Цель оправдывает средства

ШОН СТОУН Сильная воля способна победить всё, даже слабое тело. Напрягая руки изо всех сил, чтобы выполнить необходимое количество подтягиваний, я подбадривал себя подобными размышлениями. Я смогу! Я сильный! — Как ты вчера? Развёл его, наконец? — два альфы остановились недалеко от турника, сделав меня невольным свидетелем разговора. — Да чего там разводить? У него течка началась, он меня почти умолял, чтоб я его трахнул. Они же все шлюхами становятся, когда припечёт… Как же меня раздражали подобные разговоры! Вообще, чем цивилизованней человек, тем меньше на его поведение влияют животные инстинкты. А если кто-то из омег не хочет — подчеркиваю, не хочет, а не «не может»! — с ними бороться, то это ещё не повод навешивать ярлык «шлюха» на всех, — что успешно делает наше шовинистическое общество! У-у-у, бесит просто! Альфы присвоили себе право решать за всё человечество исключительно по праву сильных, забыв про то, что они вовсе не единственные на планете разумные существа! Да какие там разумные, я вас умоляю, посмотрите на них, вон хотя бы на тех двоих, что громко гогоча и не стесняясь никого, обсуждают свои «победы на любовном фронте»: — Он так тёк, я думал, из штанов мне на член прыгнет… ставлю я его, значит, на колени, а он… Ненавижу! Уроды! Сами не могут члены в штанах удержать, но они-то — молодцы, вау, крутые самцы-оплодотворители, а омеги, с которыми они провели эту ночь — дешёвые давалки с зудящей задницей вместо мозгов! — …а заглатывал по самые яйца, будто ничего вкуснее во рту не держал… Тьфу! Тошнит! И ведь такое потребительское отношение повсеместно. За год, что я провел в военной академии, уж наслушался и насмотрелся — на всю жизнь хватит, чтоб отбить малейшее желание заводить с кем-то романтические отношения. Любви нет, есть похоть. Инстинкт продолжения рода. Но почему, почему от своей природы страдают только омеги?! — Слышь, как думаешь, про твоего папу отец так же друзьям рассказывает? Или ещё и поделиться предлагает? Сделав небольшой перерыв для натруженных рук и неподвижно повиснув на перекладине, я все-таки не удержался и решил хоть немного осадить альф. Неоднократно уже зарекался влезать в чужие разговоры, но невозможно полностью игнорировать, когда у тебя буквально под ухом втаптывают в грязь очередного омегу только за то, что тот повёлся на мужественную внешность тупого куска мяса. Один из тестостероновых качков, весело рассказывающий как полночи жарил сладкого омежку, поперхнулся. — Чего?! Ты оборзел совсем?! — ага, не понравилось! — Ты моих родаков не трожь, задрот! Сперва подтягиваться научись, болтаешься на турнике, как сопля, — и заржал, дебил, думая, что поставил меня на место! Ну что с таким разговаривать? Только время зря терять! По нему же сразу видно — одна извилина, и та от фуражки. Посмотреть на него — ничего так, внешне. Послушать — мрак. Наверняка орал как резаный в детстве, закатывая истерики родителям и считая, что весь мир должен вертеться вокруг него. Таким и остался, когда вырос: самоуверенным и самовлюблённым мудаком. Как же выбесили меня его оглушительный смех с откровенной демонстрацией ровных белых зубов и манера говорить с чувством собственного превосходства, будто его слова — истина в последней инстанции. Дико, неистребимо захотелось обломать. Чтоб появилось в карих чуть раскосых глазах хоть что-то помимо отражения животных инстинктов. Заставить чувствовать боль, тоску, грусть — да хоть какие человеческие эмоции. Бессмысленно. Я был стопроцентно уверен, что до такого не достучаться: чувственно изогнутый рот способен выдавать лишь грубости да пошлости, а сильные руки