Enjoy your fucking stay

I had a dream I was dying, But I found nobody there, And if one last night is all that we've been given, Let's live it like we care.* Цитра нервно выстукивала по рулю бессвязные ритмы и вполуха слушала очередные истории Денниса о его неудачах. Тот, кажется, рассказывал что-то про свою прошлую работу, где его дразнили за необычный акцент. На самом деле Цитра всегда выслушивала беднягу и старалась утешить по старой дружбе, но иной раз она не могла заставить себя сконцентрироваться, а сознание уносилось против ее воли. Они стояли в пробке, где машины перестали двигаться уже полчаса назад, потому сбегать было некуда, приходилось участвовать. Снаружи по стеклу старенького Форда барабанили капли дождя, продолжавшегося в Монтерее уже третий день и, похоже, не собиравшегося заканчиваться. Такая погода была нормальным явлением для осени, но на душе от этого легче не становилось: дни были серые, промерзлые, влажные. Для Цитры Талугмай, которая всю жизнь мечтала вернуться в то место, где она родилась, где всегда светило солнце, вокруг были тропики и жара, эта городская пытка тоской была тяжелым испытанием на протяжении всех шести месяцев в году: осенью и зимой. Но уехать из Монтерея она никак не могла. – Цитра, – Деннис вдруг резко вырвал её из мыслей, окликнув громче, — так, ты уже решила, просто оставишь вещи для Вааса или повидаешься с ним сегодня? Цитра встрепенулась, перевела взгляд на вежливо улыбающегося Денниса, от которого почему-то всегда веяло чем-то хорошим. Он не злился, не настаивал, но как бы надеялся на положительный ответ. — Наверное, я пока ограничусь передачкой. И заплачу за содержание. Деннис отвернулся и глянул в окно. Машины двигались не быстро. Потом он вздохнул и как-то неуверенно покачал головой. — Хорошо. Но ты давно не виделась с ним. Он спрашивал о тебе, не один раз, — ее друг говорил осторожно и без осуждения. Он умел разговаривать с людьми так, чтобы им не казалось, что на них давят. Но Цитра знала, чего он добивался от неё последние почти полгода. И всё же, что-то внутри неё всеми силами противилось возможной встрече с Ваасом. — Я понимаю, Деннис, — вымученно сказала она и, заметив, что ряд машин задвигался, потихоньку поехала, — прости. Я ничего не могу сделать. Но я заплачу ещё за полгода вперед, — вдруг совершенно уверенно и ободряюще добавила она. Деннис, несмотря на то, что всплыла более позитивная тема для разговора, махнул рукой и цокнул языком. — Да было бы дело в деньгах. Ты же знаешь, что на Монтенегро пришло государственное обеспечение в конце месяца. Так что ты могла бы и не платить. — Ну, — Цитра вдруг засмеялась, — я хоть и не вижусь с Ваасом, но не хочу, чтобы с ним обращались, как с куском дерьма. Лучше вы будете терпеть все его выходки, чем я услышу, что его забили до смерти, когда он буйствовал. Знаешь, такое ощущение, что правительство скидывает в больницу всех, кого считает "мусором"? Ваас еще и непредсказуем, а потому – опасен. Проще заморить таких отсутствием обеспечения. Деннис покачал головой и, пусть Цитра внимательно следила за дорогой, а не за ним, она была более чем уверена, что он смотрит на неё в высшей степени осуждающе. — Ты ведь знаешь, что я пытаюсь делать ради тебя всё, — Деннис говорил без претензий и раздражения, но Цитра почувствовала, что он обиделся, — рискуя своей работой, между прочим! С таким-то