С самого сотворения мира человечество живёт между царством света и царством тьмы. Наше секретное общество было всегда, мы защищаем людей от обитателей ночи и теней. Только посвящённые знают наши имена.
Наследие
— 1 —
Глаза уже не были такими живыми, как раньше. Голос звучал тише. Миссис Фаррелл угасала. Племянница с сиделкой уложили её повыше, чтобы облегчить дыхание.
— Вы расскажете конец истории, доктор Джон? — прошептала она.
— Обязательно, дорогая. Как только мы сегодня закончим с Холмсом дела, я тут же опять приеду к вам.
— А он сейчас здесь?
— Да, ждёт внизу. Мне позвать его?
Она на мгновение оживилась, напомнив прежнюю мисс Элеонору.
— Конечно! Я ведь ни разу не видела настоящего Шерлока Холмса.
Я вышел на лестницу и, перегнувшись через перила, негромко окликнул его.
— Что случилось? — спросил он шёпотом, легко и бесшумно взбежав вверх по ступеням.
— Миссис Фаррелл хочет познакомиться с вами.
Холмс кивнул. Когда мы вошли в спальню, я уступил ему свой стул. С необычайной почтительностью взяв миссис Фаррелл за руку, он улыбнулся и терпеливо ждал, пока она сосредоточенно его разглядывала.
— Вот, значит, какой друг у доктора Джона, — сказала она тихо и с какой-то неопределённой интонацией. — У вас добрые глаза, молодой человек.
— Правда? — немного растерялся Холмс.
— Правда. Но почему такие грустные?
— Уж такие они с юности. Не знаю… особенность… — Он пожал плечами.
— Вы придёте вечером вместе с доктором Джоном?
— Приду.
Холмс вдруг наклонился и поцеловал сморщенные пальцы. Миссис Фаррелл тихонько хмыкнула — на смех у неё сил уже не оставалось.
— Растрачиваете галантность на умирающую старуху? Не стоит… — она посмотрела на меня, — вы поезжайте, а я посплю… мы увидимся вечером, не волнуйтесь, доктор Джон.
До вокзала мы ехали в полном молчании, добрались раньше, чем нужно, потом дожидались Слоанов и мистера Чавлу и сели наконец вместе в вагон. Разговор в дороге не клеился — главным образом по моей вине. Холмс с удовольствием побеседовал бы с нашими спутниками, возможно, и поспорил, но перекинувшись с ними двумя-тремя фразами, смотрел на меня и умолкал.
Когда мы сошли на платформе, то собирались искать наёмный экипаж или два, но выяснилось, что Макалистер послал за нами свой. Впятером мы там вполне сносно разместились.
Встретили нас радушно, но без того оттенка отчаяния, с которым бросаются навстречу избавителям. Как выяснилось, Сингх вёл себя прилично. В прошлый раз, только мы увезли гуру, он успокоился, мебелью больше не швырялся, лишь изредка принимался постукивать, а ещё упрямо передвигал стул к окну в классной комнате, как будто собирался сидеть на нём, смотреть в окно и кого-то ждать. Я вспомнил довольно милый рассказ бедняги Уайльда «Кентервильское привидение». Ещё немного, и Макалистеры, пожалуй, начнут относиться к Сингху как к невидимому домашнему любимцу.
Слоаны не спешили приступить к делу. Мы все расположились в гостиной и завели светскую беседу, образовав два кружка: дамы с мальчиком сидели на диване, а мы, мужчины, — поодаль в креслах. Миссис Слоан зачем-то попросила нас не пить ничего крепкого, включая кофе или чай.
— Если чувствуете жажду, выпейте воды, — улыбнулась она, — или молока. И, пожалуйста, джентльмены, не курите пока.
— Чистый разум и чистая атмосфера? А как же благовония на спиритических сеансах? — усмехнулся Макалистер.
— Затуманенное сознание легче обмануть, вы же понимаете.
— Мне хотелось бы знать, что станете делать вы.
— Для начала с господином Бай Сингхом стоит просто поговорить и узнать, что он хочет.
— Господином? — хмыкнул Макалистер.
— Конечно. Следует проявить к нему уважение. Мы ведь называем его бывшим именем для удобства, но сейчас это не сипай, не индиец, а просто человек, который пытался начать всё с чистого листа.
— А как вы будете с ним говорить? — спросила миссис Макалистер.
— Я могла бы впустить его. — Миссис Слоан приложила ладонь к груди. — Но я не могу доказать, что не знаю хинди, верно? Автоматическое письмо пригодилось бы на первых порах, а там посмотрим.
— Гуру говорил о «лошадке», — сказал Холмс, — он имел в виду, что дух способен занимать чужое тело?
— Это придуманное им словечко, но оно отражает суть. Но я «лошадкой» быть не могу. Мой муж — тоже. Он как раз хинди знает, хотя и не очень хорошо. Разумеется, нельзя, чтобы Оливер опять побывал в подобной роли… Нет-нет, пусть присутствует, ничего страшного он не увидит.
— И каково это — быть «лошадкой»? — поинтересовался Холмс.
— Если не бояться, не сопротивляться дружелюбному духу, то вы себя будете чувствовать спящим и даже ничего не запомните. Другой человек станет говорить вашими устами, мистер Холмс.