предназначены только брать, ничего не отдавая взамен. Я бы всё равно ответил, чтобы альфа не думал, что последнее слово осталось за ним, но тут на меня обратил внимание сержант. — Шон, ещё пять раз. Если у тебя есть силы на разговоры, направь их на выполнение норматива. А вот тут не поспоришь, показатели у меня по физподготовке, мягко говоря, не ахти на общем фоне группы. Но положенный минимум я выполнял всегда, иначе никакие высокие оценки по другим предметам не помогли бы мне удержаться в «элитной военной академии для альф». В кавычках почему? Да потому что не должно быть гендерных различий! Получается, для того, чтобы здесь учиться, основным требованием служит не ум, не знания, а наличие узла на члене! Ну если больше гордиться нечем, то конечно. «Общество не переделать так просто, сынок», — говорил мне папа, получающий на треть меньше зарплату, чем его коллеги-альфы только из-за того, что он — омега и ему, видите ли, неполный рабочий график ставят по закону! А то, что он ни дня не пропустил на работе из-за течек, никого не волнует! Если не переделать, значит, нужно обмануть. Что я и сделал. Уже год, как я притворяюсь альфой, для того, чтобы учиться в академии. Да, есть трудности, но я справлялся и дальше справлюсь. Не собираюсь отказываться от возможности вырваться из нищеты только потому, что мне «не повезло» с полом. Военная Академия Роберта Гранта всегда славилась тем, что сто процентов её выпускников поступают в престижные колледжи. Нужно вытерпеть оставшиеся два года, и передо мной откроются двери, что остались бы наглухо заколоченными, окончи я обычную старшую школу. А какой еще вариант? Смириться? И признать, что кто-то будет наверху жизни только из-за того, что природа подарила ему член потолще? А ты мыкайся внизу вторым сортом? Да щаз! Кто придумал, что мужественность определяется объёмом мышц? Альфы! Кто решил, что если омега обладает более хрупким организмом, то он не имеет права голоса? Снова альфы! Кто захапал себе все руководящие посты? Опять альфы! Ненавижу! А ещё больше тех омег, которые терпят это положение вещей, да еще и оправдания навязывают: «был бы милый рядом», «как за каменной стеной», «основное предназначение омеги родить», «дети — наше всё»… Но это их выбор, пусть, раз им надо — пусть. Мне — не надо. Я сам себе каменная стена, а рожать не собираюсь. Положено, до́лжно, принято, традиции… да засуньте себе эти традиции в… поглубже! Злость — отличное стимулирующее средство, по-хорошему, мне бы надо поблагодарить говорливых придурков за мой боевой задор. Последние пять подтягиваний я выполнил влёт. — Двадцать! Молодец, Стоун, приятно удивил, — сержант Гиббс дождался, пока я спрыгну с турника, и поощрительно похлопал меня по плечу. — А вам, Кирк Хант и Алан Доули, по пятьдесят отжиманий на каждого, хватит прохлаждаться! — он смерил парней своим фирменным свирепым взглядом и отошел к другим кадетам. — Ал, смотри-ка, малыш Шонни сегодня справился, — подсюсюкивая, протянул Кирк, не торопясь начинать отжимания. — Анаболиков нажрался, что ли, дохляк? Или не даёт никто, так хоть так энергию выплеснуть, а, краса-а-авчик? Ну всё. Нарвался, сука! Вот к чему я до сих пор отношусь болезненно — это к подколам по поводу моей внешности. Из-за приёма подавляющих гормональных таблеток, кожа на лице у меня, так скажем, не особо чистая. С одной стороны, даже хорошо — чем менее я симпатичный, тем меньше подозрений, но с другой — смотреться в зеркало каждый день и видеть там не привычного себя, а не пойми что в мелкую крапинку — одна из самых больших психологических трудностей в моём обмане. Папа, когда смирился с моим решением