Моя практика

27 января       «ПРИДУРОК!» — вот такую оценку я получил сегодня в зачетку. Хотя я думал, что эту студенческую книжицу для родственников, учителей и коллег я давно уже выбросил, но, похоже, в Тульской больнице №6 мне ее снова торжественно преподнесли! Первая оценка была — «ОТЛИЧНО» за подписью подвыпившего сантехника. Предмет, правда, новый, но я его сдал.       А сегодня в зачетке аж две оценки. Одна: «МОЛОДЕЦ!» — радует, что по специальности. А вот по какому предмету «ПРИДУРОК»? Незачет, что ли? Пересдача? Ну, нет, не дождетесь…       Хотя сегодняшний день сложился для меня — ох, как не просто!       А началось все с утреннего обхода по отделению. Проверял порядок на рабочих местах. Сначала зашел в сестринскую к Галине. Она сидела ко мне спиной и любовалась чем-то, лежащим перед ней на столе. О!!! Подойдя ближе, сразу бросилось в глаза, что это мужские трусы с этикетками, видимо, только что купленные. Еще бы не броситься! Тут же мелькнула мысль: «Неужто Степану в подарок? Размер-то НЕДЕТСКИЙ!» Правда, увидев мой строгий взгляд, Галина тут же спохватилась и сразу кинулась запихивать их в сумку.       Потом заглянул в ординаторскую. Ну кто бы сомневался! Ольга Михайловна сидела, разложив свою косметику прямо на рабочем месте.       Но Шмелёва — это далеко не Галина. Она, увидев, что я зашёл в кабинет, и, кивнув головой в знак приветствия, даже бровью не повела, продолжая наводить красоту. И это при том, что уже двадцать минут, как начался рабочий день?! Пришлось снова включать грозного начальника.       — Поймите, это рабочее место и я совершенно серьёзно настаиваю на соблюдении порядка в кабинетах! Так что уберите все это немедленно, — сурово произнёс я и тут же поймал на себе два взгляда: недовольный взгляд Шмелёвой и ироничный — Королёвой. Но тем не менее — про себя отпраздновал маленькую победу — косметика нехотя и не спеша начала складываться туда, где ей быть и положено.       Только вот взгляд у Ольги остался прежним. Будто я попросил о чем-то сверхъестественном. Но зато у Евгении Павловны взгляд резко поменялся. Стал явно мягче, что ли. Она подошла вплотную и, глядя мне прямо в глаза, взволнованно заговорила:       — Илья Анатольевич, ради Бога, вот извините меня, пожалуйста! У меня к Вам будет серьезная, очень серьезная просьба! Вы не позволили бы мне отлучиться сегодня минут на сорок, буквально на сорок — до вокзала и обратно. Если позволите, конечно!       Во время этой прямо-таки пламенной речи она, не отрываясь, смотрела мне в глаза. Евгения Павловна! А не переборщили ли Вы с количеством сахара в словах?! Все эти многократно повторенные слова: «…если позволите, извините, пожалуйста…».— это так не похоже на Вас! Может, конечно, мне тогда показалось или на самом деле в ее взгляде проскользнуло лукавство и игра. Будто театр одного актера. А зритель, похоже, — Я. Я словно читал в её взгляде: «Ах, господин Великий Начальник! Наслаждайтесь! Ловите миг! Вас ПРОСИТ сама КОРОЛЕВА!»       Аж холодок тогда пробежал по спине от мысли, что она уже догадывается, как действует на меня ее близкое присутствие и взгляд — когда глаза в глаза. И хотя меня так и подмывало ответить: «Конечно, если Вам так нужно, идите!» Но тут же вспомнил, что я строгий руководитель, а значит дисциплина и порядок должны быть везде и во всем. Надо отлучиться — да не вопрос, но поставьте меня в известность. А так, прознав о моей мягкотелости, они тут все начнут отпрашиваться по разным пустякам. Сегодня — одна, завтра — другая куда-нибудь отправится в рабочее время. Да та же Ольга, хитро улыбаясь, так и ждала, как я на это отреагирую.       