Напарники

— Давай, Майк, вспоминай. Наверняка было ещё что-то. Худой темнокожий подросток покачал головой. — Нет, сэр. — Может быть, Фрэнк баловался травкой? Или чем покруче? Пойми, ему-то уже всё равно, если ты нам расскажешь. — Нет, сэр. Ничем таким он не баловался. Джеймс переглянулся с напарником. Мальчишка явно лгал, в этом районе не было подростка, который не пробовал бы травку, но насчёт чего потяжелее мог и не врать. По крайней мере, в крови Фрэнка Броуди следов наркотиков обнаружено не было. — Ладно. А как насчёт врагов? Может, ему кто-то угрожал? Подросток заёрзал на месте. — Послушайте, сэр, я же вам уже говорил в прошлый раз. Фрэнк задирался, но он ни с кем не ссорился по-крупному. Так, чтобы его за это… ну, чтобы его пришили. — Но ведь кто-то это сделал? Я не верю, чтобы парня просто так взяли и забили битами насмерть, а ты? — Да не знаю я. Честное слово. — Хорошо, довольно про Фрэнка, — вмешался Баз Ларсен, старший из двоих детективов. — Как насчёт Тома Хаммона? — Да Томми вообще был пай-мальчиком! У него ма руководит церковным хором, он каждое воскресенье с ней туда ходил. И вообще был таким, ну, знаете. Тихим. Мы его в школе дразнили, так он даже сдачи не давал, — тут подросток сообразил, что вряд ли стоит так говорить о мёртвых, и замолчал. — И всё же они с Фрэнком дружили? — Типа того. Они же жили по соседству. Фрэнк мог за Томми и в рожу дать, если что. А ма Томми его подкармливала, у Фрэнка же, ну, знаете, папаша того… Пил. А потом они вместе в высшую школу поступили. Наверное, да. Дружили. — И у Томми тоже не было врагов? — Смеётесь? Да он был самым безобидным парнем, какого я знал. Можно я уже пойду, сэр? Мне сестрёнку надо забрать из школы, ма прибьёт, если опоздаю… Выйдя из обшарпанного подъезда, сержант Джеймс Маккензи жадно втянул носом воздух — даже здесь, в двух шагах от сваленных на тротуар пакетов с мусором, дышалось легче, чем в душной маленькой квартирке с наглухо забитыми окнами, где они пытались получить хоть какую-то информацию от приятеля двух подростков, зверски убитых на прошедшей неделе. Картина расследования складывалась такая, что впору было взвыть: обоих забили насмерть бейсбольными битами, сперва одного, затем, через несколько дней, другого; оба были темнокожими, а прессу хлебом не корми — дай повопить, что полицейские не уделяют делу должного внимания из-за расизма, тем более что оба детектива, которым это дело поручено, — белые. Подозреваемых нет. Родные и друзья в один голос твердят, что никто не желал смерти несчастным парням. От самой простой версии — что в убийстве замешаны местные расистские группировки — пришлось отказаться после того, как всех, кто имел к этим группировкам хоть какое-то отношение, перетрясли и допросили в участке. А директор старшей школы Хантер-колледжа, где учились Фрэнк Броуди и Том Хаммон, ещё после первого убийства сообщил, что не позволит полиции беспокоить других учащихся и сеять панику, и хотя недовольство своё он выражал сдержанно, не давая повода обвинить его в препятствовании расследованию, всё равно детективов это бесило. Мало того, что они изо всех сил старались раскрыть дело, так им ещё и ставили палки в колёса те, кто громче всего требовал найти убийц! Самым обидным было то, что первый труп нашли буквально в ста метрах от границы между 26-м и 28-м участками. Какие-то сто метров — и эта головная боль досталась бы коллегам из 28-го, но нет, дело пришлось взять Базу с Джеймсом, вынужденным теперь работать на чужой территории; а учитывая, что жили оба подростка в восточном Гарлеме, ситуация получилась вдвойне несправедливой. — Придётся