— Что вы задумали? — прошептал я, наклонившись к нему.
— Да ничего не случится. Вот увидите: если я предложу, Слоаны откажут, — шепнул он в ответ, а вслух сказал: — Могу ли я стать… проводником? Я точно не знаю хинди, к тому же я настроен скептически, мистер и миссис Макалистер об этом знают.
— Если господин Бай Сингх захочет, — кивнула миссис Слоан.
Холмс выразительно посмотрел на меня. «Вот видите!» — словно говорил его взгляд.
— Может, нам стоит подняться наверх? — спросил Макалистер.
— Не нужно, дух сам придёт. Ему интересно, он знает, что мы здесь, враждебности мы в нём не вызываем. Он придёт.
И миссис Слоан продолжила беседу с Оливером.
— А вы знаете, — шепнул мне вдруг Макалистер, — я готов поверить этой леди.
— Почему? — ответил я почти одними губами.
— Сейчас день, шторы мы не закрываем. Я никогда не сталкивался с медиумом, который не стремится устроить полумрак.
— Мистер Чавла, — промолвила внезапно миссис Слоан, — скажите господину Бай Сингху, что он среди друзей и ему нечего бояться.
Мы все разом обернулись и посмотрели на неё. Все, кроме Оливера. Тот, улыбаясь, глядел в сторону двери, но потом стал следить глазами за чем-то видимым только ему.
— Господин здесь? — тихо спросил Чавла. — Куда мне смотреть?
— Да вон же он! — воскликнул мальчик. — Возле пальмы.
Миссис Макалистер испуганно прижала сына к себе. Надо сказать, что весь угол гостиной занимала роскошная финиковая пальма в огромной кадке. Со стороны, наверное, выглядело комичным то, как мы рассматривали её сейчас, но мне, признаюсь, стало жутковато.
— Опиши господина Бай Сингха, — попросила миссис Слоан.
Оливер поднырнул под руку матери, закрывавшей ему обзор, и с увлечением принялся описывать:
— Одет он в белое. Я не знаю, как правильно называются такие штаны и рубаха. На голове у него чалма. У него большие тёмные глаза, нос такой… широкий… брови густые и почти срослись, губы толстые. Борода и усы ещё.
Мистер Чавла сложил ладони в намасте и обратился к кому-то невидимому. Я увидел, как губы Макалистера дёрнулись, но он сдержал улыбку. Я мог его понять: нечасто его пальме оказывали такое почтение. Вероятно, мистер Чавла повторил одно и то же на разных наречиях, и его замечание показало, что я не ошибся в своих предположениях.
— Всё-таки хинди, — сказал он. — Я попробовал также пенджаби и бихари.
— Он идёт сюда! — воскликнул Оливер.
Мне почудилось, или листья пальмы слегка дрогнули? Как-то неуютно вдруг сделалось.
Миссис Слоан встала с дивана и подошла к кому-то, кого видела только она да ещё мальчик. Она подняла голову, как будто человек, к которому она обращалась, был выше неё.
— Мистер Чавла, переводите и далее, пожалуйста. Господин Бай Сингх, вы понимаете меня? Прекрасно. Удобно ли вам будет писать моей рукой?.. Оливер, говори, что ты видишь?
— Он помотал головой. Он не хочет.
— Господин Бай Сингх, этот джентльмен, мистер Холмс, — миссис Слоан указала на моего друга, — согласен помочь вам. Вы могли бы говорить через него?
— Он пошёл посмотреть.
Я невольно вжался в спинку кресла. У Холмса храбрости тоже поубавилось. Мы оба буравили взглядами воздух, но я готов был поклясться, что чувствую нечто. Это напоминало ощущение, когда на вас кто-то смотрит, и вы понимаете это и стремитесь обернуться.
— Мистер Холмс, он вам кланяется, — сообщил мальчик. — Он согласен.
— Господи… — пробормотал я.
— Доктор Уотсон, возьмите вашего друга за руку, — сказала миссис Слоан, подходя ближе. — Мистер Холмс, закройте глаза, дышите ровно и размеренно и ничего не бойтесь.
Холмс хмыкнул. Когда я взял его за руку, то почувствовал, что пальцы его дрожат.
— Можете считать вслух, — прибавил Чавла.
— Ха… Один. Два. Три. — Холмс вдруг с силой стиснул мне ладонь, и его голос задрожал. — Четы… — Его тело дёрнулось, словно подключённое к гальванической батарее. Потом расслабилось, он открыл глаза и первое, что сделал, — испуганно выдернул свою руку из моей.
— Холмс?
Он смотрел на меня, совершенно не узнавая. Потом окинул взглядом присутствующих и заговорил на хинди.
Я слышал, что у медиумов меняются голоса, когда в них вселяется другая личность. Голос Холмса практически не изменился, но говорил не он. Я хинди даже не пытался начать учить, моё пребывание в Индии было совсем коротким, но я достаточно наслушался, чтобы понять, что устами моего друга говорит носитель языка.
Холмс… или Сингх… посмотрел на мистера Макалистера и издал какое-то восторженное восклицание. Лицо его озарилось такой радостью, что я вдруг совершенно ясно осознал: рядом со мной чужой, незнакомый мне человек. Я невольно отпрянул, но пересесть в другое кресло не решился.