изображать из себя альфу, предупредил, что будут побочки от приёма гормональных лекарств. Он у меня врач — отличный, между прочим, врач — по призванию, от бога, но вынужден работать за гроши в захолустной больнице для иммигрантов, потому что он кто? Правильно, омега! И всем похрен, что больные на него буквально молятся, начальство не спешит повышать ему зарплату. Никогда бы он не смог оплатить мне обучение в престижной школе для омег. А в военной академии как раз освободилось бюджетное место, но, конечно, только для альфы! Явная дискриминация! Так что в моей аллергии, из-за которой лицо периодически опухает, а кожа то покрывается сыпью и дико чешется, то шелушится, виноваты в первую очередь альфы! Такие вот самоуверенные наглые альфы, как этот заносчивый Кирк Хант! Он видимо забыл, что большой шкаф громче падает, ну так я напомню! Главное — уронить противника, тогда разница в росте не играет определяющей роли. Приблизившись к Кирку с обманчиво добродушным лицом, я ухватил его за предплечье, потянув на себя, а когда он невольно переступил для равновесия, провёл резко подсечку, как учили. От неожиданности он не успел среагировать и с оглушительным грохотом повалился на пол. Разнёсшийся по всему залу мат прозвучал для меня лучшей музыкой. Ну, а дальше дело техники — рухнуть сверху, припечатав тяжестью тела. Что зенки вылупил, маргарин, не думал, что «дохляк» тебя так легко завалит? Посмотрим, как ты сейчас запоёшь, когда я тебе руку на болевой возьму. — Эт-то что такое?! — эх, жаль, не успел Гиббс достаточно отойти. — Стоун?! Отпустив вывернутый локоть, я вскочил на ноги и вытянулся по стойке смирно. — Я споткнулся, сэр, — отрапортовал чётко и громко. — О кадета Ханта. Но я полностью поддерживаю его похвальное желание протереть собой пол, сэр, — и добавил тише, вроде бы уже ни к кому не обращаясь: — Каждый должен делать то, что у него лучше получается. — Хант?! — сержант обратился к Кирку, пропустив мое последнее замечание мимо ушей. — Да, сэр, он споткнулся, — поднявшись, Кирк отряхнулся и с ненавистью посмотрел на меня. — Кадет Стоун слишком туп, чтобы понимать, что надо смотреть под ноги в спортивном зале, где кто-то может делать отжимания по вашему приказу, сэр. — Десять кругов по залу обоим, нау́читесь следить за ногами. И за языками заодно! — Так точно, сэр, — в разнобой ответили мы и побежали — Гиббса лучше не злить, влепит что похуже, если замешкаться с выполнением. — Говнюк, дерьма кусок, бесполезный отброс, нищеброд, вонючка, — под нос бубнил Хант, похоже, на бегу он решил не только следить за языком, но и проверить свой запас инвективной лексики. Ну что сказать, небогатый у него багаж ругательств оказался, бедноватый даже, явно из второсортных боевичков почерпнутый. Я мог бы расширить его лексикон, но молчал — во-первых, берёг дыхание, а во-вторых, сожалел о том, что сорвался по-глупому. Ещё не хватало дисциплинарное взыскание получить. Надо было словами ответить, сплюнуть да мимо пройти, а не марать руки об Ханта. Тем более что он-то как раз из элиты: альфа из альф. Мы не пересекались раньше лично — кто он и кто я, но его я, конечно, знал. Супер-пупер семейка: имена старших братьев на победных кубках в витрине наград, отец — важная шишка в Военном министерстве, почётный член (ха-ха три раза — всё в мире альф через члены меряется!) попечительского совета нашей академии. Н-да, связываться с Кирком себе дороже. Особенно такому, как я — без роду и племени, из неполной семьи, сыну врача заштатной больнички в районе для бедных. Даже, если бы я был альфой. Это только на словах у нас все равны, на деле же всегда есть те, кто равнее. Ну и