возвращаться в школу, как ни крути, — Баз, похоже, думал примерно о том же самом. — Может, у Томми там было больше друзей, чем здесь. — Если он действительно был таким ботаником — наверняка. — Его мать говорила про подружку. Диана. Полагаю, что Диана Диллиган. — Думаешь, она что-то знает? Баз зашарил по карманам в поисках сигарет. Джеймс многозначительно кашлянул, и Баз тут же убрал руки — он уже третий месяц бросал курить, вполне успешно, но иногда, в минуты нервного напряжения, забывался. — Его лучшего друга убили. Возможно, он что-то об этом знал. Или видел. Он в растерянности, ему страшно. Подружка наверняка заметила, стала задавать вопросы. Он мог что-то рассказать. А потом его тоже убивают. И если она умная девочка — а других в этой школе не бывает — то сложит два и два и поймёт, что стоит рассказать обо всём полиции. Не дожидаясь, пока те, кто убил Фрэнка и Томми, вспомнят про неё. — Или что стоит делать вид, что она ничего не знает. Узнает полиция — узнают и убийцы. — А вот это уже наше дело. Выше нос, Джим, — Баз хлопнул его по плечу, — ты же профессионал. Не верю, что ты не сможешь расколоть школьницу. Джеймс ухмыльнулся, всем своим видом показывая, что да, профессионал, а как же. На самом деле он знал, что до настоящего профессионала, такого, как Баз, ему далеко. Но Баз всегда видел в нём больше, чем сам Джеймс, и он из кожи вон лез, чтобы оправдать эту веру, хотя понятия не имел, откуда, чёрт возьми, у База взялась эта непоколебимая уверенность в том, что Джеймс — Джим, как звали его коллеги, — сможет, справится, не подведёт. Когда ещё желторотым новичком он пришёл в 26-й участок, Баз уже работал там, и как-то так получилось, что именно Джеймса он чаще других привлекал к своим расследованиям, по ходу дела натаскивая его и обучая всему, что знал сам, а потом, когда Джеймс сдал экзамен на детектива, без малейших сомнений вытребовал его себе в напарники. Но дело было не только в работе. Баз принял Джеймса в свою жизнь с той же лёгкостью, с которой показывал ему, как допрашивать раздавленных горем родственников жертв или обыскивать трупы. Сперва они вместе обедали, когда Баз подключал Джеймса к расследованию одного из своих дел; затем, уже подружившись, пили пиво в баре недалеко от участка, а закончилось тем, что Баз позвал Джеймса к себе на ужин, познакомил с женой, и Джеймс сам не заметил, как стал частым гостем в их доме. Эмили заразила его любовью к итальянской кухне, он выучил названия её любимых вин и помогал мыть посуду после ужина, а потом Баз утаскивал его на балкон покурить и обсудить текущие расследования, и Эмили грозилась выгнать их обратно в бар, если они не прекратят говорить о работе, а Баз смеялся, целовал её и обещал исправиться. Джеймс старательно отводил глаза, в душе отчаянно завидуя. Баз и Эмили любили друг друга, у них была настоящая семья, одна на миллион, о которых Джеймс только читал в книгах. Эмили была чудесной, доброй и весёлой, идеальной женой, и когда-нибудь собиралась стать идеальной матерью. Джеймс не реже раза в месяц уговаривал её бросить База и сбежать с ним. Прямо при Базе. Джеймс любил её настолько чистосердечно, что никому и в голову не приходило усмотреть в этом что-то плохое. В База он давно и безнадёжно был влюблён. Джеймс не был геем; чтобы осознать истинную природу своих чувств к напарнику, ему потребовался почти год, и ещё столько же — чтобы принять их и смириться, и не дать им помешать ни работе, ни общению с Базом и Эмили. Всё равно ему ничего не светило. У База была прекрасная семья, Джеймс костьми бы лёг ради того, чтобы их с Эмили счастью ничего не угрожало. Он не собирался