— Отец, — сказал мистер Чавла.
Макалистер уставился на него, как на сумасшедшего.
— Сэр, я перевожу.
— Он назвал меня отцом? По…
Но тут мистер Чавла вынужден был всё своё внимание направить на нашего гостя (я решил называть его в мыслях так) и принялся что-то горячо, как мне показалось, втолковывать ему, придерживая за плечо и не давая встать, а гость так же горячо, но удивлённо возражал. Наконец он, видимо, согласился с доводами Чавлы и опять расслабился в кресле.
— Прошу простить, я убедил господина Бай Сингха, что не стоит вас шокировать и приветствовать, как у нас принято приветствовать родителей.
(10) К тому же силы мистера Холмса следует поберечь.
— А как… — начал Макалистер, и Слоан наклонился к его уху и зашептал, объясняя. Макалистер покраснел. — Да, пожалуй, не нужно уж так…
— Господин Бай Сингх, можно задать вам несколько вопросов? — сказала миссис Слоан, сложив ладони и почтительно поклонившись Холмсу, то есть гостю, как будто она была индийской женщиной.
— Да.
— Вы хотели родиться в семье мистера Макалистера?
— Да, это было очень важно для меня.
— Но вы же… — начал Макалистер, — простите…
— Нет-нет, спрашивайте, — сказала миссис Слоан.
— Почему вы так… вы рады видеть меня сейчас?
— Я счастлив. Кто знает, может, мне не суждено больше увидеть вас телесными очами?
На таком знакомом мне, родном лице отражалась радость, даже восторг, тёмные глаза увлажнились. Я почувствовал головокружение. Это был не Холмс, нет. Но где он, в таком случае? Где он сам?
— Но почему вы так… ну… любите меня? — удивился Макалистер.
— Я успел вас узнать, пока ждал, и полюбил. Вы хороший человек, я был бы горд, позволь Всевышний мне родиться вашим сыном. Но изначально я пришёл к вашему тестю. Когда я получил позволение на новое воплощение, то сразу принялся искать его… Мне помогали… — Бай Сингх помолчал, словно раздумывая, стоит ли объяснять, кто именно помогал ему. — Но оказалось, что уже поздно: сахиб состарился. Зато я увидел, что дочь его вышла замуж, и стал ждать возможности вернуться хотя бы его внуком.
— Вы знали моего тестя?
— Да… он тогда был совсем ещё молодым.
— Это было во время восстания? — нахмурился Макалистер.
— Нет… после… Сахиб командовал расчётом… моей пушки.
С наших уст одновременно сорвался вздох. Разве что Оливер ничего не понял. Я вспомнил запись в дневнике тогда ещё лейтенанта Мередита: «Вчера был самый страшный день в моей жизни. Господи, сжалься надо мной, и пусть я лучше отвечу за содеянное перед Твоим Судом, чем испытаю что-либо подобное хоть раз». Ещё бы не самый страшный. Я мог только представить себе, что чувствовал молоденький офицер, которого заставили стать палачом.
— Разве вы не должны были ненавидеть моего тестя? — спросил Макалистер.
— Нет! — вскричал Бай Сингх. — Он последним был добр ко мне на этой земле. Послушайте… — Он обвёл взглядом всех нас. — Я ненавидел англичан, это правда. Всевышний мне свидетель, я не трогал женщин и детей, но военных я убивал без жалости. После смерти истина открылась мне, и я почувствовал всю тяжесть своих заблуждений…
— Расскажите, как всё было, — попросила миссис Слоан. — Если можете.
— Могу. Только вот… — Он посмотрел на Оливера. — Ты бы ушёл, братец, не нужно тебе это слышать.
— Нет, я не пойду! Нет!
— Пожалуйста, братец.
— А потом ты уйдёшь! И всё, да?
— Оли, сделай, как тебя просят, — ласково попросила миссис Макалистер. — Когда твой… друг закончит рассказ, я тебя позову.
Мальчика всё же удалось уговорить, и он с обиженным видом ушёл за миссис Боунс, которую попросили подождать с ним в столовой. Возле кресла, где сидел гость, поставили стул для мистера Чавлы.
— Я постараюсь не рассказывать слишком долго, мэм-сахиб, чтобы не получилось так, что вы обманули сына, — сказал Бай Сингх. — Вы, наверное, знаете: умер я в Аллахабаде. Англичане казнили там много моих соплеменников. И не только мятежников. В те дни хватали даже просто людей на улице, которые казались подозрительными, или на кого донесли. Вы знаете, что в Аллахабаде виселице предпочитали другую казнь. Я не буду вам объяснять, почему она казалась нам особенно ужасной. Скажу лишь, что после смерти я убедился в ошибочности своих страхов: Всевышнему всё равно, в каком виде моё тело осталось на земле. Но те дни, которые я провёл в крепости
(11), были наполнены смертной тоской. И вдруг казни прекратились, и появилась надежда, что нас хотя бы станут судить и кому-нибудь, возможно, сохранят жизнь. Я не о себе думал. Меня ожидала только казнь, но вместе со мной в застенке сидело несколько невинных. Я помню двух стариков, вся вина которых могла заключаться лишь в том, что они в душе сочувствовали восстанию. Нас почти не кормили, а вода была нечистой, но мы пили её. Наконец за нами пришли… Как описать вам… — Бай Сингх вдруг замолчал, и я увидел, что по лицу Холмса потекли слёзы. — Как только нам сковали руки и вывели во двор, и мы увидели телеги, так сразу поняли, что нас ждёт. Надежда сменилась отчаянием и страхом. Те два старика оказались со мной в одной повозке — вот разве что они не плакали, а молились.