насрать на них с высокой колокольни! У меня есть цель — доучиться. И именно она должна быть определяющей, а не… — С-сука! — подножку мне подставил, гад! — За ногами следи, ушлёпок! — рявкнул Кирк и прибавил скорость, оставляя меня позади. Честно, я думал, что на этом инцидент и исчерпан, подумаешь, схлестнулись и разбежались, стычки между курсантами в стенах Академии были не редкостью — в одном котле варились почти двести альф, не до конца вышедших из пубертатного периода и переполненных тестостероном. Понятно, что горячая кровь провоцировала столкновения. Но, как оказалось, я недооценил мстительность Ханта. Или, как он сам сказал позже — тягу к справедливости. Пересмотреть мнение о курсанте Кирке Ханте мне пришлось тем же вечером, когда я курил у открытого окна в туалете. Конечно, курение на территории училища было строжайше запрещено, но многие, как и я, игнорировали запрет. Нас не сильно рьяно гоняли за курево, то есть не проводили облавы на курильщиков специально, тем не менее, если неудачно нарваться на куратора или кого-то из особо принципиальных преподавателей, можно было огрести конкретные неприятности. Я бы не стал добровольно травить себя никотиновой дрянью, да ещё рискуя быть отчисленным, но сигареты являлись превосходным прикрытием: запах табака от одежды и волос перекрывал остатки моего естественного аромата, который не смогли до конца уничтожить специальные гели (перелитые в бутылки из-под обычных) и таблетки. К тому же пагубная привычка служила неплохим объяснением моей неидеальной для альфы физической формы. «Пора бросать курить», — говорил я приятелям, когда с трудом вытягивал положенные нагрузки. Но ведь вытягивал! И был даже не самым последним среди альф своего курса — ни по росту, ни по показателям. А по многим предметам, особенно по химии и биологии, числился в пятёрке лучших. — Дохляк, значит, ещё и курит? — голос за спиной чуть не заставил меня подпрыгнуть от неожиданности, не надо было мечтать непонятно о чём, глядя на тёмный парк за окном. Но повернулся к говорившему я спокойно, только сигарету привычно спрятал за спиной. — Интересно, что бы сказал твой куратор на такое вопиющее нарушение правил? — Ты о чём? — то, что Хант меня сдаст, я не боялся. Негласный кодекс недоносительства не нарушался всеми кадетами — если бы про кого-то стало известно, что он стучит на своих, вряд ли бы он доучился потом хоть семестр. — О том, что мы с тобой не закончили, мозгляк! — приблизившись, он остановился слишком близко от меня, угрожающе нависая. Здоровый кабаняра, ничего не скажешь, и запах-то у него такой… агрессивный, подавляющий. — Не о чем нам с тобой разговаривать, — небрежно бросил я, затянулся и выпустил дым почти в него. — А кончать я без тебя предпочитаю, но спасибо за предложение. Инстинкт омеги вопил внутри, что нужно отвести глаза, но я почти без труда его преодолел и уставился Ханту в лицо. На самом деле это не так уж и сложно, если отвлечься и сосредоточить взгляд не на зрачках, а на ободке — создаётся полное впечатление, что смотришь прямо в глаза, а ты вместо этого рассматриваешь рисунок радужки. У Ханта она оказалась тепло-медовой, с жёлтыми лучиками и более тёмной гречишной каймой. А ресницы не просто тёмные, а с медным отливом. Я даже подзавис немного, разглядывая. — Борзый слишком, да? — интонация явно намекала на то, что меня сейчас будут бить. Может быть, даже ногами. И врасплох мне альфу не удастся застать второй раз. Шансов выстоять против него в открытой драке ноль целых одна десятая, да и то с натягом. — Говорить, может, и не о чем, а вот проучить тебя не помешает, чтобы думал, ублюдок, на кого хвост