У тебя в руке — лук, за твоим плечом — стрелы. Посмотри на себя! Ты же в платье белом! А на нем видно так пятно крови и земли Как же ты посмела… (Земля легенд — Ты одета в белое)
— Нет, умоляю вас! Не надо! — рыдала Анес и пыталась вырваться из рук громил. Все без толку! Ее держали крепко и тащили, буквально волоча за собой. Глашатай шел по грязному песку к деревенской площади довольный аки петух, что смог словить недостающую девушку в ряды Спасительниц. Там и разместили тот самый жертвенный ряд… Люди окружили пятнадцать дрожащих девиц и ждали. Ждали, затаив дыхание, когда через главные ворота войдут «гости». На лицах их читалась жалость и боль, у некоторых ярость и презрение. Те, что стояли рядом с Анес, были дочерьми, сестрами, и каждый из присутствующих молился, чтобы не забрали никого из их родных дев. Всего было два ряда, во втором стояла она, и другие достойные и хорошие девушки, первый ряд — попрошайки, блудницы и те, кто опозорил свою семью. Сбагрили сюда из сердца вон да с глаз долой. «Нет… Это не может, не может происходить со мной! Это сон! Вот сейчас я проснусь. Давай же, Анес, просыпайся!» — кишки скрутились в узел от страха, и туда же упало сердце, слезы покатились по щекам. Это не сон, она и вправду тут. Эта женщина в красных одеяниях и с разрисованным лицом. Откуда она взялась? Она не видела таких даже среди паломников, что шли через город. Это из-за нее Анес здесь. Как она могла так глупо открыть дверь, когда отец нарек ее запереть? Да и как она могла открыть кому-то, кроме отца, ей ведь так не хватает новых синяков, верно? Но да, это Анес открыла дверь. Во всем, что произошло, надо винить только себя. Она пуще прежнего заплакала. Просто пуская слезы, которые капали на каменные плиты, припудренные песком. Грубый толчок сзади напугал Анес, но она не посмела обернуться. — Утри сопли! Они уже идут! — сказал тот же громила, что ее притащил. — Как, уже… — всхлипнула она от страха и отчаяния. Анес думала, что у нее хоть есть минута-другая, чтобы помолиться всем богам и Всеотцу, об удаче и о том, что ее не выберут. Горн протрубил, что «гости» едут. Точнее уже здесь… «Как это произошло? Как я могла быть такой глупой?» — плакала она про себя… А ведь день начался так хорошо. Была уже середина Первых Холодов*, а солнце припекало как в разгар месяца Плодородия*. Холодный ветерок приятно щекотал и охлаждал лицо. Анес вышла из дома, чтобы отнести заштопанную одежду и простыни в таверну «Сытый путник» и взять еще работы. В конце концов, ее отец едва ли работал в поле, жалуясь на здоровье, а половину денег пропивал или же пускал еще невесть куда. Ей приходилось подрабатывать, штопать, стирать. Брала она обычно все это домой, так как таверна была небольшой, и работать Анес там просто не было бы места. Да и показываться там не стоит, еще слухи пойдут, что не только штопкой там подрабатывает. А репутация ее в деревне была и так не ахти. В их богом забытом местечке было неслыханное число таверн. А все из-за близости с границей королевства Импов, именно туда шли путники, или к святыням, или почтить память дальних предков, что пали под гнетом векового рабства, или поступить в Бюргерсет. Эти истории Анес слышала много раз, просто проходя мимо площади или таверны. Любой путник считал долгом похвалиться, куда он держит путь. Это казалось таким далеким, путешествовать куда-то, менять таверны на жалкий ночлег под деревьями. Она шла мимо главной площади вся в сером, неся огромную плетеную корзину белья и шмотья. Волосы ее были затянуты в косынку, и только пару светлых кудрявых прядей выбивались и мешали видеть. «Надобно их спрятать… Отец не любит, когда у меня видны волосы», — подумала Анес и от мысли о гневе отца ей стало зябко. Он был страшен и беспощаден. И так же безрассуден и несправедлив, как и все вокруг. Все поколения женщин в ее роду страдали. Бабушка всю жизнь терпела своего мужа, а под конец жизни еще и сына. Мать Анес умерла, может, не от побоев отца, но явно здоровая и крепкая девушка зачахла после свадьбы не от хорошей жизни. Несчастная успела лишь выдохнуть имя новорожденной дочери на своей груди и уснуть. Оставить маленькую Анес с садистом отцом и добродушной бабушкой, которая так же ее покинула через шесть лет. И с тех пор минуло немало циклов, могла бы Анес считать больше, чем до пяти, может и прикинула бы, сколько точно лет прошло. Она отвлеклась на крики и возгласы, что доносились с главной площади. Пустырь, покрытый заросшим каменными плитами перед воротами в деревню, назвать площадью было сложно. Но все атрибуты площади были, даже гордо возвышался деревянный идол богини плодородия и семьи Эуки, покровительницы всех деревень, единственное знаковое место в деревне. Также на площади проходили ярмарки, празднования и все мероприятия деревни, окруженной лесами, болотами и каменистыми пригорками. Таких забытых деревень было много в королевстве Ласэн, и лишь один большой город — Столица. А отличал его от деревни замок нынешнего короля. Анес поморщилась, услышав, как глашатай созывает всех девушек добровольно вступить в смотрины «спасительниц». Что это? Дань! Дань волкам за то, что они защищают владения короля Патра. Как чума летели слухи о том, что король немощен и не может уберечь свой собственный народ от натиска Гильдии. Эта война началась давно и холодной изморозью продолжалась. Анес помнила, как отец ей говорил, что люди были рабами у Импов, но подняли восстание под началом первого будущего короля — Ласена. Он повел свой народ из земель Импов полных озер, густых лесов и плодородной почвы сюда… На землю, где, кроме гор, непроходимых болот, вперемешку с каменистой почвой, ничего и не было. Что с тех самых пор Импы и основали Гильдию Темных. Говорил, что цель Гильдии: уничтожить и снова поработить людей. Анес не знала, так это или нет, но все так и шептались об этом, боялись. Ибо была еще жива память о зверствах рабства. Король Патр решил, что страхам должен прийти конец, а сами люди не способны снова пойти против Импов. Так им говорил глашатый, единственная связь деревни с новостями внешнего мира. Потому наняли оборотней — волков. Их земли уже в руках шабашей и всех возможных кланов Ведьм… Неизвестно, что породило вражду меж ними, но без боя отдать свои территории волки даже не думали, и ведьмы решили потушить огонь, перекрыв ему доступ к кислороду. Забрать то, от чего они черпают силы. Ведьмы наслали какое-то заклятие, и наутро все дети, женщины, даже старухи, все существа женского пола словно испарились. Волки стали просто не способны сражаться. Почему Анес не знала. Может, как говорил в монастыре старый жрец, эти варвары были еще и развратниками и черпали свою силу через совокупление и извращения. Правда, как вышел закон, что смотрины коснутся и их деревни, жрец стал говорить о важности смирения жены перед мужем и также опасности со стороны Импов. Волки в итоге же стали кочевать, и теперь король Патр платит им за защиту продовольствием, оружием и… женщинами. С каждой деревни берётся по несколько девушек, в зависимости от того, сколько волков возьмут себе «спасительниц». Обычно один оборотень берет себе одну девушку, так что за раз могут увести пять «Спасительниц». Не старше тридцати, но и не младше шестнадцати. Добровольцы иногда бывают, но это шлюхи, которые только рады услужить и жить под кровом — по слухам, волки отменные любовники. Иногда выходят девицы из бедных семей, так как родственникам добровольцев выплачивают хорошую сумму златых. Должно набраться ровно пятнадцать. Не набирается — тащат всех более-менее симпатичных девушек. Или какие попадутся. Самых красивых из дома не выпускают, людям жалко отдавать, самим нужны. Все боятся, что их сцапают и поставят к недобору. Да и все девушки не выходят. Остаётся только врываться и забирать… Анес закусила губу и внутренне задрожала. Одному Всеотцу известно, что они делают с бедняжками, многие рассказывали, что они становятся рабынями. Они работают на них, убираются, а потом их просто пускают по кругу. Некоторые говорили, что они также используют девушек как средство для продолжения рода да и только. Анес от этих мыслей задрожала уже физически. Ужас… Таверна благо была уже рядом, и ее вывеска со незамысловатым рисунком путника с авоськой гордо оповещало о себе округе. Анес зашла туда и подошла к стойке, где стояла Пакара, младшая дочь трактирщика. — Привет, Анес, что-то принесла? — Да, я все заштопала и постирала, — говорила та, вытаскивая вещи на стойку. Пакара их складывала уже в платяной шкаф под столом. Рыжая и всегда улыбающаяся Пакара нравилась Анес. Но все семейство Понгерей были такими: беспокойными, рыжими и улыбчивыми. Только их матушка, Руока, была черномазой, спокойной и всегда серьезной. Оно и ясно, в конце концов, она была лекарем и травницей, и все старались ходить за лечением к ней, а не к лекарям при монастыре. Их знаний хватало только на молитву. Был день, когда Руоку хотели сжечь как тайную жрицу Драконицы, когда та излечила ребенка, которую жрицы уже готовы были отпевать. Ну было и прошло, гордая травница лишь оглядела народ и поклялась, что лечить не будет и вообще уйдет с семьей из города. Теперь уже зашепталась вся деревня. В итоге семья Понгерей также здравствует, Руока также лечит, а Пакара румяная и молодая, как цветущая яблоня, стоит за стойкой таверны. Юная трактирщица достала мешочек с монетами и отсчитала Анес четко положенные три дора* и одну кривницу*. — Вот, как и договаривались вы с отцом. Завтра приходи, у нас как раз должны к полному циклу Луны новые бедолаги… Точнее путники прийти, а они в дороге, видимо, даже рек не встречали, — хмыкнула она. Анес чуть улыбнулась и кивнула в знак согласия и на прощание. — Ты… будь осторожна. Вроде начинают «Спасительниц» набирать. — Спасибо. Ты тоже, — кивнула Пакара. На обратном пути Анес уже бежала скорей домой, боясь глашатая с его громилами. До дома добралась она быстро, но каждая встреча с отцом похожа на бой, где ее задача выйти невредимой. Она поняла одно: если следовать правилам и притворяться, то отец не гневается. Ну, не так сильно, чтобы ее ударить. Она поправила локоны, спрятав их в косынку, и вошла. Ее дом не отличался от остальных в деревне. Большая каменная печь, на полу сено, в углу, за загородками, сидела курица с цыплятами, совсем маленькими, чтобы петухи не убили. На чердаке Анес с отцом спали, потому как большой стол занимал почти все место на первом этаже. Над столом была полка с большим корытом и ковшом. В отличие от отца, Анес ненавидела запах пота. Ее родителя собственная чистоплотность не заботила от слова совсем. Это с детства вызывало отвращение. Да и к самому отцу она теплых чувств не питала. Потому она купалась каждое утро и по вечерам — никто так часто не мылся. Анес на свой страх и риск ходила на речку, подкладывала кусочек кислого яблочка в подмышку, чтобы не допустить запаха пота. Все жители деревни, видимо, так принюхались к своей вони, что даже не замечали, как от них разит. А вот Анес замечала, эта была еще одна причина, почему она неохотно общалась с деревенскими. Анес вздохнула и поставила корзину на стол, не поднимая глаза на отца. Он сидел полубоком к ней у печки и строгал из полена деревянные фигурки — детям на продажу. Находиться с ним долго Анес не хотела, может придраться к чему-нибудь и снова будет ругать. Она, не долго думая, схватила другую корзину, чтобы выйти во двор к курятнику, как услышала отца: — Что за шум со двора? — гнусавым голосом спросил он. — Спасительниц призывают, батюшка… — тихо ответила она, разворачиваясь к отцу, но так и не поднимая глаза. — Снова? — спросил он, продолжая корпеть над медвежонком. — Да, батюшка…. — Хм… Не хорошо, уж больно часто созывают. И мы не единственная деревня в округе… Не хорошо… — задумался он. — Я думала, что… — только начала Анес, как отец ее перебил: — Разве я разрешал тебе говорить? — сухо сказал он, и Анес сразу прикусила язык, ругая себя за оплошность. — Подумала она… Сегодня на улицу не выходи. Поняла меня? — Да, батюшка… — Иди и приведи себя в порядок! — кивнул он, и Анес поспешно вышла и снова заправила светлую прядь в косынку. Ее кудрявые локоны никогда не поддавались ей и словно жили своей жизнью. Сколько бы она их не заплетала да в косынку не прятала, пара тройка локонов так и покажут себя. Анес аккуратно собирала яйца, пока петухи кричали друг на друга, а курицы бегали вокруг. Она оттолкнула одну курицу, что мешала ей. Тупая птица, что-то прокудахтав, словно ругаясь, спрыгнула на грязный пол. Вздохнув, она положила три яйца снова в корзинку. Звонкий крик со стороны площади привлек ее внимание, и Анес задумалась: а как же выглядят волки? Она никогда не видела делегацию воинов-волков, отец не пускал ее и правильно делал. Затащат сразу. Ну, она, конечно, не считала себя красивой, да и не было времени задумываться о таком. Бабушка ей говорила, что она так схожа с матерью, те же светлые кудри, те же губы, полные, красные, как ягода, и глаза. Большие, по цвету напоминающие небо. Она потерла шею, что затекла от работы и посмотрела в бледное отражение стекла дома. Покрутила голову, туда-сюда, осмотрела скулы, длинный нос. Ну, не урод, не с бугристой кожей и шрамов нет, и то хорошо. Об остальном беспокоиться не стоит. Все равно смазливая мордашка жениха ей не сыщет. Во-первых, ее отец был не богат, и большого приданного у Анес не имелось. Во-вторых, она была слишком худа и замкнута, с ней и заговорить-то никто не мог. В частности из-за отца, он ей очень доходчиво объяснил об общении с мальчиками еще в детстве. Потому о женихах даже речи не могло идти, почти все ее бывшие подруги уже носят второго малыша, живут с мужьями. О любви Анес никогда не думала. Она толком и не знала, что это такое. Отец если и пытался показать привязанность, то только криками и ударами. Только ее бабушка показала и рассказала, что такое тепло и привязанность. Смотрящий, сохрани ее душу. Эта добрая женщина много чего натерпелась: и от мужа-тирана, и от сына. А он, не стесняясь дочери, бил ее за, так сказать, «тупость». Возможно, именно от нее Анес научилась самому главному — смиренности. Она может смириться со всем… Мир вокруг нельзя изменить, значит, надо измениться под него. Это был единственный урок жизни, который вынесла Анес. Оставив в доме яйца, она пошла к яблоне с той же корзинкой. Анес только подошла к яблоне, как дерево дернулось, и Анес с изумлением увидела незваного «гостя» на верхней ветке. Он что, страх потерял? На нее смотрел парнишка с лохматой шевелюрой, примерно ее возраста, худой и чумазый. — Эй! Это наши яблоки! — сказала она, пугливо оглядываясь, не дай Боже, увидит отец, голыми руками голову оторвет… ему. А Анес не очень хотелось на это смотреть. — Эм… Прости… Я не себе, я семье… Отец умер, и я один с младшей сестрой, — тихо говорил парень, откинув лохматую голову на столб. Таких историй вокруг пруд пруди. Не то чтобы Анес ему поверила, но тягаться и спорить с ним она не хотела Она сжала губы. — Отдай половину мне, — и снова оглянулась, — а остальное забирай. Парень ослепительно улыбнулся и, спрыгнув с дерева, отсыпал ей половину всего, что набрал в свою рубаху, и сказал: — Спасибо. Я Элрой! А ты? Я видел тебя пару раз, но мне казалось, что ты немая. — Да-да, молодец, а теперь беги скорее через забор, пока мой отец не увидел, — парень вдруг поцеловал ее в щеку и мастерски перелез через забор. Анес так и стояла