Поэтому я взял себя в руки и постарался ответить Евгении Павловне в той же заданной ей тональности и манере:       — Да, пожалуйста, а что здесь серьезного? Вы же имеете право на обеденный перерыв! — конечно, у меня не такие актерские таланты, как у неё, но надеюсь, по моей интонации наша королева поняла, что я оценил только что разыгранный спектакль Великого Послушания. Оценил, но не слишком-то повелся на него. И довольный, что так ловко выкрутился из щекотливой ситуации, вышел из кабинета. Пусть думают себе, что хотят. А сам отправился на пост узнать, не поступало ли новых пациентов.       Вот кто правильным образом отреагировал на мои пожелания чистоты и порядка, так это Изабелла. Видимо, очень хорошо памятуя о моих требованиях, она с большим усердием протирала свой рабочий стол. Услышав моё приветствие, Беллочка с такой тревогой в глазах спросила меня, все ли она делает правильно, что я не мог не оценить по достоинству ее старания и сразу же похвалил за работу. Зардевшись от моих слов, Изабелла в ответ тоже одарила меня лестным комплиментом:       — Знаете, мне кажется с Вашим приходом в отделении на глазах становится все лучше и лучше! — с милой улыбкой произнесла она.       А приятно было слышать такие слова! Хотя из глубин памяти, примерно из глубин шестого класса, всплыли строки: «Уж сколько раз твердили миру, что лесть…» Ну почему же сразу лесть? Правда. А то ли ещё будет! А вслух лишь скромно и с достоинством произнёс:       — Рано оценивать результаты! Все только начинается! — и тут же услышал из уст Изабеллы Львовны доброе напутствие:       — У вас всё получится, Илья Анатольевич!       Но в тот момент расслабиться и получить удовольствие от таких приятных слов нашей медсестры мне не пришлось. По скорой на каталке уже везли пациента — девятилетнего мальчика.       — Скорей, пожалуйста! Парень выпрыгнул из окна! — предупредил меня наш фельдшер. Глядя на бледного, как полотно, ребенка, мне сразу стало ясно, что травмы очень тяжелые и медлить нельзя.       Непонятно было только то, почему он выпрыгнул в окно. Отец что-то там лепетал, что их сын занимается прыжками в воду. Странно, не мог же, в конце концов, девятилетний ребенок окно с бассейном перепутать?       Но размышлять о причинах такого поступка было совершенно некогда. Необходимо было везти мальчишку срочно на рентген. Я только успел крикнуть на ходу Изабелле, чтобы пригласила в смотровую Евгению Павловну, а сам поспешил за каталкой дожидаться снимков.       Рентген конечностей показал довольно плачевную картину: перелом обеих стоп, многооскольчатый перелом пятки, разрыв связок. Как врачу-травматологу мне сразу все стало ясно — нужна циркулярная гипсовая повязка на обе ноги до нижней трети бедра.       А Евгения Павловна тем временем осмотрела мальчика по своему профилю и, показывая мне снимки пациента, вынесла свой вердикт:       — Там явный гемоперитонеум! — убежденно произнесла она. И я сразу согласился с ней, что основная проблема ожидает нас в брюшной полости.       Слушал Евгению Павловну, которая упомянула, что мальчик, хоть и маленький, но очень терпеливый, со спартанским характером, и только при тщательном обследовании пожаловался на сильные боли в животе. Слушал, изучал снимки, анализы и понимал, что случай действительно сложный. Случай как раз по профилю Евгении Павловны. В результате падения у мальчика была разорвана селезенка. Маленькому пациенту необходимо было срочное хирургическое вмешательство.       — Вы обойдетесь без меня? — с нетерпением тут же поинтересовалась у меня Евгения Павловна.       Что я мог ответить?! Раз уже пообещал отпустить… Сказать, что чувствую себя не вполне уверенно? Исключено. Если бы она увидела во мне хоть тень неуверенности, то, скорее всего, никуда бы так и не уехала. А судя по всему, для Евгении Павловны очень важна была эта поездка на вокзал. Ну и кем я бы выглядел тогда в ее глазах?       — Да, конечно! На моём счёту уже полтора десятка селезенок, — тут же, неожиданно для самого себя, соврал я ей. Ну, скажем, не соврал, но изрядно преувеличил. Может быть, для того, чтобы она могла уже наконец-то спокойно уйти, куда ей так срочно именно сейчас понадобилось.       