Тёмные стороны магии

      Джон окинул студентов брезгливым взглядом, свысока посмотрел на Дамблдора, надменным взором прошелся по деканам и в очередной раз высказался на тему человеческой глупости.       — И ради этого они оторвали нас от дел? — недовольно протянул он. — Это глупо, Поттер! — высказал Джон свое неодобрение, словно это я взял и лично каждого студента отконвоировал к входным дверям Хогвартса.       Деканы собрали всех студентов встречать иностранцев, но стоит сказать, что недовольными были единицы. Джон де Фор, как и полагает любому достойному нонконформисту, относился к последним и время от времени возмущался: не слишком активно, не грубо, с равнодушным спокойствием, но метко и остро. Неудивительно, что вскоре он вызвал неприязненный взгляд Кэти Белл, которую переполняли эмоции по поводу прибытия Виктора Крама и которая не могла стерпеть такого неуважительного отношения к своему кумиру и, как надеялась она и еще многие девчонки, ее будущему парню, мужу, отцу ее детей и… Ну дальше уже совсем страшно представлять. Словом — она явно хотела что-то высказать Джону, но преисполненный ледяным высокомерием взгляд последнего заставил ее растеряться и, так и не найдя, что сказать, отвернуться.       Джон продолжил насмешливо высказываться о происходящем, оглядывая собравшихся студентов и учеников со сдержанным любопытством, словно выискивая в них признаки адекватности и не сильно рассчитывая на успех.       — Прекрати! — не выдержал мрачный Невилл, на дух не переносящий де Фора. Джон своими колкими высказываниями, своей манерой поведения и полными превосходства взглядами легко выводил из равновесия молчаливого и не любящего ссоры Невилла, поэтому эти двое спорили всякий раз, когда оказывались рядом. Вот и сейчас они сцепились в словесной перепалке, на которую я привычно не обращал внимания, вместо этого выискивая на горизонте признаки какого-либо магического транспорта.       Иностранные гости задерживались, и меня это тоже начинало раздражать. И ведь Джон прав: зачем встречать их всей школой? Судя по восторгу большинства студентов, значительная часть школы пришла бы сюда и по собственной воле.       Вскоре гладь Черного озера заволновалась, а в небе появилось какое-то приближающееся и оттого быстро растущее пятно, и студенты зашевелились, строй распался, и самые активные с восторженным и предвкушающим гомоном высыпали на дорогу перед входом в замок, заграждая обзор всем остальным. За те несколько минут, пока преподаватели их успокаивали и возвращали в строй, мы пропустили прибытие большого черного корабля, но проследили за полетом и приземлением огромной кареты, запряженной фестралами. Ученики охали и вздыхали, глазея на необычный транспорт гостей, где-то раздался щелчок колдокамеры, сопровождаемый фотовспышкой — это Колин Криви не упускал момент сделать фотографию. Щелчок послужил сигналом, и взволнованные ученики пустились в обсуждение, активно жестикулируя и игнорируя пытающихся успокоить их преподавателей. Дамблдор на это все добродушно улыбался, затем бросил подошедшей к нему МакГонагалл что-то вроде «ну они же дети» и ловко проскользнул мимо этих самых «детей» с шестого и седьмого курса Гриффиндора навстречу гостям.       Студенты загудели еще громче, когда из корабля и кареты вышли директора и студенты. А удивиться было чему: французская директриса наверняка имела в своем роду великанов — было немного забавно наблюдать, как они с Дамблдором раскланиваются. Директор Дурмстранга же был невзрачным хмурым мужчиной, своим выражением лица напоминающим Снейпа.       Директора покончили с официальными приветствиями и формальным обменом ничего не значащими фразами и направились в замок — иностранные студенты потянулись вслед за ними. Мы же служили чем-то вроде почетного коридора для них.       