Когда рассыплется каперс

Для каждого из нас мир исчезает с собственной смертью. Зигмунд Фрейд (будущий член «Наследия») — 1 — Она пришла во вторник утром. Мы только успели позавтракать: Холмс выпил чашку кофе и выкурил сигарету, я расковырял два яйца всмятку и сжевал тост с джемом. Миссис Хадсон, введя клиентку в нашу захламлённую гостиную, спешно, с выражением скорби на лице, собрала посуду на поднос. — Миссис Джеймс Макалистер, — прочитал Холмс имя на визитной карточке. — Прошу вас, садитесь. Он представил меня посетительнице. Молодая женщина лет тридцати не выглядела напуганной или расстроенной, скорее настороженной, словно ждала чего-то. Видимо, она была целиком поглощена своей проблемой, потому что совершенно не обратила внимания на царящий в гостиной беспорядок. Обычно, если речь не идёт о жизни и смерти, некоторых дам он даже пугает. Леди сдержанно кивнула в ответ на моё приветствие. Пожалуй, её лицо было не лишено своеобразной привлекательности, хотя черты не отличались правильностью. — Когда человек не может справиться со своим горем, миссис Макалистер, никотин — меньшее из зол, — сказал Холмс. — Потом он, правда, не отпускает. — Спасибо, — промолвила леди, достала из сумочки портсигар, затем мундштук, и вставила в него папироску. Холмс любезно поднёс ей зажжённую спичку. — Джентльмены, вы верите в сверхъестественные силы? — спросила миссис Макалистер после двух затяжек. — Нет, мадам, мы привыкли твёрдо стоять на грешной земле. — Доктор, а если бы кто-то сказал вам, что верит, вы бы сочли его сумасшедшим? — леди посмотрела на меня. — Вовсе нет, — ответил я. — И вера в Бога — та же вера в сверхъестественное. — Я не о вере в Бога… Впрочем, джентльмены, я сама не знаю, верю ли в то, что в нашем доме происходят сверхъестественные вещи, или это чей-то злой умысел. — У вас второй брак, верно? — спросил Холмс. — Вашему медальону примерно лет десять. Ваше обручальное кольцо совсем новое. В медальоне портрет первого мужа, полагаю? — Да, и моего сына, Оливера. Миссис Макалистер раскрыла медальон и чуть приподняла его, чтобы мы могли взглянуть. — Они похожи, — заметил я. — Мальчик просто вылитый отец. — Да, вы правы. — Миссис Макалистер закрыла медальон. — Мой первый муж умер два года тому назад. Оливеру тогда только исполнилось пять лет. Было воскресенье, мы с мальчиком и его няней отправились в церковь, а муж остался дома, пожаловался на головную боль. Он выпил порошок и прилёг. Когда мы вернулись, Оливер побежал искать отца… — тут миссис Макалистер вздрогнула, и пепел с её папиросы упал на пол. Я встал и отошёл к окну. — Что это было? — услышал я голос Холмса. — Удар, вероятно? — Да… И никто не мог предположить… Оливер… моего сына назвали в честь отца… Оливер никогда не жаловался на какие-то недомогания, чтобы врачи способны были… Раздалось звяканье стекла. Холмс, видимо, налил посетительнице воды. Я смотрел на улицу, не спеша оборачиваться. Холмс, думаю, уже всё понял, а клиентке нашей вовсе не обязательно знать, что в её рассказе заставило меня забыть о приличиях. Наверное, многие на моём месте обратились бы к женщине со словами утешения, сказали бы, что им знакомы те чувства отчаяния и беспомощности, которые она пережила, найдя мужа мёртвым. Но я не мог. У нас только причины были разными: там удар, в моём случае — сердце. Я мог сколько угодно говорить себе, что не виноват, что как врач был бессилен и не мог ничего предусмотреть. Когда я переставал обвинять себя, я начинал обвинять Холмса. После его возвращения и смерти жены я переехал на Бейкер-стрит. Отчасти потому, что мне просто некуда было больше податься. Холмс покладисто очистил мою бывшую приёмную от всего того хлама, что накопился за годы моего отсутствия. Я продал практику, но часть пациентов предпочли