Он мягко тронул за кончики пальцев и сжал их, заглядывая в лицо.
Его моря и океаны сменились пустошью, но взгляд глаза в глаза так и продолжал жечь внимательностью.
Он смотрел долго и неотрывно, будто гипнотизировал или что-то рассматривал в глубине моих зрачков; он держал за руки, чтобы я не отступил или прекратил отшучиваться по поводу нас…
Он это серьёзно.
Мы уже несколько месяцев как залегли на дно — большую часть времени проводим все вместе, группой, в студии. Наш новый альбом в процессе записи.
Туры официально окончены. На носу висит пара интервью, связанных как раз с этим событием.
А мы с Таканори словно не в себе.
Окончательно потерялись в ощущениях.
От него веяло теплом и кофе с сигаретами.
Меня вело от его еле заметных или граничащих с вульгарностью прикосновений; от его серьёзных взглядов и тёплых выдохов.
Я воспринимал его каждой клеткой своего тела, стараясь что-то предотвратить или, наоборот, подтолкнуть к чему-то. Точно так же как и он.
До этого момента мы было уже почти сцепились — Така бросал вызов всему, зажимая меня в коридоре студии звукозаписи и касаясь меня чрез чур откровенно в прихожей своего собственного дома.
Он был безобразно бестактен, но старался это сгладить, где-то уступая или отступая.
В то время как я просто наблюдал за всем происходящим со мной.
И это не было каким-то пределом. Ведь дальше могло случиться что угодно.
От него особенно сильно пахло сигаретным дымом и вообще сигаретами.
Его юркий язык, холодеющие со временем прикосновения которого я едва успевал чувствовать на сгибе шеи, выводил из всякого равновесия.
Я раскрывал рот в беззвучных выдохах и стискивал челюсти, иногда кусая губы. Его волосы колко касались моей щеки, и ему было позволено…
И он до сих пор держал мои пальцы в плену своих.
Иногда мы сталкивались телами — в такие моменты я покрывался мурашками от особенно красноречивых проявлений наших желаний. А Таканори задирал подбородок, выдыхая вверх и задевая своими выдохами моё ухо.
Сознание как будто отключалось.
Я задавался вопросом: сколько это продлится?
И почему это происходит?
Едва касаясь кожи, его руки с пальцев начали подниматься выше, до локтей, и оттуда проскользили по предплечьям до плеч.
Он давал мне время для раздумий; разрешал почувствовать это — сухую и шершавую кожу своих ладоней и тепло.
Он давал почувствовать себя.
И выдыхал уже в лицо, приоткрытыми в выдохе губами касаясь моей нижней губы.
Ощущать его было прекрасно.
Руки Таканори, кольцом сомкнувшиеся вокруг шеи и возбуждение ниже пояса, которым он касался моего паха.
Он медлил, потому что я так и продолжал оставаться в долгу, ничего не предпринимая в противовес или для продолжения его действий.
Я просто не мог сообразить, как повести себя.
— Только никому про это не рассказывай… — его еле слышный шёпот чуть не свёл с ума, пустив по телу нервную дрожь.
Я прикрыл глаза, сводя простое прикосновение губ в лёгкий поцелуй, — его верхняя оказалась между моими.
Почти подсохшая, тёплая и мягкая.
— Я никогда никому не расскажу, — я приобнял его за талию, желая показать, что хоть в чём-то уверен. Уверен в том, что я делаю и с кем.
Я нервничал, когда старался вернуть чувственными прикосновениями к нему своеобразный долг, которого за мной не должно было остаться этим вечером.
Он запустил свою руку в мои волосы на затылке, провёл пальцами контур линии их роста и в очередной раз с горячим выдохом припал к губам.
Моя рука так и осталась обнимать его за талию, вторая бродила по его боку под паркой.
Неужели всё это время мне и ему — нам не хватало именно этого?
Неужели всё это время он и я — мы стремились стать друг другу ближе, как только это возможно?
Неужели? ..
Я не заметил, как мы остановились.
Такина рука касалась моей щеки; он смотрел глаза в глаза.
В это время я был потерян в собственных ощущениях, старался что-то запечатлеть в своей памяти, не мигая глядя перед собой.
Меня уже повело.