в шоке и лишь дотронулась до места поцелуя… Странное чувство. Она вся покраснела и сжалась. Если об этом узнает отец, не сносить ни ему, ни ей головы. Кто этот Элрой? Он видел ее, а вот она его никогда. Немая? О, это да, половина деревни так считает. «Ну, этот день еще не такой скучный, как вчера. Хоть что-то…», — усмехнулась про себя Анес и снова зашла в дом, чтобы поставить яблоки. «Их бы быстрее в лавку, а то пропадут», — думала с тоской Анес. Но на улицу ей нельзя. — Отец? — тихо позвала она. — Что? — Яблоки… Надо отнести их в лавку, пока они не испортились… — А что, уже гнилые? — поднял он голову. — Ты что, мышь белобрысая, снова забыла яблоки вовремя собрать, чтобы они перезрелыми не были?! — начал беситься он. — Недозрелыми — они дешевле. И кислее… — тихо сказала Анес. — Ладно, отнесу. А ты не высовывайся, — сказал отец, вставая с насиженного места, и, взяв корзинку с яблоками, вышел, а Анес села снова за дела — на этот раз пряжу. Она ненавидела этот чертов Вайдовый цветок! Кто бы знал, как горят ее руки от раздражения после него. Не успей она сесть на скамью, около курицы с цыплятами, как в дверь постучали, да еще так сильно. Анес замерла, тихо поднялась и подошла к двери. — Кто вы? Что вам угодно? — сказала она пришельцу. Молчание. Странно. Любопытство и страх боролись в ней. Этот скучный день становился все интереснее. Анес закусила губу и все же приоткрыла дверь… Но там никого… Анес нахмурилась и уже открыла дверь полностью, чтобы убедиться. Стоило ей оглядеться, как перед ней как будто выросла женщина. Анес замерла от неожиданности и от невероятной красоты этой женщины. Ее лицо обезображивала только невиданная ею ранее странная татуировки на пол-лица. Длинный халат цвета крови, в котором она была, весь в маленьких пластинках, что звенели, как колокольчики. Женщина прикрыла ладонью одну часть лица, что без татуировки, и Анес увидела, что на тыльной стороне ладони продолжение рисунка. Она попятилась от странной особы, и в тот момент женщина засмеялась и опустила руку, посмотрев в сторону площади. — Сегодня отдают Пакару… Анес побледнела. Что? Пакару? Да она же еще слишком мала для этого! — Нет… Она же еще маленькая, так же нельзя, — в шоке прошептала Анес. Женщина пожала плечами. — Был недобор, а она не успела зайти домой… И ты не успеешь… — тихо сказала она и растворилась, будто отражение в воде. А на ее месте — глашатай. Низенький человек с «птичьим лицом» в ярких нарядах. — Ага! Дочка пьяницы! То, что надо! Ребята! Быстрее! — и двое мужчин схватили ее за руки и потащили. Анес в шоке поняла, что сбылись ее самые страшные страхи! ЕЕ поймали, и она будет участвовать в смотринах! — Что?! Нет! Прошу вас! Я была дома! Не хочу! — страх, пробирающий до костей, охватил Анес. Как же! Нет! Только не на смотрины! И вот она здесь… Ждала волков, как казнь, как судьбу свою, и молилась, чтобы ее миновал их глаз. Все всадники словно сошли с фресок о военных легендах. Огромные, в доспехах, на исполинских жеребцах, широкоплечие, со сталью в глазах. Анес физически задрожала, ощущая, как колени пробивает дрожь, а сердце устало биться так сильно, что стало болеть. Первый всадник был высоким и худощавым, видно, еще молод. Он погладил жеребца по гриве, тем самым похваливая его, а светло-зеленые глаза пробежались по всем вокруг. Мужественные черты лица выражали спокойствие, словно тут ничего не происходило необычного. В темно-каштановых волосах играл тусклый свет солнца. Второй же был на одно лицо с третьим. Близнецы. У обоих светло-русые волосы, карие глаза и одинаково грубые и агрессивные черты лица, глаза лучились каким-то озорством, что свойственно горячим по нраву людям, они как змеи, нет, как лисы в курятнике осматривали всех вокруг. И четвертый, он спрыгнул с поистине огромного жеребца, черного, как самая глубокая ночь. Всадник взял коня за поводья и погладил по морде. Его ярко-рыжие волосы локонами ложились до подбородка, янтарные глаза горели огнем, словно в них и вправду можно было согреться. Дуги бровей нависли над глазами и с угрюмостью и внимательностью, присуще только войну, посматривали собравшихся. Но красота его мужественного лица или размеры тела были не главным, что цепляло в этом волке, он излучал ореол власти, что заставлял тихо склонить голову и признать его давление. Анес задрожала мелкой дрожью, смотря на волков, и стала снова молиться, опустив голову и уже по привычке пряча глаза. — Импы стали усиливать натиск, — сказал самый властный и пронзительный голос, который Анес когда-либо слышала. Он подчинял, подавлял, обездвиживал. — Моим людям нужны силы, иначе все мы ляжем на радость Драконам. Кто помнил Графство Роан, королевство железных гор, в котором каждый мужчина был мастером клинка, не важно, будь он нищий без ноги, либо граф с пивным животом, где такие стены и крепости, которые не могли осадить никто, никогда. Но они были уверены в том, что справятся. Это не так. Магию Импов может победить только раса, что обладает более совершенной магией, — пока он говорил, трое его людей обходили ряды девушек, осматривая их, словно коров на рынке. — Не будь ведьмы так жестоки, мы бы были со своими женами дома, но сейчас мы смиренно берем эту жертву у вас, взамен даем вам жизнь, вам и вашим детям. Перед Анес остановился один из близнецов. Она вся сжалась и зажмурилась. И вот она тут, словно скот на рынке. — Подними голову, женщина. Я хочу видеть твое лицо. Анес, преодолевая страх, подняла на него глаза. Волк осмотрел ее с ног до головы и пошел дальше. Анес была готова свалиться от облегчения и улыбнулась, чувствуя, как надежда снова зажила в ее сердце, но тут же окаменела, когда услышала испуганный вздох. Подняла голову и увидела, что этот вздох издала Пакара. Ее ярко-рыжие волосы, казалось, вздыбились и стали пышнее, ярко-голубые глаза были полны ужаса и страха. А веснушки, что покрывали ее лицо, казались вообще черными от того, что девочка побледнела. Волк разглядывал ее и коснулся щеки огромной рукой. Девочка дрожала, смотря на него, словно готовясь к худшему. А ублюдок лишь усмехнулся. — Я выбрал. Она идет со мной! — объявил волк и взял ее за локоть, чтобы повести за собой. Пакара заупрямилась, пятками врезалась в землю, тогда волк рыкнул на нее. И не только Пакару это подвергло в ужас, но и Анес. Его рык был и вправду как волчий и пускал мурашки страха по телу. Лицо волка быстро смягчилось, что очень удивило Анес, и вместо того, чтобы грубо ее повести к своему коню, он поднял ее на руки, понес к своему жеребцу, посадил ее на седло, встал рядом, будто боясь, что она сбежит. Его близнец покачал головой и запрыгнул на коня. Молодой волк вернулся ни с чем. И вот настала очередь главаря этого волчьего трио, вышел, так сказать, на охоту. Его размеренные шаги, походка зверя, каждое движение было полно грации и мощи. Это не могло не очаровывать. Анес стало жарко от стыда и волнения от понимая, что откровенно смотрит на него. Она снова опустила взгляд и выдохнула с облегчением. Серую мышку вроде нее он не выберет. Когда вожак заступил на третий ряд, Анес все равно начала волноваться, и сердце снова забилось как ненормальное. «Тихо, Анес, он пройдет мимо, ты снова вернешься домой, а свое отсутствие отцу объяснишь сбежавшей курицей, которую ловила». Она смотрела на свои матерчатые патены*, глаз так и не поднимая, просто ожидая, когда он пройдет мимо. Но тут перед ее глазами вместе с ее обувью появились замызганные сапоги. Она напряглась всем телом и инстинктивно вжала голову в плечи… — Подними голову, — сказал негромкий голос, который обволакивал своим басом и силой. Анес задрожала, и снова сердце стало гнать кровь по венам с невероятной силой, и казалось, что все ее тело горело огнем. Она подчинилась и подняла голову. Дыхание перехватило, когда его пылающие глаза встретились с ее. Глаза…. Они — янтарь, который подняли на солнце… Его глаза и были солнцем. Волк бесцеремонно скинул с головы Анес косынку, и волосы каскадом легли вокруг лица, а крупные локоны легли на спину. Волк взял ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза… В один момент дрожь ушла, сердце перестало неровно и быстро стучать, возвращая нормальный ритм… это было настоящее чудо! Сила волка обволакивала ее, точно мед, укрывая от всех бед, невзгод и волнений. И Анес почувствовала себя словно в коконе, где ее никто не обидит, где ей будет хорошо и тепло… — М-м-м, — протянул он гортанно, прижавшись своим лбом к ее лбу, и прикрыл глаза. — И я выбрал… И при этих словах… Анес ничего не испытала: ни тревогу, ни панику, ни страх — как думала, что будет испытывать. Этот кокон держал ее в уютных объятиях. И ей не хотелось из него вылезать, это впервые в жизни, когда ей было так спокойно и хорошо. Она была даже почти счастлива «Это всё его сила, она подавляет все мои эмоции», — подумала Анес. — Нет! — услышала она до боли знакомый голос. «Отец», — догадалась Анес и повернула в сторону голову, где сквозь толпу пробирался ее родитель, весь красный, а в глазах страх и волнение. Двое громил схватили и пытались его оттащить. — Нет! Она моя дочь! Прошу! Не надо! У меня ничего нет, кроме нее! — кричал он, отбиваясь от двух мужиков. — Отпустите его, — сказал волк, кивнув. Громилы повиновались, и ее отец упал на колени. — Как твое имя? — Уэльм, милорд…. Я молю вас, не забирайте ее у меня! Она — это все, что у меня есть. Она мое сердце, моя душа. Я же умру без моей Анес. Надо же! Всю жизнь Анес от него таких хороших слов не слышала! Она даже усмехнулась, слушая отца. Действительно, все, что он мог делать, это умолять сжалиться. Без Анес он дом не сможет содержать. — Анес… — произнес волк, и Анес показалось, что из его уст ее имя приобрело что-то величественное, красивое… — Договор есть договор. Я выбрал ее, значит, Анес станет моей парой. Я дам вам пару минут попрощаться, потом мы отчаливаем в Стаю, — жестко отрезал волк и отошел от нее в сторону своих спутников. Анес резко вздохнула, так как кокон отпустил ее и вернул прежние эмоции, страх, тревогу и ужас. Жизнь без отца, без его побоев, запретов и оскорблений казалась раем. Но жизнь рабыни и личной шлюхи еще больше пугала. Уж лучше терпеть побои отца, чем такое унижение и боль. Только волк отступил от нее, отец бросился и обнял Анес, крепко прижимая к себе. — Я же сказал не выходить! Сказал же! Анес! Что же ты наделала?! — шипел он с такой явной злостью. Он был на грани маниакального бешенства. В такие моменты только и жди, как его рука прилетит ей по щеке. — Прости, батюшка… — лишь прошептала она. — Прости… Теперь-то что! Дура ты этакая! Сама себя наказала… — и так сжал, что она чуть не задохнулась. — Знаю… — простонала она. — Прости… Зато я больше не буду тебя раздражать… — Глупая ты, белобрысая крыса, я любил тебя больше, чем кого-либо! — таких слов она точно не ждала и понимала, что веры им нет. Это просто слова, за которыми никаких чувств не стояло. — Правда? — тихо прошептала она и издевательски скривила губы, так и не обняв отца. Девочкой она бы поверила. А сейчас… — Да, — чуть замявшись, сказал он. — Я…. — начал отец, когда один из близнецов оторвал его от Анес, а волк главарь сзади обнял ее. — Пора. Нужно доехать до заката, — сказал он своим волкам. — Нет! Нет! Отпусти! — стала брыкаться Анес. Тогда главарь просто закинул ее на плечо и понес к лошади, но она продолжала проявлять характер. Волк словно сумку, перекинул ее поперек лошади и быстро запрыгнул. — Будешь тихо себя вести — сядешь. А если не перестанешь, до самого лагеря будешь тушой висеть. Поняла? — спокойно и обидно сказал рыжий мучитель. Анес не ответила, она вообще не хотела с ним говорить, лишь посмотрела на него с лютой ненавистью, словно хотела, чтобы он прямо на месте и сгорел! Волк лишь усмехнулся и, чуть пришпорив коня, рысью поскакал вперед, за ним и три его волка. Анес казалось, что ее сейчас стошнит, живот сдавило. И было страшно, она боялась, что сейчас упадет, боялась того, что с ней сделают в том «лагере» волков, боялась будущего. Тут ее потянули за ее платье и усадили на седло. — Не глупи, девочка, — сказал он устало. — Если хочешь ехать так всю дорогу. Анес отвернулась и обняла себя за плечи, хотя должна схватиться либо за всадника, либо за вороную гриву. Анес не знала, как все это воспринимать.****
Сбылся ее самый страшный кошмар, ее выбрали на смотринах, и теперь она в полной власти волков. Анес зажмурилась, чувствуя, как падает сердце… Если все, что рассказывали о жизни «спасительниц», правда… то Анес скорее перережет себе глотку, нежели будет так жить! С чем-то в этой жизни смириться нельзя. Даже с ее талантом принимать и свыкаться со всеми подарками судьбы… Но с этим — нет. По тропе жеребцы ехали в темный лес. Главарь волков изредка глядел на Анес, но ничего не говорил и лишний раз не дотрагивался. Анес больше всего было жалко Пакару. Волк, который ее вез, уже стал целовать ее шею и волосы, а девочка сидела, опустив хрупкие плечики, вся бледная и несчастная. Он что-то шептал ей на ухо, одной рукой прижимая к себе, а другой управлял лошадью. Бедная девочка, она же так любила свою семью, а как они ее любили, и как будут убиваться горем по ней. А кони везли их все глубже в лес. Темные стволы вековых деревьев, безобразно растолстевшие и изогнутые, еще больше нагоняли страх. В таких дебрях можно запросто потеряться, а волки здесь были властители, знали, поди, каждый камушек. Значит, хоть беги да прячься — все равно найдут. Анес скривилась, значит, побег исключаем. Лес становился все глубже и темнее, в определенный момент показалось, что наступила ночь, ибо темно-зеленая листва загораживала весь свет. Анес становилось зябко, стало холодно, а они все ехали, объезжая симпатичные тропки и петляя по топям, но лошади мастерски перепрыгивали по кочкам и не вязли. И сама природа тут была другой, враждебной, словно все тут росло, чтобы тебя погубить. И несмотря на это волки продолжали гнать своих жеребцов вперед. Анес пришлось вцепиться в кожаную жилетку волка, чтобы не упасть в грязное болото. Сама она смотрела под ноги жеребца, как бы он не оступился, как бы не упали. И тут скорее почувствовала, чем услышала сквозь стук своего же сердца в ушах, как волк смеётся, смеётся над ней. Она смерила его взглядом, все так же держась за него. Темная трава на кочках будто бы давала подсказку, куда можно ступать, но с виду была такая колючая, словно иголки… Но постепенно эту колючую траву стала разбавлять некая праздность и, наверное, единственная красота этого гиблого места. Цветы, маленькие, похожие на фиалки, белые, синие, розовые, они как радуга раскинулись по гиблому месту Анес никогда не видела таких цветов. Красивых, ярких, трогательных в своей миниатюрности, которые выглядели как кусочек добра в мире кромешного зла и тьмы. Казалось, что болото не кончалось, казалось, что эти цветы провожали их на гибель, ибо, чем дальше они шли, тем больше соцветий болотных фиалок было. «Как раз мне на могилу…» — Анес отбросила эти мысли и с удивлением почувствовала, как в руку ей сунули бурдюк с водой. Анес взяла его и посмотрела вверх на волка, но он смотрел прямо. Она облизнула губы, понимая, что очень хочет пить, но она выпьет лучше из грязного болота, нежели из его рук! Анес закрыла бурдюк и сунула ему обратно, покачав головой, тем самым отказываясь. Волк опустил голову, посмотрев на ее отказ, и мягко забрал сосуд. — Нам еще долго ехать, — сказал властным