Нас вывезли за пределы форта на пустырь… Помню, нас не сразу стали стаскивать с повозки, и я успел кое-что увидеть. В ряд поставили двенадцать пушек… я не разбираюсь в калибрах орудий. — Он развёл ладони в стороны, засомневавшись, больше или меньше дюймов отмерить. Но судя по всему, в тот день использовали солидные пятидюймовые орудия. — Поодаль под навесом поставили стулья. Англичане ждали какого-то важного чина. Может, военного, а, может, из Компании. Нас сняли с телег и стали подтаскивать к пушкам. Но не всех сразу. Людей привезли больше… Я попал в первую очередь. Расковав мне руки, англичане прикрутили меня к перекладине, укреплённой на стволе пушки, а потом зачем-то связали ноги. Оказалось, что важный чин опаздывает, и нам пришлось ждать. Помню, что караул стоял почти весь возле навеса, вдоль ряда с орудиями разъезжали конные, солдат было не так много. Моя пушка оказалась в ряду последней, а подле находился офицер, который должен был дать команду, взмахнув саблей. Тогда фитили бы подожгли один за другим. Когда меня привязывали, я посмотрел на офицера и увидел, что это совсем молоденький мальчик: у него усы ещё еле пробивались над губой. Он тоже смотрел на меня, и я прочёл в его глазах ужас. Не тот ужас, думай он обо мне, как о звере и злодее. Он страшился того, что ему предстояло сделать. Это был ваш тесть, отец.
Повисла пауза. Мистер Чавла вдруг закашлялся. Я увидел, что его бьёт дрожь. Миссис Слоан попросила для него стакан воды, а Бай Сингх с сочувствием посмотрел на него глазами Холмса. Когда переводчик немного пришёл в себя, Бай Сингх продолжил.
— Не знаю, сколько времени мы ждали. Жара стояла страшная. На голове у меня не было чалмы: ещё когда меня брали в плен, какой-то солдат, чтобы унизить, сорвал её с моей головы и обрезал мне волосы.
(12) Кажется, была дана команда «вольно», потому что я увидел, что молоденький офицер отцепляет фляжку с водой. Я невольно попытался облизнуть губы, но у меня во рту слюны уже почти не было. И тут офицер вдруг быстро шагнул ко мне, приложил горлышко фляги к моему рту и дал мне сделать пару глотков. Конечно, отчаянный поступок, мальчик не думал, прежде чем сделать. Когда я начал искать его, я беспокоился, не был ли он наказан за этот свой порыв. Оказалось, к счастью, нет. Наверное, никто, кроме солдат, не видел, а те не выдали.
Тут уже самому Сингху понадобилась передышка. Он посмотрел на плачущую миссис Макалистер и вздохнул.
— Когда сахиб дал мне пить… о, если бы вы знали, что со мной сделалось! Как мне описать то движение, что произошло в моей душе? Он поколебал мою ненависть, она рассыпалась, я вдруг почувствовал жалость к нему. К нему! К человеку, который сейчас отдаст приказ убить меня. — Холмс принялся утирать глаза.
— Доктор, — шепнула миссис Слоан, — проверьте пульс. Сахиб, — обратилась она к Бай Синкху, — позвольте, доктор проверит состояние своего друга?
Сингх кивнул, и я взялся за запястье Холмса. С начала транса лицо его заметно побледнело, пульс частил, но в целом состояние было удовлетворительным.
— Сильный человек, — сказал Сингх, — мужественный человек. Справедливый. Настоящий воин.
— Вы о Холмсе? — спросил я. Чавла перевёл.
— Да, о нём. Не переживайте, я скоро уйду. Я не причиню вашему другу вреда. Мэм-сахиб, — он посмотрел на миссис Слоан, — спрашивайте дальше, если вам есть что спросить.
— Почему вы так враждебно настроены к гуру Цагангэрэлу, сахиб? — Она решила сменить тему разговора и отвлечь Бай Сингха от воспоминаний о казни.
— Я открыл своё имя, — с достоинством ответил Бай Сингх. — Нельзя было сообщать его моей будущей матери. Я чувствовал, что она не поймёт, что мною движет. А гуру разболтал, как мальчишка. Самоуверенный щенок.
— Я знаю, что вы сердитесь. Простите его, не держите зла. Не обвиняйте его в смерти миссис Макалистер. Она была не совсем здорова душевно — потому и случилось несчастье.
Бай Сингх вперил в неё испытующий взгляд.
— Поклянитесь, что вы говорите правду.
— Вы же знаете, что клясться нельзя, — улыбнулась миссис Слоан, взяв его за руку. — Не всё, что делает гуру, я одобряю, и он совершил ошибку, но вины в вашей безвременной гибели и в гибели вашей матери на нём нет. Не держите зла, — повторила она.