пациентом, как он. Она молча доехала до ближайшего светофора и, когда загорелся красный, остановилась. Деннис посмотрел на неё поверх очков и чуть подняв брови. — Ты делаешь, — искренне подтвердила она, — и крайне тебе благодарна за это. Но... — её голос задрожал, а веки еле заметно дрогнули, — не знаю, Деннис. Я не хочу, чтобы он совсем там сгинул. Он же мой брат. Но не знаю, что мне делать. Я не готова его увидеть. Деннис смягчился, видя настоящие эмоции Цитры. Она была из тех девушек, что привлекательно улыбались, всегда казалась сильной и непоколебимой со стороны. Но он-то знал, что за этим всем стоят годы судебных разбирательств, ужасов, горя и слез, показаний против своего же родного брата, тяжелой работы, чтобы поднять его содержание на приличный уровень, и других вещей, вроде ранней потери родителей и переезда издалека в Америку. Он, как эмигрант, прекрасно знал, как это тяжело. Деннис сжал её руку и кивнул на дорогу, решив сменить тему. — Я всё подготовлю по приезду, не беспокойся. Быстро передашь вещи и деньги, распишешься, а потом можешь ехать по своим делам. Кстати, спасибо, что согласилась меня подкинуть до больницы, — добавил он, — у нас сегодня, ближе к ночи, привезут кого-то новенького. Я всё боялся опоздать, а не то меня живьем там сожрут. Цитра заинтересовано приподняла брови и сказала: "М-м?". Деннис с удовольствием разговаривал о своей работе, когда это не касалось напряженной темы "Ваас Монтенегро", поэтому прищелкнул пальцами и хохотнул: — Да, представляешь, какой-то чудак. Мне позвонил док, сказал, мол, скоро привезут, дело настолько важное, что не для телефонного разговора. Так и не знаю, кто этот новенький и за что его к нам отправили. Но парни из суда вроде передали, что у него крыша совсем поехала: реальность не осознает, отрицает происходящее, реагирует неадекватно.  Дел натворил, но не помнит ничего, а на деле, может, и скрывает. Врет, увиливает, а лицо честное—честное, — Деннис заулыбался, — джентльменский набор, в общем. Цитра, покачивая осуждающе головой, повернула на дорогу, которая по прямой через несколько километров леса привела бы их к больнице. Об этом пути мало кто знал: трасса была старая и не особо целая, вместо неё сделали новенькую автостраду сразу за поворотом раньше, но автострада огибала психиатрическую лечебницу довольно приличным крюком, в то время как старая дорога лежала напрямую. Изначально она строилась именно для этого учреждения, а сейчас благополучно забылась в связи с тем, что посетителей в лечебницу ходило крайне мало. У преступников чаще всего или не было родственников, или они были, но отказались от своих кровинушек в силу того, что они стали головорезами, насильниками и прочим сбродом. Ваасу Монтенегро с этим еще повезло, хотя в лечебнице он гордо занимал место "самого опасного" из всех. Не то что с отдельной палатой — с целым отдельным коридором, ответвлением и помещением. VIP—клиент. — А откуда паренек-то? — спросила Цитра, прибавив газу уже на старой дороге, так, что Форд гулко загудел, а капли дождя стали еще сильнее биться о стекло, — опять откуда-то издалека к нам в Монтерей переправили? — Что-то вроде, запамятовал я, — закивал Деннис, нахмурившись и вспоминая, —  новенький тоже из Калифорнии, но из Санта—Моники. Калифорнийский мальчик. Эм—м... как же его? А, Джейсон. Джейсон Броди. Сегодня его привезут к нам.

