Тайны Браголина

Почти месяц прошёл с тех пор, как Конелли переехал к Эллингтону. Сначала было очень неловко. Жить с другими людьми под одной крышей Полу было не привыкать, но с собственным шефом — этот опыт был новым. На работу Пол вернулся через три недели расследования, но в отдел криминалистики его не пустили — перевели в архив. Конечно, такое положение дел самого Конелли не устраивало: не для того он шёл в полицию, чтобы сидеть в подвале и перебирать пыльные бумаги. Но после трёх недель вынужденного «отпуска» и такая работа радовала. Больше всего — в этом Пол признался себе не сразу — ему нравилось быть не в одиночестве по вечерам, как он привык. Первые дни были сложными. Приходилось постоянно обо всём спрашивать: в каком шкафу стоят чайные чашки, где хранятся полотенца, куда ставить обувь… Банальные вопросы, которые интересовали Пола. Он знал о странности шефа всё расставлять по местам и с придирчивой внимательностью следил за тем, чтобы не нарушать заведённый в доме порядок. Впрочем, с наблюдательностью Конелли всё это было не проблемой. Уже через неделю он освоился, привык и чувствовал себя как дома. Ему даже нравилось, что здесь он не был один. Даже к обязательному вечернему просмотру новостей привыкнуть успел. Это был особый ритуал: Оливер приходил домой, молча переодевался, садился к телевизору ровно в восемь часов, и в следующие пятнадцать минут мир вокруг переставал для него существовать. Сначала Пол по незнанию пытался разговаривать, что-то спрашивать, но Оливер только прикладывал палец к губам, без слов указывая на то, что сейчас нужно помолчать. Через пару дней Пол присоединился к просмотру новостей, и совсем скоро совместный просмотр последних событий в мире стал привычным. После того, как передача заканчивалась, Оливер словно заново обретал дар речи. Полу даже нравилось такое положение. Было в этом что-то особое, что-то такое, чего у Пола никогда раньше не было. Да и Оливера всё устраивало. В его холодильнике наконец-то появились свежие продукты, а по вечерам можно было не задерживаться на работе только для того, чтобы не сидеть в полном одиночестве в собственной квартире. И если поначалу он сомневался, сможет ли ужиться с кем-то под одной крышей — один раз этот эксперимент уже позорно провалился, то после совместного похода на стадион на футбольный матч все сомнения развеялись. Самым приятным изменением в жизни Оливера стало то, что с появлением в доме Пола он стал спать по ночам. Бессонница прошла совершенно чудесным образом. Сразу в первую ночь, которую Оливер провёл на диване, сон сморил его так крепко, что даже ничего не снилось. После недели крепкого сна Эллингтон ненароком стал думать, что кровать у него не менее проклятая, чем картины с плачущими детьми. Правда, Пол спал на той самой кровати как убитый… За два дня до даты икс Лестер снова появился в офисе Эллингтона. Хотя скорее ворвался, едва не снеся двери с петель. — Мы нашли его! Шеф, мы нашли его! — Кого? — Эллингтон отложил утреннюю корреспонденцию. Конечно, он ждал вполне определённой информации, но в отделении по борьбе с серьёзной и организованной преступностью каждый день кого-то находили, и это были не менее важные «находки». — Браголина! Мы нашли его! — Лестер уселся на стул и попытался отдышаться. Он торопился, чтобы сообщить шефу важную новость, и теперь по иронии судьбы мог только передать ему записку. Эллингтон взял помятый лист бумаги… Аккуратным почерком там был написан адрес: Испания, провинция Уэска, Кандаснос, улица Бало Эль Тежар. — Кандаснос, — это слово Оливер произнёс вслух. — Совсем небольшая деревушка, все друг друга знают. Я с трудом смог найти её на карте. Перед Оливером на столе появилась такая же помятая, как записка, карта Испании. Почти в самом центре красным кружком была отмечена деревушка… Эллингтон пригляделся к маленькой точке. — Тут ничего не видно. — Конечно! Шеф, там пятьсот жителей, вы же не думаете, что такую деревню видно на карте? — Лестер весело рассмеялся. — Я специально сравнивал с большой картой. Эллингтон довольно хмыкнул:  — В твоей расторопности я никогда не сомневался, Бен. — Тогда вам понравится и эта информация! — Лестер наконец-то отдышался и теперь мог нормально разговаривать, не напоминая при этом выброшенную на сушу рыбу. — Мы разузнали насчёт приютов. В окрестностях Венеции их не так много. И все находятся при церквях. Вот полный список тех, кто в них содержался последние двадцать лет. Не