открывать свои чувства или каким-то образом добиваться взаимности. Он просто любил — и на этом всё заканчивалось. Однажды, правда, чуть было не признался — при задержании грабителя получил пулю в бедро и от боли безудержно болтал до самого приезда «скорой», а Баз держал его за запястье, считая пульс, и матерился в рацию. Кажется, он тогда ляпнул что-то лишнее, толком не помнил что, но про любовь там было. Потом, уже в больнице, Джеймс сделал вид, что это было ничего не значащее «я люблю тебя, приятель, ты классный чувак!» — и Баз поверил или сделал вид, что поверил, а Джеймс не решился уточнять. Страдать от неразделённой любви он тоже не собирался, привлекательная внешность и неплохо подвешенный язык позволяли ему легко знакомиться с девушками, и вопрос, кого пригласить в кино субботним вечером, решался парой звонков. А когда субботний вечер перетекал в воскресное утро, Джеймс легко и непринуждённо выпроваживал очередную гостью, обещая позвонить как-нибудь потом. И даже звонил. Он отлично умел выбирать подружек, которые получали удовольствие от секса и не парили мозги. Баз относился к этому снисходительно. Иногда посмеивался. Джеймс не обижался — Базу было хорошо говорить, что Джеймсу пора бы и нагуляться, когда у него самого была Эмили. Если бы у Джеймса была такая жена, он бы больше ни на кого не глядел. К тому же, пока Баз прохаживался насчёт его подружек, Джеймс мог не бояться, что он догадается об истинном положении дел. В участок они возвращались не спеша — оба прекрасно знали, что капитан Денье будет недоволен. К тому моменту, когда СМИ пронюхают про второе убийство чернокожего подростка, нужно будет иметь на руках хоть что-то, что убедит их, что полиция не зря ест свой хлеб. Но у них ничего не было. Участок пустовал — в последние дни по городу прокатилась волна грабежей, и полицейские были по горло завалены работой. Только сержант Дженнингс усердно набирал что-то на своём компьютере, пододвинув к столу единственный вентилятор, а сержант Моу стоял над ним и смотрел на монитор. — Привет, парни. Шеф у себя? Дженнингс кивнул, не отрываясь от клавиатуры. — Ждёт вас. Кажется, ему звонили газетчики. — Бля… — тихо выругался Джеймс. Баз толкнул его локтем. — Поняли. Спасибо. — Вазелин одолжить? — ехидно поинтересовался Моу. — А что, ты не весь израсходовал? Зря, на себе не экономят. — Шутник ты, Джеронимо. — Так ты первый начал. По непонятной причине Моу восхищал тот факт, что в жилах Джеймса текла индейская кровь. Немного, вряд ли больше четверти. А скорее даже меньше, но проверить это не было возможности — Джеймс вырос в приюте и родственников своих не знал. Самому ему было плевать на происхождение, но Моу не упускал случая напомнить. Не со зла, разумеется. — Иди, — подтолкнул Джеймса Баз, прерывая обмен колкостями. — …можем однозначно утверждать, что убийства связаны между собой. Убитые дружили, учились вместе, способ и орудия убийства были одинаковыми. Пока что наша версия: Хаммона убили, потому что ему было что-то известно об убийстве Броуди. Возможно, он был свидетелем. Капитан Денье перевёл взгляд на Джеймса. — Броуди долго били, — пожал плечами тот, — он бы умер от внутреннего кровотечения, даже если бы ему не размозжили череп. А Хаммона били сразу по голове, чтобы убить, перед этим было всего четыре удара по плечам и рукам — он пытался закрыться. — Мы опросили жителей домов напротив стройплощадки, где нашли Хаммона, а также тех, чьи окна выходили во двор, где нашли Броуди. Никто ничего не видел и не слышал. — Как и всегда в этом гребаном районе, — проворчал капитан. — Скажите мне уже что-нибудь хорошее. — Эксперты