баритоном. Анес хотела ответить что-то про кустики, воду и долгую поездку, но прикусила губу; волк дернул плечами. — Как хочешь… — и оглядел своих подопечных. Анес сделала то же самое и была удивлена, когда увидела, как Пакара прикрыла глаза и просто лежала на близнеце, доверчиво положив голову на его плечо. Либо так ее запугал, либо она и вправду так устала. Они ехали долго, и в итоге, когда уже были сумерки, Анес сама потянулась за водой. От долгого сидения на краю седла вся нижняя часть болела, как и все тело. Анес никогда не сидела верхом на лошади и не могла дождаться, когда окажется на твердой земле. Как только болото кончилось, она отпустила жилет волка и снова отвернулась. Стало темнеть, вокруг была лишь мгла, которая, как деготь, все закрасила в черный. Хотя волки точно знали, куда им вести лошадей, да и лошади сами шли, почти без помощи всадников. Всю панику Анес старалась держать в себе, как и все эмоции. Потому как ей было очень страшно, жутко… больно, больно сердцу за зря прожитую жизнь. Она ведь ничего не успела, только и видела, что стены дома. А теперь ее жизнь закончится, не успев толком и начаться. Она чуть слышно застонала и опустила глаза. Нет, нельзя показывать как тебе плохо, Анес! Не доставляй им такого удовольствия… Она мотнула головой и продолжала смотреть, казалось бы, в никуда. Тут всадники остановились, глаза, что чуть привыкли к такой темноте, разглядели ровные, прижатые тесно друг к другу, стволы деревьев, будто забор из бревен, но нет, это были деревья с листвой. Анес сглотнула, не понимая, зачем они здесь остановились. Была такая мертвая тишина, что было слышно, как бьются сердца жеребцов и что шепчет на ушко ветер. Самая глушь леса, кладбище для случайно заблудившегося. Тут вожак взмахнул рукой, и стволы деревьев, словно створки ворот, распахнулись перед ними. Магия? Да еще такая сильная… Анес задрожала внутренне, магия всегда пугала, особенно такая мощная, что скрывала звуки, свет, все! А «все» она имела ввиду огромное поселение, что скрывала стена деревьев, где было множество шатров из ярких тканей, из блеклых и серых, а где-то из теплых шкур. Перед каждым горел костер, на бревнах вокруг них сидели другие волки, смеялись, играли на музыкальных инструментах, пили спиртное из своих кубков и бурдюков. Вот теперь, видя вокруг столько мужчин, всех рослых, сильных, высоких как горы, с такими же валунами мускул, ей стало по-настоящему страшно. Нижняя губа задрожала, и слезы готовы были покатиться по щекам… Только в голове воображение нарисовало, что эта толпа может с ней сделать, она не дура, понимала, что ничего благочестивого не будет, а будет насилие, будет их гогот, ее стыд, может даже смерть. Зачем так жить? Да, в этот момент ей казалось, что самоубийство — самое блаженное благословение Смотрящего… Она вся сжалась и закрыла глаза, чтобы ее воспаленный ум не преподал еще что-нибудь ужасающее… — Дар вас видеть, Альфа… — сказал кто-то, видимо, проходящий мимо жеребца, что все еще нес их вперед. А-альфа… Боже, Анес, везет тебе как утопленнице! Мало того что на смотринах выбрали и увезли волки… Так тебя выбрал себе, может, и ненадолго, Альфа волков, царь и бог для, по крайней мере, этого поселения. А она-то думала, он главный в этом отряде… А нет! Альфа, дракон его побери! Она слышала о том, что Альфы — это волки, которые рождаются, чтобы властвовать и давлеть, самые свирепые, самые страшные, перед которыми все остальные волки преклоняются. Анес стала дышать чаще, руки стали дрожать, как и зубы, слезы, слава Богу, удалось сдержать.… Но она понимала, что завтра уже не выживет. Либо будет уже «девочкой для всех». Лучше первое. Она чувствовала, как они уже немного проехали вперед и остановились. Во… эм, Альфа слез с коня, и Анес чуть приоткрыла глаза, смотря, как он похлопывает коня по шее, похваливая его. Потом его янтарные глаза устремились на Анес. Та быстро опустила глаза. Привычка… Потом Анес увидела протянутую ей руку. Она посмотрела на суровые черты лица Альфы и постаралась унять тревогу, что била холодом и дрожью ее тело. Пока он был сдержан и вел себя… достойно. Но если его разозлить, она простой пощечиной не обойдется. Лучше не испытывать его. Анес взяла его за руку и позволила ему помочь ей слезть с коня. — Хорошая девочка, — похвалил он ее, усмехаясь, и, крепко взяв за руку, потянул в шатер. У Анес сердце упало и где-то там внизу забилось от страха и волнения, что сейчас будет… Шатер Альфы был больше остальных, бордовый, с флагом на вершине, где был изображен рычащий черный волк на желтом полотне. Было светло от свечей, что стояли на высоких стойках по всему шатру и жаровни посреди палатки. Тут был шкаф и что-то похожее на кровать, но это выглядело так, словно множество шкур свалили на выступ из дерева и положили мягкие подушки, яркие, бархатистые с красивой каймой и вышивкой. Ах, если бы у нее была такая кровать, а не сено, на котором было полотно и двойная тряпочка вместо подушек… Также был маленький столик, где стоял кубок, кувшин и тарелка с фруктами. И огромная шерстяная циновка размером с шатер. Остальная утварь не представляла ничего особенного. Стол, грубо сделанные стулья и небольшое трюмо, если этот грубо сделанный столик с шкафчиком и зеркалом можно было так назвать. Она хотела отвлечь себя от мрачных мыслей тем, что осмотрит обстановку. Может, найдет чем хотя бы отгородиться от удара. Альфа вдруг развернул ее к себе и взял за подбородок, тем самым заставил поднять лицо выше. Он внимательно смотрел на нее, лицо волка было спокойным, пусть и таким хмурым. И это радовало, значит, она ничего не сделала, чтобы его разозлить. Страх снова улегся, стоило его теплой и широкой руке чуть погладить ее щеке. Было ли это от спокойствия его лица, или опять из-за странной ауры? Анес не знала, только ощутила как вместо страха пришла уверенность, что он ее защитит, от всего, от всех, появилось ощущения тепла… Это снова его магия?! Вдруг он отступил и осмотрел ее с ног до головы. Янтарные глаза блеснули опасным блеском, таким, что у Анес затряслись руки и свело живот. — Орест, — отрезал он. — Ч-что? — спросила она тихо, когда голос вернулся, как и мысли — Мое имя Орест, — повторил он. Она облизнула губы, мысленно произнося его имя про себя… И оно ей нравилось, она-то думала, будет что-то грубое, некрасивое. Анес кивнула. Ее имя он знает. Но пока не понимала, в какую игру играет волк. Имя, похвала, даже воду дал. Может как зверька хочет приманить глупую. — Я ненадолго должен отлучиться, ты ни при каких обстоятельствах не должна выходить из шатра. Ты поняла меня? Ни при каких! — строго сказал он. Анес кивнула и вся сжалась. Тут его рука мягко убрала с лица светлые кудряшки, и вновь в янтарных глазах вспыхнул огонь желания, что Анес самой стало жарко. Поэтому он резко вышел из помещения. — Ох… — выдохнула она и так и осела на пол. Ноги совсем не держали. Боже, хоть немного передышки, без него. Анес закрыла глаза и наклонилась вперед, прижавшись лбом к шерсти. — О, Смотрящий, за что же мне все это… — тихо сказала она… Через несколько секунд поднялась. Первое, что сделала Анес, — это умылась водой из чаши. Это немного взбудоражило ее и заставило прийти в себя. Сложила руки в ладошки и стала пить воду, пока не заболел живот. Сама не знала зачем, может ей поможет справиться с спазмом от страха? Не помогало. Ей нужно успокоиться, нужно мыслить холодно и здраво… Анес присела на мягкую кровать и потерла виски. Что бы сказать такого, чтобы он… ну, не притронулся… Болезнь? А если он приведёт лекаря? И за обман ей будет только хуже… Проклятие от ведьмы? Выдумать, мол: «любой твой любовник умрет как только прикоснется к тебе» или что-то в этом духе. Глупо! Он сам владеет магией! Проклятье! Еще там, на площади, бы учуял! Тогда что? Притвориться слабоумной? Ну да! Приходит, а она тут дурочку из себя строить, по полу валяется и с яблоком разговаривает! Блеск! Что у тебя в голове, Анес? Может и вправду солома, как говорит отец? Но Альфа ждать, пока Анес придумает план, не стал, вошел в шатер вместе с холодным ветром. Анес вся как стрела вытянулась и подскочила с постели. Орест также спокойно осмотрел ее и стал снимать жилетку. О, Смотрящий! Нет! Нет…. Волк поднял на нее взгляд исподлобья, пока снимал сапоги, но, что странно, ничего не говорил. — Сними с себя эти лохмотья и ляг на кровать, — сказал он чуть рычащим тоном, пока умывался. Анес пронзил холод, и хотелось наоборот укутаться в эти меха и спрятаться. Она стала отходить и качать головой, волк же невозмутимо сказал, пока вытирал руки и лицо: — Лучше тебе сделать это самой, потому что, если я примусь за это дело, то могу нечаянно ранить. Давай не будем проверять, где кончается грань моего самообладания, ладно? — сказал он, выжидающе смотря на Анес. Та часто дышала и дрожала. Раздеваться перед незнакомым мужчиной для того, чтобы он потом ее просто использовал. Но она понимала, что будет хуже, и это «нечаянно ранит» обернется для нее очень трагично. Она опустила глаза и стала снимать платье, ловя себя на том, что горячие слезы бегут по щекам. Тут же Орест оказался рядом и тыльной стороной ладони стер слезу. — Почему ты плачешь? — спросил он таким же спокойным голосом. «Какой глупый вопрос…» — нервно про себя хмыкнула Анес. — Потому что мне страшно, — сухо сказала она, стараясь чтобы голос не дрогнул. Орест молчал, а потом вдруг поднял ее на руки и уложил на кровать. — Ты не должна меня бояться, — покачал головой он, нависая над Анес, и его взгляд будто коснулся каждого сантиметра ее тела. — Я никогда не сделаю тебе больно, Анес, — так же тихо сказал Орест, поднимая на нее пылающий взгляд. В это слабо верилось. Она все равно сжалась калачиком, чтобы скрыть себя, и слезы снова пробили ее стену… — Я не хочу…. Не хочу… Не надо, пожалуйста, не надо… — тихо говорила она, и мурашки пробежали по всей коже, когда губы Ореста стали целовать ее плечо: нежно, трепетно, будто пробуя на вкус. Анес тихо ахнула, от того что эти ощущения стали разжигать в ней что-то большее… Что-то жаркое, что лилось по венам словно лава, устремляясь вниз. Волк легко вернул ее в прежнее положение и сжал запястье над ее головой. Анес приоткрыла губы, внимательно смотря на него. В тот момент ей казалось, что он самый прекрасный мужчина в мире, янтарные глаза смотрели на нее с неприкрытым вожделением и страстью. Этот взгляд прожигал все, зажигал, наполнял. Его полные губы были сжаты будто, он злился, но скорее это выглядело, будто он задумался… Анес облизнула уже свои губы и хотела что-то сказать, как негромкий рык сорвался с его губ, он в прямом смысле обрушился на Анес, в жестком подавляющем поцелуе. Она не успела сжать губы, поэтому язык Ореста исследовал ее рот, играл с ее языком. Губы жадно целовали и мяли ее губки, и в определенный момент, под таким натиском, она стала отвечать, сама не зная как, ибо никогда не целовалась прежде. Руки волка отпустили ее запястья и стали ходить по голой коже, которая стала невероятно чувствительной к прикосновениям теплых рук, его бедра задвигались в недвусмысленном жесте… И Анес ахнула, когда грубая кожа штанов задела точку нервов между ее ног. Ох… А это оказывается приятно… Поймала себя она на этой мысли, и ей захотелось снова, она уже сама чуть приподняла бедра, чтоб вновь испытать это ощущение. Ее руки сами обвили его шею, сами притянули ближе, губы сами отвечали, и тело само выгибалось навстречу Оресту. Сознание поплыло, пока тело и инстинкты правили всем сознанием. Как же так? Он же… Нехороший, он же попользуется ей как подстилкой и все! Но его руки были так ласковы, так прекрасны. — И теперь не хочешь? — поинтересовался Орест, чуть оторвавшись от нее, чтоб пойти жадными и чуть болезненными поцелуями по шее, груди, каждый раз зализывая свой укус. Анес застонала, когда его губы сомкнулись на ее соске и жадно втянули его, поиграв языком, пока другая грудь была полностью во власти его нежной руки. Боже это было так хорошо, так хорошо! — Ах… — громко застонала она, выгибаясь дугой — Д-да, — прохрипела Анес, запинаясь и качая головой. Волк усмехнулся: — А вот мне так не кажется… — и втянул ее сосок только уже на другой груди. Анес снова застонала и выгнулась, а бедра нервно задвигались. — Тише, моя девочка, ты это получишь… Скоро… — пророкотал он и чуть шлепнул ее по икре, от чего Анес визгнула. Ее волк пошел дальше, поцеловав плоский животик, он усмехнулся и стал его целовать его и еще, и еще раз, посылая больше искр желаний к тому месту, где ей больше всего хотелось видеть его руки… — Ты очень худая… Придется это исправлять, — сказал он, раздвигая руками ее бедра шире и устраиваясь поудобней в колыбели ее ножек. — М-м-м, — только и смогла вымолвить Анес. Ее открыто соблазнили, и она словно кошка в течке терлась об него. И странное дело, ей этого хотелось. Ей хотелось, чтоб он потушил тот огонь, что ее мучил… Что же это! Боже! Она никогда не думала, что секс — это так приятно. Ее отец отзывался об этом как о чем-то грязном и недостойном и считал, что секс нужен только для того, чтобы женщина забеременела. Но что это еще и так прекрасно, такие ощущения. И теперь может, но только чуточку, понимала этих распутных женщин. В ее деревне считалось, что чем полнее девушка, тем она здоровее, тем больше сыновей родит. Но Анес не могла быть такой же полной, как запрашивало общество. От того, что просто недоедала в родимом доме, и такая странная забота в его словах тронула ее. — Чтобы выносить моих сыновей ты должна быть сильной. А не ходячим скелетом! — строго отрезал он. Разум снова вернулся к Анес. Он… хочет из нее свиноматку сделать?! Ее глаза округлились, и она стала сводить ноги и еще больше краснеть, стараясь отползти от него, за что получила в ответ грозный рык. — Прошу, Орест, не надо… Отпусти меня… Прошу… — жалобно просила она. — Отпустить? Нет, цветочек, ты никуда не уйдешь! Теперь ты моя пара и будешь только со мной и будешь носить только моих детей! — рычал он, смотря ей прямо в глаза своими пронзающими янтарными глазами. Анес сильно испугалась его такого грозного, сильного, но еще больше ее затронули его слова. Слова собственника, и вариант про множество волков и унижение отпал сам собой, и прошло тепло на сердце. И кто-то, или даже что-то шепнуло ей, что лучше уж ее первый раз будет с Орестом, раз уж на то случилась воля богов. — Считай себя моей женой или как там это у вас людей называется! Волки своим не делятся, и ты моя, всецело и полностью! Вот это… — и провел рукой по груди до икр и звонко шлепнул по ним. — Мое! И это тоже… — и его рука накрыла изнывающий клитор Анес. Она нервно вздохнула, мозг снова ушел в сторонку. Снова проснулись чистые инстинкты. Орест, смотря в ее лицо, стал массировать клитор, вызывая просто божественные чувства в Анес. Она застонала и закусила губу, — …тоже мое! И я буду первым и последним! — еще более грозно рыкнул он вдруг опустился к ее лону и провел по плоти языком. Анес исступленно застонала, задрав голову вверх, он сделал это снова и снова, потом его палец чуть вошел в нее. А Анес стонала, и ее руки бесстыдно зарылись в его волосы. Пока Орест исступленно пил ее, лизал и палец в ее лоне растягивал внутренние мышцы, готовя ее к нему. Анес застонала и стала подталкивать его к своим бедрам, желая получить больше удовольствия. Боже, ее крики были слышны, наверное, в самой деревне, когда одним движением языка Орест довел ее до