Когда мимо проходила французская делегация, взгляд мужской части Хогвартса приковала к себе девушка небесной красоты. Она манила, восхищала, очаровывала, заставляла забыть обо всем, кроме как о желании привлечь ее внимание, чтобы она посмотрела на тебя и, если повезет, заговорила. Пришлось сделать большое волевое усилие, чтобы стряхнуть с себя ее чары и вернуть способность трезво оценивать ситуацию. Но ее аура вновь начала затуманивать разум, взывая к бесстыдным желаниям и культивируя «блестящие» идеи завоевания внимания француженки — из этих мыслей не хотелось уходить, но очередным волевым усилием я ухватился за маячащую на краю сознания мысль о том, что я должен контролировать свои желания, а не желания — меня. Сконцентрировавшись на ней, я окончательно сбросил с себя чары девушки и мысленно закрылся щитом, представляя, как он защищает меня от ее воздействия. Я не был уверен, что это сработает, но удерживаемый мысленно щит не позволял ауре девушки воздействовать на меня, словно он был материальным.       Я отложил размышления о мысленном щите на потом и пригляделся к девушке со странной аурой. Она как раз проходила мимо, предварительно пропустив вперед себя основную массу студентов. Довольно привлекательная и без действия ауры, она знала себе цену: шла, гордо вздернув носик, и смотрела прямо, не обращая внимания на все восторженные взгляды. Когда француженки скрылись за дверьми замка, я позволил себе опустить мысленный щит и немного расслабиться. Студенты, под недовольными взглядами девчонок, озадаченно и растерянно захлопали глазами. Невилл, стоявший рядом, выглядел абсолютно потерянным и смущенно потирал шею. Джон, напротив, выглядел страшно оскорбленным и с плохо скрываемым раздражением поглядывал на дверь, за которой скрылись француженки.       — Вейла, — процедил он. — Она чуть меня не околдовала.       — Ты хотел сказать, не очаровала? — уточнил я.       — Да какая разница? — ответил де Фор. Его злость ушла так же внезапно, как и проявилась, и теперь он пребывал в легкой задумчивости. — Очевидно одно — нужно что-то делать с этой уязвимостью.       В этот раз с ним не стал спорить даже Невилл, все еще не отошедший от воздействия ауры девушки.       Мы потянулись обратно в замок. Гомон не утихал: все обсуждали иностранных гостей, и самой популярной личностью в этих разговорах был отнюдь не Виктор Крам. Хотя, если оценивать по экспрессивности, то плетущийся в хвосте Рональд уравновешивал ситуацию, громко восклицая: «Это был Виктор Крам! Нет, вы видели?! Настоящий Виктор Крам! В Хогвартсе!».       В Большом зале Джон отделился от нас и с важным видом, словно шел на прием в Визенгамонт, а не уплетать яичницу, направился к хаффлпаффскому столу, за которым уже разместились несколько француженок. Одной из них была та самая девушка, очаровавшая всех парней Хогвартса. Я мог лишь посочувствовать де Фору: ему придется использовать все свое самообладание, чтобы не потерять лицо и не поддаться чарам вейлы.       Я привычно разместился на краю гриффиндорского стола рядом с Невиллом и мельком оглядел зал. Француженки, за исключением вейлы и двух ее подруг, сидели за райвенкловским столом, а болгары — за слизеринским. Только гриффиндорский стол составляли лишь представители факультета, многие из которых с завистью поглядывали на другие факультеты. Меня это отнюдь не волновало, и я в совершенном спокойствии отобедал, не обращая внимания на окружающий шум из множества голосов, смеха и звона столовых приборов о посуду.       Невилл время от времени оборачивался посмотреть на хаффлпаффский стол — отнюдь не на Джона, я полагал, — и его лицо тогда прояснялось, на щеках появлялся легкий румянец, а на губы наползала легкая улыбка. Я время от времени поглядывал на Невилла, оценивая его способность держать себя в руках, и не мешал ему любоваться француженкой: пока он контролировал себя настолько, чтобы не позволить себе опрометчивых действий, пока он сам не обратился ко мне, я считал свою помощь излишней. Джон, стоило отдать ему должное, флегматично вел беседу с однокурсницей и напрочь игнорировал вейлу, как, впрочем, и она его.       Вновь наступили школьные будни. Постепенно к гостям попривыкли, и они уже не вызывали такого ажиотажа, за исключением, пожалуй, Виктора Крама и Флер Делакур — той самой вейлы.       