спрашивайте, чего нам стоило раздобыть их. Лестер достал из сумки папку и аккуратно положил её на стол. Список был немаленьким. — Чуть меньше тысячи в целом, — ответил Лестер, прежде чем Эллингтон вообще успел спросить. — Не волнуйтесь, мы уже проработали весь список. Эллингтон одобрительно кивнул. Пролистывая одну страницу за другой, он останавливался на тех именах, которые были выделены маркером. — Все отмеченные, их всего около двадцати, выехали за пределы страны. Сейчас ребята проверяют каждого в отдельности. Хотя напрямую в Великобританию никто не уезжал, но… Кто знает, может, через другие страны. — Спасибо, Бен, — Эллингтон одобрительно кивнул. Он бы мог сказать больше… Если бы нашёл подходящие слова. То, что делал Лестер и его люди, не входило в их обязанности. Больше того, у них могли быть неприятности. Не большие — этого бы Эллингтон не допустил. Но выговор от вышестоящего начальства схлопотать могли бы… и всё же они помогали. И ему, и Полу. Конечно, им уже не раз приходилось защищать друг друга в достаточно тяжёлых ситуациях, порой даже опасных для жизни. Но это было их долгом, работой. То, что происходило сейчас, было для Эллингтона непривычно. И здорово. — А ещё… — Лестер передал Эллингтону ещё одну папку, на этот раз тонкую, — это, конечно, был не приют, но всё же… Эллингтон открыл папку — там была одна-единственная вырезка из газеты: старая пожелтевшая бумага, выцветшие буквы. И непонятный язык. На не менее выцветшем фото можно было разглядеть часовню. — Было бы неплохо, если бы я мог понять, о чём эта статья, — ухмыльнулся Эллингтон. — Итальянский не входил в программу в моей школе. — О пожаре, — быстро, словно ожидал вопроса, ответил Лестер. — Не в приюте, но в интернате при соборе Санта Мария Ассунта. История была не очень громкая и известная, потому как интернат был закрытый, учеников там было мало, и при пожаре никто не пострадал, кроме сторожа. Но и тот отделался лёгкими ожогами. Поэтому вообще никто не помнил этого пожара. А на статью вообще совершенно случайно наткнулись. Возможно, это вообще никакого отношения к делу не имеет, но, как вы всегда говорите… — Лишних деталей не бывает, — синхронно произнесли оба. — Спасибо, Бен. Не знаю, нужная ли это информация или нет, но вы проделали колоссальную работу. — Вы бы сделали это для нас, — улыбнулся Бен и, после того как Эллингтон кивнул, добавил: — Сегодня у Мэтью день рождения, юбилей. Мы собираемся после работы в паб. Присоединяйтесь. Оливер посмотрел на именинника. Тот старательно разглядывал что-то сквозь лупу и делал записи. Вспомнив корявый почерк Мэтью, который даже он сам читал с трудом, Оливер усмехнулся. — Посмотрим. Если не появится… Хотя, почему бы и нет. Вспомнив данное самому себе обещание заняться знакомством с работниками поближе, Эллингтон решил, что сейчас было бы самое время… В тот день домой он вернулся поздно и совсем не трезвый. Он и сам не мог сказать, когда в последний раз пил столько, что едва держался на ногах. Последние годы Эллингтон полностью посвящал себя работе. Настолько, что вообще не помнил, когда был в пабе не для того, чтобы опросить свидетелей или задержать подозреваемого. Собственно, это стало особенно заметным наутро. Проснулся Эллингтон с головной болью, в одежде и на кровати. К собственному удивлению, он обнаружил, что был не один. Поднявшись, Оливер протёр глаза, потянулся, глянул на спокойно спящего Пола и направился в душ — даже если был выходной, привести себя в порядок всё равно стоило: шестнадцатое число на календаре обещало богатый на события день. Или скорее следующую ночь. Когда Оливер вышел из душа, выглядел он так, словно у него не было самого ужасного похмелья за последние лет десять: гладко выбритый, с идеально ровно зачёсанными назад русыми волосами… Разве что валяющиеся на полу ванной помятые и впитавшие в себя запах табака рубашка и брюки красноречиво рассказывали о том, где и как их хозяин провёл вчерашний вечер. Пол по-прежнему спал, и, решив не мешать ему, Оливер отправился в офис. И что с того, что суббота официально выходной день? Он привык работать по субботам и воскресеньям. Так было незаметно одиночество… В эту субботу, однако, он шёл туда не для того, чтобы занять себя хотя бы чем-нибудь. Вчерашним вечером он оставил в офисе свои вещи и все те документы, которые принёс Лестер. А ими он намеревался заняться как можно скорее. Работалось в тот день плохо: выпитый накануне алкоголь и