— Не буду, — улыбнулся Бай Сингх и посмотрел на человека, которого он мечтал видеть своим отцом. — И ты прости меня, мне жаль, что так получилось.
— Ты должен уйти? — спросил Макалистер.
— Увы. Мне придётся.
— Жаль, что мы ничем не можем тебе помочь.
— Почему же не можем, Джеймс? — воскликнула вдруг миссис Макалистер и покраснела, испугавшись своего порыва.
— О, милая вы моя! — просияв, миссис Слоан бросилась к ней.
— Дорогая? — Макалистер не сразу понял, что имела в виду его супруга, а когда понял, тоже покраснел.
Я никогда раньше не видел на лице Холмса выражение благоговения.
— Мы ещё обсудим это, — промолвила миссис Слоан. — Пока что нужно выводить мистера Холмса из транса. Давайте позовём мальчика.
Миссис Макалистер подошла к двери в столовую и открыла её.
— Оливер.
Мальчик стремглав вбежал в гостиную и бросился к Холмсу.
— Ты ведь ещё здесь?
— Здесь, — улыбнулся Бай Сингх, — но мне пора уходить. Этот сахиб, который одолжил мне тело, должен отдохнуть.
— Но ведь ты не уйдёшь совсем?
— Не знаю. Но так я уже не смогу тебя видеть. Прости, если напугал тебя чем-то, братец.
— Не напугал! — мальчик бросился Холмсу на шею.
— Ай, братец, какой ты силач! — рассмеялся Бай Сингх.
— Не переживай, Оливер, — миссис Слоан подошла к ним и тронула мальчика за плечо. — Может быть, ты ещё увидишь своего друга.
Оливер разжал руки, повернулся к матери и отчиму и воскликнул с детской непосредственностью, заставив нас всех рассмеяться:
— Значит, у меня всё-таки будет маленький братик?
— 2 —
Холмс наотрез отказался остаться у Макалистеров и есть в одиночестве, хотя Слоаны настаивали, что ему следует подкрепить силы. Поэтому мы по дороге на станцию зашли в маленькую кондитерскую. Я, улыбаясь, смотрел, как Холмс поглощает пирожные и пьёт уже вторую чашку кофе.
— Ничего не помню, — заявил он, проглотив очередной кусок, — непонятно, правда, что у меня с глазами.
— Болят? Это потому, что Сингх плакал, — ответил я.
— Вот чёрт возьми! Что же такого он говорил?
— В поезде расскажу.
— Да, нам ещё к миссис Фарелл, — Холмс посмотрел на часы.
— Да… да…
Сам я съел один бисквит и даже не допил чай. Сидел и не мог отвести глаз от Холмса, под конец совсем смутив его.
— Уотсон, ну что вы, право?
— Мешаю поглощать сладкое? — улыбнулся я.
— Вы на меня так смотрите, как будто я с того света вернулся.
— Это было… не скажу — страшно, ведь Слоаны уверили, что всё будет в порядке… тревожно. Смотреть на вас и понимать, что это не вы, а другой человек. Совсем другой.
— А у меня как-то лицо менялось?
— Нет, что вы. Но выражение глаз, интонации, жесты. Темперамент.
— Ничего не помню, — вновь повторил он, как мантру, — только сам момент, когда он входил в моё тело.
— И как это ощущалось?
— Довольно неприятно, должен сказать, но привыкнуть можно. А не сделаться ли мне медиумом? — рассмеялся он.
— Холмс!
— Шучу я. У вас есть с собой папиросы?
— Есть.
— Пора. Покурим по дороге к платформе.
Мы расплатились и вышли на улицу. День клонился к вечеру. Погода стояла просто чудесная, и мы решили пройтись пешком, благо тут было совсем недалеко.
— А зачем Слоаны задержались у Макалистеров? — поинтересовался Холмс.
Я поднёс ему спичку, он прикурил и затянулся.
— Дайте мне ваш саквояж, я понесу, — предложил он.
Я с благодарностью передал ему свою ношу, с которой таскался с самого утра, и мы пошли вдоль по улице.
— Кажется, будут обсуждать вопрос скорейшего обзаведения ими потомством.
— Да что вы говорите?
— Оливер заранее счастлив. Хм… — я улыбнулся. — Вы так трогательно обнимались с мальчиком. То есть не вы, а Бай Сингх.
— Господи помилуй, — пробормотал Холмс.
Уже в поезде я рассказал ему вкратце то, что поведал нам неприкаянный дух.
— Поразительно. Я никогда бы не поверил в такое, если бы сам наблюдал со стороны. А бедняге духу можно только посочувствовать.
— Правда, — согласился я.
— Вот, значит, чем занимается это таинственное «Наследие».
— Наверное, и этим в том числе.
— Что ж, Слоаны приглашали бывать у них. Признаться, меня разбирает любопытство. Хотелось бы понять этих людей. Пока всё очень уж благостно, вы не находите?
— А если таковым и окажется? — улыбнулся я.
— Тогда останутся ещё потусторонние тайны. Интересно, Слоаны что-нибудь решили насчёт нашего приятеля гуру?
— Посмотрим. Я понял, что они хотят «заманить» его в свои ряды.