***

Цитра не успела захватить из дома зонтик, поэтому задержалась в машине в нерешительности перед стихией, но Деннис быстро выскочил на улицу, как только они припарковались, и подбежал к двери с её стороны, раскрывая свой большой черный зонт. Зонт напоминал Цитре о чем-то нехорошем. Но она вышла из машины, поблагодарив Денниса за помощь, и посильнее запахнула свою старенькую коричневую кожаную куртку, ежась от пронизывающего ветра. Хорошо, что она догадалась надеть высокие сапоги. Талугмай взяла Денниса под руку и они медленно пошли к главным воротам на территорию больницы, подняв глаза, она выцепила взглядом посеревшую, но всё еще хорошо заметную издалека благодаря своим огромным размерам, табличку: "Частная психиатрическая лечебница Рук". В народе просто Рук. Психиатрическая лечебница Рук довольно ярко оправдывала своим внешним видом репутацию очень сильного и влиятельного учреждения. Здание было выстроено в оттенках от белого до черного, от светло-серого до темно-серого, прямо как тучи над головой. Камень был только вешней облицовкой здания, а под ним находились плотные слои кирпича, даже не один, а с целыми коридорами в стенах, почему в здании часто было прохладно и завывал ветер, если никто не запустил вовремя котельную. Она до сих пор функционировала со времен первой постройки, очень давно. Часто ходили слухи, что во время смутных времен психиатрии в стены Рук были вмурованы неугодные и испорченные пациенты. Правда это была или нет, никто не знал. Такого глобального ремонта, чтобы открыть и посмотреть, никто не проводил, да и финансирования не хватало. Грозности всему виду добавляли зарешеченные большие стрельчатые окна, которые стояли симметрично на протяжении всего фасада.  Архитектура была довольно резкая, свойственная готическому стилю, массивная и внушительная, отчего создавалось ощущение, что больница кошмарно огромная. Этажей в ней было всего четыре, но, благодаря тому, что больница была построена в форме буквы "Ш", места в ней было больше, чем нужно. Многие отделения были закрыты, ввиду ненужности, несмотря на то, что нехватки в пациентах не наблюдалось. А слава за больницей ходила разная. Здание никогда не было государственным, а поэтому передавалось по рукам самых разных владельцев, которые то переделывали её в "санаторий", то в "больницу для неизлечимо душевнобольных", но суть сохранялась одна и та же: это место было навсегда проклято притягивать психов. Из прошлых столетий тянулось много загадочных историй, ничем и никем не подтвержденных официально. Вроде нелегальных экспериментов над людьми, безнаказанного, граничащего со зверским, обращения с преступниками-пациентами, и бесконтрольных убийств. Но документов не сохранялось, как и прежних владельцев, ныне покойных, поэтому это всё были слухи и байки, россказни местных. Государство не часто навещало частные заведения – так было проще. На какое-то время здание полностью опустело и утратило своё предназначение, пока не перешло в руки новому владельцу, выкупившему больницу со всей её мутной историей. В настоящее время всё обрывалось на новом владельце лечебницы — Хойте Волкере. Мрачный мужчина, о котором было известно также мало, он выкупил ее довольно давно и как-то сразу укрепился на своём месте. Хойт в первую очередь отреставрировал и переделал совсем разрушенные части здания так, чтобы они стали безопасной прочной клеткой для самых опасных преступников не только Калифорнии, но и соседних штатов. Государственные структуры остались довольны рвением нового владельца, поэтому суды довольно быстро познакомились с местом, куда можно сплавить неугодных. Он же переименовал лечебницу в "Рук", полностью перенанял персонал, который никогда ни о чем не распространялся. Поговаривали, что Хойт отваливал даже рядовым санитарам приличные деньги за их работу, поэтому о происходящем внутри гражданские знали крайне мало. А еще, поговаривали, что молчание Хойт берет какими-то уникальными способами промывки мозгов. Вряд ли это имело какой-то смысл, но все, работавшие в Рук, так или иначе, были в Монтерее что-то вроде особой категории людей. Кто-то их