плохой сон давали о себе знать. К тому же так болела голова, что Оливер решил не выходить на обед, и к вечеру организм начал сдаваться. Выругавшись про себя и пообещав самому себе больше никогда не пить с молодыми полицейскими, за которыми ему в силу трезвенной жизни было не угнаться, Эллингтон направился домой. Пол был дома. Уходя на работу, Оливер написал записку и попросил вернуться не очень поздно — ночь обещала быть «весёлой», и лучше было встречать её в собственных четырёх стенах. Как только дверь за Оливером захлопнулась, Пол тут же появился в прихожей и с совершенно серьёзным видом спросил, не голоден ли тот. От одного взгляда Эллингтон успел почувствовать себя виноватым провинившимся ребёнком. Так на него смотрела мать, когда в детстве он не слушался её. Где-то внутри зародилось нехорошее чувство, что что-то случилось. Но как бы Оливер ни пытался вспомнить, что именно, ничего не выходило: вчерашний вечер был стёрт из его памяти, как карандашные каракули ластиком с бумаги — остались какие-то обрывки, но собрать их воедино не представлялось возможным. Позже Оливер не смог бы даже сказать, что он ел в тот день на ужин. Все его мысли были заняты вопросом «Что случилось накануне?». Но ответ так и не спешил находиться, поэтому Оливер решил спросить вслух. — Вы совсем ничего не помните? — нахмурившись, спросил Пол. Эллингтон виновато покачал головой. Пол какое-то время смотрел на шефа прищурившись, а потом заливисто рассмеялся, заметно не в состоянии сдерживать приступ смеха. Лишь когда Оливер пригрозил умыть его ледяной водой, Конелли с трудом успокоился и, всё ещё хихикая, рассказал… Оливер заявился домой далеко за полночь. На его голове вместо привычной шляпы красовался сплетённый из питьевых трубочек венок. Едва держась на ногах, Эллингтон пытался снять куртку, после третьей попытки он сдался и, откинувшись на стену, аккуратно сполз на пол. Так его и обнаружил Пол. Он уже спал и видел третий сон, когда его разбудил звук падающих на деревянный пол ключей. Обнаружив Эллингтона на полу в прихожей, он сначала испугался, что на того напали и избили. Шеф слыл заядлым трезвенником и никогда прежде не ходил по пабам и кабакам, неважно, насколько важное событие отмечалось… Лишь когда Оливер наконец-то заметил присутствие Конелли и, радостно улыбаясь, заявил, что соскучился, Пол понял, что тот просто пьян. Попытка привести шефа в вертикальное положение не увенчалась успехом: тот смеялся и сопротивлялся, уверяя, что ему и на полу удобно. В конце концов Эллингтон отключился там же, на полу в прихожей, и только после этого Пол не без труда перетащил его на кровать, снял с него ботинки и куртку. Хотел было и брюки с рубашкой снять, чтобы не помялись, но Оливер проснулся, если это состояние так можно было назвать, сказал с серьёзным видом, чтобы Пол повторил попытку, когда тот протрезвеет, и окончательно отрубился. Правда, перед этим схватил Пола за руку и так и не отпустил, держал так крепко, что бедолаге не оставалось ничего другого, как лечь спать там же. Выслушав рассказ, Оливер нахмурился, потёр тыльной стороной ладони нос, скрывая смущение, и пробормотал что-то отдалённо напоминающее «прости». Пол улыбнулся — на этот раз тепло. — Вам совершенно не за что извиняться. С каждым бывает. Я однажды так много выпил, что наутро не помнил не только, где я нахожусь и как там очутился, но и собственное имя с трудом мог вспомнить. А друзья мне потом такое рассказывали о том, что я творил вечером до этого, что мне до сих пор стыдно. — Сколько тебе тогда было? — хмыкнул Эллингтон, уже предполагая ответ. — Восемнадцать. Мы совершенно легально пили пиво, только через пару дней парни, с которыми мы тогда отмечали мой день рождения, — Пол взглянул на часы, словно сверял время, — признались, что подливали в пиво виски. — Двадцать лет назад мне было бы не так стыдно, — вздохнул Оливер. — И не так бы болела голова. Когда стрелка часов начала подбираться к двенадцати, Оливер высказал желание спать. Пол тут же замолчал и заметно напрягся. — Не волнуйся, в этот раз я тебя не упущу, — заявил Оливер. — Привяжете меня к батарее? — совсем не весело усмехнулся Пол. — Получше, — пообещал Эллингтон. Конелли ожидал чего угодно: что его привяжут к кровати или пришьют его одеяло к матрасу, чтобы он не смог выбраться. Но когда Оливер заявился в спальне с наручниками, Пол даже слегка напугался, чем развеселил Эллингтона. — Боюсь, что если привязать тебя к