Моя практика

      Привыкаю или укрепляюсь?       Да, вот так. «Укрепляйся, Илюша!» — сказал Гиппократ Моисеевич сегодня вечером. Сказал, как подвел итог еще одного моего рабочего дня.       Только что он имел в виду?       Укрепляйся — в смысле рой окопы и не высовывайся?       Или забей на все и ни чему не удивляйся? Как в том мультике:       — Капитан, капитан!!! У нас закончилось горючее!!!       — Улыбаемся и машем, улыбаемся и машем…       Знакомые интонации. Похоже, работа в условиях провинциальной малобюджетной больницы научила его сохранять спокойствие в любой ситуации? Хорошо еще, что не посоветовал приобрести с первой зарплаты хороший инструмент: молоток, плоскогубцы, разводной ключ… — на всякий случай, чтобы свой инструмент всегда под рукой был. Это что же я уже СВОИМ инструментом считаю?!       Впрочем… мысль интересная, надо обдумать.       По крайней мере, ни скальпели, ни пинцеты, ни зажимы мне сегодня снова не понадобились…       А день как раз начинался неплохо…       С утра в бодром расположении духа я поспешил в палату реанимации, к прооперированной вчера невесте, Вере Мокровой.       По пути встретил её родственников: свекра-депутата, который вчера пытался вслед за пострадавшей проникнуть в смотровую, а рядом — совсем молодого парня. Судя по всему, это и был свежеиспеченный муж, которого весь вечер искала полиция.       Мужчины с нетерпением рвались навестить пациентку. Но она всё ещё не отошла от наркоза — поэтому любые посещения были строго запрещены.       На обратном пути заглянул к вечерним дебоширам (мужу и любовнику), которых из-за некоторых разногласий пришлось положить в разные палаты. Оба загипсованы и после полуночных схваток мирно спали.       Передав пациентов в заботливые руки Ольги Михайловны, двинулся по направлению к своему новому жилищу.       Наконец-то удалось немного поспать в домашних условиях и принять освежающий душ… Пока приводил себя в порядок в ванной — примерил несколько вариантов строгого лица. Да, лицо построже, голос с металлом… Как напутствовали меня мои, теперь уже бывшие коллеги московской клиники, перед отъездом в ТУЛУ: «Первый месяц с подчиненными максимально строго: никакого панибратства, никаких улыбок. Тогда первая твоя улыбка будет как годовая премия.» Вот не помню, говорили ли что-то про служебные романы?       Размышляя об этом, быстро оделся и сел за руль своей Мазды. Чувство невыполненного долга и беспокойство по поводу состояния тяжелой пациентки погнало меня снова в больницу.       Зайдя в отделение, сначала заглянул в ординаторскую, с тайной надеждой встретить там Евгению Павловну. Первым делом — вернуть ей пациентку. Решил про себя, что извиняться не буду. Потому что я все-таки прав. В такой ситуации предупредить меня, что нет возможности и времени дожидаться торакального хирурга, — надо было обязательно. Ну что стоило послать ту же Беллу на второй этаж? Хотя, если честно, не знаю, чем я тогда смог бы помочь. Видно, привыкли при бывшем заведующем, что надо всё решать самим.       С другой стороны, конечно, Женя права! Стоп! Как ты её только что назвал?! А строгость, а без панибратства, и, не дай бог, еще чего-то там?! И все-таки, она права: жизнь человеческая куда дороже соблюдения каких-то формальностей.       Но в ординаторской, к моему большому сожалению, оказалась одна только Ольга. Да и та взглянула на меня не очень-то дружелюбно. Понятно, что наедине с Королевой они уж точно обсудили и меня, и мое несправедливое наказание Евгении Павловны.       Я сделал вид, что не заметил недовольного лица Ольги Михайловны. Мне нужно было выяснить у нее, как скоро наша пациентка Мокрова может прийти в себя после наркоза.       Нашу деловую беседу прервал вошедший в ординаторскую Вячеслав, с сияющей улыбкой и каким-то свертком в руке. Но встреча со мной, видимо, изначально не входила в его планы. Заметив рядом с Ольгой меня, выражение его лица из веселого и игривого сразу же стало нарочито серьёзным и заискивающим.       — Добрый день, Илья Анатольевич! Как прошло первое дежурство? — с каким-то чересчур уж подчеркнутым вниманием к моей персоне спросил он.       — Нормально, — я не стал вдаваться в подробности и, покинув ординаторскую, решил еще лично проверить как обстоят дела у невесты.       Девушка уже лежала с открытыми глазами и пыталась мне что-то сказать. Подойдя к ней поближе, с ужасом обнаружил, что игла капельницы не воткнута, а просто приклеена лейкопластырем.       Ох, как я разозлился тогда! Опять Белла с капельницей не справилась! Как? Как можно так халатно относится к своим обязанностям?! Все мои утренние намерения: «Спокойствие, только спокойствие — сначала разберись, потом приговор» — вмиг разбились на осколки.       А довольный и счастливый вид стоявшей на посту Изабеллы ещё больше подлил масла в огонь.       — Кто ставил капельницу пациентке Мокровой? — гневно спросил у неё я.       — Ой, невесте — Я! Вы как после утреннего обхода сказали, я так и сделала, — бодро отрапортовала она.       — Вы что, свой медицинский диплом на рынке покупали? — я просто пылал от возмущения, — не можете справиться с элементарным заданием!       Изабелла оправдывалась и извинялась, но как я тогда мог ей поверить, если видел все сам своими глазами.       Не успел сделать нагоняй медсестре, как увидел, что в отделение по скорой доставили уже знакомого мне мальчика. Того самого, который вчера ещё абсолютно здоровый сидел вместе с мамой у нас в смотровой. А рядом с ним возле каталки Евгения Паловна уже проводила первичный осмотр ребенка. Со слов фельдшера Василия стало ясно, что мальчик в отсутствие матери, втихаря от няни, наглотался таблеток.       — Так, его срочно в реанимацию, промыть желудок, сделать детоксикацию, — отдал четкие указания Изабелле я. И, взглянув, на стоящую рядом Евгению Павловну, сразу почувствовал невероятное облегчение.       Она все-таки пришла! Несмотря на свой законный выходной!       Но я тут же снова взял себя в руки и, сделав серьёзное, как и подобает начальнику, выражение лица, наконец-то произнес то, что собирался ещё с утра:       — Я хочу сказать Вам, что изучил внимательно дело пациентки Мокровой. Могу признать, что в тех условиях, это был действительно единственный шанс. Так что можете забирать её себе…       — Спасибо, как она? — спросила Евгения Павловна, взглянув на меня с нескрываемым волнением. Может быть, ожидала дальнейших извинений за мой поступок?       Но я просто сообщил ей, что пациентка пришла в себя и к ней уже рвутся родственники и полиция. И право лечащего врача принимать решение допускать их к ней в палату или нет.       На дальнейшие объяснения времени не было, нужно было принимать срочные меры по спасению ребёнка.       К счастью, мы успели ему вовремя промыть желудок и, сделав все необходимые в таких случаях процедуры, оставили под наблюдением в реанимации до завтрашнего утра.       Когда я наконец освободился, мать мальчика была уже в коридоре нашего отделения. Она с нескрываемым беспокойством и тревогой пыталась узнать у Евгении Павловны все подробности о состоянии своего сына. И куда только делось её былое высокомерие? А узнав, что жизни её ребенка ничего не угрожает, со слезами на глазах начала просить у Евгении Павловны прощения.       — Вы у меня не просите прощения! Вы лучше о сыне подумайте! Просто в следующий раз вы можете потерять сына, — снова терпеливо пыталась достучаться до матери Евгения Павловна.       — Да, конечно, я все понимаю, — вытирала слёзы она.       Тут я не выдержал и, подойдя к ним ближе, решил вмешаться:       — Мы свою работу выполнили, а Вам теперь необходимо обратиться к другим специалистам. И уже не по желанию, а по закону!       И этой нерадивой мамаше уже ничего не оставалось делать, как послушно пойти ко мне в кабинет за направлением к детскому психологу.       А меня так и подмывало в очередной раз обратить на себя внимание Евгении Павловны:       — Я надеюсь, мы с вами договорились — впредь без анархии и самодеятельности. Все согласовывать со мной, — посмотрел ей прямо в глаза, изо всех сил пытаясь понять, что она думает обо мне. Но в её взгляде по-прежнему было только легкое отчуждение и непонимание.       