избегал и боялся, кто-то отрицал их существование. Самое главное в психиатрической лечебнице Рук было то, что там содержался самый страшный сброд, буквально состоящий из девиантных монстров. Фактически, Рук выполняла две функции: тюрьмы и больницы. Но кое-что еще в ней было важно, за счет чего Хойт быстро сколотил себе имидж надежности: ни разу за всё время существования психиатрической лечебницы Рук ни один из душевнобольных пациентов не сбежал за её пределы. Цитра не любила Рук. Не только потому, что её брат занимал место главного психа в этом заведении, но и за саму атмосферу больницы, которая проникала под кожу, сдавливая душу в стальных тисках. Рядом с этой лечебницей витала опасность, запах смерти и крови, которая была на руках и пациентов, и тех, кто там работал, и еще более тошный — запах бюрократии. Закрытого непроницаемого общества персонала клиники и дорогого одеколона Хойта Волкера, запах которого, кажется, знал здесь каждый, настолько начальство крепкой рукой держало все кирпичики здания. Хойт Волкер присутствовал здесь в узорах фасада, в тяжелых огромных дверях, в воздухе, в подстриженной преступниками траве — во всем. Только одно выбивалось из общего вида, на что Цитра всегда обращала внимание. Недалеко от массивных лестниц у входа в Рук прямо на здании было нарисовано граффити. Почему-то Хойт не разрешил его смывать и не стал разыскивать хулиганов, что сделали это. На стене яркими объемными буквами, преобладающе красным цветом было написано: "SHUT THE BLOODY GATE"*.  Цитру поначалу сильно пугала эта надпись, но потом она привыкла к ней и стала воспринимать как что-то из внешнего мира, прикоснувшееся к этим жутким стенам, кусочек цивилизации. Тучи, между тем, сгущались, вдалеке послышались раскаты грома, а дождь, казалось, только усилился. Два человека приблизились к первому препятствию к свободе в Рук — наэлектризованному забору в форме пик вокруг территории больницы и единственному входу и выходу. Он был оборудован современной техникой и видеонаблюдением, несмотря на доисторический вид. — Деннис Роджерс и Цитра Талугмай, сестра Вааса, посетитель, — объявил Деннис в небольшой микрофон у входа на воротах и посмотрел наверх, в камеру. В приемнике раздалось шипение и Цитра расслышала невнятное "принято, входите", ворота пискнули и открылись. Деннис быстрым шагом повел её ко входу в лечебницу, на ходу что-то бурча себе под нос по поводу "шустрее открывать надо, мокнуть тут еще под дождем". Цитра только передернула плечами. Когда они поднялись по широким каменным ступеням и остановились у дверей, Деннис полез в свой портфель за пропуском. Он отдал Цитре зонтик и увлеченно погрузился в содержимое портфеля, шаря там рукой. — Чертова погода, мой обед испортился, — тихо выругался он себе под нос, — придется опять в столовой ужинать. Мой гастрит потом еще меня отблагодарит. Цитра хотела было что-то ответить, но тут прямо рядом с ними сверкнула молния, а за ней прогремел такой раскат, что все её слова утонули в природной стихии. И не только они. Девушка услышала, что к воротам, откуда они только что пришли, подъехали несколько машин с вопящей сигнализацией. Она выглянула из-под зонтика и заметила, что прибыл тюремный фургон, сопровождаемый несколькими машинами полиции. Из одной уже вышли полицейские, подготавливая территорию. — Похоже, дружка твоего привезли, — позвала она Денниса, махнув рукой, — Джейсона из Санта-Моники. Деннис победоносно улыбнулся, наконец найдя пластиковый пропуск, а потом обратился взглядом к воротам и помрачнел. Его взгляд посерьезнел, а улыбка сошла на нет. — Странно, — ответил он после непродолжительного молчания, — они должны были приехать несколько позже. Видимо, что-то случилось. У Цитры сжалось сердце, она механически сглотнула. Странности в психиатрической лечебнице ничем хорошим никогда не заканчивались. — Должны выйти санитары с минуты на минуту, раз машина приехала, не переживай, — сказал он ей извиняющимся тоном, — я пойду спрошу, что происходит. Зайдешь в клинику, как дверь откроют. Цитра кивнула головой и отдала ему зонтик, а сама спряталась под крышу у входа. Деннис