поднимать, — ну точно, боевиков пересмотрел, никакого воображения! — Оу, ну давай, — прицельным щелчком отправив окурок в унитаз, я растянул губы в улыбке, хотя мне было не до смеха — оказаться в больничке в мои планы не входило. — То-то будет чем похвастаться перед дружками, ещё бы — ты смог одолеть того, кто на полцентнера легче. Сегодня на ринге тяж против веса пера, делайте ставки, господа, исход боя та-ак непредсказуем! Всё-таки зря я счел Ханта непробиваемо тупым, мои слова дошли до него быстрее, чем его кулак опустился мне в лицо — даже если бы он избил меня до полусмерти, чести бы ему это не сделало. А репутация для каждого из нас, обучавшегося в академии, значила очень много. И Кирк сделал вид, что замахнулся, чтобы затылок почесать. Пока он размышлял, я быстро предложил альтернативный вариант выяснения отношений: — Если тебе так хочется показать мне, что у тебя яйца круче, предлагаю пари на условиях, в которых мы оба будем равны. — Ну? — Хант нахмурился, видно желание мне врезать его еще не отпустило. — И в чём это у нас могут быть равные условия? Ты — слабак и полный ноль во всем, что выходит за рамки книжек. Отметками меряться предлагаешь? Кто больше «А» получит за знание английской поэзии? — он презрительно улыбнулся, показывая, что не сомневается в том, что я всего-навсего вшивый ботан, по ошибке затесавшийся среди «настоящих мужчин». — Нет, не отметками. Омегами. — Чё? — забавно у него челюсть отвисла. — Ты больной? Ты себя в зеркало видел? Да с тобой из десятка один омега пойдёт, да и тот из жалости. Чем тут меряться-то? — Не теми, кто с тобой пойдёт, а теми, с кем ты не пойдёшь, — он не понял, и мне пришлось пояснить: — Кто из нас окажется более стойким. Прикинь, мы на поле боя, а рядом вдруг течный омежка, кто из нас первым про долг забудет и головкой вместо головы думать начнет? Сдаётся мне, что ты дезертиром через пять минут станешь. — Да конечно! Один ты типа стойкий оловянный солдатик! Если хочешь знать, мне вообще омеги по барабану, так, вариант, чтоб не дрочить, — кто бы сомневался! — Я-то запросто любого проигнорю, а вот ты, вояка-девственник, точно крышей съедешь, если перед тобой кто ноги раздвинет! Ха, или ты решил так на халяву потрахаться? Тип, на меня поведутся, а ты воспользуешься? Учти, если проиграешь… — он задумался, что бы такого позаковыристей загадать, а я незаметно перевёл дух. Вот не зря говорят, мозги всегда победят тупую силу. И от избиения я отмазался, и беспроигрышное пари предложил. В каждом споре один дурак, второй подлец, что ж, побуду немного подлецом, если по-другому никак. — Если проиграешь — ты до конца обучения у меня на побегушках. Всё, что скажу, будешь делать, — напугал ежа голой жопой! — Говно вопрос! А если ты проиграешь, то до конца обучения в мою сторону даже не смотришь, договорились? — Да я б на тебя в жизни не взглянул, крысёныш прыщавый! Очень нужно! — Значит, договорились, — сделав абсолютно бесстрастное лицо, я протянул Ханту руку, чтобы подтвердить спор рукопожатием. Он принял мою ладонь и, конечно, постарался сжать посильнее, гнида такая, но я даже не поморщился, кисти у меня сильные, и ответил не менее крепким нажимом. — В эти выходные встречаемся на выходе с территории в пять, — логично, до отбоя как раз успеем вернуться. Кивнул ему в ответ и отвернулся к окну, выдернув руку из горячих цепких пальцев. Хант ушёл, а я вновь достал сигареты. Необходимо ещё немного покурить и подумать, как всё лучше провернуть, чтобы, выиграв, — а другого просто быть не могло, — не восстановить против себя Кирка окончательно. Не хотелось бы, чтобы он два оставшихся года портил мне жизнь.