посещать меня по этому адресу. Очень выгодных для врача пациентов: свой выезд, экипаж для доктора в любое время дня и ночи, когда самих недуг уложил в постель. Работа отвлекала, хотя не приносила прежнего удовлетворения. Когда Холмс ввязывался в очередное расследование, я присоединялся к нему — почему бы нет? Правда, со времён покойных Блэквуда и Мориарти злодеи измельчали, превратились в банальных воров и заурядных убийц, желающих разжиться наследством. Странно, но Холмс почти не скучал. Когда в работе возникала пауза, он занимал себя очередным безумным экспериментом. А вот я занять себя ничем не мог, и моя печатная машинка покрылась в чулане паутиной. Холмс вернулся за год до смерти Мэри. Мне казалось: вот оно — долгожданное счастье. Время гармонии. Мэри по-прежнему поддерживала дружеские отношения с Майкрофтом. В том, что касалось клуба «Диоген» и лондонской квартиры, старший Холмс оставался непреклонен, но двери его загородного дома всегда радушно распахивались перед нами. Мой Холмс приходил к нам на чай, они с Мэри мило подтрунивали друг над другом. И эти сэндвичи, что она вручила нам как-то в дорогу и одинаково похлопала обоих по спинам на прощание… каким же я был дураком, если надеялся, что так может продолжаться вечно? А потом Мэри умерла. Странно, что я не запил. Я вообще с тех пор почти не брал в рот алкоголя. Может, зря. Может, та штука, что Холмс держал в склянке, помогла бы. Я искал внешние причины, что привели к несчастью. И если не я виноват, то Холмс. Если не Холмс, то мы оба. Я вернулся к своему креслу, старательно отворачиваясь от компаньона и товарища. В те минуты, когда меня охватывала злость, я не мог смотреть ему в глаза: его взгляд почему-то напоминал мне взгляд верного пса, виновато помахивающего хвостом. Наша клиентка меж тем немного успокоилась и продолжила свой печальный рассказ: — Для Оливера смерть отца стала ужасным потрясением. Он замкнулся в себе, почти перестал разговаривать, по ночам его мучили кошмары. Он рисовал какие-то ужасные вещи и вёл себя так странно, что знакомые советовали мне обратиться к докторам. Но я боялась… Да и чем они могли помочь? — В самом деле, чем? — невольно вырвалось у меня. — Около года тому назад я повезла сына на воды, в Челтнем. Это, конечно, бессмысленный поступок… — леди посмотрела на меня, — с точки зрения медицины. Но я надеялась, что хотя бы аппетит к мальчику вернётся. Он ел мало, часто плакал при попытке его накормить. Потом мы с его нянькой заметили, что после прогулки он почти не капризничает и ест. На водах я познакомилась со своим вторым мужем. — Расскажите о нём, — попросил Холмс. — Джеймсу сорок три года. В Челтнеме он лечил расстроенные нервы после кончины жены, так что мы с ним оказались товарищами по несчастью. Джеймс как-то сразу проникся к Оливеру симпатией: наверное, потому что своих детей у него не было. Его не смущали странности моего сына, он спокойно слушал его ужасные истории, смотрел на каракули. И однажды он сказал мне, что мальчик больше думает о своей возможной смерти, представляет её и боится. Джеймс попросил меня довериться ему и позволить помочь Оливеру. Тогда я не видела иного выхода и согласилась, хотя меня поначалу ужасно напугало, в чём именно заключалась эта помощь. Джеймс не запрещал Оливеру говорить о смерти, он возил его на кладбище… на кладбища. Мы с сыном вернулись в Лондон и продолжали видеться с ним, — пояснила миссис Макалистер. — Джеймс с Оливером, кажется, объехали все знаменитые лондонские кладбища, и вы знаете, мальчик стал спокойнее после этих разговоров и... осмотров достопримечательностей. — Метода мистера Макалистера не кажется мне такой уж странной, — сказал Холмс. — Он просто дал возможность мальчику встать лицом к лицу со своим страхом, но показал