говорят, что биты, которыми убили Броуди и Хаммона, это «Уилсон». Настолько распространённая марка, что отследить невозможно. Нападавших, скорее всего, было не менее трёх человек. — Мы ищем чёртову бейсбольную команду? — Судя по углу ударов и по тому, что биты были новыми, как раз бейсбольную команду можно не искать. Эти ребята готовились к убийству. — Родные, друзья? — Броуди был не самым примерным парнем, но все сходятся в том, что по-серьёзному он никуда не влипал, и врагов среди местной шпаны у него не было. Про Хаммона и говорить нечего, он был пай-мальчиком. Денье потёр шею в вырезе рубашки. Обычно это означало, что он недоволен. — Вы понимаете, что этого недостаточно? — Понимаем, сэр, — склонил голову Баз. — Мы планируем ещё раз опросить одноклассников. У Хаммона в школе была подружка, возможно, ей что-то известно. Капитан хлопнул ладонью по стопке бумаги на краю массивного письменного стола. — Знаете, что я получил сегодня утром? Жалобу от мистера Фишера, директора старшей школы Хантер-колледжа. Он возмущён тем, что полиция среди бела дня заявляется в колледж и провоцирует панику среди детей, а также их родителей. Мешая тем самым учебному процессу. — Надо же, — не удержался Джеймс. — А тем, что у него убили двоих учеников, он не возмущён? — Очень остроумно, Маккензи. Журналисты уже начали задавать вопросы. Мне нужны результаты. — А Фишер? — С Фишером я поговорил. Постарайтесь не торчать там слишком долго. Всё, свободны. — Повезло, — заметил Джеймс, когда они вышли из участка. Уже стемнело, край неба, окрасился в ярко-оранжевый цвет, на нём ломаной линией вырисовывались силуэты небоскрёбов. На улицах зажглись фонари, вывески и рекламные щиты вспыхивали разноцветными огнями, автомобили сигналили, безуспешно пытаясь передвигаться в плотном потоке. К концу мая погода стала жаркой почти по-летнему, но с наступлением сумерек возвращалась прохлада, и люди, днём отсиживавшиеся в офисах и квартирах с кондиционерами, спешили выйти на улицы, чтобы насладиться свежим влажным ветерком. Джеймс любил Нью-Йорк за эту непрекращающуюся, шумную, яркую жизнь. За то, что среди толпы, сигналов, света и музыки он никогда не чувствовал себя одиноким. — Мне кажется, мы что-то упускаем, — Баз остановился рядом, засунув руки в карманы. — Несколько ребят задумали убить Фрэнка. — Возможно, они не собирались заходить так далеко. — Возможно, они что-то от него хотели. А Томми это видел. Но когда мы беседовали с ним на следующий день, он ничего нам не сказал. Делал вид, что понятия не имеет, кто убил его друга. Фрэнк же был его другом, верно? — Боялся? — Может быть. Но знаешь, мне тогда не показалось, что он врёт. Баз запрокинул голову, покрутил ею, разминая шею. — Заглянешь к нам? Эмили написала, что уже готовит ужин. — С удовольствием. Иногда, глядя, как Эмили воркует с Базом, Джеймс думал о том, что их работа слишком опасна. Что Баз отличный полицейский, но даже отличных полицейских, случается, убивают. Представляла ли Эмили хоть раз, что однажды она откроет дверь, а на пороге будет стоять один только Джеймс? Наверное, представляла. Все жёны полицейских знают, как это бывает. «Миссис Ларсен. Эмили. Мне очень жаль…» И Эмили посереет, застынет, неловко выпрямившись, словно из её лёгких вдруг исчез воздух. И до последнего откажется верить — вдруг это ошибка? Вдруг это не он? Это же ошибка, Джим, он не мог умереть, только не мой Баз. Джим, Джимми, как же ты позволил ему умереть… — Джим! Он вздрогнул. Улыбающаяся Эмили протягивала ему чашку чая. — Ты совсем заработался, Джим. Спишь на ходу. — Я не виноват, что у вас такой удобный диван, — отшутился