Я продолжал изучать защитную магию и не забывал о других отраслях магии, а иногда даже уделял время зельеварению и травологии. Джон взял за обыкновение вытягивать меня вечерами в заброшенные классы для тренировок по окклюменции: как он выяснил, именно такая защита позволит нам не обращать внимание на ауру вейлы, а также защитить свои мысли от легилиментов. К нам время от времени стал присоединяться Невилл, для которого, как и для меня, сведения об окклюменции и легилиментах были новыми. Мы не могли не оценить значимость таких навыков, а потому Невилл стал более терпим к высокомерному и заносчивому Джону.       Случайно примененный при прибытии гостей мысленный щит, как я выяснил в ходе наших занятий, был одной из форм непроизвольной окклюментной защиты, которая помогала в борьбе с поверхностным и не сильным воздействием, таким как нападение слабого и необученного легилимента или воздействие ауры вейл. Для защиты от Флер этого было достаточно, но для полноценной защиты разума требовалось выстраивать полноценную окклюментную защиту, что требовало не одного месяца. А для выдающихся ментальных щитов требовались годы.       Это было крайне сложно, и Невилл заметно отставал от нас с Джоном. Для построения окклюментоной защиты требовался дисциплинированный разум, железный контроль над мыслями и много, очень много терпения. Но мы не сдавались и продолжали занятия.       По вечерам субботы я посещал занятия в студенческом сообществе, и поэтому Грейс Фарлоу, изучавшая первый том Принципов, не приминала вылавливать меня воскресным утром после завтрака, чтобы проконсультироваться по непонятным ей вопросам. Сохранял я неплохие отношения и с Дафной: мы здоровались при встрече и даже обменивались легкими улыбками. Это были очень хорошие отношения, если учитывать, что Дафна — очень закрытая личность и вообще со Слизерина. Всего этого не мог не заметить Рон, а я не мог не заметить его неодобрение, сквозившее в мимолетных взглядах, в выражении лица, в том, как он избегал встреч со мной и шушукался с Дином Томасом и Симусом Финниганом, ставшими его новыми лучшими друзьями.       Гермиона как-то незаметно отклеилась от Рона — вот так просто и банально развалилась наша компания. И если Гермиона не вызывала у меня подозрений, то о Роне я так судить не мог: он был горяч, дурачлив и подвержен убеждению. И сейчас он оказался в компании ребят, которые ненавидят меня и которые уже не раз прозрачно намекали, что о спокойной жизни я могу забыть. Это настораживало. Это неминуемо должно было привести к неприятностям. Но пока Рон ничего не делал и не высказывал, я не имел к нему претензий.       Следующая неделя прошла в напряженном ожидании. Выставленный два дня назад Кубок Огня спешно убрали для исправления каких-то недостатков. Как заявляли главные сплетники, Дамблдор накрутил что-то с чарами, и в итоге его защита не пропустила к Кубку никого: ни совершеннолетних претендентов, ни профессоров, ни самого Дамблдора. Защиту сняли и вынудили директора поставить банальную возрастную черту вокруг Кубка. Заявили, что сложные чары на такой выдающийся артефакт просто не лягут. Дамблдор поотпирался для видимости, повздыхал, поохал, но сделал, как требовали иностранные гости. Это на британское Министерство он может повлиять, а с интересами иностранных директоров приходилось считаться даже такому влиятельному старцу.       Чемпионов должны были объявить уже завтра, поэтому сегодняшний ужин прошел оживленно: студенты в очередной раз обменивались своими ожиданиями, предположениями и страхами. Кто-то веселился и был в предвкушении, другие, например, близнецы Уизли, безрадостно молчали, уткнувшись угрюмыми взглядами в тарелки и вяло ковыряя там вилками. То тут, то там вспыхивали горячие споры на повышенных тонах — словом, Турнир не оставил равнодушным практически никого.       