ему смерть с другой стороны, не пугающей, а, скорее, умиротворяющей. А что церковь? — Церковь? — переспросила миссис Макалистер. — Вы опять стали посещать службы? — Но как вы?.. Впрочем, вы правы. Джеймс повлиял не только на моего мальчика, но и на меня. Поэтому, когда он сделал мне предложение, я согласилась. Во многом из-за сына, конечно, но не скажу, что я принесла этим жертву. — Мирный, приятный для обеих сторон брак, — промолвил Холмс, но, поймав мой взгляд, стушевался. — Всё верно, сэр. У Джеймса дом в Мидлсексе, в Санбери. После смерти жены он окончательно перебрался в Лондон, но особняк не продал, приезжал туда на выходные. Дом не вызывал у него неприятных воспоминаний сам по себе. — Ваш нынешний муж — состоятельный человек? — спросил я. — Да, но он заработал своё состояние. — Ну точно! — воскликнул Холмс. — Пароходная компания, занимается грузоперевозками. Да, процветающее предприятие. — Джеймс настоял… то есть уговорил меня переехать за город. Должна признать, что он был прав: мальчику там куда лучше, чем в столице. Мы пока что не решаемся отдавать его в школу, и муж нанял ему учителей. — Оливер хорошо учится? — спросил я. — Да, учителя его хвалят… хвалили до последнего времени. Холмс вопросительно посмотрел на миссис Макалистер. — Всё началось с учителя грамматики. Два месяца тому назад он задал Оливеру диктант. Мальчик спокойно писал работу, но когда сдал её, мистер Гремидж пришёл в ярость. Миссис Макалистер открыла сумочку и достала сложенный вчетверо лист из ученической тетради. Это был значительно облегчённый для возраста мальчика текст из Брэма. Вначале Оливер старательным детским почерком вывел: «Жизнь млекопитающих более однообразна, чем у птиц, свободных обитателей воздушной стихии. Большинство проводит свой день между сном и едой, дабывание которой поглощает всё их внимание. Забота о потомстве лежит главным образом на самках, которые часто одни дабывают еду для детей, охраняют их и заботятся об их воспитании, а ещё раньше устраивают логовище и стараются обставить его с удобством». Но затем почерк резко поменялся, стал определённо мужским, при этом казалось, что он принадлежит человеку, который плохо знает английский, судя по написанию отдельных букв. «А бывает, что самки спареваются с учитилями громатики, пока хозяива не видят. А когда хозяива увидят, что самка забиременила, то выгонят и самку, и учитиля. И поделом: одна сучка, а второй — кабель. А если не верите, спросите у Сьюзи». — Сьюзи — это наша горничная, — поморщилась миссис Макалистер. — Это оказалось правдой? — спросил Холмс. — Ну, про связь с учителем? — Да, правдой. Мистер Гремидж, конечно, не стал бы нам показывать написанное мальчиком, но так получилось, что я услышала шум в классной комнате и вошла туда как раз в тот момент, когда он в гневе кричал на Оливера. Он был вынужден отдать мне листок, возмущался и всё отрицал, но Сьюзи созналась. Учителя мы уволили… Сьюзи? Нет, Сьюзи оставили. Девушка она неплохая, просто испугалась. У нас с мужем сложилось впечатление, что Гремидж её принудил, угрожал ей. У нас никогда не было причин жаловаться на неё: очень старательная, аккуратная и честная. Но, знаете, немного забитая — видимо, семья такая. — Большинство хозяев уволили бы обоих, или только служанку, — заметил я. — О боже, доктор, да мы уже устали менять прислугу. Только Сьюзи, нянька да экономка миссис Боунс не бросают нас. В доме такое творится… — Погодите, миссис Макалистер, — прервал клиентку Холмс. — Вы забегаете вперёд. А как вы с мужем отнеслись к… диктанту? Вы спрашивали мальчика, почему он такое написал? — Когда мы показали листок Оливеру, он очень испугался. Но не того, что сделал. Он испугался, потому что не помнил, как писал это. Это не походило на страх провинившегося