высшей точки наслаждения. Это было нечто, будто все упало, но и воспарило над небом, и было так тепло, так хорошо, словно она маслом растеклась и стала невесомым паром. Она лежала и приходила в себя, и ее затуманенные глаза не сразу увидели, что Орест встал на колени и облизнул пальцы, с которых капало что-то прозрачное и склизкое. Видимо, поняв ее недоумение, он усмехнулся и еще раз вошел в нее пальцами, уже двумя. Анес воскликнула от этого, ибо сейчас она была так чувствительна к прикосновением… И снова он слизал ее соки с пальцев, словно это был самый сладкий нектар. Это невероятно смущало, и так красные щеки Анес покрылись румянцем. Тут ее перевернули на живот, и прежде чем она успела что-то сообразить, Орест поднял ее бедра вверх, пока ее лицо оставалось в меху… Она восстановила дыхание и поднялась на локтях и сжала лоно, ибо холод коснулся неприкрытых влажных лепестков. И единственное что она увидела, это как на пол улетела его широкая белая рубашка. Где-то блеснул кусок кожаных штанов. Она нахмурилась… И тут он вошел в нее, резко, быстро ворвался, и крик боли разнёсся по шатру. Из глаз брызнули слезы, и руки сжали мех. Ей было так больно, будто ее разрывают на части изнутри, боль не прекращалась, и казалось, становилась больше. Почему? Почему так больно? Ведь было так хорошо, когда он лизал, прикасался, а сейчас будто потрошил изнутри. ОН был таким большим, таким толстым, что она никак не могла подстроиться — Нет! Прекрати! Больно! БОЛЬНО! — кричала она и стала брыкаться, но его руки крепко ее держали. — Тише… Расслабься… Все будет хорошо, боль уйдет, цветочек… — тихо произнес он и погладил ее по спине, потом бедро, следом она ощутила поцелуй в районе лопаток... Анес попыталась, и у нее ничего не получилось, но когда Орест стал двигаться… Боль ушла, а вот наслаждение накрыло с головой — О-о-х, — вырвалось из нее, когда его медленные размеренные толчки стали уносить ее к неведомым высотам, и сердце стало биться, стало трепыхаться, все тело гореть еще большим огнем, и теперь она уже стонала от наслаждения громче, чем кричала ранее. — Вот так, малышка… Боже, какая же ты тугая… — хрипло произнес волк. Она сочла это за комплимент, потому что по голосу было слышно, что он в таком же состоянии что и она. Орест стал ускорять толчки, до того момента, когда он стал просто бешено вбиваться в нее, безжалостно, просто вгоняя свой член в ее маленькое лоно. Никогда он не испытывал такого. Его волк рычал, требуя укусить ее, пометить как свою, чтоб никто даже взглянуть не смел в сторону его Луны! О да! Его волк выл в триумфе, видя кровь, что чуть катилась по ее стройным ножкам. Он был первым, единственным, и она теперь уж точно его. Он собственнически зарычал, прежде чем наклониться и, не прекращая жестко вбиваться в нее, не делая скидку на то, что это ее первый раз, на то, что она была напугана. Орест облизал местечко перехода от шеи к плечам, и когда почувствовал, уже не зная, какой по счету ее оргазм, вонзил в нее зубы, впрыскивая свой фермент, который быстрее приспособит ее тело к нему. Анес громко и исступленно воскликнула. Волк продолжал зализывать укусы, уменьшая боль и даря нежные прикосновения, чтоб ее отвлечь… Она была такой маленькой, даже миниатюрной. Он старался укусить ее не так сильно, но при этом оставить приличную метку. Его бешеные толчки после того, как он укусил ее, стали просто безумными, и у Анес не было уже сил чтоб кричать, ее лоно горело и было припухшим от такого вторжения. А Орест продолжал ее мучить. Продолжал водить по краю и возносить на небеса. И вот когда она снова воскликнула и сжала его внутри и упала лицом в пушистый мех, услышала рев и вой Ореста, который излился в чрево. Горячее семя разлилось в ней, и Анес наслаждалась этим теплом, тем, что он внутри нее. Орест опустил ее бедра и, все еще находясь в ней, лег на ее спину, придерживая себя на локтях, чтобы не раздавить Анес. Та тяжело дышала и если раньше она не ощущала боль от укуса, то сейчас ощутила в полной мере и дернулась, но тут же тёплые губы Ореста стали целовать ранки, зализывая их и лаская. Сердце Анес затрепетало от такой нежности, и бабочки запорхали в животе. — Орест? — тихо позвала она, чувствуя, как он, казалось бы, стал больше… — М-м-м, — промычал он, все еще лаская свой укус. — Ты… Стал больше? — Угу… — так же промычал он и, когда последний раз поцеловал ее в больное место, сказал: — Я долго кончаю и разбухаю под конец. Он перекатился на бок, потянув ее за собой и продолжая быть запертым в ней. — Орест? — снова позвала она. —То что ты сказал… Что я… — Что? — устало, отозвался он, будто последнее что ему надо было это разговоры — Что я твоя… То есть жена… Анес почувсвовоала как от лекого смеха завибрировала его грудь, хоть и звук был тихий : — Да, Анес… А теперь спи. День был долгим и тебе и твоему телу нужно отдохнуть. Все разговоры подождут до завтра, — и, поцеловав ее сначала в затылок а потом и в шею, прижался ближе и ровно задышал… Заснул, догадалась она. Сама же Анес не могла уснуть. Она все думала над всем, что сегодня случилось. Она без своего согласия стала женой, ее соблазнили, и в итоге сейчас она лежит, и ей так хорошо. Его руки обнимали ее, защищали, и даже в такую холодную ночь, тепло от его тела согревало ее и без одеял. Невольно веки сами стали закрываться, и Анес провалилась в сон. Наутро Анес проснулась со стоном, ибо все тело ломило, а между ног непривычно саднило. Она поморщилась и думала, почему же ей так тепло и уютно, и нигде не колит, не зудит и спина не болит от лежания на почти твердой кровати из сена… Нет, было мягко и тепло. Так непривычно, так хорошо… Но потом ее глаза резко распахнулись, когда она вспомнила все то, что произошло ранее. Смотрины, волки, Орест, шатер… — Ооо… — мысли и воспоминания пронеслись в ее голове. И тут же ее щеки окрасило красным, когда она вспомнила, чем они занимались. Но все же шок от пережитого дня вновь вернулся… Боже! Все же ее выбрали! И она в стае… И, видимо, уже чья-то жена. Вот так сразу! Как говорится, без объявления войны. Анес вздохнула и чуть приоткрыла одеяла из мехов… Она была голая, и кожа на внутренней стороне бедра была вся в крови… Что означало только одно, ее лишили чести. Конечно, дала она себе подзатыльник, иначе быть не могло, зачем говорить себе очевидные вещи! Анес снова облизнула губы и была благодарна богам, что Ореста тут не было. Она в этот момент, меньше всего хотела быть в обществе новоиспеченного мужа. Она почему-то всегда думала, что ее брак будет не по любви, и все будет по принципу «Слюбится, стерпится»… Так вообще-то и произошло. И тут уже ничего не попишешь, ибо деваться некуда, и метаться с криками «я не хочу!» крайне глупо. Тем более, что девушки в ее деревне очень редко были счастливы в браке. И это было нормой, потому Анес эту часть немного отпустила, она была, можно сказать, к такой участи давно готова, но вот жизнь в стае ее пугала, и все слухи, что были… Ну, один слух опровергнут, она не стала развлечением для толпы… И по телу прошла дрожь… ТАК! Прекращаем думать! Вздохнула еще раз, приводя в порядок мысли, что был похож на рой пчел, которых потревожил медведь. Прежде всего ей хотелось вымыться. Но в ее распоряжении был лишь кувшин с водой и большая чаша. Ладно… Она намочила полотенце, что лежало около фруктов, и опустила его в кувшин, с удивлением обнаружив, что вода теплая… Кто-то нагрел ее, чтобы Анес было комфортнее умываться. Это… было мило. Она закусила губу и, вылив немного в деревянную чашу, стала мыть себя там… Очень аккуратно, потому что ее лоно было болезненно чувствительным до сих пор. И именно болезненным. Она мало понимала в искусстве секса, но и дуре было бы понятно, что Орест взял ее грубо, пусть и умаслил Анес предварительными ласками. Но для ее первого раза это было грубовато. Хотя, чего ожидать от волка, особенно от Альфы! Вздохнув, она продолжила. И совсем забыла, что в шатер мог кто-то зайти, а она тут на стуле с широко расставленными ногами… вытирает себя, а кто-то другой мог подумать совсем иначе! Она снова покраснела и быстро стала вытирать себя, когда закончила, снова нырнула в мир мехов и мягкости, притянув шкуру, кажется, лисы до самого подбородка. Так-с… А значит, из одежды ей ничего не оставили. ЕЕ платье пропало. А целый день лежать тут ей не улыбалось, совсем. Закусив губу, она посмотрела на шкаф. Может, хотя бы взять рубашку Ореста, чтобы хоть как-то прикрыться Анес быстро подбежала к шкафу и, открыв первый ящик, тут же закрыла его, так там было то, что ей не надо знать и трогать, во втором были его вещи. Хм… Для правителя стаи у него было маловато выходных нарядов и вещей вообще. Третий ящик Анес открыла ради любопытства и резко вздохнула… Там были сложены платья. Они не были чем-то шикарны, нет, они были изысканы, с таким поясом на бедрах. Нежным выкатом, тёплого голубого цвета, длинными широкими рукавами, которые наверняка бы согрели ее и в зимнюю стужу. Также было нижнее белье и так далее. Но прежде, чем надеть платье, она как всегда положила пару кусочков яблока под подмышку и села, только потом, подождав несколько минут и провалившись в раздумья, встала, отложила дольки яблок и наконец надела платье. Да! Она думала, что оно будет тяжелое, но оно оказалось даже легче ее прошлого платья. Даже удивительно… Она кое-как расчесала волосы и заплела их в тугую косу, по привычке стала искать платок… Но только потом вспомнила, что отца здесь нет… Отец. Анес резко выдохнула, с удивлением понимая, что она скучает по нему. Никогда Анес не думала, что будет скучать по этому тирану. Тряхнув головой, чтобы разогнать воспоминания, она вышла из шатра и осмотрелась. Ночью, под блики костров, она не могла вдоволь осмотреть палаточный лагерь… Но не была уверена, что и сейчас ей можно вот так свободно разгуливать. Но она рискнула. Было холодное и пасмурное утро, пахло влажным лесом, кострами и едой, которую на ней готовили. Не те запахи, которые она привыкла слышать в деревни, обычно это запах помоев, навоза, не важно — лошадиного или коровьего, но запах был ужасен, и потому она не знала, как пахло настоящее свежее утро… Анес решила пройтись по лагерю, осмотреться… или, может, найти, как сбежать… Она уяснила несколько вещей при осмотре этого места и поняла, что шатры поставлены в виде каких-то отдельных секторов, три шатра расположены так, что образуют дворик, посередине которого костер, а вокруг лежат бревна, чтобы сидеть. Сейчас там было пусто, как и почти во всем лагере. Она увидела пару мужчин, которые, проходя мимо, бросали на нее взгляды. Но, бредя по этому действительно большому лагерю, она наткнулась на двух женщин. Они сидели у костра с дымящимися мисками, видимо, супа и, улыбаясь, говорили о чем-то. Обе очень красивые, молодые, у одной были длинные темные волосы, которые спадали свободными волнами по ее плечам до самой поясницы, она сидела ровно, словно королева. Анес готова была поспорить, что она с легкостью пронесла бы книги на голове, если бы даже шла по канату. Ее лицо украшала небольшая россыпь веснушек, что было странно при ее цвете волос. Вот Пакара была почти вся в веснушках… Ну так она рыжая… Пакара… Где же она? Анес стала смотреть вокруг себя, так наивно полагая, что ее подруга сама выйдет к ней. Нет, не думай пока о ней… Что же, у темноволосой красавицы были лучистые зеленые глаза, что были огранены темными ресницами. Она сидела полубоком, разговаривая с другой девушкой. Ее собеседница была словно ее противоположность, она, сгорбившись, смотрела в миску, улыбаясь рассказу подруги, ее каштановые пряди были не длинными и затянутыми на голове в конских хвост. Недлинные пальцы с лопатообразными ногтями постукивали по дереву посуды, и, когда широкое лицо девушки чуть наклонилось, чтобы лучше расслышать собеседницу, Анес увидела, что ее глаза были белы. Она была слепой. Это очень удивило Анес… По красоте она уступала своей напарнице, в ней не было ничего особенно красивого. Круглое лицо, большие глаза, полные губы, довольно полноватое телосложение. Но было в ней что-то загадочное, что цепляло взгляд. Эта странная особенность у людей, особенно у женщин, хранить в себе то, что цепляет взгляд и заставляет тебя всматриваться, пытаться понять, что же в ней такое, почему взгляд так и манит к ее невзрачной красоте… Но не понимаешь. А просто смотришь и не можешь отвести глаз. Она продолжала наблюдать за ними до того момента, пока красавица не поднялась за новой порцией супа и не заметила Анес, что стояла в тени шатра. — О! Еще одна ранняя пташка! Нинлиль, у нас новенькая! — усмехнувшись, сказала она своим высоким голосом. Анес попятилась. — Эй, ну ты куда? Испугалась, что ли? Садись, выпей с нами! И протянула ей миску. Анес решила, что пока ей новые знакомства не помешают, особенно с теми, кто здесь живет. Она неуверенно ступила вперед. — Спасибо… Но я, пожалуй, воздержусь… — тихо говорила Анес, чуть шагнув в сторону. — Как хочешь… Да ты нас не бойся! Мы-то не кусаемся… — улыбнулась красавица. — Угу, в отличие от наших мужей. — усмехнулась слепая Нинлиль. Анес внутрене напряглась. — Тьфу на тебя! Не пугай ее еще больше! Она же только вчера приехала! Бедняжка напугана! — махнула она рукой на подругу. — И ничего я не напугана! — подала, наконец, голос Анес. — Ну вот и хорошо, присядь с нами! — и, взяв Анес за локоть, темноволосая красавица повела ее к бревну, а усадив, сразу же сказала: — Я Лаура. А ты? — Я… я Анес. — моргнула Анес. — Ну, приятно познакомиться! А это Нинлиль! Извини ее угрюмость, она всегда такая, но так вообще хорошая, — и чуть шепнула ей: — Но не называй ее никак кроме полного имени. Иначе… — Я все слышу! — уже громче сказала Нинлиль. — Да-да. Она у нас суперчувствительная, и я не в смысле души, а в смысле всего, что не касается глаз. Анес кивнула. — Понимаю, в нашей деревне много слепых. — А от чего же у вас в деревне столько слепых? — нахмурилась Нинлиль, все так же уставившись в землю. — Ну… Года три назад, глава деревни был Сэр Неорге его сын, Кив, он ради развлечения и наказания выжигал и выкалывал глаза жителям… Которые… Ну, не уплатили налоги или нарушили комендантский час, а бывало, что человек просто лицом не вышел. — Анес рассказывала это негромко, ибо ей самой это время было вспоминать не очень хотелось. — И сейчас так? — спросила Нинлиль, пока Лаура чуть ли не со слезами на глазах это слушала. — Нет. Герцогу пригрозил кто-то из советников короля, и он приструнил сына… Потому что жертвой Кива стал гонец короля. Он… не вышел лицом, у него были угри по всей коже. — Фу! Какой ужас! — фыркнула Лаура и вся аж задрожала. — Как хорошо, что я здесь, далеко от всего этого! Фу! И Анес наконец захотелось узнать: — А у вас тут… Нет ничего подобного? Слухи ведь не на пустом месте рождались. Лаура наклонила голову. — Какие слухи? — Ну… Что волки используют женщин как рабынь или чтобы они просто вынашивали их потомство. — Фу! Фу! Фу! — зажмурилась Лаура, а Нинлиль хрипло засмеялась. — Все это сказки! Мерзость какая! Только Анес хотела что-то сказать, но слепая ее перебила: — Ты же уже поняла это? Уверена, наш Альфа четко дал понять, что делиться тобой ни с кем не будет. Анес вся покраснела до кончиков пальцев. — Нин! Хватит! Ты ее смущаешь! По лицу же видно, что вчера первый раз ее был! — Анес вообще закрыла лицо руками. Ей было неприятно, что кто-то вот так легко ее читает и еще говорит о ее личной