он, принимая из её рук горячую чашку. От чая вкусно пахло мятой. Мысли о смерти при исполнении часто посещали Джеймса во время расследования дел, связанных с убийствами. Собственная смерть не пугала — горевать о нём будет некому. Но стоило подумать о том, что погибнуть может Баз — и в голову сразу начинало лезть… всякое. И прогнать это всякое не было никакой возможности. Как фильм ужасов — хочется выключить, а рука не поднимается. — Знаю, это Баз тебя загонял. Дорогой, достанешь из духовки пирог? Баз с нарочитым кряхтением поднялся из кресла; проходя мимо жены, он украдкой погладил её по бедру. Эмили толкнула его локтем, шутливо нахмурившись. Когда Баз скрылся на кухне, она взглянула на Джеймса, и её улыбка слегка поблекла. Может быть, размышлял Джеймс, старательно делая вид, что ничего не замечает, она даже сейчас видит во мне вестника смерти. И при этом продолжает принимать в своём доме. К этой мысли примешалось привычное чувство вины — за то, что, если с Базом что-то случится, это будет на его совести; за то, что Эмили щедро делится с ним временем, которое могла бы провести наедине с мужем, делится домашним уютом и теплом, а ему нечего дать ей взамен. За то, что он любит её мужа. В кухне стукнула дверца духовки; Баз внёс пирог, держа керамическую форму через полотенце, поставил на стол. Сразу аппетитно запахло апельсинами и корицей. Пока Эмили, вооружившись ножом, резала пирог на куски, Баз стоял позади неё, чуть-чуть склонившись, и только внимательный наблюдатель заметил бы, что он, прикрыв глаза, вдыхает запах волос своей жены. Джеймс замечал. Там, где дело касалось База и Эмили, он замечал больше, чем хотелось бы. Когда он собирался домой, Эмили сунула ему большой кусок пирога, завёрнутый в фольгу, и уже на крыльце, поцеловав на прощание, тихо сказала: — Ты такой хороший парень, Джим. Спасибо тебе. От её волос пахло яблоками, как всегда, и Джеймс не удержался: вдохнул этот запах, точно так же, как недавно делал Баз, и подавил желание прижаться щекой к светлым локонам. — За что? Но она не ответила, и потом, идя по тёмным улицам, Джеймс чувствовал тепло апельсинового пирога в кармане куртки и смутную тоску по тому, чему в очередной раз стал свидетелем и чего, он знал, никогда не будет у него самого. Телефон разбудил его в пять часов утра. — Третий труп, — сказал Баз вместо приветствия. — Я на месте, пиши адрес. Мальчишка лежал на боку, вытянув левую руку и неловко раскинув ноги. Рыжие волосы сохранили свой цвет только спереди, на чёлке — почти вся голова была испачкана в крови, грязи и, судя по цвету, мозгах. Возле тела сидел на корточках криминалист, собирающий что-то в целлофановый пакетик, ещё один изучал асфальт поодаль. Фотограф отщёлкивал кадр за кадром, равномерно, как заведённый механизм. В нескольких шагах от тела Баз разговаривал с двумя мужчинами, смутно знакомыми Джеймсу. Скорее всего, это были детективы из 5-го участка, на территории которого они находились. Джеймс приподнял жёлтую ленту, которой уже успели обтянуть место происшествия, и подошёл к коллегам. — Привет. Это точно наш? — Всё за то. Джеймс подал руки двоим детективам, заметив, что оба весьма довольны его появлением. И правда, почему бы им не быть довольными? Труп с участка — отделу легче. — Он же белый. — Да. Так что версию с расистами придётся отложить. — Может, имитация? — предположил Джеймс, разглядывая тело. В глубине души он всё ещё надеялся на то, что ответственность за убийства возьмёт на себя какая-нибудь расистская банда. Или не возьмёт, а просто попадётся, эти ребята любят похвастать своими подвигами. — Или просто совпадение? Мало