После ужина я отправился к выходу из Большого зала, где дождался Дафну, с которой мы собирались на занятие студенческого сообщества. К моему неудовольствию, как раз в это время закончили ужинать Рон и его прихлебалы: Дин Томас и Симус Финниган. Завидев, что я кого-то жду и что этим кем-то оказалась Дафна Гринграсс, покинувшая Большой зал одновременно с ними, ребята не смогли остаться равнодушными и с серыми лицами направились к нам.       — Гарри, нам нужно поговорить, — начал сходу Рон, неприязненно поглядывая на Дафну. Дин Томас и Симус Финниган за его спиной были настроенны более враждебно, но пока не лезли и лишь зло посматривали на меня и на Дафну. — Знаю, у нас были разногласия, но я уверен, что виной всему дурное влияние этих, — он ткнул пальцем в Дафну, неловко потоптался на месте, и продолжил: — Ты не должен общаться с такими, как она. Ты многих предал своими выходками, многие уже готовы от тебя отвернуться, — на этих словах Дин и Симус важно кивнули, — и поэтому я здесь, как единственный верный друг, чтобы открыть тебе глаза на реальность.       — На реальность? — с холодной усмешкой спросил я. Подход Рона меня удивил: я ожидал криков, споров, драки — чего угодно импульсивного и резкого. Но Рон оказался крепким орешком и, вопреки наставлениям своих дружков, стоящих с кислыми минами позади него, пытался вразумить меня. Я бы это оценил, если бы Рон не нес абсолютную чушь. Именно из-за таких слов я отверг предложение Малфоя о дружбе на первом курсе, и Рон сейчас шел по его пути.       — На реальность, Гарри, — подтверждающе кивнул он, потер нос, поводил ботинком по полу, посмотрел на Дафну, скривился, и, вздохнув, сказал: — Есть две стороны, Гарри. Дамблдор и Тот-Кого-Нельзя-Называть, добро и зло, темная магия и светлая, Гриффиндор и Слизерин. Ты должен быть тверд в своих убеждениях, верен своей стороне, ты не должен предавать близких тебе людей ради чуждых тебе идеалов. Разве ты не видишь, что все, к чему прикасается темная сторона, приносит лишь гибель и разрушения? Разве не понимаешь, что нельзя быть на двух сторонах одновременно или не занимать никакую сторону вообще? Ты должен это осознавать, и тогда у тебя не возникнет и мысли яшкаться с такими, как она!       Однобокость мышления Рона поражала меня, и в первые секунды я не нашелся, что сказать. Дафна, стоящая по левое плечо от меня, прошивала Рона неприязненным взглядом, но не вмешивалась, предоставив мне возможность разрешить ситуацию. А ведь могла бы просто проклясть Рона за такие слова, но, видимо, осознание того, что это мой разговор, а она лишь случайный свидетель, не позволяло.       — Рон, я не позволю тебе и кому бы то ни было еще указывать мне, с кем можно общаться, а с кем нельзя. Твои пространные рассуждения не имеют в себе рациональной составляющей.       — Ты не понимаешь, что для восстановления отношений с нами, — Рон неопределенно повел рукой, видимо, имея в виду себя и его прихвостней, — тебе нужно стать прежним Гарри, которого все любили, который…       — Рон… — попытался остановить я очередной заход в сторону добра и морали, но рыжий со знанием дела поднял руку, останавливая меня, и важно продолжил:       — Гарри, пойми, я не желаю тебе зла — я лишь хочу, чтобы ты снова стал нормальным.       — А сейчас я, по-твоему, ненормальный? — низким голосом спросил я, чувствуя, как во мне поднимается волна злости — своими словами Рон встревожил давние воспоминания о жизни у Дурслей. Эти слова задели меня за живое.       — Да, Гарри, твои увлечения и компания определенно не соответствуют увлечениям и компании здорового человека! — вскричал Рон, абсолютно уверенный в своей правоте. Выдержка наконец изменила ему, его жесты стали более резкими и частыми, а голос повысился на несколько тонов. — Ты спутался с темными магами, расхаживаешь с детьми убийц своих родителей и отвергаешь своих друзей! — на меня накатило противное чувство обиды и злости. В этот момент я окончательно осознал, что Рон потерян навсегда — мы больше не вернем тех отношений, которые когда-то нас связывали.       — Ты очень глуп, Уизли, — с холодным неодобрением произнесла Дафна. Все-таки я ошибся в своих предположениях: Дафна не воспринимала себя в качестве случайного свидетеля этого разговора. Она окинула Рона оценивающим взглядом и едва уловимо сморщила носик, словно завидев мерзкого вида насекомое. Выглядело это так естественно и обидно, что Рон оскорбленно покраснел, сжал в злости кулаки и двинулся на Дафну.       — Рон, я могу сказать лишь одно, — произнес я, тем самым заставив Рона отвлечься и отвернуться от Дафны, прекратив свое наступление и обратив взор на меня. — Ты безмозглый кретин.       Рон замер в растерянности: выражение его лица быстро прошло несколько стадий от изумления и замешательства до неверия, недоверия и, наконец, злости.       — Ты… — Рон покрепче сжал кулаки, но в бой не рвался. — Предатель!       — Да что с ним разговаривать?! — выкрикнул Дин Томас, о котором я уже успел позабыть, и, выскочив из-за спины Рона, запустил в меня ступефай. Следивший за движениями Рона, я никак не ожидал такой стремительной атаки со стороны и уже не успевал выставить щит, а увернуться значило бы подставить под удар Дафну, стоящую за моей спиной. Я лишь непроизвольно зажмурился, приготовившись к попаданию заклинания, но ожидаемого удара не последовало. Я открыл глаза и с удивлением уставился на парализованного Томаса. Не менее удивленными были Рон и Симус.       — Вот и зеркальный щит пригодился, — с довольным видом поигрывая палочкой, произнес Джон де Фор, стоявший у выхода из Большого зала и потому никем из нас незамеченный. Поблизости обнаружилось и несколько зрителей, которые с интересом наблюдали за ссорой. Среди них я обнаружил ту самую француженку Флер, чары которой не ощущал с тех пор, как начал регулярно практиковаться в окклюменции. А вот Дин, видимо, вовсю ими проникся и решил впечатлить девчонку, уложив Поттера с одного ступефая — не вышло: Флер с явным неодобрением поглядывала на парализованного парня.       Несколько секунд все растерянно молчали, переводя взгляд с парализованного Томаса на ухмыляющегося де Фора, а затем Рон пришел в себя и с боевым воплем, словно дикарь, ринулся с кулаками на Джона, который стремительным ступефаем нарушил все планы Уизли, отправив того в полет. Симус Финниган, в нерешительности помешкав, все-таки отправил в меня Петрификус Тоталус, который рассыпался о сдвоенный щит, выставленный мной и Дафной. Несколько секунд Симус с палочкой наготове косился то на меня, то на Джона, видимо, оценивая ситуацию, и пришел к неутешительным заключениям, а потому начал пятиться назад, с испуганным воплем споткнулся о парализованного Рона, выронил палочку, выругался, судорожно вскочил, подхватил палочку и весь красный, под смешки зрителей побежал прочь. На этом ситуация исчерпалась. Атаковать или преследовать Симуса никто не собирался: он был один, да и преподаватели могли появиться в любой момент и наградить всех отработками и снятыми баллами.       Постепенно зрители разошлись, обсуждая стычку, какие-то гриффиндорские старшекурсники быстро привели в порядок Рона и Дина и повели их прочь. Джон де Фор с усмешкой принял мою благодарность, взял с меня обещание не опаздывать на завтрашнюю тренировку по окклюменции и, насвистывая бодрый мотив, отправился в гостиную. Мы с Дафной направились в студенческое сообщество, все еще потрясенные случившимся. Вернее, потрясен был только я — Дафна была погружена в безмятежную задумчивость.       Горькая мысль о том, что многолетней дружбе с Роном пришел конец, довольно скоро скрылась за внезапно накатившей слабостью и легкой тошнотой. Я списал все на ссору с Роном, но состояние не улучшилось и в студенческом сообществе, а уже к середине нашей встречи мне стало настолько плохо, что, заверив встревоженного Дерека, что все в порядке, я покинул кабинет и отправился в гостиную.       Как в тумане я добрался до комнаты и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать и обхватил голову руками. Что-то определенно нехорошее происходило со мной, но я понадеялся, что к утру все пройдет и мне не придется идти в Больничное крыло. Совсем скоро я забылся беспокойным сном.