ребёнка перед наказанием. Он даже не понял, о чём там, по сути, написано. — Охотно верю, — кивнул я. — Мальчик мог замечать что-то непонятное и пугающее, но не решался рассказать ни вам с мужем, ни кому-то ещё. Конечно, какой-нибудь поклонник спиритизма сразу разглядел бы тут автоматическое письмо (2), но я к таковым не принадлежу. Я бы скорее спросил, не замечали ли вы у Оливера признаков лунатизма? Миссис Макалистер испуганно на меня посмотрела. — До последнего времени не замечали. — А потом заметили? — бесцеремонно спросил Холмс. — Я даже не знаю, как вам рассказать… Это… неприлично… мы с мужем, к сожалению, поздно увидели… — леди покраснела. — Оливер, как я понимаю, пришёл в гости к вам в супружескую спальню? — промолвил Холмс, с любопытством разглядывая голову тигриной шкуры. — Да… и вы понимаете… у него было такое выражение лица… он просто стоял и смотрел… такое — циничное. Но даже когда я вскрикнула, он продолжал смотреть, пока муж не встал с постели и не потряс его за плечи. Тогда он очнулся и заплакал. Муж сказал: похоже на лунатизм, но лицо Оливера не идёт у меня из головы. Это был не мой сын, какой-то другой человек, взрослый. — А как ваш муж относится к странностям пасынка, которые появились в последнее время? — Холмс не то что скучал, слушая про всю эту мистическую чушь, но выглядел скорее озадаченным. — Он не сердится на мальчика, если вы об этом. — Миссис Макалистер, мой друг упомянул спиритов, и я думаю, что вам помогли бы скорее любители сверхъестественного, чем сыщик-консультант. Никакого криминала или злого умысла… — Мистер Холмс! Какие спириты? Моего мужа буквально трясёт от гнева, когда он слышит о спиритах, теософах и прочей братии. — Чем они ему так не угодили? — Он уверен, что его первую жену свело с ума увлечение подобными вещами. — А вот это уже любопытно! Что вы вообще знаете о вашей предшественнице? — Знаю, что брак длился около пяти лет, Гита — так звали первую жену Джеймса — очень переживала, что никак не может подарить мужу ребёнка. Врачи, естественно, помочь ничем не могли, она перешла ко всяким шарлатанам, потом ей посоветовали обратиться к спиритам… — А они-то тут при чём? — удивился я. — Ох, некоторые дамы обожают спрашивать духов обо всём подряд. И вот Гита попала на сеанс к гуру… как же его звали? Я не выговорю его имя. Джеймс наверняка помнит, как его зовут. Я толком не знаю всей истории. Знаю только, что Гита оказалась, наконец, в положении, а на пятом месяце потеряла ребёнка, и, кажется, на этой почве у неё случилось помутнение рассудка. Она убежала из дома, а через некоторое время её труп выловили из реки. — Следы насилия? — живо спросил Холмс. — Полиция признала это несчастным случаем … муж не говорит вслух, но мне кажется, он считает, что она утопилась. Тут мне подумалось: почему же мистер Макалистер позволял жене такие увлечения, раз они столь дурно влияли на её состояние? Видимо, подобная мысль пришла в голову и Холмсу. Он написал на манжете слово «завещания» и показал мне. — Вы начали рассказывать о том, что творится в доме, миссис Макалистер, — напомнил он. — Да! Кто-то передвигает мебель: стулья, маленькие столики. Шутит, как вначале говорили слуги. Откроешь дверь в столовую, к примеру, а перед тобой окажется пирамида из стульев. — Но столовая, видимо, имеет и другой вход, правда? — Да, и поначалу прислуга просто жаловалась… на Оливера. Мистер Макалистер даже собрал весь наш небольшой штат, объяснил, что мальчик нездоров, и немного прибавил слугам жалование. Но потом предметы стали летать. — Летать?! — воскликнули мы с Холмсом. — Да, сначала одна горничная уволилась. Её до смерти перепугало пресс-папье, которое пролетело возле головы и ударилось в стену, когда она меняла цветы в кабинете мужа. Тяжёлое пресс-папье. Попади