Его близость словно оглушала мои инстинкты — это была почти нирвана…
Это было важно, потому что я чувствовал, что так и нужно. Так должно было быть.
— Мне так приятно с тобой… — он в очередной раз зашептал слишком неожиданно.
Я несдержанно выдохнул, разрывая тишину квартиры хриплым стоном, и облизал губы.
Не уверен, что это так, но я чувствовал вкус его сигарет. Его вкус на своих губах.
Я больше не мог отвечать ему словами — казалось, что был нетрезв.
В очередной раз его дыхание замерло на моих губах, приятно сталкиваясь с ними. Моё дыхание спёрло.
Таканори…
Боже правый.
Я хотел рассказать ему об этом.
Снова едва влажные, его губы коснулись моих, и он отстранился с тихим приятным звуком.
Его рука шелковыми прикосновениями гладила щёку.
— Акира? .. — я испугался собственного имени, а Таканори отступил в сторону, оставляя между нами расстояние, холодком прошедшееся по хребту.
Его раскрасневшееся лицо и блестящие глаза если не подкупали, то просили заставить их гореть ещё ярче.
Я шагнул следом, ловя руку, опущенную вдоль тела, и крепко сжал её.
***
У Таканори никогда не было чувства такта…
Его руки на моей груди и он сам, сидящий на мне сверху, — это ясно говорило об этом факте его личности.
Он целовал меня в шею, в плечи, под подбородком, а я сжимал его бёдра руками, впивался, возможно, до боли, в них пальцами и старался дышать ровнее.
Поцелуи из лёгких переходили в глубокие, тягучие и страстные.
Возбуждение начинало сбивать, потому что из-за него становилось больно внизу.
— Мне так хочется тебя, — его ладонь проскользила по моей груди, слева. Я посмотрел на него, сглатывая вязкую слюну, сдвигая руки с бёдер по бокам вверх.
И он немного сдвинулся вниз, проезжаясь по возбуждению под джинсом и останавливаясь на уровне колен.
— Мне тоже, — его лицо было горячим, и его руки на моём паху, кажется, тоже.
Я пока не чувствовал его напрямую, только через джинсы; и он был точно уверен в том, что делал, — долгожданные поглаживания были твёрдые, медленные. Иногда он надавливал сильнее, иногда с паха перемещал руку на низ живота.
И от этого я заводился ещё сильней, чем есть.
— Така… — его рука надавила на член сильнее, поэтому сдержаться было достаточно трудно, — и я придавил её своей к ширинке, пережимая ладонь поперёк.
Он сдвинулся с моих колен, на своих перебираясь выше и присаживаясь на наши руки.
Его мягкие брюки, плотно обтягивающие задницу, почти не чувствовались — зато чувствовался непосредственно он сам.
От одного осознания этого меня бросало то в холод, то в жар; наверное, даже выступила испарина.
Или она появилась ещё раньше? ..
***
Он лежал рядом на диване и щекотно поглаживал мою грудь большим пальцем.
Его голова покоилась на моём предплечье; сам он лежал на боку, устроив ногу промеж моих.
Я гладил его вдоль позвоночника и дышал поверх его головы, пальцами свободной руки поглаживая тыльную сторону ладони на моей груди.
И это было то, чего мы хотели.
Это было то, что было неизбежно и нужно.
***
— Тогда… какой ты будешь? — в его кухне; снова сбоку от него и снова помогаю выбрать чай.
Таканори легко улыбается и поворачивает голову в мою сторону.
Небольшая чайная коробочка перекочёвывает к моей части столешницы, и я с деланно-серьёзным лицом начинаю выбирать.
— Этот, — Мацумото опирается руками в края кухонной гарнитуры и, не отвечая, продолжает наблюдать за мной. — Я выбрал.
Моря и океаны в его глазах отражают свет кухонной люстры под потолком.
И всё снова стало по-прежнему: он снова стал изучать, буквально обжигая.
Только теперь я, кажется, понимаю, что водится в его морях и океанах, почему они так жгут…
Они жгут, потому что их гладь отражает солнце, яркие лучи которого попали на неё, — моё яркое солнце.
И это вполне естественно, что солнце отражается от поверхности глади воды.
И что от этого жжёт — тоже.
«Так и нужно».