жизни. Слепая фыркнула и отряхнула руки, а тёплая рука Лауры легла ей на плечи. — Ну что ты… Мы все тут такие же… — Я не хотела этого… Не хотела, сама не понимаю, как это случилось… — простонала Анес. Просто ей надо было на кого-то это выплеснуть! — Мне было так страшно… Так страшно, когда он меня выбрал. И он… Ничего не сказал, чтобы меня успокоить… Я не хотела его… Не хотела всего этого… — Я тоже… Как и Нинлиль… Понимаешь, волки не такие как мы. У них другие устои, правила, менталитет. Для них коитус… Это, можно сказать, жизнь, словно они восполняются от него энергией. Когда волчицы были еще с ними, в людском обществе их назвали бы, ну, шлюхами. У волков это нормально. Для них соитие – это такая же часть жизни, как еда, а не нечто сакральное… Они не привыкли к долгим ухаживаниям, волк просто берет то, что любит, без прелюдий, без разговоров. Анес в шоке слушала Лауру и подняла на нее глаза. — Ладно… Но… Вы же тоже жены волков? — Да. Но ты теперь выше всех нас. Ты Луна, жена Альфы. Духовный наставник, покровитель. Анес сглотнула, вот тебе и все… Сразу обязанности! — Ладно, тихо, не сваливайте на меня все сразу! Давайте по порядку… Для начала объясните здешние правила. — Их немного… Ну, для нас, женщин. Волки в нашей стае вообще очень уважают женщин. Мы ведем хозяйство, убираемся, воспитываем детей. Все как и обычно… Но наши мужья… — и на лице застыло мечтательное выражение. — Они защищают нас, кормят, заботятся и любят. — Анес видела столько любви, признания в ее глазах, и самой стало странно жаловаться, рушить такие прекрасные глаза жалостью к себе… — Они уважают, ценят и одаривают, — продолжила Нинлиль, поднимая лицо, — наверное, я всегда буду благодарить богов за то, что люди потащили меня на «Смотрины», я обрела мужа и дом, которые слепой нищенке не могли и сниться… — Я знаю, что Бью никогда мне не изменит, потому что я его пара, и вовек он будет желать лишь меня, после моей, упаси Смотрящий, смерти он не выберет себе новую жену… А уйдет в лес, как одиночка, потому что пара для волка — это его опора, его стержень, именно мы сдерживаем их неукротимую природу, именно ради нас они хотят стать лучше, чем есть. Это не любовь, это намного больше, что-то в природе и душе. Они собственники и будут защищать нас от других мужчин… Мой муж никогда меня не ударит, ударить свою пару, мать своих детей, женщину, что слабее тебя — это ниже их достоинства и не в их природе! Даже собаки на сучек не бросаются! Потому как знают, что она будущая продолжительница рода. Как можно нападать и бить тех, кого ты обязался защищать? Анес грустно вздохнула, вспоминая свою мать и еще десятки женщин в своей деревне… Люди… Когда говорят человеку, что он животное, то это оскорбляет, мол, человек этого выше. Нет, человек поднялся и, наплевав на природу, создал свой противоестественный мир, который строит и рушит то, что в нем заложила мать природа… Муж должен колотить жену, чтобы была покорна, иметь любовниц это нормально, жена нужна лишь для того, чтобы вырастить детей и следить за домом. Как давно люди стали вещами? Которых оценивают только под предлогом «Для», а не просто считают человеком, потому что он есть человек, со своим миром, мыслями, чувствами. Анес никогда не думала об этом. Быт её жизни не позволял и головы поднять на небо и задуматься, а что же за голубой пеленой, а почему это, а почему то… Но здесь… Видя, как все живут в ладах с природой, со своим природным Я, с тем хорошим, что вложил в них Смотрящий… Казалось бы, она научилась дышать… Так странно, она провела с обществе с этими женщинами всего-то ничего, но… Анес выпила супа и закрыла глаза от наслаждения. Он был соленым, а не пресной похлёбкой, от которой только можно утолить голод, не получив удовольствие. — М-м-м, какой вкусный суп… — протянула она. — Спасибо, — кивнула Лаура. — Бью с охоты вернулся с доброй добычей… Так, правила дальше, в основном они просты, в шатры можно заходить только с разрешения, но это тебя не касается! Ты луна, и тебе приглашение не нужно! — Луна… — задумчиво произнесла Анес. — В стае есть своя иерархия, так? Объясни мне ее. — Все просто. Во главе идет Альфа — это хозяин стаи, — воображение Анес сразу нарисовала Ореста, во всей его красе, в кожаных штанах, в латах, на вороном коне… Каким она впервые увидела, и все тело охватил трепет… Ох… Но Анес быстро тряхнула головой и продолжила слушать Лауру. — Он заботится о всех членах, не думай, что Альфа сразу тиран. Альфа — это как большой отец, и должен заботиться о каждом своем чаде, все, что они творят, на его ответственности, и лучше Альфу не злить, а то он, как и отец, может дать по первое число… Но вот луна… Это духовный лидер, Луна есть пара стаи, она и есть его стержень. Альфа — это контроль и забота, Луна же — мягкость и успокоение… Далее… Бета — это заместитель Альфы, и так понятно, что он делает. Бью — бета… Так, дальше Омега. У нас, к несчастью, омеги нет. — Кто такой омега? — Это особый статус самого слабого волка в стаи, но именно он может чувствовать эмоциональное состояние каждого члена стаи и контролировать его. Это очень важно. Но Орест пока справляется сам. Анес внимательно слушала, чуть ли не в рот заглядывая девушкам. Она должна понять, что здесь происходит. Должна понять, к чему ей привыкать, что принимать, чтобы ее меньше видели, замечали. Она не хотела быть чей-то королевой, госпожой или как там Луна на человеческом языке. Где ее спокойная жизнь? Ушла. Надолго. Смотря на жирные капли на поверхности супа и как горячий пар вальяжно гуляет на желтой глади, под которыми покоились вареные овощи и мясо, Анес потихоньку втягивала все, что вещали ей ее новые подруги. Волки. Все это было как будто в хаосе. У волков есть король, тот, кто договаривался с уже королем ее расы. Что же до устроя в стае… Альфа — есть вожак. Самый сильный волк, который ведет за собой стаю. Его могут выбирать поединком, но порой по уже родовому признаку, потому что у сильного волка были и сильные дети. Дети… Тут были лишь парни, и то ясно. От человеческих пар могли быть только мальчики. Лекари были, целая палатка, точнее — две. Лагерь сам был из двух частей. Там где живут семьи и воины. Казармы. Волки, что нашли пары, сразу получают отдельную палатку, точнее шатер. В шестнадцать лет проходит инаугурация, и тогда парни уходят в казармы, где в одном шатре до двадцати воинов на нарах. Там же и шатер для куртизанок. Там же и отдельный шатер лекаря. Благочестивым парам волков туда ходу нет. «Ну да, что им там делать? Шатер со шлюхами есть. А у молодых кровь-то шумит…» — подумалось Анес. Альфа. Бета. Омега. Страж. Пока есть только Альфа и Бета. Омеги нет, значит и некому следить за эмоциональным состоянием стаи, некому утешить, некому подбодрить… Или подать настрой. Стража нет, кто бы ощущал боль и опасность стаи. Вообще, ей показалось, что стая — это некий организм, где они связаны одними сетями и чувствуют друг друга. Когда, где и кому больно. Но… кто она в этом организме? Луна есть духовный наставник… Да кого простая крестьянская девка может наставлять? Чему может научить? Как шить? Или принимать роды у коровы? Анес поморщилась. Ее слушаются, у нее появились почет и уважение. Смешно все это. Ладно… Будем привыкать. Лаура все продолжала говорить. — Почему? — как-то тихо сказала Анес, размышляя вслух. — Что почему? — спросила Лаура. — Волку дают шатер, как только он обзаведется парой. С чего такая щедрость? — Ну им же надо где-то жить? — как-то насмешливо ответила она. — Это да. Но все же… Щедрость. Но пар в стае мало… — Все дело в том, — отвечать стала Нинлиль, — что не каждый волк может обзавестись парой, и если это случилось, значит он уже не щенок. Он уже воин, волк, тот, кто может при желании Альфой стать. Это показатель зрелости и сознательности. И едут в деревню те, кто всем сердцем хочет обрести покой в руках женщины, отдаться паре всем своим существом. Нет, большинство еще готовы просиживать в шатре у шлюх. Волки с парами — по-настоящему достойные мужчины, — говорила она. Ответ был исчерпывающим и логичным. Монарх становится таковым, пока не обзаведется королевой, это показатель его состоятельности и зрелости. Та же ситуация, только тут, когда волк готов, сам едет… не принуждают. Это стало ясно. Анес смотрела на чашу в руке, пытаясь все разложить по полочкам. Влиться сюда, чтобы стать такой же. И что делать ей, как встречать мужа, что должен прийти в шатер? В голове было столько вопросов о ее новом камуфляже… Но с губ ее сорвалось лишь это: — Расскажите мне все… Когда на лагерь с его шумом, суматохой и горячими кострами, от которых пахло едой и элем, спустились сумерки, и солнце осталось лишь в искрах огня, Анес уже была готова. Она осмотрела шатер и себя. Волосы распущены… Так они больше могут источать запах, который нравится вдыхать волкам. Запах их пара. Тонкое платье, в нем было холодно, зато его легко снять. Анес боязливо закусила губу и затолкала свою стеснительность под камуфляж. Она должна понять, как тут живут. Правило номер один: Альфа главный, споришь с ним, кроме собраний — Вече, бросишь ему вызов. Вызов Альфе — смерть. Правило номер два: спорить с Альфой может только его пара. Правило номер три: секс — это теперь основа ее жизни. Нет, скорее, причина, почему вообще существует ее брак. Следуй правилам, и будет тебе счастье. Аминь. Анес горько усмехнулась и потерла щеку. Ну, хоть без насилия. И то хорошо. Ужин должны принести с минуты на минуту, в идеале, до того, как придет Орест. Она сложила руки в молящемся жесте и закрыла глаза, прочитав немую молитву Смотрящему и его слугам. Глаза закрылись, и с молитвой пришла и минутка тишины, где Анес могла заглянуть под слой местной грязи, что надела, и увидеть себя. Запахи. Костер, летний вечер и мыло. Ветер, что чуть гулял по ее ногам, заглядывая под платье, но не трогая ноги в теплых тапочках. Его холодные поцелуи могли бы и побеспокоить Анес, если бы ей в те минуты, внутри себя не было так хорошо… Внутри, где теплый камин освещал комнату, где она в толстом пледе пила сладкий домашний сидр, который делала по осени. Тихо, из запахов лишь костер да напиток. Из маленького рая ее вывел звук шагов, глаза ее раскрылись, и она, вздохнув глубоко, приготовилась к встрече Ореста. И он долго не заставил себя ждать, вошел, такой же огромный, как гора, довольно мрачный, но, только увидев Анес, его мрачность сменилась нахмуренному выражению лица. И не успел он сказать и слова, как новая пара чуть поклонилась, чтобы оголить горло, и сказала первой. Правильный поклон, правильно оголила горло — знак подчинения и признания силы. Но он смотрел и следил за ней дальше. — Добрый вечер, Орест. Еду должны скоро принести. Я нагрела воду. Так что в… ты можешь принять ванну. — и натянула улыбку, в идеале она должна была быть соблазняющей, но она даже не знала точно что значит это слово. Оресту даже стало интересно. — Допустим. — усмехнулся он и сел на лавку, чтобы снять ботинки и портки и параллельно следил за парой. Она суетилась, бегала, поставила воду, чтобы снова сделать ее горячей. Позвала слуг, чтобы принесли длинную деревянную бадью. Она стала сама разводить воду, пока Орест снимал броню, пристально смотря на нее. Анес все это делала, и на лице было будто бы написано, что она до безумия счастлива и готова хоть след за ним целовать. «Что с ней стало?» — пронеслось в голове Ореста. Он брал в жены чертенка в омуте, а не смирную овечку. Он увидел в ней стержень, силу, которая есть не в каждом волке, не то, что в человеке. Такая не сдатся, не отступит, все переживет, чтобы выжить. Он видел в ней это так отчетливо, в ее ясных, напуганных глазах, которые сами не осознавали своей силы. А теперь… Это что вообще такое?! Неужели он так ошибся? И что ему делать? Перевоспитывать? — Прошу… — чуть кивнула она, и снова эта странная улыбка. Орест посмотрел на ванную и на нее. Потом усмехнулся и, скинув остальное, кивнул в ее сторону. — Теперь ты. — и тут в ее глазах он на миг увидел ту девушку из деревни, но снова глаза стали прежними, заволокло их словно пеленой. — Я, пожалуй, потом. — кивнула она. Улыбка. Аж скривиться захотелось, как она уродовала эти пухлые и красивые губы, которые только и созданы для поцелуев. Но кажется, Орест, понял, что с ней. Он вошел в ванную и погрузился в теплую воду, отметив, что на Анес лишь тонкое белое платье, которое на бедре украшено плетеным из кожи поясом. Легкий доступ… Грудь просвечивается… И так она предстала перед его слугами? Волк Ореста зарычал в негодовании, что кто-то кроме него мог в таком виде смотреть на его пару. И кто подобному научил его нежную и осторожную пару?! — Вот мыло… Если хочешь, я могу помыть тебя, — сказала она чуть хрипло. Орест усмехнулся и кивнул. — Хочу. — но интонация и ухмылка Ореста не сулили ничего хорошего… Будто он огонь, а она мотылек, который заворожено летит на свет, на смерть. Анес облизнула губы и присела на колени. Янтарные глаза волка следили за ней, и казалось ей, что ее видят насквозь. Не мог! Она была слишком глубоко под ее щитами, выкрашенными в его герб. Но стоило ей сесть ближе, как Орест резким движением схватил и повалил к себе в ванну, устроив водный ад вокруг. Анес вошла по макушку в воду, потому что ванная для нее была огромная, и тут же сильные руки ее вытащили, а янтарные глаза уставились в ее небесные. Большие руки, что пахли костром и были столь же горячи, держали ее лицо, не давая возможности отвести или даже опустить взгляд. — Хочу, чтобы ты вернула мне ту Анес, которую я забрал из деревни, и которая кричала от удовольствия, пока я забирал ее девственность, когда она становилась женщиной, моей женщиной и парой, — он чеканил это строгим голосом так, что Анес и вправду показалось, что она была в чем-то виновна. Вода обжигала кожу, и от нее поднимался пар, он спасал от холодного сквозняка. — Говори, что ты с ней сделала? — Н-Ничего… — выдавила она. — Не-а, я не выбирал тебя. Верни мою пару, — рыкнул он и чуть встряхнул, не сильно, но ощутимо. Но Анес молчала, и вправду не понимая. Что ему не понравилось, она ведь все сделала правильно! — Но… Это же я… — неловко ответила Анес. Орест смотрел ей в глаза, что-то решая долго, может, секунд двадцать, потом отпустил ее щеки и развернул, как куклу. Первое, что сделал, так это порвал платье, прижав Анес к своей груди. — Кто «я»? Что ты сейчас устроила, м? — Орест опустил глаза и оскалился. — Не смей надевать такое, — сказал он, отбрасывая сорочку, и усмехнулся, когда Анес прикрыла небольшую грудь руками. Тогда Орест взял мыло и стал мылить его в руках, пока меж пальцев не заструилась пена. — Только при мне. Никто в таком, кроме меня, не должен тебя видеть. — и широкие ладони развели ее руки и коснулись груди, покрывая слоем ароматной пены. Анес резко вздохнула от ощущений, которые прошлись по ее телу. Мурашки, что пробежали по коже и ютились внизу живота. Удовольствие… — Это первое. Второе… — и принялся за вторую грудь, и руки Анес сжали край бадьи, ноги свело так, чтобы было не видно треугольника волос внизу. — Не скрывайся. Не прячься. Ты обладаешь удивительной способностью сливаться с окружающим тебя. Не смей. Не со мной. Мне нужная моя жена, а не бутафория, что ты мне тут показывала. — Но ты даже меня не знаешь… — кое-как выговорила она. Будто поняв, что ей тяжело говорить, Орест ущипнул ее за сосок и руки стали гладить шею, руки, будто точно зная, где эрогенные зоны. Изгиб