С солью, маслом, молоком, мукой. Гуру принял пиалу двумя руками и сделал характерный жест разбрызгивания, угощая духов. Беседа не клеилась. Гуру потолковал с дамой, которой стало плохо, запретил ей медитировать самостоятельно и велел прийти назавтра к нему. Он отчитал опиомана, а потом посмотрел на новичков, которые сидели с довольно кислыми минами на лицах, и спросил, что их привело. — Интерес к вашей персоне, мистер Уоткинс, — сказал «растрёпанный». — Мы с моим другом слышали о вас и хотели составить своё мнение. Доржи тайны из своей фамилии, доставшейся от отца, не делал, но еле удержался, чтобы не поморщиться. Однако улыбнулся, долго и пристально посмотрел на гостей. — Составили? Тогда прошу ко мне в кабинет. В кабинете — помимо книжных шкафов, где изрядное место занимали книги по этнографии и книги на китайском, — взгляд обращался к картинам, явно принадлежавшим кисти самого хозяина. Внимание усатого привлёк портрет монголки в национальной одежде. Женщина, вопреки расхожему мнению европейцев об этой расе, отличалась своеобразной красотой. «Растрёпанный» тоже взглянул на портрет. — Хороша, — заметил он. — Это моя мать, — ответил Доржи. — Я почти не помню её, но облик увидел во время медитаций. — Когда я услышал, что сфера ваших интересов лежит в области реинкарнации, то подумал, что вы помогаете своим адептам узнать об их прошлых жизнях. — И это тоже. Хотите узнать о своих? — улыбнулся Доржи. — Следует только назвать дату рождения. — Хм, — усмехнулся гость. — Шестое января 1854 года. Примечание: (1) Хадак — ритуальный шарф из нежного шелка для дарения, универсальный дар, символизирующий гостеприимство, бескорытие и чистые помыслы дарящего.Принимающий угощение берет пиалу и хадак обеими руками (знак уважения к подносящему), затем правой рукой перекидывает хадак на кисть руки так, чтобы раскрытый край хадака был обращен к подающему.