батарее, то ты уйдёшь вместе с ней. Так что придётся привязывать тебя к себе. Прежде чем Пол смог возразить, — ему было неловко, — Оливер защёлкнул наручники на его запястье и спрятал ключ в нагрудном кармане рубашки. Спать в уличной одежде было предложением самого Эллингтона: ему не хотелось, как в прошлый раз, оказаться на улице в пижаме… Пол заснул практически сразу. Несмотря на странность ситуации и предположение, что заснуть он не сможет, уже минут через десять он мирно посапывал. Эллингтон же предусмотрительно выпил крепкого кофе и потому совершенно не хотел спать. Да и головная боль не способствовала. И это было совсем не плохо… Когда часа через два Пол спокойно поднялся с кровати и потянул за собой Оливера, явно не замечая его присутствия, тот поднялся и, стараясь не мешать, насколько это позволяла ситуация, направился за Конелли, который как ни в чём не бывало надел ботинки, взял связку ключей и вышел на улицу. Тащиться за находящимся в непонятно каком состоянии Конелли было неудобно. Но заранее продуманный ход действий был на руку: приготовленная обувь, сумка с документами и стоящий у дома моррис. Уже у машины Оливер отстегнул наручники и, чтобы не упустить Пола, которому не терпелось отъехать, сел на заднее сидение. За дорогой он не следил — улицы были пустые, а Конелли ехал на удивление уверенно. Так, словно имел огромный опыт вождения. По крайней мере, неопытного водителя в нём сейчас вряд ли кто-то заподозрил бы… Машина мистическим образом попала в «зелёную волну» и не останавливалась ни на одном перекрёстке. Когда автомобиль начал тормозить, Оливер напрягся. Он уже знал, что это и был конечный пункт их сегодняшней поездки. Пол вышел на улицу, прошёл до следующего перекрёстка, свернул налево и остановился у ворот особняка. Оливер остановился рядом. Они простояли четверть часа, не меньше, когда Оливер заметил дым — он шёл из открытого окна первого этажа. Сначала едва заметный, очень скоро дым окрасился в чёрный цвет, и ещё раньше, чем Оливер решил, что делать, в окне показались яркие отблески пламени. «Нужно вызвать пожарных», — пролетело в голове Эллингтона. До ближайшего дома было недалеко, и Оливер уже было двинулся в его сторону, как увидел то, что заставило его передумать. В крайнем окне на втором этаже на короткую долю секунды появился человек… — Пол? Пол, ты тоже это видел? — Оливер спрашивал, не отрывая взгляда от окна. Он не был уверен, что у него не было видений: после ночи, как прошлая, это было бы неудивительно. Ответа, однако, он не получил: Пол как заворожённый смотрел на дом и, кажется, даже не моргал при этом. На его лице не было ни одной эмоции. Если бы не было видно, что он дышит, его легко можно было бы принять за статую. Человек в окне появился снова, и на этот раз у Оливера не было сомнений. Хуже — человек оказался девочкой лет десяти: она стояла у окна, прислонив ладони к стеклу, и что-то кричала. Оливер видел, как шевелятся её губы, но не мог различить ни звука. — Чёрт возьми, Пол! — Оливер схватил Конелли за плечо и затряс его так, что растрепались волосы. Но это помогло: Пол замотал головой, словно пытался скинуть наваждение. — Опять? — простонал он расстроенно, когда понял, где находится. — Потом ныть будешь, Конелли. У нас тут экстренная ситуация, — Оливер махнул рукой в сторону окна. — Помоги мне перелезть через ворота! Полу понадобилось ровно две секунды, чтобы сообразить, что случилось. После чего он кивнул и полез в карман брюк. Оливер ожидал, что тот поможет ему перелезть через ворота, но Пол достал канцелярскую скрепку, распрямил её, поломал пополам и, присев на корточки, начал ковыряться в замке. Буквально через пару мгновений замок щёлкнул и открылся. Эллингтон пообещал себе, что позже обязательно спросит Пола, откуда у того такие умения. Пожар успел уже охватить весь первый этаж, и к тому времени, когда Эллингтон и Конелли добрались до входной двери, та уже горела. — Окно! Пол, пригнись! Конелли успел наклониться, прежде чем Эллингтон поднял с земли камень и кинул его в окно: стекло разбилось, и пламя рвануло наружу. Через секунду оно осело, отошло назад, в глубь здания. — Оставайся здесь, — скомандовал Эллингтон, отрывая полу рубашки и перевязывая лицо. — Понял? Конелли согласно кивнул, но, как только Оливер перелез через окно в дом, тут же последовал за ним. Его словно тянуло вовнутрь. Как будто он знал, что нужен там, а не снаружи. Так и оказалось… То, что Пол ослушался