локтя, шея, грудь, внешняя сторона бедра… — Нет… — она схватила его за руки, так крепко, как только могли ее тонкие пальцы. — Я не могу даже думать. Прекрати! — постаралась она, чтобы голос звучал более твердо. Анес почувствовала, как муж усмехнулся и прошелся языком по шее, поласкав раковину ушка. — Уже лучше… Хорошо. Я не трогаю, — чуть насмешливым голосом сказал он и пуще улыбнулся, когда она прикрылась руками. — Говори. — Что говорить? — спросила она. — Зачем ты все это устроила? Анес сжала губы. Ну как ему объяснить? — Я делала то, что принято и… — Принято кем? — усмехнулся он. Анес повернула голову и посмотрела на него так, будто у него рога выросли. — В стае. Как должна вести себя пара волка. Я не понимаю, что… — Что мне не понравилось? — закончил за нее вопрос Орест. — Все. Потому что нет никаких правил, Анес. Есть ты и твои желания. Нет, есть предписания, но не свод того, как ты должна чихать, — говорил он пока пальцы прошлись по выступающим горбикам ее позвоночника, пустив волну трепетной дрожи по девичьему телу. — Но я поражен, как ты умеешь приспосабливаться, при этом не изменяя себе. Анес позабыла о ласкающей руке на спине и смотрела на него. Она была сейчас так уязвима, когда в этой воде сошла вся грязь. И человек… Точнее волк, а более точно — ее муж, увидел то, что все не могли отличить от нее настоящей. Это… поражало, ранило… и влекло. Она не нравилась себе настоящей, она внутри была слаба. Снаружи слабость сразу увидят и могут сыграть на этом. Просто так, от того что им надо на ком-то отыграться. Ее отец, например. Но она не пыталась быть сильной. Ведь отец-то знал, что она не ответит… но и не всплакнет, что его еще пуще бесило. Она рыдала, на самом деле, от боли, от одиночества, от усталости и скорби. Внутри себя. А этот человек вот так просто раскрыл все, что она прятала, училась прятать долгие годы. Парой прикосновений, рыком и криком, а так же нежностью и похотью. Она отдала Оресту должное. Ему удалось сломать все преграды. Но что ей теперь делать? Анес теперь только показалось, что она по-настоящему голая и будто ждала удара. Но вместо этого ее нежно прижали к груди спиной, и большие руки, которые родились и выросли, чтобы убивать и быть по локоть в крови, нежно гладили, нет, не возбуждающе, а просто… чтобы успокоить. И каждое движение его ладоней было как по её оголенным нервам. Слезы полились по щекам Анес… от ощущения неизвестности. Страха. — Это твоя защита. Я ношу доспехи и щит… У тебя это. Не бойся. Не скрывай себя от меня. Я вижу тебя насквозь и хочу ту, что ты спрятала, Анес. Именно она Луна, которую заслуживает стая. — Я слишком слаба… — прошептала она, покачивая головой. — И в этом знании твоя сила, — прошептали ей на ушко его губы. — Ты научилась защищаться. Но еще не поняла, что от некоторых не надо отгораживаться… Я не брошу в тебя камень. И как твой муж, и как пара. Я буду защищать. Это моя честь, моя обязанность. — и повернул ее голову так, чтобы ее глаза видели его. — Прячь слабость от неверных твоих. Ведь твоя слабость — моя сила. — Я не понимаю… — покачала она головой. — Чем слабее ты, тем сильнее я, потому что защита этой слабины на мне. Не на тебе. Если только ты без меня. Поняла? — шептал он и сжал ее подбородок. Анес кивнула, понимая все, о чем он говорит. — Ведь моя сила — это ты, Анес. — Потому что без соития ты… — Нет, — усмехнулся он. — Потому что ничего волк не будет защищать более сильно, чем своих детей и пару. Запомни это. Анес не хотела верить или вообще допускать, что можно без щитов доверить себя кому-то другому. Доверять кому-то… Орест смотрел, не отпуская ее взгляд от себя, и она видела в его глазах решимость, решимость, что переубедит ее. — Я не могу так сразу… Дай мне время. Но я поняла тебя, — тихо вымолвила она. — Слишком долго все было по-другому. Кажется, это его не удовлетворило, но Орест кивнул и отпустил ее. Анес не стала вылезать, она легла на его грудь, поняв, что ей нравится, как он ее касается, как тепла его кожа. — Вот так, моя девочка… Все изменится, — шептал он, и Анес верила. Лежала, прикрыв глаза, и верила. Не боялась… ну, если немного только. Но незнакомое ощущение защищенности, когда она вот так, в кольце его рук потихоньку наступало. — Обещаешь? — едва шепнула она губами. — Это зависит только от тебя, Луна… У нас многое впереди, вот что я тебе обещаю. Но ты часть стаи. Часть семьи, а семья всегда держится вместе. Мы одна душа, одна кровь, один клинок… Будь с нами… Будь со мной. И я тебе обещаю, — говорил уже голос из мрака ее закрытых глаз. — А что, если я откажусь? Смешок и снова теплое дыхание около уха, и голос, такой хриплый, бархатный баритон. Интересно, у голоса может быть цвет? А каков он на ощупь? Синий бархат. Вот какой был его голос. — Тогда мне придется тебя уговорить, маленький чертенок… — Анес на это улыбнулась. Едва растянув губы, брови были расслабленны, как и все лицо. Орест улыбнулся сам, видя эту ее улыбку. Нежную, ласковую. И такую осторожную, будто она боится, что еще секунда — и ее ударят за эту улыбку. Но, черт, он хотел бы ее увидеть еще. И увидит, пообещал себе и сам расслабился, прижимая Анес ближе. Анес проснулась уже в одиночестве в теплых объятьях мехов. Тело болело, но она сонно улыбнулась, вспомнив из-за чего и как ей было хорошо. Пусть апофеоз будит боль, ей не привыкать, может это ее плата за минутное блаженство. Она потянулась, поморщилась и, убедившись, что нет в палатке никого, смогла подняться. Волосы были в беспорядке, как и паховая часть Анес. Следы от любовных деяний ее мужа тонкой корочкой покрыли внутреннюю часть бедра. Анес покраснела и огляделась, надеясь увидеть, пускай и остывшую, но ванную. Ее не было. Даже следа не осталось. Анес опечалилась еще больше, когда в кувшине тоже не оказалось воды хотя бы чтоб умыться. Делать нечего, пришлось ходить так. Анес надела толстый парчовый халат Ореста и вздохнула запах с ворота. Да, полностью им пропах, будто запах обнял ее. Рука ее потянулась за гребнем, и, когда она села на скамью, белые локоны нещадно терпели боль и разглаживания. Им искренне этого не хотелось, потому расчесывание причиняло их хозяйке немалую боль. Но локон за локоном, узелок за узелком, и пушистые, мягкие волосы упали ей на спину волнистым потоком. — Рад, что вы уже встали, Луна, — сказал хрипловатый голос. Анес обернулась и поглядела на невысокого и щуплого волка. Она помнила его, он же встретил первую лошадь Ореста, только ее привезли сюда. В нем не было ничего такого, чисто выбрит, лицо было столь непримечательным, что Анес удивилась, что вообще его запомнила. — Я хотел будить вас уже, но Альфа просил меня дождаться пробуждения вашего. Погодите минуту, я принесу воды. Анес ничего не оставалось, как кивнуть и смотреть на закрывающиеся полы шатра. Она вернулась к расчесыванию волос, пока волк накрывал стол для ее завтрака. Анес закончила и, немного дрожа от холода, так как была босая, поглядела на стол. Тут была миска с кашей и там желтый, как куриный желток, плавился кусочек масла, и по краям была кромка молока. Свежий хлеб и домашний сыр, также кружка отвара из ароматных лесных трав. У Анес так и потекли слюнки. Чтоб она, да из молока кашу ела? Такое могли позволить себе только богатые дворяне. Она не смогла больше ждать и, взяв ложку, стала поглощать кашу. Она была сладкой, Анес только потом поняла, что тут был еще и мед. И еще больше застонала от удовольствия. Мед… Она пробовала его лишь единожды, когда отец выиграл на многоборье банку меда и курицу, но мед был грязный, с сотами и примесями, хотя это было и не важно. После каши она думала, что в нее больше ничего не влезет, но запах свежеиспеченного хлеба так и манил ее. Она отломила хрустящий кусок и вдохнула этот магический аромат. Откусила… Корочка была божественно соленой, а мякиш — тягучим и превращался в смолистую патоку во рту, пусть пресную. Анес взяла кусок сыра и заела им. Прикрыла глаза от блаженства, когда молочно-соленый вкус смешался с хлебом… Казалось, все то пресное безобразие, что она ела, было просто жалкими помоями по сравнению с этим. Когда тяжесть этого вкуса стала отдавать сухость, она глотнула отвар, и он принес не только ощущение тепла по всему телу и размягчил хлеб и сыр, но обдал пряным вкусом и ароматом трав. Она не поняла каких, но на вкус они были как лес. Будто она попробовала лес на вкус. Божественно. Снова вошел тот волк, и она оторвалась от завтрака, чувствуя, что ее желудок полон и больше не вместит. — Очень вкусно. Это все готовили вы? — спросила она. — Да, — произнес он так, будто это само собой разумеющееся. — Я прислуживаю семье Альфы уже много лет, как и мой отец. — Как ваше имя? — поинтересовалась Анес, вытирая губы рукой. — Сарес, Луна, — склонил он почтенно голову. — Простите, я сейчас наполню кувшин, и вы сможете умыться. Анес кивнула ему вслед, не отрываясь от напитка в ее руках. Она погрузилась в мысли, пока Сарес занимался бытовыми делами. Что сегодня? Она думала найти Пакару, может, ее волк оставил ее одну. Она надеялась, что с ней все хорошо… и что ей попался такой же хороший волк, как и Орест. Воспоминания пронеслись в ее голове, вызвав улыбку. Иначе не могло. Он был таким… Она не привыкла, что мужчины были внимательны, не думали только о себе. Едва ли ее отец задумывался, каково ей жилось. Она уверена, что и у Ореста много проблем, а его руки… Огромные, мозолистые, которые могли принести одни ударом смерть, а несли успокоение, тепло и наслаждение. Она глотнула последние капли напитка, поймав пару стебельков заварки на зубах, и проглотила их. Поднявшись, она в конце концов умылась и, выполнив все утренние процедуры, обратила внимание на платье на кровати, что принес Сарес. Оно было очень теплым, темно-синего оттенка, цельнокройного фасона. Также имелся красивый пояс, отделанный мехом. Платье на шнуровке, без нижнего платья и верхнего, походило на теплое блио*, но только не по отдельности. Анес усмехнулась и стала осматривать, как была шита одежда. После обследования, она надела сорочку с длинными расклешенными рукавами и уже само платье. Волосы по обыкновению заплела и стала крутиться, чтобы найти, чем бы покрыть голову, найдя белый шерстяной платок, она завязала его на голове и шее и, наконец, вышла из шатра. Анес, подбирая платье, пошла к тому костру, где были вчера ее новые подруги, и разочарованно вздохнула, найдя там только пару мужчин, которые сели передохнуть. Немного дезориентированная Анес сделала два шага назад и не поняла, как наткнулась на что-то твердое и теплое. Быстро оттолкнувшись и повернувшись, она громко ахнула, обнаружив гнедого коня, точнее его бок. Конь спокойно пил из лохани и испугался ее толчка, попятился и чуть ли не встал на дыбы. Анес бы и побежала, если бы подол платья не запутал ей ноги, и она была уже готова попасть под его копыта, когда один из тех, кто сидел на бревне, с силой дернул коня за поводья, заставляя его опуститься на все четыре конечности и успокоиться. А потом стал поглаживать жеребца, чтобы тот не вырывался. Анес смотрела на все это, слыша, как сердце бьется в ее ушах, когда ее взяли за предплечья и с легкостью подняли. Сама она была еще во власти страха, так что не поняла, что поднял ее тот, кто увел Пакару. — Луна, Вы в порядке? Простите коня, он еще молодой, и наверное испугался больше Вас чем Вы его, — говорил волк, стараясь как можно мягче улыбаться, чтобы успокоить ее, чуть ли не так же, как его спутник животное рядом. — Это… это Вы, — тихо сказала Анес, отходя от него. — Это Вы взяли себе Пакару. Там, в деревне! Тот пару раз моргнул и улыбнулся. — Не я. Мой брат, понимаю, мы с ним как две капли похожи, — пожал он плечами. — Но он едва ли может отойти от своей пары. — увидев, что это не успокоило Луну, он прочистил горло и, чуть поклонившись, сказал: — Мое имя Урбан. И обещаю Вам, Вашей… знакомой ничего не угрожает с моим братом Браном. — Я хочу ее видеть, — настаивала Анес, понимая, что сейчас ее голос звучит как мышиный писк. Она прочистила горло и уже более твердо, подняв голову и свою волю, сказала: — Я думаю, он должен заняться делами в стае, это его обязанность, и то что у него появилась… пара это не оправдание. Она рисковала, толком не зная положение этих двух в стае, и что они вообще тут делают. Может, они всегда бездельничают. Может, нет. Урбан провел по задней части шеи рукой и сказал: — Да, знаю, но зайти туда не могу. Он сейчас немного… нестабилен. Любой волк сейчас у него потенциальный враг. — Почему? — нахмурилась Анес. Урбан усмехнулся и осмотрел ее с ног до головы. — Он в стадии предъявления прав, если он еще не угомонился, это значит, что его новая пара упрямится. Так что, лучше пусть сами разберутся, а потом уже и ищи встречи с любым из них. — Но я не волк, я женщина. И Луна и… — Поверьте, если он на своего брата бросается, в то время, когда мы делили одно чрево и душу, не то, что хлеб и воду, то чужого так и вовсе разорвет. Не в прямом смысле. Это сложно. — поморщился он. Она непонимающе смотрела на него. — Неужели нельзя просто сказать ему, чтобы дал мне пару минут поговорить с Пакарой… Может, это поможет. Может, я ее успокою. Урбан покачал головой. — Дело не в Вас, Луна, и не во мне… Как бы Вам… Просто он будет думать, что мы хотим ее забрать. Он как… раненое животное сейчас. Анес моргнула, слушая его, и повела бровью. — Раненое животное? — подавив смешок, спросила она, давая понять, что это самый неудачный эпитет, который он только мог употребить. Урбан улыбнулся смущенно и, видимо, по привычке провел по коротко стриженному затылку. — Да, смешно… Но, думаю, Вы поняли меня, Луна. Так что молю, не стоит. Если хотите, я могу показать Вам стаю. Вы лишь недавно здесь, и Альфа очень занят в главном шатре. Она закусила губу и огляделась. — Я бы хотела взглянуть. — и заодно оценить размеры этого лагеря. Потому что ей надоело знать его лишь в пределах ореола ее палатки. Урбан приветливо кивнул и сказал что-то своему спутнику, пока также предложил идти Анес за ней. — Луна, Вы… — Прошу, зовите меня Анес, — сказала та, когда Урбан к ней обратился. Но он улыбнулся и покачал головой. — Не могу, Луна, иначе я так покажу, что не уважаю Вас как пару своего Альфы. Имя теперь лишь для Вашего мужа. Анес нахмурилась от столь странного обычая но, вздохнув, смирилась с ним. — Луна, я хотел лишь спросить, видели ли вы остальных жен? — Ну, Лауру и Нинлиль вчера, — ответила она, засмотревшись на большое подобие площади, которую огородили и подводили деревянные дорожки, а внутри была мягкая трава. — Есть еще две. Сандра и Фекла. Но они… не очень уважаются у той же Лауры и Нинлиль. Да и среди более привилегированных членов стаи. — Почему? — посмотрела она на спину идущего Урбана. — Они в прошлом были падшими женщинами. В красном шатре. Анес удивленно моргнула. — И они стали парами? Как так? — чтобы в ее народе кто-то взял шлюху в жены, это был нонсенс. Такие девушки надолго оставались за бортом приличного и просто благочестивого общества. — Боюсь, у них не было выбора. Лунная богиня так рассудила, — пожал он плечами. — Но мне жаль их мужей. Трудно жить, зная, что с твоей парой спала, возможно, половина стаи. Анес не стала спрашивать про «Лунную богиню», похоже, это их религия. Видимо, они слишком много отдают роль луне в своих верованиях. И она «Луна» тоже ведь неспроста. Анес решила не отвлекаться от прогулки по лагерю. Конечно, было шумно. Где-то