— Может, для него это и лучше. Я немного вздремну, Уотсон, хорошо?
— Конечно, старина.
Холмс завозился на мягкой скамье, устроился поудобнее, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Когда он заснул, я снял с себя летнее пальто и укрыл его. Оставалось ждать, пока мы доберёмся до Лондона. Шляпа Холмса лежала на сиденье рядом с ним, и я мог спокойно разглядывать его лицо. В последнее время это стало моей постоянной привычкой. Сегодня с утра он дал себе труд побриться: встреча аж с тремя дамами обязывала. Без обычной щетины его лицо казалось моложе, и всё-таки, глядя на него, я понимал, что, хотя сам я старше Холмса на два года, со стороны казалось, что старше он. Может, виновата была седина на висках, или резкие морщины на переносице, или глубокие мимические складки вокруг рта, придающие ему сходство со старым охотничьим псом. Или же та его особенность, которую заметила миссис Фаррелл сегодня: постоянная грусть в глазах. Холмс был всё ещё крепок и силён, и неутомим в работе, но после своего возвращения в Лондон он больше не выходил на ринг.
Я с предельной ясностью вдруг понял, что молодость наша прошла и наступила зрелость. Не стоило гневить высшие силы, какими бы они ни были: мы вступали в новый этап нашей жизни целыми и невредимыми, и ещё полными сил и даже надежд. Я не забыл о своей утрате, я просто спрятал её поглубже в сердце. Те странные вещи, которые случились с нами за последние дни, успокоили меня. Теперь я мог быть уверен, что Мэри не исчезла, живёт где-то далеко, и если такой человек, как Бай Сингх, получил второй шанс, то и она когда-нибудь вернётся в этот мир.
Мы уже подъезжали к Лондону, когда Холмс пошевелился и открыл глаза.
— Спасибо, дружище. — Он подхватил моё пальто, которое стало сползать на пол, и передал мне.
— Вы в порядке? — спросил я.
— Да, теперь в полном.
Когда поезд остановился, мы были готовы: Холмс нахлобучил свою богемную шляпу, я в пальто и при трости, наверное, являл собой образец приличного джентльмена. И, словно в насмешку над моей респектабельностью, первый экипаж, который нам подвернулся, оказался брумом. Мы уселись, как два благопристойных джентльмена, но когда возница тронул с места, я неблагопристойно взял Холмса за руку. Он по своей привычке чуть склонил голову на бок и вопросительно посмотрел на меня.
— Можно? Мне так спокойней, — сказал я.
Он кивнул. Теперь настала его очередь подбодрить меня. Я не испытывал страха, не чувствовал утраты, мои ощущения были сродни тем, что испытываешь перед экзаменом. Словно я должен был предоставить кому-то отчёт.
Когда мы подъехали к дому и вышли из экипажа, я увидел, что занавески на окнах ещё подняты, и вздохнул с облегчением. Нам открыла служанка и сказала, что мисс Мур наверху, у тётки. Наши вещи перекочевали на вешалку, и девушка проводила нас до самых дверей спальни, доложила хозяйке и только потом впустила. Эта бдительность объяснялась просто: миссис Фаррелл облачили в новую рубашку и чепец, и, видимо, недавно, потому что племянница, когда мы вошли, ещё поправляла умирающей подушку, то и дело заглядывая ей в лицо и дожидаясь слабого кивка. Поразительно, насколько был силён дух старой женщины. Она уже почти не могла говорить, но увидела нас и тут же узнала. Мисс Мур поставила для нас стулья по левую сторону от постели.
— Ну вот, — неловко начал я, беря миссис Фаррелл за руку, — мы и приехали.
— Что… там…
— Не надо так тратить силы, моя дорогая. Вы лучше кивайте или закрывайте глаза в знак согласия. Вам рассказать, чем всё закончилось?
Она улыбнулась. Я, как мог, пересказал вкратце, чему мы стали свидетелями в доме Макалистеров. Конечно, историю несчастного духа я подсократил, сообщив только самое главное: почему он так стремился стать частью этой семьи. Мой рассказ, казалось, вдохнул в миссис Фаррелл новые силы.
— Вот! — сказала она, задыхаясь, но внятно. — Я увижу Джозефа.
— Конечно, моя дорогая.
— Тётушка не хочет, чтобы я звала священника.
— Потом позовёшь… мне такое рассказали… это лучше проповедей. Лучше… док… Джон…
— Что?
— Дай ему книгу… пусть прочтёт… любимое моё.
— Сейчас, тётя. — Мисс Мур достала из верхнего ящика комода увесистую Библию. — Тётя хочет, чтобы вы прочитали её любимое место из Екклесиаста. Двенадцатая глава, — почти прошептала она, стараясь не расплакаться.
Она торопливо сунула мне в руки раскрытый наугад том и отошла к окну, кусая уголок платка.
Я нашёл нужную книгу и нужную главу — совсем коротенькую. Да и читать-то мне предстояло всего до восьмого стиха, а у меня язык прилип к нёбу. Я эти слова уже дважды слышал за последние пять лет. Их так любят зачитывать на панихидах и погребальных службах. Холмс отобрал у меня Библию и начал читать своим потрясающе глубоким баритоном, так что мне впору было присоединиться к мисс Мур у окошка.