оно в голову, кто знает, чем бы всё закончилось. Когда девушка обернулась, то никого не увидела позади себя. На кухне иногда летают столовые приборы, как будто кто-то швыряет их. Миссис Боунс пришлось взять на себя обязанности кухарки. — А она не боится этих летающих ножей и вилок? — спросил Холмс. — Наша экономка — шотландка по рождению и немного суеверна. Она говорит, что это шутит брауни, и если оставлять ему сметану, он её не тронет. — И не трогает? — Нет. — Миссис Боунс давно у вас служит? — Да, она служила ещё при первой миссис Макалистер. — Вы ладите с экономкой? Холмс продолжал забрасывать клиентку вопросами. — Вполне, сэр. Если вы намекаете на то, что… — Я ни на что не намекаю, а пытаюсь представить себе всю картину. Сьюзи ваш шутник, как я понимаю, тоже не трогает? — Иногда подшучивает, но Сьюзи, как я уже сказала, странная девушка. Она пугается, конечно, но не настолько, чтобы покинуть дом. Я как-то спросила её, не хочет ли она подыскать себе другое место, я бы написала ей самую лучшую рекомендацию, а она расплакалась и уверяла, что ей хорошо у нас, умоляла её не прогонять. — И кто у вас остался из прислуги? — Из постоянных — экономка, служанка, нянька Оливера. Да, уже пора с ней расставаться, но поскольку гувернантки у него нет, а только приходящие учителя, то мисс Вудинг занимается его одеждой и распорядком дня. Недавно мы нашли новых лакея и камеристку, но не знаю, сколько они у нас прослужат. Ах да, и миссис Боунс подыскала посудомойку. — Что ж, миссис Макалистер, мы посмотрим, чем можно вам помочь. Если завтра мы приедем в Санбери ближе к полудню, насколько я помню расписание поездов, мы не застанем дома вашего супруга? — Джеймс в это время в Лондоне, в конторе. — Он всегда ночует дома, кстати? — Иногда его задерживают в городе дела, и тогда он посылает мне телеграмму, чтобы я не волновалась. — У вас очень заботливый супруг, — улыбнулся Холмс. — Так оно и есть, — согласилась миссис Макалистер. — Что ж, ждите нас завтра, мадам. Я проводил нашу клиентку до двери, повернулся и посмотрел на Холмса. — После разверстой могилы Блэквуда это детские игрушки, — сказал он. — Вы думаете, детские? — До сих пор никто не пострадал. Это или проделки брауни миссис Боунс, которая выживает из дома новую хозяйку, или болезнь мальчика прогрессирует. — Но ведь никто не видел того, кто швырял предметы. — Точнее, не пытался увидеть. Но всё-таки, друг мой, мы будем добросовестными сыщиками и проверим кое-что в Лондоне. — Вы будете добросовестным сыщиком, Холмс. У меня на сегодня запланировано посещение двух пациентов. А всякие завещания — это по вашей части. Он только пожал плечами и согласился, так что, собравшись, мы разошлись каждый по своим делам. — 2 — Навестив полковника Линдсея с радикулитом и мистера Картера с его «язвой», у которой опять разыгралась мигрень, я поехал к миссис Фаррелл. Моего присутствия каждый день здесь не требовалось: умирающую леди не мучили боли, она медленно угасала, лёжа наверху, под бдительным и ласковым присмотром племянницы и старой экономки. Почему-то я приходил сюда всякий раз, как только мог, даже если меня не звали. Не дело привязываться к умирающему пациенту, но общение с миссис Фаррелл меня успокаивало и примиряло с собственной потерей. Когда я вошёл к ней в спальню, на меня уставилась пара ещё таких живых, тёмно-карих глаз, лишь на одном развивалась гиалиновая бляшка. — Добрый день, Элеонора. У нас с миссис Фаррелл была договорённость, что я называю её по имени, а она меня… — Добрый, доктор Джон. — Как вы сегодня? Молодцом? Я сел на стул и взял сухое запястье. — Скрипы ещё издаю. — И голос-то был на удивление молодым и звучным. — Что нового, доктор Джон? — Завтра я не смогу вас навестить, Элеонора, придётся выехать за город. — У