приказа, Оливер заметил на лестнице — та каким-то чудом осталась цела, но весь дом затянуло дымом так, что было ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Отчитывать Конелли за ослушание сейчас Оливер не стал, было не до того. Да и не пожалел он об этом: оказавшись наверху, Эллингтон раскрыл дверь в крайнюю комнату. Это была ванная — до неё огонь ещё не дошёл. — Там мой брат! — закричала девочка, как только увидела полицейских, указывая на другую сторону коридора. Она дрожала от страха, в углу, укутанный в полотенце, сидел мальчик лет семи. — Луис мылся, когда загорелось, и я… я… — Спокойно! — Оливер пытался сообразить, что делать. — В какой комнате твой брат? Сколько ему лет? — Там, в последней слева! — девочка ещё раз показала рукой в противоположную сторону коридора. Оливер успел отметить, что по удачливому стечению обстоятельств горела правая часть дома, а значит, ребёнок мог быть в безопасности. Хотя бы относительной. — Ему ещё года нет. — Отлично. Пол! Пол, возьми мальчишку! Эллингтон стянул с крючка большое полотенце, окунул его в ванную, которая всё ещё была наполнена водой, и замотал в него ребёнка. Проделав то же самое со вторым полотенцем, он накинул его на голову девочки. — Слушай меня внимательно, — он наклонился к девочке и, глядя ей прямо в глаза, спокойно сказал: — Его зовут Пол. Он полицейский. Сейчас он возьмёт твоего брата, а ты пойдёшь за ним. Всё будет хорошо, я позабочусь о малыше. Девочка кивнула согласно, вытерла нос, прежде чем Оливер закрыл мокрым полотенцем её лицо, так что осталось видно только глаза. Конелли уже укутал мальчишку так, как это сделал Оливер с его сестрой, и, подняв его на руки, кивнул девочке — она кивнула в ответ, и все трое исчезли в коридоре. Эллингтон набрал в лёгкие больше воздуха и, собравшись с духом, прижимаясь к стене, пробрался к двери, на которую ему указали. Комната действительно оказалась не тронутая огнём, а в кроватке у окна спокойно спал ребёнок. Оливер взял его на руки, отчего тот сразу же проснулся и заплакал. — Тише, малыш. Сейчас мы с тобой будем отсюда выбираться. Открыв дверь, Оливер тут же отпрянул: огонь охватил дверной проём. Нужно было торопиться — коридор ещё можно было пройти, но это было ненадолго. Накинув на себя и малыша толстое одеяло, Оливер проскочил сквозь горящий проём и, быстро пробежав до лестницы, скинул уже загоревшееся одеяло. Однако радоваться долго ему не пришлось. Пройдя половину лестницы, он едва не оступился: ступени провалились — остался только поручень. — Давайте ребёнка! — послышалось снизу, и Оливер сквозь дым увидел руки Пола — оцарапанные и в крови. Недолго думая, Оливер передал ребёнка Конелли и, осторожно свесившись на остатках поручня, спустился вниз — до устойчивого пола оставалось чуть больше метра. — Что слу… Пол, с тобой всё в порядке? — Я… кажется, сломал ногу, — прохрипел Пол, закашлявшись. — Выноси ребёнка! Что стоишь, как столб! Оливер схватил плачущего малыша, прижал к себе и на полсекунды замешкался. — Я вернусь за тобой, — пообещал он и тут же скрылся в дымной завесе. Конелли расслабился, упал на пол и старался не вдыхать глубоко. Воздух был слишком горячий и обжигал нос и глаза. Дышать было почти невозможно, глаза начали слезиться, и перед ними стало совсем темно. Он уже успел подумать, что это конец: боль охватила всю нижнюю часть туловища, и в горле ужасно резало от горечи. Почувствовав странное давление в плече, Пол дёрнулся и, только поняв, что это рука Эллингтона, попытался открыть глаза — не получилось. — Поднимайся! Кому сказал, поднимайся! — Эллингтон сделал попытку поднять Пола на ноги, но тот взвыл от боли. — Ну, хорошо, не хочешь сам… будем по-другому. Поднять такого здоровяка Эллингтон не мог — не после того, как сам надышался дымом и копотью. Но протащить его по полу до разбитого окна сил вполне хватило. Поднять его до подоконника оказалось тяжелее, но, почувствовав и вдохнув свежий воздух, Конелли немного пришёл в себя и помог Оливеру, подтягиваясь на руках… С другой стороны Пол не очень мягко приземлился на землю. Благо под окнами росли цветы и падать было мягко, что не спасло от боли в поломанных конечностях. Оттащив Пола подальше от дома, Оливер свалился на землю рядом с ним и пытался отдышаться… — Ты жив? — спросил он. Конечно же, в том, что Пол жив, не было сомнений — тот лежал на траве и тяжело дышал, но был в сознании и даже периодически ругался себе под нос от боли. — Жив. Где