«…в тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно; и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения; и высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы…»
(13)
Миссис Фаррелл закрыла глаза. Я посмотрел на мисс Мур, и она торопливо подошла к постели тётки, встала у изголовья на колени.
— Она ещё дышит.
Я взял сухонькое запястье, но тут же опустил руку миссис Фаррелл на одеяло.
— Уже скоро.
— Пожалуйста, подождите внизу, — попросила мисс Мур. — Только не уходите. Тётя просила кое-что передать вам, доктор Уотсон.
— Да мне ведь ещё заключение писать…
— Да… я забыла…
— Ничего. — Я подошёл к изголовью с другой стороны, наклонился и поцеловал миссис Фаррелл в лоб. — Спасибо вам, мисс Элеонора.
Мы спустились в гостиную, сели в кресла и стали ждать.
— Миссис Фаррелл вырастила племянницу? — спросил Холмс.
— Можно и так сказать. Правда, та осиротела уже лет в пятнадцать, насколько я знаю. Но у миссис Фаррелл с мужем не было своих детей.
— Они жили в Эдинбурге?
Холмс указал на акварель над камином, на которой был изображён Замок.
— Да. Примерно в то же время моя семья переехала туда из Глазго.
Я позвал горничную, попросил её принести мне перо и чернила и достал из саквояжа именную бумагу.
Прошло примерно минут двадцать, когда мисс Мур спустилась вниз с заплаканным лицом, но сейчас она держалась. У меня уже было готово и подписано заключение.
— Через пять минут, как вы ушли, — сказала мисс Мур.
— Вам нужна помощь? — спросил я.
— Нет, тётушка обо всём заранее позаботилась. Вы и так очень помогли, доктор. Можно… то есть… вы придёте на похороны?
— Обязательно.
Мисс Мур посмотрела на Холмса. Тот кивнул.
— Вот это тётушка просила передать вам. Она сказала, что вы, возможно, вспомните. — С этими словами мисс Мур подошла к каминной полке, взяла с неё маленький сверток и протянула мне.
— А что здесь?
— Не знаю. Это сиделка по её просьбе заворачивала.
Я решил посмотреть содержимое свёртка дома.
* * *
Взглянув на нас обоих, миссис Хадсон решила изменить своим привычкам и не стала ворчать, тем более мы не так уж и ужасно опоздали к ужину.
— Куропатка остыла, — сообщила она.
— Так разогреть можно, — пожал плечами Холмс.
— И вы будете? — Миссис Хадсон даже приоткрыла рот от изумления.
— Буду!
— Какое сегодня число? Я запишу. Это просто праздник какой-то. Наконец-то, доктор, я вижу ваше благотворное влияние на мистера Холмса, а не наоборот. Через двадцать минут подам. — С этими словами она гордо удалилась.
В гостиной я разрезал бечёвку и развернул бумагу. Там оказалась фотография в кожаном футляре, и когда я открыл его, то чуть не выронил.
— Что такое? — встревожился Холмс.
— Я вспомнил! Господи, почему она не сказала?
Расстроенный, я сел в кресло. Холмс взял у меня из рук фотографию молодой ещё женщины в платье с кринолином.
— Это миссис Фаррелл?
— Да, и я вспомнил её. И ведь она расспрашивала меня о моей семье и о моих школьных годах, а я её не узнал.
— Значит, когда вы были ребёнком, ваши пути пересекались? — Холмс скинул сюртук, швырнул его на диван и уселся по-турецки на тигриную шкуру, разглядывая фотографию.
— Сама история-то незначительная. Я просто заблудился в городе, когда впервые один возвращался домой из школы. К полицейскому я обратиться побоялся: меня нянька в раннем детстве ими пугала, и я постучался в первый показавшийся мне безопасным дом. Хозяйкой оказалась молодая милая женщина. Она даже накормила меня, а потом в наёмном экипаже мы отправились искать мой дом. Вот и всё, собственно.
— Вам влетело? — улыбнулся Холмс.
— Нет, меня просто отругали… позже. Чтобы я не отклонялся от нужного маршрута. Я, конечно, забыл потом ту добрую женщину.
— Если у неё не было детей, то неудивительно, что она вас помнила.
— Поразительно, что мы встретились вновь. Такие встречи случаются, конечно, но со мной это впервые.
— Исключительная женщина, — сказал Холмс, передавая мне фотографию.
Он не сказал о миссис Фаррелл в прошедшем времени, и я был с ним в душе согласен. Я забрал у него портрет и спрятал в свой секретер.
Глэдстоун, ленивая псина, тявкнул за дверью. Я открыл ему, и оказалось, что толстяк галантно сопровождает миссис Хадсон с подносом. Пёс завилял обрубком, потыкался Холмсу в ладонь мокрым носом и развалился рядом, вытянув все четыре лапы. Он вообще имел обыкновение подавать признаки жизни лишь между экспериментами Холмса или когда ему самому хотелось. Но наша собака ещё готовила нам сюрприз.
— Соберёте всю шерсть на себя, — проворчала миссис Хадсон. — Когда-нибудь эта шкура отправится на помойку.
— Дом, милый дом! — воскликнул Холмс.
Я рассмеялся. Начинался ещё один уютный вечер.