мистера Холмса есть дело? Расскажите! — старая леди оживилась. — Сначала вас послушаю, — сказал я, открывая саквояж. — Вы всё время так стесняетесь, доктор, — хихикнула миссис Фаррелл, когда я развязал лямки на вороте её сорочки. — Это внушает надежду, что я ещё не совсем старая карга. Приложив воронку стетоскопа к морщинистой груди, я почувствовал характерный сладковатый запах увядающих фиалок. Хотя за умирающей хорошо ухаживали, тело кричало о старости и скорой смерти. — Так расскажите мне историю. Полно слушать ржавый механизм. Я покачал головой. — Не стану называть имён, но дело было так… Когда я закончил рассказ, миссис Фаррелл задумчиво подвигала губами. — После смерти мужа я какое-то время увлекалась спиритизмом. — Правда? — Фанатиком этого новомодного учения я не стала. Успокоилась, получила некоторое утешение и вернулась к обыденной жизни. То, что творится в доме вашей клиентки, напоминает буйство духа. В самом начале, когда он только набирается сил, пугая смертных. — Я не верю в такие вещи, Элеонора. — Понимаю, доктор Джон. Среди медиумов много шарлатанов. Но обычно их нетрудно отличить от настоящих. — Как же? — Знаете, я повидала все эти невидимые нити, дым, валящий из ушей, — она хмыкнула и закашлялась. — Субстанции всякие на основе желе. Подсадных клиентов, которые создают видимость истины. Обычно шарлатаны здоровы, энергичны, их бумажник полон, посетители постоянно меняются, а то медиумы и гастролируют, чтобы долго не задерживаться на одном месте и не быть разоблачёнными. Любят большие залы или же полутёмные комнаты, где эффектно гаснут немногочисленные свечи. — А настоящие? — Они спокойны, немногословны, не нуждаются в эффектах. Они осторожны и понимают, что духи не всегда те, за кого себя выдают. Есть, правда, бедняги, которые не могут справиться со своим даром, — такие долго не живут. Мне когда-то повстречалась очень милая пожилая женщина, сейчас она уже в лучшем мире. Она никогда не брала денег со своих посетителей, не устраивала столоверчение. Она, как мне показалось, даже духов не вызывала в общепринятом смысле — во всяком случае, не пыталась говорить со мной голосом моего мужа. Но рассказала мне очень много о нашей с ним жизни, такие вещи, которые никто, кроме нас двоих, не знал. Я тогда была в отчаянии, и она наставила меня на путь истинный. Научила, как отпустить Джозефа. Конечно, речь миссис Фаррелл не звучала так гладко, ей приходилось останавливаться и отдыхать. — Отпустить? — Да. Она сказала мне, что в смирении нет унижения — это значит принять истину. А излишняя скорбь заставляет умерших чувствовать себя виноватыми перед живыми и сомневаться в том, что они достойно завершили свой земной путь. Она говорила: смерть приносит душе облегчение. — Да, конечно, и мы встретимся с умершими в лучшем мире, — несколько желчно промолвил я. — И там, и здесь, снова и снова. Если мы встретили кого-то, кто стал нам особенно близок, значит, это кто-то из нашей вечной семьи. Несколько душ всегда связаны во всех воплощениях. Мисс Уоттс, так звали ту женщину, говорила, что мелодия всегда одна и та же, но возможны небольшие вариации. Родственные души здесь, на земле, могут играть разные роли, быть родителями и детьми, супругами и друзьями, мужчинами или женщинами. Это не важно. Важно, чтобы любовь между ними всё возрастала. — Это очень красиво, но вряд ли похоже на правду. Люди просто не могут смириться с тем, что смертны, и выдумывают себе новую религию взамен пошатнувшейся под натиском науки. Или обращаются к восточным учениям, как эта русская… как же… забыл… — Я не люблю мадам Блаватскую, — сказала миссис Фаррелл. — Чем сложнее пишет такой автор, тем меньше он вызывает у меня доверия. Кстати, настоящий спирит никогда не назовёт то, чем он