дети? — Там, — Оливер махнул рукой к воротам, где все трое сидели на траве — целые и невредимые. Уже через пару минут послышались сирены. Оливер успел открыть настежь ворота: сначала приехал пожарный наряд, следом за ним полицейская машина и две машины скорой помощи. Пола погрузили в одну из них, надев кислородную маску. Такими же снабдили всех троих детей и Оливера, хотя он и сопротивлялся. Конелли увезли в больницу, а Оливер направился на другой машине вместе с детьми следом. К Полу его пропустили только на следующее утро… Тот лежал на кровати с загипсованной ногой, вторая была тоже повреждена, но не так сильно. — Привет, спасатель, — Оливер радостно помахал перебинтованной рукой. — Как самочувствие? — Как будто по мне проехался асфальтоукладчик, — также радостно отозвался Пол. Эйфория этой ночи никак не хотела отступать. — Отлично. Что говорят врачи? — Говорят, что через недель шесть снимут гипс, и я буду как новенький, — уверил Конелли. — Что там с пожаром? Какие новости? — Не знаю. Я поручил Лестеру заняться этим делом, — ответил Оливер, усаживаясь в кресло рядом с кроватью. — А… картина? — немного растерянно спросил Пол. — Картина? Она наверняка там была… Какая разница, Пол?! Кого интересует сейчас картина? Конелли нахмурился: его интересовала эта картина. И почему он снова оказался на этом пожаре. И почему этот пожар вообще случился. В этот раз могли пострадать дети — все эти пожары перестали быть безопасными. — Послушай, Пол, — Оливер подвинулся ближе и опёрся руками на край кровати, — я понимаю, что ты переживаешь. Я тоже всю голову сломал, думая о том, что всё это значит. Но, Пол, серьёзно, думается мне, что через месяц ты никуда вот с этим не пойдёшь, — Эллингтон постучал пальцем по гипсу. — Да и без того, мне кажется, что скоро что-то изменится. И вообще, ты сегодня герой, ты спас детей от пожара. Расслабься, хотя бы на один день. Конелли согласно кивнул и натянуто улыбнулся:  — Не самое плохое начало для дня рождения. — Сегодня твой день рождения? — удивился Оливер и, дождавшись подтверждения, улыбнулся. — Поздравляю. Ты сделал сам себе замечательный подарок. Не каждый день становишься героем. Да и мне заодно подарок сделал. — Какой? — снова нахмурился Пол, как будто ожидал подвоха. Эллингтон рассмеялся:  — Ты наконец-то перестал называть меня на «вы». И даже не думай о том, чтобы вернуться в привычное русло. Не дожидаясь ответа, Оливер поднялся, похлопал Конелли по плечу и, пообещав вернуться, как только разберётся с очень важным делом, вышел в коридор… В комнате медсестёр было тихо. — Мне нужен телефон! — заявил он и, не дожидаясь ответа, начал набирать номер. Дежурная медсестра только пожала плечами: перечить инспектору не хотелось, даже если его действия нарушали правила больницы. — Лестер! — Оливер говорил спешно. — Лестер, мне нужна твоя помощь. Нужен билет до Льейды, как можно скорей… Да, один. Если есть, то на сегодня… Спасибо, Бен. Не прошло и суток, как Эллингтон ступил на испанскую землю. Горячий июльский воздух непривычно обжигал кожу. Даже после непривычно тёплого лета в Лондоне Оливер почувствовал себя как на сковороде: жара была повсюду, даже в тени. Получив арендованный автомобиль, Эллингтон направился по заветному адресу. Найти его было несложно — всё время перелёта было посвящено изучению карты, и теперь маршрут был выгравирован в памяти Оливера. То, что ему будут не рады, он, конечно, ожидал. Но не настолько. — Убирайтесь! Дверь захлопнулась перед носом, едва Оливер успел сказать, что ищет Джованни Браголина. Благо в отличие от итальянского, испанский он изучал в школе и говорил вполне сносно. — Мэм, мне очень нужно с ним поговорить. Это вопрос жизни и смерти, — Оливер даже не преувеличивал: после вчерашнего пожара не осталось никаких сомнений, что история становится более, чем просто серьёзной. — Убирайтесь! Мы не разговариваем с прессой! — Я не журналист, мэм, — Оливер прислушался, но ответа не последовало. Увидев в этом свой шанс, он продолжил, приложив удостоверение к стеклянной вставке в двери: — Мэм, меня зовут Оливер Эллингтон, и я главный инспектор отделения по борьбе с серьёзной и организованной преступностью Лондона. Я бы не стал лететь через половину Европы из банального любопытства… За дверью было тихо какое-то время, потом в замке зашуршало, и дверь отворилась. — Бруно Амадио, — миловидная женщина среднего возраста пригласила Оливера жестом в дом. — Моего мужа зовут Бруно. По