слышался стук молота о наковальню, где-то — крики и ржание лошадей, запах костров, разбитые копытами «улицы», грязь. Это и вправду походило на военный лагерь, только ограда ее была из живых деревьев. Она теперь поняла, о чем говорил Урбан. Огромные безликие шатры были повсюду. Это, как ей объяснили, были казармы, где жили остальные волки. Так же был обеденный шатер, оттуда неслись запахи костра и только. Едой не пахло. Единственное, что тут было из дерева, это конюшня. Лошадей было много. И все были ухоженным, гривы подстрижены, каждое животное вычесано, а стойла чистые, заваленные сеном. Да и скакуны были откормленные и здоровые. А самое важное — каждый подкованный. Анес подошла ближе к жеребцу и погладила светлую морду. — Нравится? — спросил за ее спиной Урбан. Конь толкнулся горячим носом ей в руку, проверяя, если у нее что вкусное. Не обнаружив там желаемого, он разочарованно фыркнул и отвернулся. Анес усмехнулась — Они… очень красивые, — ответила Анес и принялась гладить мускулистую шею светло-бежевого красавца. Оставив конюшни, Урбан показал ей и навес, где в основном привозились продукты… там был бедлам, ящики с овощами лежали будто брошенные, что там уже садились птицы, остальное пока как по кучкам валялось, и двое, похоже извозчиков, ругались на чем свет стоит. — Так, тут как всегда. Идем покажу вам главный шатер, — замялся волк и, положив руки ей на плечи, увел прочь. — Лагерь довольно большой, — решила она отвлечь Урбана. — Большой? Он самый большой в округе. — фыркнул Урбан, попутно здороваясь с проходящими мимо знакомыми. — Все стараниями Альфы. Он смог объединить три стаи в одну и сейчас ведет переговоры, чтобы и четвертую взять к нам. — Оу… но разве все стаи, они как бы не связаны? — нахмурилась Анес. — В каком смысле? — не понял волк. — Вы все ликаны, разве не один целый народ? Ты говоришь про объединение, будто сейчас вы все… по отдельности, каждый сам по себе. — Да, так и есть. Все раздроблены. — кивнул он. — Тогда как вы можете защищать границу от вампиров? Урбан остановился, поглядел на нее внимательно и пожал плечами. — Ну, пока у нас выходит, каждая стая знает свои полномочия, но она не подчиняется никому, кроме своего Альфы… ну и короля, и то, если признает его власть. — и зашагал дальше по размытой в хлам дороге, по которой проезжали телеги и всадники. — А может и не признавать? — Да, тогда такие стали отшельниками. Мы их обычно грабим. Но они сильные су… ребята, — запнулся он. — И это бывает не просто. Но либо так, либо они будут нападать на караваны, и… пользоваться нашим правом на плату за службу. Анес сглотнула и нахмурилась. Все как-то стало сходиться в ее голове. Слухи были в каждой деревне свои, о том, что происходит в стаях. Но слухи ведь на пустом месте не возникают, если тут все хорошо у девушек «спасительниц», то всякий говор должен был быть об этом. Но нет, все и было о том, как тут ужасно. Чтобы подтвердить теорию, Анес спросила: — И много было таких стай? — Достаточно. Только одну недалеко разгромили, оборонялась все четыре месяца. Жаль, волки были славные, многие нам сдались, но едва ли мы можем им доверять, а были хорошие воины. Есть вероятность, что такие отступники и брали девушек из ее деревни, и именно там были все злодеяния? Потому что разница между словом и правдой слишком огромна. Анес рассудила, что так. Потому как Лаура из другого места и впервые слышит о столь диких домыслах о жизни в стае. Нинлиль, кажется, вообще было все равно. — Хм… А что же девушки, которых они брали из деревень, пользуясь вашими, как ты сказал, привилегиями? Урбан нахмуренно поглядел на нее. — Если не беременна, то отправляли в родную деревню. — А если она тяжка ребенком? — Ну, забираем ее в стаю… Малыши ликаны не могут расти вне стаи. Матери остаются здесь под нашей опекой… но… Многие отказываются от своих детей и уходят в деревни. Их можно понять, — пожал он плечами. — Вот, кстати и главный шатер. Смотри. Во-о-он тот с флагом. Перед Анес возник большой шатёр. Она наклонила голову, смотря на то, как мелкой галькой засыпана дорожка ко входу, и флаги стоят по бокам от той дорожки. И сам красный, как кровь, шатер. Тут были по обе стороны в ряд более мелкие шатры — казармы. Было похоже, что это строй. И как красный шатер, будто генерал, вышагивает между двумя строями своих солдат. — Так… сейчас там Альфа, — протянул Урбан. — Да? — посмотрела на него Анес. — Но… Как ты узнал? — Флаги по дорожкам подняты. Когда он в шатре, так всегда. Ну, или когда король приезжает. — И часто король приезжает сюда? — нахмурилась она, думая, что король вроде не должен ходить по таким, пусть и большим, но стаям. Лагерным поселениям в забытой чаще леса. — Часто. К сыну-то. — хмыкнул он. — К сыну? — нахмурилась и уже стала заранее подозревать ответ. — Да, к нашему Альфе. — пожал тот плечами. Ох, вот это просто в яблочко. То есть Орест по-хорошему еще и принц ликанов. Весело. Хотя, что-то в ее сердце защемило. От гордости или волнения. Не каждая деревенская девчонка может вот так просто стать, по сути, принцессой целого народа. — Погоди. Значит, Орест ваш принц? Наследник? — Возможный наследник. — кивнул тот. — У короля есть еще дети? — немного не поняла Анес, вышагивая в сторону маленьких «домашних» шатров. — Нет. Просто у нас нет преемственности власти, Луна. Король — это самый сильный Альфа из всех. Когда Фалберт умрет, Орест будет драться за место короля как Альфа стаи Черного Волка. Анес смотрела на испачканный подол платья, обдумывая его слова. Ага, Анес, спустись на землю. Принцесса. Что там про шкуру и медведя было в поговорке? Она усмехнулась самой себе. — Значит, он может и не победить. — нахмурилась она. — Может. Но это маловероятно. У нас есть поговорка такая: сильная кровь порождает только сильную кровь. Это значит, что если Фалберт был сильным, то его сын и подавно будет сильнее. Анес это могла понять. Потому и кивнула в ответ. Урбан повел ее дальше к жилым палаткам, недалеко от той, где она живет. Сильная кровь… Сколько же лет Оресту? Была ли его мать волчицей или же уже человеком? Ее настолько напугала мысль, что ее муж будет драться и, возможно, проиграет, что сердце сжалось в тиски. Она боялась за него? Анес сама себя удивилась. Хотя это логично. Что будет с ней, если ее муж умрет или потеряет всякое уважение? Это ее жизнь так же испарится. Да и… Сильная кровь, будет ли она у ее детей? Не глупо понять, что беременность это — дело близкое, учитывая аппетиты Ореста… — Ты говоришь, сильная кровь, но не ослабит ли вас связь с людьми? То есть, дети от простых девушек будут слабее? Урбан пожала плечами. — Мы не проверяли, Луна. Но, как говорил мне мой отец, слабая кровь, кровь моей матери, теряется в сильной. Потому мы с братом ни разу не слабые. Анес кивнула и поглядела на милые цветные палатки вокруг костров. И тут в ее голове созрел план. Сырой и возможно провальный… Но попробовать стоит. Только бы Урбана куда отправить подальше. — Я поняла Вас, Урбан. Могу еще спросить? — Да, Луна, конечно. — кивнул он. — А где палатка вашего брата? Раз вы не можете мне помочь с Пакарой, хоть успокойте и покажите, где она. Густые и изогнутые брови его нахмурились, от чего меж ними появилась складка, а потом его взгляд направился на нее. И Анес боялась, что Урбан хочет сказать «нет». «Анес сделай что-нибудь, скорей!» — Я… — она придала голосу еще более грубые нотки. — Не сказала, что это просьба. Так, где она живет? — скрестив руки и чуть приподняв высокомерно подбородок, спросила она. Урбан сжал губы, видимо, загнанный в угол. Отказать прямому приказу Луны он не мог, да и не нарушит ничего, просто показав, где эта палатка. Учитывая, что сам предложил ей осмотреть лагерь. — Да, Луна, конечно, — кивнул он и последовал назад. У одного такого «Кружка» он остановился и повел вглубь, указав на блеклую палатку без украшенных лент. — Вот. Это их палатка, — объявил волк даже немного обиженно. Анес по-доброму ему улыбнулась, надев на глаза пелену благодарности и страдания. — Спасибо, Урбан. Я это ценю… — она чуть кашлянула и подошла к бревну у костра. Театр одного актера да пусть начнется. Она закашлялась сильней, благо в ее горле всегда, с самого детства эта склизкая ужасная жидкость была на хроническом уровне, так что кашель получился глубоким и влажным. — Луна! — в беспокойстве подскочил он. — Ничего… Можете принести мне воды, Урбан, прошу… — Да, да я сейчас! — было странно видеть такого большого мужчину с волевым лицом растерянным, даже в панике, с бледным лицом, который едва ли не в разные стороны кидается, не зная, что делать. Анес показалось, что он боится того, что с ним сделает Орест… Хотя может и ничего не сделает. Когда тот скрылся за шатрами, Анес незамедлительно подбежала к задней части палатки Пакары. Логично, что Бран будет внутри, хотя было и тихо. Вариант «ой, простите, ошиблась палаткой» тоже не пройдет. Бран неадекватен сейчас. Значит надо проверить. На что отзовется Пакара? Хм… Осознание пришло быстро. Песня, у них всегда пели песни за работой. Если на звук выйдет сам Бран, то с нее будут взятки гладки, мол, шла себе и напевала песню. Анес облизнула чуть пересохшие губы, сжав холодные пальцы в кулак. Анес зажмурилась, пытаясь вспомнить песни, что были самыми популярными у девушек… Черт, это было сложно. Она негромко стала петь. Просто будто под нос, но достаточно громко:«Я все пряла, я не спала за прялкой с вечера до утра: Стригли овец небесных в тишине два лезвия ледяных. Клочья на черном гребне скал, ты тоже пряха, гора? Сшила бы платье ему, чтобы не мерз в объятьях твоих».*
— Анес? — прошептал с другой стороны матерчатой стены голос. Почти неслышно. Тонкий, как тростиночка. Анес выдохнула с облегчением. Узнала песню. Как же не узнать, если только их деревня занимается шерстью и пряжей, песни соответственно об их ремесле только? — Да, да, Пакара, это я. — заулыбалась Анес. — О, Анес… — чуть ли не заплакал голос. — Это правда ты! Я так… — У меня мало времени, Пакара. Я сейчас зайду, думаю, что ты одна там. — Да, Бран ушел за едой, — быстро протараторила Пакара. Анес со скоростью ветра залетела в палатку, ибо не знала, как долго будет нести еду Урбан и где надумает ее искать. Тут же ее обняли тонкие руки Пакары. Ее рыжие кудри прижались к ее груди, и Анес ничего не оставалось, как обнять девушку в сером платье, в котором ее и забрали из деревни. Пакара пахла мылом и чем-то по-детски приятным. Анес прикрыла глаза, прижимая ее теплое тело к себе и положив щеку на подушку из рыжего шелка. Почему эта девочка так важна была ей? Кто знает. Но душа болела за нее. Будто Анес должна ее защитить, все рассказать, успокоить. Она ведь так молода. Она еще не жила толком, розовые очки ее сорвали так внезапно, что глаза готовы были кровоточить. И оставлять этого ребенка на попечение грубому волку? Это бесчеловечно. Анес чуть отстранилась и взяла еще детские пухлые щечки Пакары в ладони. — Как ты? — спросила она, смотря в большие, нет, огромные зелёные глаза. Они были заплаканы и смотрели с такой надеждой на Анес, что ей стало неловко. Она же не сможет помочь Пакаре, как та хочет. Лицо сердечком с пухлыми губами вишенкой, тонной веснушек по всему лицу и телу. Она была невероятно милой и трогательной, с пушистыми мокрыми ресницами, маленьким подбородком, едва видными светлыми бровями шестнадцать? Нет, этой девочке едва ли двенадцать можно дать! — Я пока нормально. А ты?! Кто тот, кто увел тебя? — и потянула ее к большой кровати. Они сели, и девочка сжала холодные ладони Анес своими горячими как огонь ручками. — Ну… Это Орест. Он, скажем так, здесь главный. И я стала парой Альфе этой стаи. Веснушки Пакары стали еще ярче, так сама она побледнела. — Что? С… с Альфой? — Пакара, — Анес сжала ее ладони. — Все хорошо. Орест вовсе не плохой. И теперь он мне муж. Хороший или нет, но он им теперь является. Как и я теперь его жена. — Но… — запуталась девочка, и глаза ее стали бегать, соображая. Не давая ей и шанса свести один к одному, Анес сказала: — Теперь я тут такая же главная, как и он. И тут есть и другие жены волков. Они чудесные женщины. И я даже познакомилась с твоим деверем, Урбаном. Он хороший и добрый. Все не так, как нам казалось, Пакара. Тебе нечего бояться. — Анес старалась заполнить своими словами все мысли подруги, не давая ей и возможности родить свои мысли. — Нет, стой! Не так! Если ты стала ему парой… — она отшатнулась от Анес, прижав руки в груди, брови ее опустились на глаза, сделав выражение ее лица строгим, а глаза, полные отвращения, смотрели на нее. — Ты… легла с ним?! Анес вздохнула. Все же не смогла. Пакара все поняла. Видимо, Бран уже посвятил ее в тонкости семейной жизни ликанов. — Да. Это случилось в тот же день. — Как ты… Боги! Как ты могла! Они же животные! Они не люди! Ты больше не сможешь вернуться в деревню! Даже если сбежишь! Анес, это позор! Это… — Я и не хочу в деревню, Пакара, — четко и спокойно произнесла она. — Что? Почему? Это же наш дом! — Как долго это было бы твоим домом, Пакара? Ты девушка на выданье. Сегодня-завтра тебя бы родители выдали замуж, и тебе ничего не оставалось, как уехать к едва знакомому жениху в другую деревню. А там — точно неизвестность. Он сам, его семья. Будет ли тебя бить, будет ли его семья к тебе добра, будете ли вы бедны? Чем это место отличается? Что твой теперь муж не человек? Тут хотя бы ты можешь быть сытой и одетой, и не бояться побоев. — Мои родители никогда бы… — только она начала, все еще бледная как мел. Похоже, Пакара даже не думала о таком развитии событий, если бы не «Смотрины». Что же, эти розовые очки должен кто-то снять. — Так все делают, Пакара. Так было с твоей мамой, моей мамой и бабушкой. Мы — женщины, с нашим мнением никогда не считаются. За нас решают, что для нас же лучше. Посмотри правде в глаза, Пакара. Это меньшее из зол. — Даже если это так, — чуть ли плакала она, слезы уже слышались в голосе. — Я могла бы поехать к родителям в гости! А тут он… — Не могла бы. Тебя бы не пустили. Как же ты не понимаешь. Ты больше не часть семьи. Тебя выдали замуж. Отдали в другую семью. Твое рвение бы запретили. Может быть и нет, но на тебе был бы дом, дети, работа в саду и поле. Все то, что тебе приходилось делать ранее, только в три раза больше. Ты бы ни морально, ни материально, ни физически не смогла бы поехать к родителям. — она вспомнила, как бабушка про это говорила. Как хотела поехать проведать в соседней деревне сестру. Как муж за такое рвение на кадках объяснил почему это плохая идея, да и на что бы она поехала. — Прошу тебя, Пакара, подумай сама… — Нет! У меня все будет не так! Я не отдамся как ты! Не стану! Я… я сбегу! — в отчаянии зашипела она, и глаза ее забегали как бешеный хорек по клетке. — Я хочу домой! Может, у вас всех так и было бы, а со мной так родители не поступят. Я… я найду себе того, кто меня полюбит, и тогда и буду женой ему! Так и будет! Анес покачала головой, смотря на безумие в ее глазах. Ее упрямство сказывалось столь нежным и трудным возрастом. Ее не убедить. Анес это поняла. Но… Она не знала, что еще сказать? Она увидела Пакару? Да. Жива, здорова. Еще как! Что же Анес тут делать тогда. Не со свечкой же ей стоять. Но… хотелось, чтобы Пакара поняла ее, и, чтобы, гуляла с ней по лагерю. Чтобы у нее был друг из прошлой ее жизни. — Просто послушай меня… — Нет! Мне противна ты! Они все! Я хочу домой! Я не хочу с ним ложиться! Это ужасно! — Тогда