ли отморозков таскают с собой биты? На ногах у мёртвого парнишки были ярко-оранжевые кроссовки, и этот весёлый цвет выглядел особенно нелепо на месте трагедии. Баз присел возле трупа на корточки, достал диктофон. Он всегда надиктовывал информацию, чтобы потом, при составлении отчёта, ничего не забыть. — Труп мужчины, белого, возраст предположительно шестнадцать — восемнадцать лет. Обнаружен случайным прохожим. На затылочной части головы… чёрт, как же это… в общем, ему размозжили череп. — Открытая черепно-мозговая травма, — подсказал Джеймс. Баз кинул на него насмешливо-укоризненный взгляд. — Ты такой умный, Джимми, это что-то. Одет в толстовку, светлые джинсы, кроссовки «Найк». На шее серебряная цепочка с медальоном. Рядом с телом найдена холщовая сумка цвета хаки, кстати, Джим, глянь, что там. На рукаве куртки следы крови, возможно, удар по руке был нанесён уже после того, как парню разбили голову. У основания правой ладони ссадина, кожа содрана. На обеих штанинах в районе колен следы глины… Джеймс натянул перчатки и осторожно открыл сумку. Баз протянул в его сторону диктофон. — Содержимое сумки: бутылка воды «Эвиан», наполовину пустая, пластиковый контейнер для еды со следами… майонеза? Три книги, тетрадь… о, глянь-ка сюда, — Джеймс помахал криво сложенным листом бумаги. — «Что есть что», школьная газета. Точно наш. Детективы из 5-го участка хлопнули друг друга по ладоням. — Он был хорошим мальчиком. Таким умным… Миссис Бакли сидела на табурете посреди маленькой чистой кухни. Руки её безостановочно комкали белоснежный накрахмаленный фартук — сминали, разглаживали, с силой выравнивая ткань узловатыми пальцами, и тут же мяли вновь. Солнце безжалостно высвечивало седые пряди в тёмных волосах, собранных в тугой узел, и морщины на усталом лице. Миссис Бакли было тридцать шесть лет, и Шон был её единственным сыном. — Никогда никого не обижал. Только и думал, что об учёбе. В Хантер-колледж принимают только самых умных. У других детей родители кучу денег тратили на репетиторов, а Шон поступил сам. Все экзамены сдал. Семьсот шестьдесят восемь баллов по математике. Такой уж он у меня был умный. Да и денег у нас не было… В соседней квартире надрывался ребёнок. Стены были такими тонкими, что удавалось расслышать не только плач, но и чьи-то шаги, и женский голос, поющий колыбельную. Там продолжалась жизнь. Здесь же она остановилась. — Миссис Бакли, Шон был знаком с Фрэнком Броуди и Томом Хаммоном? — спросил Баз. Она покачала головой. — Может быть, упоминал о них? — Нет. Никогда не слышала. — Они тоже учились в старшей школе Хантер-колледжа. — Он дружил с Майклом Паркером. И Лорой Уэйн. Ещё один раз пригласил в гости девочку, с которой делал проект по социологии, — кажется, её звали Мэри. Или Марта? Такая светленькая, в очках и со скобками на зубах. Но красивая. Шон нравился девочкам. Прямо как отец… Она смотрела куда-то мимо полицейских, мимо стен своей крошечной, бедной, до блеска вычищенной кухни, туда, где ещё был её Шон, её умный, красивый, любимый мальчик. С той минуты, когда полицейские постучались в дверь её дома, чтобы сообщить о смерти Шона, миссис Бакли не проронила ни слезинки. Горе сковало её, словно стальной панцирь. На первый взгляд женщина казалась спокойной, но Джеймс знал: в её душе уже раскрываются врата ада. Сейчас они с Базом закончат свои расспросы и уйдут, оставив её одну. И тогда ад поглотит её целиком. — Во сколько он должен был вернуться домой? — В десять. Он позвонил днём и сказал, что задержится. Около девяти я звонила ему сама, но он не ответил. А потом отключился телефон. На разрядившемся телефоне