псевдониму его называют только журналисты, которые в последнее время серьёзно докучают нам, поэтому я и приняла вас за одного из них. Прошу простить моё заблуждение. Оливер кивнул и занял место на кушетке, на которую ему указала женщина. — Меня зовут Ариана, — женщина села напротив. — Бруно сейчас нет дома. Я могу помочь вам? — Дело в том, что… — Оливер пытался подобрать слова, чтобы не испортить едва возникшее доверие. — Дело в том, что в Лондоне случилась череда пожаров… — … в которых были найдены картины Бруно, — закончила его мысль Ариана. — Я знаю. Как я уже говорила, нам докучают журналисты. Именно из-за этой истории. — Мне очень жаль, что так вышло, — Оливер сожалел искренне. Уж кто, а жена художника однозначно входила не в круг подозреваемых, а в круг потерпевших. — Позвольте мне задать вам несколько вопросов. Ровно столько, сколько вы сочтёте уместными. Ариана улыбнулась на этот раз вполне радушно и кивнула. — На всех пожарах находили репродукции картин вашего супруга. Возможно, это дело вкуса и интересов, но почему ваш супруг рисует только плачущих детей? — Глупости! — отмахнулась Ариана с улыбкой на лице. — Он рисует прекраснейшие пейзажи и натюрморты. Но люди хотят его «плачущих детей». В своё время, ещё в Италии, он сделал себе имя на этих картинах, потому что странные туристы хотели только их, и теперь по всему миру считается, что Бруно только их и рисовал. А нам нужны были деньги, и поэтому Бруно снова и снова рисовал их. Оливер довольно кивнул: ему было не по себе от мысли, что художник рисует только плачущих мальчиков и девочек. Но если это не так и такие картины были скорее вынужденным начинанием, то это в корне меняло дело. — Правда ли, что моделей для своих картин ваш супруг находил в приютах или брал за плату у цыган? — нерешительно спросил Эллингтон. Задавать неудобные вопросы было его профессией, но сейчас ему это претило. — Неправда, — однозначно ответила Ариана. — Все дети, которых Бруно когда-либо рисовал, были детьми наших друзей или знакомых, соседей или коллег по работе. Каждого из них он знал лично. Ни одного сиротки, ни одного цыганского ребёнка он не нарисовал. И снова Оливер облегчённо вздохнул, пообещав себе никогда больше не верить жёлтой прессе. — Мэм… Этот вопрос, возможно, покажется вам… — Спрашивайте, — Ариана тепло улыбнулась. — За последнее время я слышала много разных вопросов и привыкла ко всему. — Хорошо. Дети… дети на картинах всегда плачут. Говорят, ваш муж рассказывал им страшные истории и даже пугал огнём. Ариана поднялась и жестом руки призвала Оливера сделать то же самое. — Пойдёмте со мной. Я покажу вам что-то. До ателье художника они шли молча: Ариана показывала дорогу, а Оливер рассматривал прекрасные пейзажи оливковых плантаций и морских берегов, плотно развешанные в длинном коридоре. Только зайдя в огромную светлую комнату, Ариана снова заговорила. — Посмотрите, — она обвела рукой помещение. — Посмотрите внимательно и скажите, что вы видите. Эллингтон внимательно присмотрелся к картине, которая стояла к нему ближе остальных, подошёл вплотную, потом к другой картине, ещё одной… — Но они не плачут, — удивлённо заметил он, убедившись, что на всех картинах с портретами детей не было слёз. — Именно. Бруно никогда не рисует детей плачущими. Он просит их сидеть спокойно, не улыбаясь, а слёзы пририсовывает позже. Дети не плачут на самом деле… Разве что когда родители приходят за ними, чтобы увести домой. Ариана рассмеялась весело и позвала Оливера посмотреть картины, на которых были нарисованы великолепные виды Венеции и её окрестностей. Она с заметным удовольствием рассказывала о жизни в Италии, водила гостя по ателье, показывая всё новые и новые картины, пока Оливер не остановился перед одной из картин на стене как вкопанный… — К-кто это? — заикаясь, спросил он: в горле резко пересохло. С картины на него смотрели до боли знакомые угольки чёрных глаз «брошенного котёнка». Ариана остановилась рядом с инспектором и какое-то время печально вздыхала, прежде чем решилась на ответ. — Это единственный ребёнок, который был написан сразу со слезами на глазах. Этот мальчик — сын Бруно от первого брака. Какое-то время оба стояли молча. Оливер не мог даже догадываться, о чём думает Ариана. Он сам думал об одном: как ребёнок, нарисованный много лет назад — о возрасте картины говорили трещины на масле, — мог оставаться таким же сейчас. На нём во все разы, когда Оливер его видел, была та