Матильда и дети

Матильда тяжело переступает через порог, старательно запирает дверь, на всякий случай смотрит в глазок – мало ли, может, кто-нибудь шел за ней. Но нет, все спокойно. В соседней квартире вечеринка, слышны музыка и пьяные голоса – но легавых никто не вызвал и, она надеется, не вызовет. Матильда, конечно, умеет прятать свои секреты под ковер, но разговаривать с полицейскими не любит. – Привет, – улыбается она, вешая пальто на крючок, и поворачивается к детям. Они сидят на полу в гостиной и смотрят на Матильду своими любопытными глазами. Пятеро абсолютно одинаковых существ, ростом с десятилетнего ребенка, круглоголовых, безволосых, с тонкогубыми ртами, полными мелких острых зубов. В начале Матильда хотела дать им имена и повязала на шеи цветные ленты, как котятам или щенкам, чтобы не путать. Дети сорвали ленты через пару минут, а потом смешались в огромную кучу-малу. Им не нужны имена, они не хотят различаться. – Не скучали без меня? – дети не разговаривают, но Матильда не может не спросить. В последнее время она ни с кем, кроме детей, не разговаривает. – Я вам кое-что принесла. Дети встают, все разом, не моргая, не отводя взгляда от Матильды. Она снова улыбается, а потом задирает свой пуловер, обнажая живот. Карман Матильда каждый раз сглаживает полностью, на всякий случай, поэтому при каждом открытии приходится намечать его заново. Так сложнее, но безопаснее – то, что внутри, точно не сможет вырваться наружу. Матильда вонзает пальцы в кожу, раздирая ее, резко разводит их шире, разгребая слой жира, собирающийся складками вокруг кармана, оттягивает нижнюю границу до самого лобка, иначе будет трудно вытащить пойманного наружу. Потом точно так же Матильда раздвигает мышцы – немного болезненно, но с годами она даже начала находить это ощущение по-своему приятным, понимая, почему многие цимисх посвящают десятки и сотни лет лепке из собственной плоти, порой не творя ничего практичного, получая удовольствие от самого процесса. Но Матильде больше нравятся практичные решения. Протолкнув руку в карман, она нащупывает плечо пойманной добычи и осторожным, плавным движением, тянет наружу. Дети, широко раскрыв глаза, смотрят, как она вытаскивает на свет пьяницу, пойманного в проулке у паба, и кладет на пол. Он еще жив, несмотря на согнутые кости – нелегко затолкать внутрь себя взрослого человека, даже пяти футов ростом – и даже пытается двигаться. Может быть, боль не отрезвила, и сквозь хмель он не чувствует страха. – Вот смотрите, что я вам принесла, – улыбается Матильда, подталкивая человека к деткам поближе. Они смотрят на него с интересом, который можно принять за голод, хотя они едва ли могут быть голодны – но на всякий случай Матильда проверяет, не пересохла ли кровь в ведре, из которого дети кормятся. Нет, крови достаточно, и комок печени, утыканный пластиковыми трубками, еще мягкий, заветрился только с одной стороны. Но детям – даже если они не настоящие дети – нужна не только еда, но и развлечения. Того, о ком хорошо заботились, приручить легче, поэтому архиепископ и сказал Матильде оставить детей пока у себя, а не передал их кому-то другому – она любит тех, о ком нужно заботиться. – Вам понравится, – Матильда снова толкает человека. Он кричит, не то от боли, не то от страха, но Матильда приняла меры: его зубы проросли сквозь челюсти, свились кольцами и закрыли рот навсегда. Смешанное со слизью и кровью мычание, в которое превращаются крики, вырывается через нос, когда комок плоти и изогнутых костей, еще недавно бывший телом, приходит в движение – человек пытается ползти. Дети обступают его кругом, внимательно смотрят пару секунд, а потом набрасываются, одновременно, точно кто-то скомандовал. Они рвут одежду, местами вросшую в мясо, человек пытается освободиться, крики становятся громче – но не настолько, чтоб заглушить музыку, доносящуюся из соседней квартиры. Наконец, человек перестает биться и замирает. Глядя, как дети разбирают его по частям, она, наконец, закрывает свой карман – сводит вместе стенки желудка, сплетает волокна мышц, а потом уже старательно заглаживает неровности на жире и коже, прореха в которой становится похожей на обычную растяжку. Матильде повезло, она легко удерживается на той границе, где сохранять человекоподобие просто. До того, как ее обратили, Матильда была крупной женщиной и сумела не измениться после. Быть такой – очень полезно, чем больше у тебя собственной плоти, тем легче работать с чужой, всегда можно добавить горстку жира, чтобы затереть стык. Матильда превосходно скрывается среди смертных: мало кто, даже из охотников, догадается, что двухсотвосьмидесятифунтовая женщина с мешком кошачьего корма – им она кормит зверюшек, которых заводит время от времени от скуки – советница манчестерского архиепископа. Большинство цимисх отказываются от человечности, но Матильда остается на границе между ней и Путем Метаморфоз, который всегда казался ей слишком скучным – знания хороши, только если ты можешь использовать их для чего-нибудь интересного. Например, она делает зверюшек – так сама Матильда их называет, хотя обычно использует для них человеческие тела, не целиком, только части. На прошлой квартире у нее жили две твари, собранных в основном из голубиных крыльев и человеческих ладоней, они забавно шуршали перьями, когда терлись об ее ноги, и Матильде даже немного жаль, что пришлось их сжечь. Хотя дети все равно намного интереснее любых зверюшек. Она забрала детей у жившей здесь раньше молодой тремер, и едва ли те ее творение – она была слишком молода, слишком неопытна, смогла почувствовать приближение врага, но в бою оказалась слабой, убивать ее было даже скучно: бедная девочка подумала, что смогла запудрить Матильде мозги своими Оковами Души, и подошла так близко, что накинуть кишки ей на шею ничего не стоило. Скорее всего, дети перешли по наследству от обратившего. Матильда мало что смогла о ней узнать: недавно обращенная, похоже, и, по словам соседей, всего пару месяцев назад перебралась в этот дом, жила на пятом этаже и ухаживала за детьми, которых держала в подвале – это никуда не годится, Матильда перенесла их, одного за другим, к себе, так надежнее, никто их не увидит, и они тоже не будут зря на смертных смотреть. Сначала Матильда думала их отсюда увезти, но это неудобно, в карман не влезет больше одного, если не складывать их – а складывать она не хочет, расправлять кости непросто – к тому же пока у нее нет на примете подходящего места, куда их можно отправить. Архиепископ сказал, что она должна заниматься детьми, пока те не вырастут достаточно большими для того, чтобы явиться перед кардиналом. В Британии уже много лет не было кровавых братьев, а Шабашу они нужны, и если кардинал позволит их оставить – Матильде придется их отпустить, Черная Рука заберет их для войны с Камарильей. Тогда Матильде снова придется делать себе питомцев, собирать их по частям из каких-нибудь бродяг и домашних животных. Впрочем, так далеко она в будущее не заглядывает. Пока что дети с ней, и это ее развлекает. Забавляет. Может быть, Черная Рука выяснит, кто их создал – архиепископ о них не знает, но и на дела Камарильи не похоже, по крайней мере, на то, в чем тремер из Камарильи признался бы – и тогда Матильда сможет узнать, как сделать своих таких же. Или похожих, но интереснее. Можно добавить им крылья.