Последний Репортаж

      Он сзади.       Глаза О'Нина слезятся от пота, проступившего со лба. Он хочет вытереть его рукой, но резко осознаёт, что будет хуже. Руки по локоть в мыле. Винсент усердно драит доски от жирной грязи, которой больше лет, чем ему. Паренёк засадил десяток прогнивших заноз в дрожащие пальцы, изодрал до мяса ладони. Идиотизм. Он отгоняет все назойливые мысли засевшие в голове, потряся её. Сейчас Пурпл думает лишь о том, как быстрее оттереть эти ёбанные доски до белизны, до отражения в гнили. Но он понимает, это не-воз-можно.       Орландовское солнце светит беспощадно на голые плечи и спину, забрызганными кровоточащими полосами поверх сахарной кожи. Наверное, от него пахнет от какого-либо грязного животного. Какая блядь разница? Разве он и не есть животное? Настоящее. Мышцы болят, суставы извергнуты, голубоватые синяки расцветают как розы на исхудалом теле, очерчивая поломанные рёбра и дрожащую до изнеможения хрупкую талию.       Он смотрит.       О'Нин с силой жмурит глаза, выдавливая с них непрошенные алмазы слёз, блестящие как настоящий карат при солнечном свете. Лишь на секунду. Нет, это вовсе не слёзы. Ведь он не умеет плакать. Разучился. Тускло-пурпурные локоны падают на бледное лицо Винсента, щекоча острый носик. Он пытается убрать копну не попав мылом в глаза. Увы, не получилось. Хозяйственное мыло всё же попало. Больно. Но не так, как бывает каждый день.       Мыло с противным шипением разъедает расцарапанные до окровавленной плоти локти и коленки. «Это не от чистки», — с печальным и унылым выдохом осознаёт Винсент, резко останавливаясь, сжимая до белеющих косточек на руках губку.       Боковым зрением О'Нин видит Это. Впрочем, он видит это всегда. Опухоль, назойливый прыщ на его спине, недоношенный брат близнец. Он здесь. Он сзади. Он смотрит. Это отвратительно. Каждый раз когда Пурпл улавливает на себе взгляд этого ублюдка он вновь, незамедлительно чувствует ту невыносимую боль что причиняет Тот. Тот грёбанный червяк, которого Он суёт, суёт куда Ему только угодно, причиняя невыносимую боль по всему дрожащему телу Фиолетового, адская боль, оставляемая после себя мокрая пустота. И отвращение. Отвращение к себе. И Его крепкие руки, желавшие сделать Винсенту больно, держат эту противную, вязкую, прозрачную массу, резко опрокидывая её на лицо О'Нина. Жидкость засыхает засахаренной пеленой, солёными дорожками на лице. Пёрпл не может открыть глаза. Страшно? Жаль. Сперма и слёзы слипнули пушистые ресницы, очерчивая зажмурившиеся глаза, кожа из-под, которой виднеются синеватые вены в своём причудливо переплетении.       Обрывки одежды впитали в себя весь запах гноя, мочи, крови и пота. Он, не позволяет мыться О'Нину. Если повезёт, а то бывает, то Он сам вымоет паренька в чистой, мраморной ванне. С горячей водой. И ужасным, притворным запахом лаванды, который уже въелся в кожу Фиола. Его тошнит.       Руки в порезах. Они под жёлтыми бинтами. Белые пальцы. Чёрные ногти. Они хватают фиолетовую макушку, хотят истерзать, избить, потрогать за стыдливые для Пёрпла места, сжать, сделать больно. От каждого нового прикосновения Винсента воротит и волна удушающих мурашек скользят по дрожащему телу, застревая тугим комком боли в рёбрах. Слишком страшно…       Так всегда выглядит безмятежность.       И иногда, Фиолу хочется, чтобы всё его тело повернулось на изнанку, излучая и показывая на показ прогнившее тело. Да, будет больно, но терпимо. И он хочет, чтобы вместо лопаток проросли крылья, и он смог нахрен улететь от сюда. Куда угодно, лишь бы не возвращаться.       Но Он найдёт. Найдёт и с каждым пёрышком оторвёт эти назойливые стручки крыльев, вырывая с позвоночником, ломая ноги, чтобы не смог убежать. Ведь Он может. Он смотрит.       Но Винсент вновь вспоминает, откидывая все мысли об отдыхе и спасении куда подальше. Он опять смотрит. Смотрит своими ёбанными глазами. Глазами доводящие до истерики и слёз. Глаза прожигающие наизнанку всё дрянное тело Пёрпла. «Ты как баба», — говорит порой Он.–«Только вагины нету». Его голос. Низкий, дерзкий, с хрипцой, тихий. И лишь от крика этого голоса, можно не вздрогнуть, а заныть как испуганный ребёнок. Винсент так и делает. Разве он не испуган? Разве он ещё не ребёнок? Наивный, маленький малыш.       Это Он. Это всё Он. Он смотрит. Смотрит на О'Нина. Его личный кошмар застрявший холодным комком ужаса между рёбер, где должно находиться сердце. Да, должно. Но его нет. ОН вырвал его. Уже давно. Это Он. Это Он заточил Пёрпла сюда. Это Он каждый день трахает его как последнюю шлюху. А хотя, чем он отличается от шлюхи?       Все называют Его убийцей, больным ублюдком, отморозком, конченным психом, извращенцем. Но увы. Винсент завёт Его другом. ОН– Скотт Мёрфи.Это всё Он. Нет. Тише-тише. Так надо. Ведь Он, смотрит.