Любимый ученик

Постарайтесь получить то, что любите Иначе придется полюбить то, что получили Дж. Бернард Шоу

*** С башни замка Бертан открывался прекрасный вид на долину. Он покорил меня еще полгода назад, когда я впервые приехал сюда, и с тех пор смотровая площадка замка стала едва ли не самым моим любимым местом в новом доме. Первая желтизна ранней осени уже тронула леса и луга. А некоторые особо нетерпеливые деревья так спешили сбросить листву — будто устали от долгого жаркого лета. Листья кружили в воздухе наподобие сказочной золотой метели и яркими крапинами изукрасили землю, словно неведомый художник разбрызгал по полотну краску, посчитав пейзаж слишком блеклым. Я смотрел на это трогательное великолепие, и моя душа замирала в груди от восторга. Как-то барон вон Элге сказал мне: «Умение остро чувствовать прекрасное, будь то природа, произведение искусства или человеческая душа — талант, не меньший, чем склонность к музицированию или стихосложению. Видеть и принимать красоту, бережно, уважительно и с благодарностью дано не всем, так же, как и творить ее». Тогда я даже расстроился. Я подумал, что он отмечает этот мой талант лишь потому, что не находит во мне иных. И только потом я понял, что эти слова были высшей похвалой в его устах... 1. Знакомство Мы впервые встретились с ним полтора года назад в замке Марле-Туваль, где я родился и беззаботно жил до того памятного дня. К тому времени я, миновав порог детства и беспечной юности, вступал в пору зрелости, и скорое замужество уже было вехой моего ближайшего будущего. Я был давно просватан, но помолвка с будущим мужем случилась без нашего участия, а знакомство так и не состоялось, потому до сего момента моя свадьба казалась мне очень далеким, а порой и невероятным событием. И только в тот день, когда в главном зале я был представлен прибывшему в замок барону вон Элге, я осознал, что детство мое закончилось навсегда. Я — будущий муж знатного дворянина, и вся моя жизнь отныне будет подчинена ему, за исключением ближайшего года, на который я целиком и полностью поступал в распоряжение барона вон Элге. Лучшего во всей Западной Гедре воспитателя молодых омег, готовящихся вступить в брак. Мой альфа-родитель в тот день, как и во многие другие, отсутствовал по причине весьма уважительной — подоспело время очередного объезда наших обширных владений, который ни в коем случае нельзя было пропускать. Да и мало ему было интересно как общество барона, так и мой предстоящий отъезд. Общение с сыновьями-омегами у него в основном сводилось к ласковым поглаживаниям по голове и дорогим подаркам. Воспитание наше целиком лежало на плечах омеги-отца. Ему и выпало встречать в тот день дорогого гостя и представлять нас друг другу. И, признаюсь, это совершенно не добавляло мне уверенности в себе. Отец мой, хоть возраст его близился к сорока, с годами не утратил ни свойственного молодости изящества, ни мраморной гладкости кожи. Особенно хороша была его шея. Многие так и называли его за глаза — «тот, с лебединой шеей». Тем более, что имя его — Олагердан Орансдотир — мало кто мог даже выговорить, не то что запомнить, даже наш альфа-отец, сколько себя помню, называл его не иначе как «Оле». Он был родом из далеких земель, что лежат за Зимним Кругом, но большую часть жизни провел в Гедре, на родном языке знал только несколько колыбельных, которые напевал мне в раннем детстве, а потом позабыл и их, и моим младшим братьям не перепало и этого. От него я унаследовал лишь медный отлив в волосах да высокий рост, а более ничего ценного мне не досталось. Но папины волосы всегда блестели, были идеально расчесаны и прибраны, а мои, сколь я тайно ни бился, деря их гребешками, уже через час жесткими вихрами топорщились в разные стороны. Я давно смирился с тем, что не шибко красив, не изящен и крупноват для омеги. Я робел незнакомых альф, не умел вить из них веревки одним поворотом плеч и взглядом из-под ресниц, да и, по правде сказать, не сильно стремился научиться. Одно время мне казалось, что отец смотрит на меня с брезгливым сожалением, как смотрел бы, родись я, например, горбатым уродцем. Я воображал себе, что не хорош для него, потому что не смог вобрать в себя лучшие его черты — красоту, изящество, обаяние, кротость — да-да, ко всему прочему покладистым нравом я никогда не отличался... Но папа ни разу в жизни не позволил мне усомниться в своей любви ко мне, и вскоре я успокоился, как может быть спокойно и счастливо лишь обласканное родительской любовью дитя... — Мой старший сын Винсан, — представил меня отец дорогому гостю. – Смею надеяться, отныне — ваш воспитанник. Барон вежливо