подумай. Используй его влечение против него. Поставь ультиматум, Пакара. Ложе на посещения родных. Пакара замерла, смотря на нее в шоке. — Продать себя? Ты… — Он тебя не отпустит, везде найдет. Тебе лучше согласиться отдать себя, взамен сможешь видеть родителей. — Ты тут столько же, сколько и я! Откуда ты можешь знать все это! М? — прищурилась она на Анес. Та открыла рот, но крыть было нечем. Она не знала. Может, волк оставит это, может — нет. Пакара не глупа, импульсивна, упряма, но не глупа. Анес правда плохо знала волков. Только по рассказам, и то отрывистым. Она вздохнула и опустила глаза. Сжав ладони вместе и вдохнув теплый воздух палатки, сдобренный запахом несвежего белья, она ответила: — Ты права. Я мало знаю волков. И их традиции. Но я учусь. Самое главное, что я поняла, семейная жизнь у ликанов не такая. Может, я плохо знаю своего мужа. Но мне искренне хочется ему доверять. И пока он не давал мне повода в нем усомниться. Может проблема не в них, а в тебе? Может, это ты ненормальная для него? Твое упрямство может тебя погубить, Пакара. И пока ты не примешь эту новую жизнь, ты будешь страдать. Анес поднялась и оправила платье. Когда она прошла к выходу из палатки, ее окликнул голос Пакары. — Анес… — Что, Пакара? — повернулась к ней Анес. — Как… Как ты свыклась? Несмотря на то, что говорили в деревне. Разве тебе не было… страшно? — Было… — кивнула она. — Даже не представляешь как. Но я ко всему могу привыкнуть. Просто перестаю замечать многие вещи. Живу дальше. Пакара зажмурилась и подтянула к себе ноги. — Я так не могу… Не могу смириться… — Тогда мне тебя жаль. Ну и Брана тоже. — с этими словами она вышла на воздух. Анес вздохнула уже прохладный воздух, чтобы немного успокоиться, и наткнулась на Урбана, что, скрестив руки на груди, смотрел на нее. — Прости. Мне… мне нужно было с ней поговорить. Урбан лишь покачал головой и вздохнул, так тяжело, будто скинул огромную ношу. — Вмешиваться в отношение пары — дело очень неблагодарное. Оставьте. Они сами в друг друге разберутся. Идемте. Я провожу Вас до шатра Альфы. Анес лишь кивнула и опустила голову. Ей было стыдно, что она обманула Урбана. Но это того стоило. — Я, откровенно говоря, не завидую нашему Альфе. — усмехнулся он, когда палатка была уже совсем рядом. — Почему? — спросила она чисто из вежливости. — Его пара очень неплохой манипулятор, — усмехнулся Урбан и отодвинул пола шатра, чтобы пропустить ее. — Но я не говорю, что это плохо… Просто то, что есть… Удачного дня. Анес зашла и сжала губы. Время было к полудню, и голод давал о себе знать. Позвав Сареса, она попросила теплой воды, чтобы умыться и чего-нибудь из еды. Пока Анес приводила себя в порядок, Сарес накрыл стол, подал головку сыра, свежий хлеб и отвар с ягодами и травами…БРАН
Сидя в пустом обеденном шатре спиной к столу и держа в руке бутыль кислого вина, я смотрел в зеленое отражение от бутылки. Что же, лицо мое было столь же кислое, как и это вино. Черт, люди никогда не умели делать вино. Так трудно просто взять и вырастить гребаный виноград, чтобы он не был на вкус как лимон. Но почему-то люди считают это особенностью вина, которое никто не пьет. Порой их чувство исключительности совершенно неоправданно. Да что там порой. Всегда. Иначе бы нас здесь не было. Я глотнул еще раз, поморщившись. Обычно такую дрянь я не пью. Эль да, сладкая медовуха… Но сейчас мне нужно умерить чертового волка внутри и хоть чутка подумать головой. Но куда там. Черный ублюдок не хотел успокаиваться. А все Пакара. Маленькая рыжая девочка снесла крышу одним взглядом своих огромных глаз. И все… Как будто не было меня. И включила истерику. Я пытаюсь с ней говорить, она лишь кричит, это в свою очередь бесит волка, который не может понять ее сопротивление, он начинает злиться, а мне трудно его сдержать. Да я его и не сдерживал никогда. А сейчас даже не знаю, как это сделать. Но понимаю, если не смогу, просто потеряю ее. Она напугана, юна, маленькая как святой ад… Ах, Святая Луна, видимо, ты решила наказать меня, раз послала ее. Ибо это настоящее испытание. Видеть ее, чувствовать сладковатый запах ее страха, аромат сладких плодов от ее кожи. Это пытка. Прежде всего для моей нижней части тела. Она меня не слышит, не хочет слышать. А как… Как ее уговорить? Что мне сделать? Я не могу ее заставить. Не хочу. Еще глоток, кислота обожгла горло, и слюны скопилось от этой кислятины больше, чем я выпил. Гадость. Но что поделать. Пока я вдали от нее, волк стал приходить в себя, хотя и метался, будто в клетке. — Ты здесь. Даже удивительно, — сказал голос, который я узнаю всегда. Урбан. Мой брат-близнец. Наверное, это все, что нас роднит, лицо и кровь. Нравоучение от него — это сейчас, блин, лучшее лекарство, что мне нужно. Что может сделать этот день еще хуже? Даже не могу представить. — Проголодался. — усмехнулся я и протянул ему вино. Урбан сел рядом, взял бутыль и понюхал. Сразу же его губы скривились, и он поставил вино на стол, будто это была змея. — Все так плохо с твоей новой парой? Я лишь скривился, не желая об этом говорить. Началось. — Она довольно… Упряма. — Довольно? Я видел валуны, которые было легче сдвинуть с места. — Правильно. Она ведь твоя пара. С твоим темпераментом, она лучшее, что Мать Луна могла тебе послать, — фыркнул Урбан и, откинувшись на край стола, стал из куска деревяшки что-то вырезать. Тонкие ошметки летели на пол. Можно сказать, что я схожу с ума если скажу, что они были похожи на кудри Пакары, только цвет другой. Так… Я мотнул головой, зажмурив глаза. Да, это ненормально. — Ты видел нашу новую Луну? — буднично протянул брат. — Только мельком, еще в деревне,— ответил я и выгнул руку, чтобы взять снова вино. Пока это мое лекарство. Как бы не переборщить. — Она с твоей Пакарой, видимо, на короткой ноге… Заходила в гости сегодня к ней. Вино пошло не в то горло, и я стал кашлять, хорошо, что не выплеснул его вовсе из своего желудка. Рука дрожала и сжималась. Чертов волк был под кожей, услышав, что в палатку кто-то вошел. И даже новость, что это была женщина, причем Луна стаи, его не успокоило. Я сжал кулаки до боли и загнал волка снова в нейтральную территорию. «Чего ты, блин, ожидал, когда мы уходили?» — спросил я его. Но волк только что-то буркнул, ему идея уйти на поиски вина для успокоения не нравилась на корню. — Что? Зачем? — спросил я хрипло, еще немного откашливаясь и переводя взгляд на беспристрастное лицо брата. — Хотела узнать, как у нее дела. Ну и пыталась убедить, что здесь не так плохо. — Ага, удачи в этом, — фыркнул я, снова глотая вино. — Будто я не пытался. — Значит, плохо пытался, Бран. — Уж как мог, — усмехнулся я грустно. — Вообще-то ты плохой советчик, как появится пара, так приходи и учи меня. — Может быть. В отличие от тебя, я имею уши и могу слушать, что говорят остальные, кто уже в паре. Все, что я мог, так это фыркнуть. Он, видимо, не понимает масштаб ее упрямства и вредности. — Сомневаюсь, что у них такие же проблемы с парами были. — Как знать. Никому не хотелось сюда. Знаешь, что они делали? Брали лаской. Второй раз я чуть не захлебнулся, только сейчас от смеха. Чем? Лаской? Ага, сейчас. — Ты ничего не попутал, а? — Вот ты не работал в конюшне и не в курсе. Знаешь, как мы приучаем кобылиц? Ударь ее хлыстом, она век не забудет. А пара ласковых слов и движение — она за тобой хоть в огонь. Не забывай, ты — ее темная сторона. Она — твоя светлая. Тебе стоит просто взглянуть в зеркало и найти это. — Я барда не заказывал, Урбан, — сказал я и поставил бутылку на стол, поднимаясь с кряхтением, будто столетний старик. — Так или иначе, мне нужно к ней. Волк уже сходит с ума. Урбан сжал губы и кивнул мне. — Будь терпелив с ней, Бран, иначе потеряешь пару. А с ней и рассудок. Будто я не помню, что это такое. Последнее, что мне надо, так это… Я смотрел на синий просвет прохода и уже мысленно направлялся домой. — Я помню, — ответил я и пошел вон из этого места. — А спасибо сказать?! Увалень! — крикнул со смехом брат. — Катись в пекло, Ур… Молодые солдаты, по-простому — щенки, уже ходили и расставляли факелы на длинных колышках, чтобы осветить лагерь, ибо стало вечереть. Холодный воздух сейчас больно ударил в уже немного пьяный мозг. Но так даже лучше. Заглушало ворчание волка. А тот ворчал и изводился, чем ближе мои ноги несли нас к палатке. И вот она. Моя небольшая обитель, помнится, я так хотел показать, какую мебель туда достал своей паре, еще только поездка в деревню намечалась… Ха, как все это теперь казалось смешным. Это было едва ли позавчера, но я и волк уже был доведен до ручки. Отодвинув подол, я заглянул в темную и холодную палатку. Жаровня была потушена, даже угли не тлели. Пакара, завернувшись в меха, калачиком спала на мягкой кровати. Я нахмурился, она обычно не спит, пока не засну я сам, не доверят мне, а тут видит десятый сон. Я хотел было к ней подойти… Но не стал, пусть спит. Сжав кулаки, я подошел к жаровне и, взяв китовый жир, немного сбрызнул холодные угли, подложив пару дров и выбив искры из кресало, развел огонь, чтобы стало хоть чуть светлее. Есть не хотелось, да и не хотелось шуметь, звать кого-то, чтобы принесли ужин, пока Пакара спит. Я лишь аккуратно придвинул стул к жаровне и сел около, следя за костром. С намерением сделать так, чтобы огонь не горел языком, а лишь нежно полыхал и ходил по поверхности углей, надо было провести не мало манипуляций. Так и сидел, мешая черные камни чугунной кочергой. Пакара — человек, любой холодный сквозняк, и она может заболеть… Черт, это последнее, что мне нужно. Хотя, я, наверное, вру себе, что я боюсь за ее здоровье. Больше боюсь, что она станет еще более ворчливой, невыносимой и даже не подпустит к себе меня, чтобы вылечить. Не говоря уже о лекаре. Не знаю, что там за речь пытался толкнуть мне брат, но у Ярцема, нашего лекаря, терпения точно не хватит. И откуда только она берет столько выдержки? Только я об этом подумал, как резкий вздох отвлек меня от огня. Проснулась Пакара. Повернув голову, я смотрел, как она потирает глаза и, нахмурив светлые брови, смотрит на меня. Черт побери взгляд этих глаз. В отчаянии я отвернулся. — Ты давно здесь? — только открыл я рот, спросила она. — Только вошел, — продолжая помешивать угли, ответил я. — Хорошо. — видно было, как она успокоилась и села подальше, чтобы облокотиться на спинку кровати. — Черт, ты думаешь, я тебя насиловать буду во сне? — покачал я головой, хотя хотел сказать это как шутку. Вышло скорее как возмущение. — С тебя станется, — вполне серьезно сказала она, прищурив свои глаза. И, о Луна, моя челюсть так сильно сжалась, что я удивился, как зубы не сломались. Насиловать, пока та спит. Мне просто интересно, каким же ублюдком по ее мнению я являюсь? — Ты голодна? — не зацикливаясь на этой теме, спросил я. — Нет. Я не хочу есть. Хочу, чтобы ты опять ушел. — Неа, малышка. Это моя палатка тоже. — Тогда можно мне тоже свою? — она снова включила боевого котенка и, нахмурив бровки, притянула к себе коленки. — Я тебе уже говорил. Нельзя, во-первых, потому что ты моя пара, во-вторых, палаток мало в лагере. — устало вздохнул я, уже устав объяснять ей это. — Тогда… — Нет, в деревню я тебя тоже не отведу, — уже зная наперед, ответил я. Пакара надумала губу и скрестила руки на груди… На ее аккуратной, нежной, девичьей… Так, стоп! Угли. Я мешаю угли, и не думаю о груди Пакары… Нет, все же думаю… Я сглотнул и снова сосредоточился на гребных углях. Я молчу про волка, который, чуя сладкий аромат пары, просто сходил с ума. Я не знаю, сколько мы так сидели. Мне-то ничего, я могу не спать сутками, а Пакара стала зевать, уставившись на тлеющие угли и ощущая то тепло, что веяло от жаровни. Она не спала. Боялась. Я всегда забирался в кровать. Пусть и не обнимал ее, уже был опыт, когда она зарядила мне чем-то по лицу. Вот клянусь, что это была не рука! И вот сейчас смотрит, чтобы я заснул, и тогда уже сама ляжет. Я видел, как ее взгляд становился пустым, веки медленно смыкались и распускались, часто моргая, маленький ротик зевал с глухим звуком. Я усмехнулся и сказал: — Ты можешь лечь спать, Пакара. Я… я сегодня не лягу с тобой, обещаю. — С чего это мне тебе верить? Да и где ты иначе будешь спать? — прищурилась она, вдруг оживившись. — Пакара, я хоть раз тебя обманывал? Вот скажи? Если все так плохо, я бы тебе сразу говорил. Пакара закусила губу. Черт, это она зря, очень зря… Так, надо сосредоточиться на чем-то еще. Я решил уделить внимание этому милому локону, что падал на ее лоб… Огонь играл бликами на нем. Видно было, что она задумалась, и тогда я добил: — Я клянусь, Пакара. Я ведь не тронул тебя. Я принесу лежанку и посплю на полу, мне не впервой. Она все же смотрела на меня, нахмурив бровки. Но зевок ее сдал. Я улыбнулся как можно ласково, я сказал: — Спи, ладно? Если не хочешь есть, то ложись. Я же голоден как черт. — я поднялся и положил кочергу к витиеватым ножкам жаровни. Пара смотрела на меня и остановилась на жаровне. — Ладно… Но если ты… — Я тебе поклялся, Пакара. — вздохнул я. — Я сейчас поверила только потому, что жутко хочу спать. Но не думай, что поверю еще раз. — она так же сощурила свои зеленые глазки. Может, ей казалось, что она так выглядит более злой или устрашающей. По мне, этот образ «злого котенка» лишь больше веселил меня и заводил. Я лишь улыбнулся, наблюдая, как она ложится на кровать и снова засыпает. Не поверит она… Ага. Один раз она доверится и, увидев, что не зря, сделает это снова. Как говорится, маленькими шажками. Но что сейчас творилось с моим волком… Мне нужно еще вина. Много вина. Надо выпить столько, чтобы даже не слышать этого голодного воя внутри, который рвался на эту постель, чтобы схватить за руки это теплое и нежное тело и доказать всем, что она его пара. Так глупо это осознавать в своем уме. Будто ты зверь, которому важно лишь свое эго. Пара и на этом все. Не важно. И только тогда я даже отчасти понял его. Она видит во мне этого зверя. Того, которого сдерживаю. Того, кто меня выбешивает. Впервые в жизни я не слушаюсь его. Это как зуд, как второй голос в голове, который ты не можешь игнорировать, только посылать. И как же мне трудно было не целовать ее, когда все нутро так и жаждет этого. Настолько, что я даже, когда мы ехали в лагерь, готов был свернуть в чащу и взять ее там. Как зверь. Кем для нее я и стал. Я не знаю, сколько я так стоял, но понял, что Пакара застонала во сне и перевернулась на спину. Ноги сами понесли меня к ней. Я навис над тонким силуэтом моей малышки и улыбнулся, глядя на ее расслабленные черты лица, с которых еще не прошла детская пухлость. Не удержавшись, я отвел тот самый злополучный локон с ее лица и заставил себя отойти, уже понимая, что делать. Я должен стать для нее человеком, а не зверем. И тогда у нас все будет. Знать бы мне, как стать тем самым человеком и не сойти с ума от бунта черного ублюдка внутри… Но либо я возьму себя за яйца, либо я потеряю Пакару… Выйдя на холодный воздух, я заставил ноги снова уносить меня все дальше дальше от палатки к конюшням, где уже заводил в стойло коней мой брат. — Брось своих коров. Мы идем на охоту, — сказал я резко, подходя к бочке с водой и умываясь. Урбан лишь повел бровью. — Хорошо. Я так понимаю, что разговор с парой у тебя был. — Да-да-да, а теперь, можно я просто убью пару тройку оленей и все на этом? — ответил я, вытирая лицо рубахой и снимая ее, по ходу дела направляясь к выходу из лагеря.