побежал обратно к воротам, а полицейские, заметив его, махнули рукой. Кто-то из них уже знал в лицо персонал больницы. И, словно в подтверждение его слов, через пару секунд двери за спиной Талугмай пискнули и оттуда вышли друг за другом шесть санитаров. Цитра вжалась в угол между дверями и стеной, стараясь слиться с окружающим пейзажем и не отсвечивать. Один санитар остановился, впрочем, и повернулся к ней, улыбнувшись. Она узнала в нём испанца Карлоса. Высокий, загорелый, очень коренастый и сильный, с аккуратно выбритым, немного квадратным лицом и коротеньким хвостиком, он представлял из себя вполне интересное зрелище. — Цитра, давно мы тебя не видели, очень рад, что с тобой всё в порядке, — поприветствовал он её вполне дружелюбно. Девушка натянуто улыбнулась ему в ответ, а ворота, тем временем, открылись и санитары смешались с толпой полицейских. Машины внутрь загонять не разрешалось, поэтому от тюремного фургона до входа всегда был самый опасный участок, по которому надо было провести пациентов. Карлос проследил за её взглядом и хмыкнул: — Не вовремя ты к нам на огонек зашла. Зрелище не для слабонервных, да? Напоминает некоторые... вещи, — намекнул испанец, ссылаясь на тот день, когда Цитра провожала собственного брата в Рук. Она устало вздохнула. Карлос служил в больнице столько, сколько Цитра была с ней связана. То есть, для неё — всегда. Он был вообще поразительно спокойным для такого учреждения, разговаривал всегда вежливо. Он также хорошо знал её историю с Ваасом. Проще говоря, всю историю её неудачной жизни. И, при этом, оказывал ей знаки внимания. Цитре одно время казалось, что она ему нравится, но проверить пока случая не представлялось. — Карлос, что-то у меня плохие предчувствия по поводу этого вашего новенького, — призналась она испанцу. Тот кивнул. — А у меня-то какие плохие. Мне сегодня всю ночь тут на смене сидеть, думаю, я распробую этого новенького со всех сторон. Неожиданно их беседу прервала вновь открывшаяся дверь, откуда выплыл худощавый, сморщенный, немного безумный на вид, но очень интеллигентный и дьявольски опытный в лечении душевнобольных главный врач Рук — Алек Эрнхардт. Цитра знала, что он всегда стоял на стороне пациента и, в отличии от остального персонала Рук, вел вполне открытую деятельность, нисколько не скрывая своей гуманно направленной терапии. "Зло невозможно вылечить злом", частенько поговаривал он. Хотя, многие знали на слуху, что док очень любил наркотические средства. Мироздание, впрочем, официально об этом умалчивало, да и никто не хотел терять Эрнхардта как специалиста, поэтому даже Хойт закрывал глаза. — Карлос, почему ты... Ох, Цитра, — Эрнхардт подошел к девушке и аккуратно взял ее руку, чуть сжимая ладонь в своих сухих руках, — ты пришла с оплатой, наверное? Рад тебя видеть. Ты выглядишь несколько уставшей, — посетовал он, — все нормально? Цитра вежливо кивнула ему в приветствии и также крепко пожала его руки. — В порядке, док, просто в последнее время плохо спится. Нервы. Как у Вааса дела? Доктор обратился к Карлосу, чуть нахмурившись: — А ты иди давай, выполняй свои обязанности, — грозным тоном приказал он. Санитар хмыкнул и устремился в сторону ворот. Эрнхардта все уважали, поэтому его ворчливость люди переносили спокойно, – Ваас сегодня заслужил пребывание в общей комнате. Мы с ним даже обсудили последний матч, который смотрели остальные. – Ого... — Цитра, это хорошо, что ты приехала, особенно сегодня, — доктор встал рядом с Цитрой, они оба наблюдали за происходящим у фургона, — я и сам не мог предположить, что мне понадобится твоя помощь, но мне только что передали материалы дела нашего новенького... — Понадоблюсь? Для чего? — удивленно переспросила Цитра. Впрочем, ответ она услышала несколько позже, потому что толпа у ворот наконец организовалась. Новенького — Джейсона Броди — сейчас выведут из фургона и поведут в лечебницу Рук, где он, возможно, застрянет навсегда. Последний путь на свободе. У Цитры заранее свело желудок неприятным спазмом, а плохие ощущения усилились, что было вполне оправданно. Не всякий человек перенесет пребывание в психиатрической