же самая майка, в какой он был нарисован. — Мы много лет его ищем, — едва слышно произнесла Ариана. Так, словно боялась об этом говорить. — Ищете? С ним что-то случилось? — Скорее всего… — женщина заметно нахмурилась, — скорее всего, его давно нет в живых, но Бруно отказывается верить в это. Говорит, что отцовское сердце чувствует другое. Оливер не мог оторвать взгляда от казавшейся ему странной картины. Ребёнок на ней выглядел настолько живым, словно его можно было пощупать. Так, будто в любой момент мог сойти с полотна… — Его мать и Бруно никогда не состояли в законном браке. Были против её родители. Когда же у них родился ребёнок, без согласия матери малыша отдали в интернат при городском соборе, где он и воспитывался первые годы. Бруно регулярно навещал его и добивался того, чтобы мальчика отдали ему. Но по закону у него не было на ребёнка никаких прав — официально у того не было отца. Так было записано в метрических книгах. — Как же он потерялся, если был под присмотром? — Когда мальчику было пять лет, как здесь, на картине… В интернате случился пожар. Ходили слухи, что пожар устроила мать мальчика — её видели на территории несколько дней до этого. И после пожара ни мать, ни мальчика больше никто не видел. — Но тогда возможно, что мать на самом деле выкрала ребёнка, которого у неё забрали насильно, — предположил Оливер. — Вот и Бруно так думает, — согласилась Ариана. — Первое время он терпеливо ждал, пока полиция Венеции найдёт сына, но время шло, и не было никаких результатов. Тогда-то он и стал рисовать этих «плачущих мальчиков», продавал картины, копил деньги… Сам начал искать, куда могла подеваться мать ребёнка, а с ней и он сам. — Поэтому вы переехали в Испанию? — догадался Оливер. — Поэтому. Бруно разузнал, что мать вывезла мальчика в Испанию, и в одну ночь мы, собрав самое необходимое, тоже отправились сюда. А здесь… — Здесь её след потерялся? — Практически сразу, — Ариана вздохнула. — Ещё несколько раз до Бруно доходили слухи, что её видели то там, то здесь. Но все следы уходили в никуда, как вода в песок. В итоге мы сидим здесь уже почти двадцать лет, а Бруно всё ещё надеется. Оливер задумчиво кивал. Он пытался представить себе, что же должен чувствовать человек, чтобы так отчаянно верить. И можно ли не верить, когда речь идёт о твоём сыне. У самого Эллингтона детей не было, и он даже никогда о них не задумывался: его главным детищем была работа. Ей он посвятил всю свою жизнь… И вот теперь у него появился Пол. Оливер уже даже не пытался обманывать самого себя в том, что Пол стал ему ближе, чем просто подчинённый. Ближе, чем просто друг. — У нас трое детей. Бруно очень их любит, но, когда никто не видит, он приходит сюда, сидит перед этой картиной… Он очень скучает по Паоло. — Простите… Как вы сказали? Как звали… зовут мальчика? — Оливера словно окатили ледяной водой, так резко пришло осознание. — Паоло. Паоло Конелли. *** Лето подходило к концу. Жара понемногу спала, а на смену пришла уже похожая на осеннюю прохлада. Эллингтон часто уходил с работы домой раньше обычного. Теперь ему было куда торопиться. Вернее к кому. К себе домой Пол так и не вернулся. Оливер настоял на том, что вдвоём жить веселее, и помог перевезти оставшиеся вещи в свою квартиру. После случившегося с Конелли сняли обвинения и разрешили вернуться на прежнюю должность. Конечно, после того, как он полностью восстановится. Ночь с шестнадцатого на семнадцатое августа Оливер, заметно нервничая, просидел без сна. Хотя он и предполагал, что с гипсом и на костылях Пол далеко не уйдёт, но всё же ожидал попытки. Её не случилось. Всю ночь Пол спал крепким сном, даже не думая просыпаться и тем более куда-то идти. Ровно через шесть недель после последнего пожара Конелли сняли гипс. Наступать на ногу он ещё не торопился, но и на костылях наловчился передвигаться так шустро, что вполне справлялся со всеми своими обязанностями не хуже прежнего. В тот вечер Оливер пришёл домой ещё раньше обычного. — Ты чего это такой радостный? — спросил Пол, как только Оливер появился на пороге квартиры. — Собирайся! — потребовал Эллингтон. — Мы едем в отпуск. — Чего? — рассмеялся Пол. — Тебе жаркое лето на пользу не пошло? — Не спорь. Просто собери чемодан. У нас самолёт через четыре часа. Оливер положил на кухонный стол прозрачный конверт с билетами на самолёт. Обычные, ничем не отличающиеся от других билеты на самолёт, летящий из Лондона в испанский городок Льейда.