Эпилог
Прошло четыре месяца с окончания дела Бай Сингха. Жизнь наладилась понемногу, мы окунулись с головой в новые расследования, чьи участники обеими ногами ходили по земле, а не парили над полом. Раза три мы были в гостях у Слоанов и в последний раз столкнулись там с Уоткинсом. Кажется, «Наследие» взяло его в оборот. Миссис Слоан сообщила нам по секрету, что миссис Макалистер находится в интересном положении. Значит, дух мятежного сипая нашёл себе любящую мать, которая будет счастлива его новому рождению.
В личной жизни всё складывалось как нельзя лучше. Свою тягу к экспериментам Холмс перенёс в постель, и мне пришлось научиться некоторым весьма полезным и, как выяснилось, приятным вещам. А потом Холмс наконец-то уговорил меня сделать нашу близость совершенно полной. Худо-бедно я справился, и для начала всё прошло неплохо. И вот когда я, кончив, в изнеможении навалился сзади на вспотевшего Холмса, а он из последних сил держался за спинку кровати, за дверью раздался скулёж и кто-то поскрёбся — хотя почему кто-то?
— Чёртов пёс, — проворчал я. — Я его убью.
— Это моя привилегия.
Мы кое-как утёрлись старой простынёй, которая служила целям конспирации, я прошлёпал босыми ногами до двери и приоткрыл её. Наглая псина, стуча когтями, вбежала в спальню и улеглась на коврике у камина.
— Но вообще-то он молодец, — заметил Холмс, наливая в таз воду из чайника, согретого на спиртовке часом ранее. — Другой бы на его месте залаял.
Мы привели себя в порядок, облачились в рубашки и улеглись.
— Нет, вы только посмотрите на эту морду, Уотсон.
— А что?
Глэдстоун лежал, задрав голову, разинув пасть и свесив язык. Задние лапы он вытянул по привычке. Вид у пса был весьма довольный.
— Мне кажется, он не против.
Наш гениальный бульдог не залаял, даже когда мы с хохотом повалились на подушки.
* * *
— Уотсон, тсс!
Я проснулся посреди ночи, не понимая, что происходит.
— Тише, — еле слышно шепнул мне на ухо Холмс.
Я открыл рот, но тут же закрыл его. Глэдстоун стоял у двери и, задрав морду, рычал. Тихо так рычал. Я зажёг свечу, надел халат, подошёл к двери и прислушался. Глэдстоун поскрёб лапой дверь. Холмс подошёл следом и приложил ухо к створке. Пёс заскулил.
— Тихо ты! — цыкнул на него Холмс. — Угу, на лестнице никого. Достаньте ваш револьвер, Уотсон. Если в доме чужой, то он в гостиной.
Стоило нам приоткрыть дверь спальни, как Глэдстоун метнулся в сторону гостиной и опять зарычал. Но ничто не отозвалось на этот звук: видимо, вор затаился. Держа револьвер наготове, я толкнул створку. Странная вещь случилась затем. Окна были закрыты, но из двери в коридор вырвалась струя холодного воздуха. Пёс заскулил, попятился и сел на толстый зад.
— Странно, в комнате никого, — прошептал Холмс и скользнул в темноту.
Глэдстоун очнулся, вбежал следом и уже при свете газа обежал всё кругом, обнюхал и, вспрыгнув на стул, попытался забраться на мой секретер.
— Куда? А ну, пошёл!
Я согнал пса на пол, окинул взглядом лежащие на крышке секретера бумаги и остолбенел.
— Господи, Холмс, вы только посмотрите!
Уходя спать, я сложил бумаги в две стопки: налево — исписанные листы, а чистые оставил справа. И на этой стопке сверху лежал мой карандаш, но не просто лежал, возможно, случайно забытый мною, а чуть ниже корявой надписи, оставленной непонятно кем: «Помогите мне».
— Хм. — Холмс почесал заросший щетиной подбородок. — Кажется, у нас есть клиент.
— Вот так клиент. И что с ним делать?
— Стойте, не трогайте здесь ничего!
Холмс накрыл улики несколькими исписанными листами.
— А теперь пойдёмте спать. Наш гость уже не явится, а завтра мы навестим наших друзей из «Наследия». Дело обещает быть любопытным. Призрак в роли клиента! Не знаю, как вам, а мне нравится!
Примечания:
(10) В Индии и в Тибете дети преклоняют колени перед родителями или низко кланяются им, прикасаясь к их стопам. Даже сейчас в аэропортах, не стесняясь других, дети индусов, встречая родителей, касаются их стоп и потом пыль с их стоп наносят на свою голову.
(11) Огромная крепость, возведенная Акбаром в 1583 году, стоит на берегу реки Ямуны недалеко от Сангамы. После подавления восстания крепость стала главным стратегическим пунктом англичан в Ост-Индии.
(12) Непременные атрибуты сикхов — браслет на руке, гребень в волосах, короткие кожаные штаны, кинжал на боку. Индус в чалме — довольно привычный нам образ. А между тем сами индусы чалму не носят, чалма — это атрибут сикхов, необходимый им, чтобы скрыть под ней гребень и гриву волос. Сикхам не полагается стричься и бриться.
(13) Екклесиаст 12:3-5