лечебнице, не каждый сможет посмотреть на пациентов, а уж их "последний" путь... Полицейские заняли места на участке от машины до двери для пациентов, образуя собой этакий живой коридор. Некоторые из них достали оружие, а один полицейский, стоявший ближе всех к воротам, держал мощную на вид дубинку. Санитары же, в сопровождении еще двух офицеров, столпились за фургоном, откуда Джейсона должны были вытащить. И Цитра пожалела, что звуконепроницаемость фургона нельзя натянуть на окружающий мир. Потому что, как только толстые двери открылись, несмотря на проливной дождь и буйство стихии вокруг, крики Джейсона Броди, казалось, слышала вся округа. — НЕТ! Нет, ублюдки, это не я! Я не псих! Вы совершаете ошибку, — неистово сопротивлялся Джейсон внутри. — Ребята, держи его, мать твою! — заорал кто-то из санитаров, который должен был зайти в машину и поднять пациента, чтобы вывести его наружу. Однако, это и не потребовалось. Цитра увидела, как из фургона, весь перемотанный белой смирительной рубашкой, выскочил белокожий молодой парень, с волосами, забавно торчащими наверх, и сиганул в сторону от толпы полицейских. Те, впрочем, этого словно ожидали, поэтому Броди оттолкнули назад к машине, где его умелыми натренированными движениями повязали санитары. Джейсон вырывался, как мог, пытался вывернуться плечами и лягался ногами так, что санитарам пришлось нести его практически на весу, вчетвером. Цитра сжала руками свою кожаную куртку, когда Джейсона начали заносить внутрь территории больницы через ворота, а тот, словно в него вселился дьявол, запрокинул голову наверх, к небу, и что есть силы заорал. Словно хотел докричаться до сраных небес о человеческой несправедливости, словно хотел голосом достучаться до блядски равнодушного к мирским делам Бога. Само собой, Всевышний был глух. Полицейские напряженно следовали за санитарами, держа наготове оружие, ровно до того момента, как Джейсон умудрился дернуться так, что буквально выпал из рук санитаров в размытую дождем землю. Цитра была уверена, что навсегда запомнит этот момент, когда Джейсон Броди поднялся, весь мокрый и перепачканный грязью, и повернул голову в их сторону. Он посмотрел прямо на нее, время замедлилось. Его лицо было напуганным, по-волчьи одиноким и потерянным, будто он правда не понимал, что здесь делает. Джейсон безумными глазами смотрел на нее, будто разыскивая что-то. Талугмай моментально поняла, что тот совершенно не осознает, где он и что с ним происходит. И это смятение, страх, отчаянье и паника, плескавшиеся в его глазах, значили только то, что он уже напичкан какими-то препаратами. Момент, длившийся всего несколько секунд, показался ей вечным и бесконечно болезненным. Пока Броди снова не поймали. Санитары, навалившись на него, вместе с опытным Карлосом во главе, уже в количестве всех шести человек взяли его по рукам и ногам, вновь подняв над землей. Они быстро преодолели оставшееся расстояние, а потом буквально закинули нового пациента в уже давно приготовленный вход. Полиция тут же ринулась внутрь, видимо, убедиться в безопасности всего учреждения. — Ему сейчас поставят дозу успокоительных, — с горечью в голосе отозвался Эрнхардт, всё еще стоявший рядом, отчего Цитра вздрогнула, — сдается мне, что он отойдет только дня через два или три. Остается надеяться, что у него действительно такое хорошее сердце, как написано в его карте. Не успела Цитра как-то ответить, как он продолжил, повернувшись к ней, и с очень серьезным лицом положил руку ей на плечо. — Цитра, Джейсон — это не просто новый пациент, а частично связан с Монтенегро. Дело очень важное. Понимаю, что тебя уже замучили эти истории, мне не хотелось бы снова поднимать вопрос с Ваасом. Если ты откажешься, то я не буду настаивать. И постараюсь не напрягать тебя деталями дела, но, думаю, ты можешь мне помочь понять несколько вещей, чтобы улучшить лечение. Мне хотелось бы задать тебе некоторые личные вопросы о Ваасе, если ты не против. Я и сам не уверен, какому лечению придется Джейсона подвергнуть, потому что не имею представления, сколько он знает. Судя по всему, начать следует с самого начала.