занимается, религией. Впрочем, мисс Шейла Уоттс, о которой я говорила, не называла это и наукой. Она говорила — знание. Элеонора закрыла глаза. — Простите меня, вы устали, — я взял её за руку. — Я теперь быстро устаю, мой доктор Джон, — прошептала она. — Расскажите мне историю Макалистеров дальше, когда вернётесь. Мне любопытно, так что я вас дождусь. Я поцеловал её руку — недопустимая вольность, возможно. Мне показалось, что миссис Фаррелл задремала, я тихонько встал со стула и направился к двери. — А мы с вами тоже встретились неслучайно, доктор Джон, — раздался позади меня шёпот. Я обернулся и посмотрел на маленькое сморщенное личико в обрамлении кружев чепца. — В это я верю, — сказал я, поклонившись, и вышел из комнаты. — 3 — Лето выдалось холодным. Над Темзой собирались кучевые облака, но ветер гнал их прочь, а заодно и туман. Хоть в чём-то польза от такой погоды. Переходя Бейкер-стрит, я посмотрел на окна нашей гостиной: шторы оставались незадёрнутыми — значит, Холмс ещё не вернулся. Я решил оставить саквояж и поехать в клуб. Но когда поднялся в гостиную, увидел, что камин разожжён, а мой компаньон спит на диване, повернувшись носом к спинке. Подойдя ближе, я наклонился над изголовьем. Холмс спал, подложив под щёку сложенные ладони, и вид имел уморительный: брови нахмурены, губы вытянуты. Почему-то захотелось погладить его по голове, как ребёнка, но я подавил это желание, отошёл, не раздеваясь, к креслу, сел и закурил. — Почему вы не снимаете пальто, Уотсон? — спросил через некоторое время Холмс, так и не обернувшись. — Меня вы могли опознать по запаху табака, но как вы узнали, что я не снял пальто? — Его полы задевали мебель, я слышал шорох. Вы долго сидели у миссис Фаррелл, пропахли её домом. — Да, она любит индийские благовония. Я рассказал ей о нашем деле, и мы говорили о спиритизме. Холмс повернулся на другой бок и посмотрел на меня. — Почему вы не снимаете пальто? Собрались в клуб? Чековую книжку я вам не дам. — Да она мне и ни к чему, я при деньгах. Честное слово, он обиделся на меня. Непонятно, правда: на то, что я собирался уйти, или на то, что не нуждался в своём казначее. Собственно, в клуб мне не очень-то и хотелось. Просто думал скоротать время… — Ладно… уговорили. Я подошёл к вешалке в углу и снял пальто. — Вы что-нибудь узнали сегодня? — спросил я, возвращаясь к тёплому местечку у камина. — Если кратко, то материальный интерес там возможен. — А если не кратко? Вы же говорили, что компания Макалистера процветает. — Точнее начала процветать шесть лет тому назад. — Деньги первой жены? — спросил я. — Совершенно верно. Я вам ещё кое-что скажу: Макалистер усыновил Оливера, а мальчик наследовал часть денег покойного отца. — Правда? Почему же миссис Макалистер не упомянула об этом? — Она всецело доверяет мужу, как вы успели заметить. Ей просто не пришло в голову, что это важная подробность. — Она показалась мне какой-то… безразличной. — Не безразличной, старина, а смирившейся. Когда вы созерцали пейзаж за окном, то не видели, что она плакала. — Если это Макалистер, он какой-то изувер, — с сомнением произнёс я. — А то мы с вами встречали мало изуверов на своём веку, — хмыкнул Холмс. — Допустим. Но ведь его днём не бывает дома. Сообщник? — Или сообщница. — Экономка? — Или тихоня Сьюзи. — Холмс, вы издеваетесь! — бросил я раздражённо. — Мне просто скучно. Что там сказала миссис Фаррелл насчёт спиритизма? — Она сказала, что это напоминает начало буйства духа. — Пфуй! Только привидений я ещё не ловил! Примечание: (2) Автоматическое письмо — обычно используется в эзотерике, в частности в спиритуализме. Вы обращаетесь к своему подсознанию, вселенной или своему высшему Я или духу умершего человека с вопросом, и позволяете ему управлять вашей рукой в процессе написания ответа.