Шона было восемнадцать пропущенных звонков от матери, последний — незадолго до полуночи. — Я не ложилась спать. Ждала, что он придёт. Он никогда бы не задержался допоздна, не предупредив. А потом пришли вы… — Он обычно возвращался из школы с кем-то или один? — Один. У нас рядом никто из его одноклассников не живёт. — Он ссорился с кем-нибудь из других школьников? Не обязательно сейчас. Может быть, давно? — Может быть, кто-то смеялся над ним из-за того, что вы не очень богаты? — неожиданно влез Джеймс. Про себя он подумал «бедны», но говорить так ему казалось невежливым. Что-то было у них перед носом, ещё не до конца понятное, но ему казалось, что ещё немного — и он увидит схему. Миссис Бакли едва заметно пожала плечами. — Шон никогда не жаловался. Он был выше этого. Говорил: я вырасту, заработаю кучу денег и куплю тебе дом. Он бы обязательно заработал. Он был таким умным, мой Шон… Когда они вышли из квартиры миссис Бакли, оставив её наедине с горем, ребёнок за стеной уже замолчал, и в наступившей тишине не раздавалось ни звука. — Пусто. Джеймс произнёс это, чтобы сказать хоть что-то. Ему не впервые приходилось сообщать родственникам жертв о трагической смерти их сына, брата, матери, но привыкнуть к этому до сих пор не получалось. — По крайней мере, мы теперь знаем, что всё завязано на школе. Не надо будет возиться с местной гопотой. — Гопота мне больше нравится, — признался Джеймс. — С ними как-то проще. — Тебе лишь бы проще. Баз привычно потянулся к карману, но тут же отдёрнул руку и сделал вид, что ничего не было. Джеймс тактично «не заметил». — Значит, Шон знал, что задержится. Позвонил матери. Около девяти отправился домой. — За ним следили. — Или кто-то знал, что он задержится. Одноклассники — запросто. И пара учителей. Он же что-то делал там, в школе, верно? Когда ученики остаются после уроков, кто-то следит, чтобы они ничего не взорвали, закрыли за собой аудиторию. Это проверим. Главное — он спокойно доехал на метро до своего района и шёл домой. А потом увидел их. И побежал. Свернул в проулок. Упал, испачкался, ободрал руку. Это дало преследователям время догнать его. — Девять часов. Детское время. Если Шон был умным мальчиком — почему он не звал на помощь и не побежал туда, где много людей? Кстати, вокруг наверняка были люди. Джеймс обожал такие моменты. Когда они с Базом обсуждали текущие дела, понимая друг друга с полуслова и подхватывая мысли друг друга, это было как телепатия. Как бейсбольная игра командой из двоих человек. Как секс. — Всё просто. Идёт по улице Шон Бакли, примерный школьник. К нему подходит пара таких же примерных школьников. Дружески обнимают за плечи и уводят в проулок. А Шон тоже весь такой дружелюбный и улыбается, потому что ему под рёбра тычут ножом. — Да ладно? Баз остановился и укоризненно посмотрел на Джеймса. — Чем ты слушал, когда я описывал повреждения? У него была колотая рана в боку, шириной три миллиметра. Кончик ножа, это я тебе говорю. Джеймс виновато отвёл взгляд. Он засмотрелся тогда на руки База, осторожно, почти нежно отодвигающие одежду на теле Шона Бакли, и слушал вполуха. — Так вот, его заводят в проулок. Там он вырывается. Бежит. Падает. Поднимается. Его догоняют, сбивают с ног и раскраивают череп. — Руки в этот раз не пострадали. — Да. Он даже не пытался закрыться. Либо понял, что всё кончено, либо просто не успел. Его сразу собирались убить. Как Хаммона. — Думаешь, это тоже из-за убийства Броуди? Баз сунул руки в карманы. — Не знаю. Но эти трое каким-то образом были связаны. Нам надо найти — каким. — И было ли их трое. — Вот это, Джимми, меня беспокоит больше всего.