День в больнице шел своим обычным чередом. Кого-то принимали по скорой, кого-то выписывали или переводили в другие профильные отделения.       А вечером, направляясь на дежурный пост, заметил там Степана. По всей видимости, он собирался уже уходить. Рядом с ним крутилась наша старшая медсестра Галина. Они по-заговорщицки друг другу улыбались. Со стороны это выглядело так, будто их связывает нечто большее, чем просто общение двух знакомых людей.       Хотя поначалу я не придал этому никакого значения, потому что необходимо было задать Степану пару вопросов о свекре невесты. Новость о том, что депутат оказался главным виновником трагедии и обвиняется в изнасиловании девушки, мне уже успели днем доложить наши врачи. Но для меня принципиальным было точно узнать — кто все-таки виновен в истории с капельницей?       — Сегодня с утра к ней проник свекр. В общем, все это он и устроил! — еще раз подтвердил мне Степан.       Тогда я вдруг понял, что напрасно сорвал свою злость на Изабелле, которая, как выяснилось, была абсолютно ни в чем не виновата. Но тут я обратил внимание, что наша старшая медсестра стоит уже в верхней одежде и собирается уходить.       — Галина, а Вы почему в таком виде? — строго обратился я к ней.       — Так у меня отгул сегодня. Я заскочила так, на секундочку, — поспешно начала оправдываться она передо мной.       Я повернулся, чтобы уйти, но почему-то картина мило щебечущих Степана и Галины привела меня в легкий ступор: Зачем она явилась сюда в свой отгул? О чем могут общаться, стоя рядышком и хитро улыбаясь друг другу, эти двое?       Но самое интересное от меня все-таки не укрылось — буквально минуту спустя, стоя уже у своего кабинета, увидел, как Галина с мужем Евгении Павловны, весело смеясь и игриво подталкивая друг друга к выходу, быстро удалялись из приемного отделения.       «Похоже, что Степан тут времени даром не теряет. И Галя-то… прямо под носом у коллеги! А ведь Евгения Павловна, пожалуй, ни о чем и не догадывается!..» — первое, что пришло в голову тогда.       Хотя вообще-то, какое мне дело до Степана и его шашней? А может, я просто поспешил с выводами?       …Но в тот момент меня все же больше мучила совесть по поводу Беллочки. Я предполагал, что она наверняка расстроена из-за моего совершенно несправедливого по отношению к ней нервного срыва. И мне нужно было как-то её поддержать.       Изабелла стояла на своем посту с потупленным взором и, судя по всему, готовилась уже к увольнению. Услышав мои извинения, она сразу зарделась и очень трогательно, обрадовавшись как ребенок, сообщила, что начальство извиняется перед ней первый раз в жизни.       — Главное, чтобы не в последний, — чтобы хоть как-то загладить свою вину, ответил я. По её смутившемуся взгляду и потому, как мило она покраснела, мне сразу стало понятно, что я понравился ей не только как начальник. Уж это я в свои тридцать с хвостиком научился быстро вычислять. Не скрою, было приятно, что хоть один человек в отделении проявил ко мне искреннюю симпатию.       А потом вдруг в голову пришла мысль на злобу дня:       — Скажите, у Вас нет какого-нибудь инструмента рабочего? — наверное, мой вопрос показался ей не очень вразумительным, потому что Изабелла непонимающе округлила глаза:       — Какой? Типа шприцов? — в замешательстве переспросила она.       — Да нет, типа отвёртки. Я так понимаю, в этой больнице это всегда должно быть у меня под рукой, — быстро пояснил я ей.       — Давайте, я сейчас у Гали посмотрю, — убежала она в сестринскую и через какое-то время вынесла мне необходимый инструмент. У Галины же нашлись и нужного размеры шурупы…       — Ой, я смотрю, вы на все руки мастер, Илья Анатольевич! — увидев, как я прикручиваю собственную табличку, похвалил меня неожиданно появившийся в отделении Гиппократ Моисеевич.       — Да, вот приходится! — с гордостью ответил я, любуясь своей аккуратной работой.       — Правильно! Укрепляйся, Илюша! — в своей привычной мне уже философской манере, изрек он.       И до меня наконец-то дошла вся глубина его мысли. Табличка с моим именем наконец—то встала ровно и правильно — прямо на своё место       А вместе с нею встал на СВОЁ место и Я.