кивнул, но улыбка даже не тронула его губ. — Рад знакомству, Винсан. Я смотрел на человека, который на ближайший год получал полную и безоговорочную власть надо мной, которого мне надлежало почитать и слушаться, с которым предстояло делить кров и постель... При последней мысли я почувствовал, что краснею, и в смущении опустил голову. Я не так много в своей жизни видел бет и уж точно не мог похвастаться близким с ними знакомством. В нашем замке даже лекарь был омегой. Вот и получается, что из всех бет, которых я знал, был лишь младший брат моего отца-альфы, но он жил далеко на восточной границе и редко наведывался в гости, да суровый брат Анжери из монастыря Ситон-Бри, который приезжал раз в месяц провести службу в замковой часовне и исповедовать всех нас. Были еще несколько в окрестных деревнях, но их я ни разу не видел. Как и многие другие, я относился к бетам с уважением и даже почтением. Их рождается мало, и большинство из них обладает многими добродетелями — умом, скромностью, трудолюбием и терпением, что позволяет им становиться отменными врачевателями, учителями и божьими служителями, а особо избранным представителям дворянских родов, таким вот как барон — воспитателями для высокородных омег. Кому еще можно безоговорочно доверить юного непорочного омегу, как не бесстрастному и бесплодному бете? Но я также знал, что, наделяя бет многими достоинствами, Создатель не дарует им ни красоты, ни стати, ибо зачем физическая привлекательность тем, кому не дано ни познать любовной страсти, ни возбудить ее в ком-либо? Внешность, их, как правило, скромна и невзрачна. Однако барона Йарена вон Элге можно было назвать каким угодно, только не невзрачным. Ему было лишь немногим за тридцать, но он уже воспитал четверых омег дворянской крови, все они сделали удачные партии, а один даже блистал при дворе. Поговаривали даже, будто сам король Рикард собирался в скором будущем нанять его для своего младшего подрастающего сына-омеги. Он оказал нашей семье неслыханную честь, беря на себя роль моего воспитателя, потому как фамилия моя не была ни древней, ни сильно знатной, и титула мой отец не имел никакого. Грядущее замужество даровало мне графский титул, но до этого было еще далеко, целый год. И мне было даже страшно представить, с каким количеством золота пришлось расстаться моему альфа-родителю, чтобы убедить воспитателя такого высокого ранга согласиться оказать нам свои услуги. А еще барон был восхитительно, до неприличия хорош собой. Он походил одновременно и на омегу, и на альфу, хотя до того момента я даже и представить не мог, что такое возможно. Как может человек сочетать в себе и изысканную красоту омеги, и стать и силу альфы, не выглядя при этом нелепо? Но барон вон Элге мог. Он был краше большинства знакомых мне омег, а в крепости сложения не уступал ни одному из альф, разве что был чуть меньше ростом. Я даже на секунду усомнился в том, бета ли он вообще! Но обоняние никогда меня не подводило, да и не могло подвести. От барона пахло дорожной пылью, хорошо выделанной кожей его добротной куртки и немного мятой, но более ничем. Я глядел на него и чувствовал смятение и непонятную тревогу с примесью легкой обиды. Потому что по меньшей мере несправедливо со стороны природы было так щедро наделить красотой того, кому она меньше всего нужна. Я не знал, хорош ли собой мой будущий муж, но отчего-то меня это беспокоило мало. Зато я уже предвидел, как жалко буду выглядеть в сравнении со своим воспитателем-бетой — я, омега! Словно мелкий растрепанный воробей рядом с величавым соколом! Но сильнее всего было оглушительное восхищение, которое буквально завладело моим существом с первых минут знакомства с моим воспитателем. Я снова и снова прислушивался к смеси исходящих от него запахов, пытаясь выловить в ней его собственный аромат и не преуспев в этом. И с изумлением слушал свое обезумевшее сердце — почему? как?.. Наверное, уже тогда мне хотелось только одного — опуститься к его ногам и провести так остаток жизни. Но тогда, совсем неопытный, я еще не осознавал этого. Зато от моего проницательного родителя ничего не могло укрыться. — Вы явно нравитесь ему, барон, — улыбнулся отец — лукаво и в то же время ласково, так, как умел только он один, — и я почувствовал, что жаркий стыд плавит меня изнутри. — Я думаю, мы поладим, — сдержанно ответил барон вон Элге, и я почувствовал, как благостное тепло разливается во мне, заполняя всего без остатка. Он пристально смотрел на меня и улыбался — слегка, только уголками своих безупречно очерченных губ. Но и этого мне хватило, чтобы расцвести в ответ глупой счастливой улыбкой...