Хотя сам, если откровенно немного волновался, так как всего лишь раза три-четыре был на подобных операциях, да и то — только в качестве ассистента у своего друга Борщевского. Общая хирургия — это была его специализация.       Евгения Павловна радостно меня поблагодарила. Но мне в тот момент необходимо было узнать более полную информацию о пациенте, чтобы исключить вероятность непредвиденных осложнений.       — Я разговаривала с родителями. Они утверждают, что мальчик вполне здоров и даже очень редко болеет, — успокаивала меня Евгения Павловна.       Я уточнил, не попадал ли ребенок раньше в хирургию.       — Нет, — ответила быстро она и добавила уже с нетерпением, явно опаздывая, — Я пойду?       — Да, конечно! — постарался как можно увереннее произнести я.       Поблагодарив меня, Евгения Павловна с такой признательностью посмотрела на меня, что я готов был только ради одного этого взгляда сделать всё, что в этой ситуации от меня зависело.       — За мальчика можете не беспокоиться! — крикнул я и, глядя ей вслед, подумал, что вот сейчас вместе с ней уходит моя надежда, что все будет просто.       А сам, отдав распоряжение Ольге Михайловне готовить ребенка к операции, решил еще немного подстраховаться. Мне нужно было позвонить Борщевскому, чтобы выяснить, какие осложнения и нюансы могут иметь место в подобных случаях.       Связь была, правда, не очень, и мне пришлось выйти на крыльцо. Друг мой, заверив меня по телефону, что операция не из самых сложных, пожелал от души мне успеха. Лишь тогда я почти успокоился и даже немного воодушевился.       Вернувшись в свое отделение, в поисках Шмелевой, на всякий случай заглянул в ординаторскую. И не ошибся. Она была там, слегка озадаченная. Женя тоже почему-то еще не ушла, а стояла в раздумьях у шкафа, даже без верхней одежды. По их растерянным лицам я понял, что они меня уже потеряли.       — Ольга, у вас все готово? — бодрым голосом спросил я у нашего анестезиолога.       — Да, Илья Анатольевич, — глядя с сомнением то на меня, то на Евгению Павловну, ответила мне она.       — Ну, так пойдемте! — позвал её с собой я. И бодро отправился на мою первую самостоятельную операцию по удалению селезенки…       Да!.. Теперь-то всё уже позади! Но я до сих пор с мелкой дрожью во всем теле вспоминаю все то, что происходило сегодня в операционной.       Из-за наркоза мы чуть было не потеряли ребенка, у которого внезапно, во время моих действий за столом, огромными скачками начала расти температура тела и прыгать давление. А тогда, в тот момент я почувствовал, что у меня самого сейчас, как и у этого маленького пациента, остановится сердце. И если бы не своевременная помощь Евгении Павловны, которая каким-то чудом к тому времени успела вернуться…       Женя сразу же взяла ситуацию под свой контроль, отдавая четкие распоряжения анестезиологу и медсестрам. Сердце ребенку мы, к счастью, запустили. И мне, к огромной всеобщей радости, удалось закончить операцию без потери, буквально вытянув мальчишку с того света.       Я не поэт. Я просто врач. Но в тот момент мне почему-то подумалось, что у меня есть ангел-хранитель. И зовут его Женя… Да уж, что только не приходит в голову в такие непростые моменты!       Как впоследствии выяснилось — у мальчика оказалась очень редкая патология — злокачественная гипертермия. Настолько редкая, что мало кто из хирургов о ней знает и может сходу определить. И как потом рассказала Женя, похвалив меня за быстроту действий и назвав «молодцом», в её практике случился всего лишь один подобный случай, но, увы, с летальным исходом.       Вечером мне вдруг снова захотелось поблагодарить Евгению Павловну за такие грамотные действия и такую своевременную помощь в операционной. Я прекрасно знал, что она остаётся из-за тяжелого пока что мальчика ночевать в больнице. И поэтому уверенно открыл дверь в ординаторскую.       И тут до меня отчетливо донеслась ироничная фраза Королевой, предназначенная, естественно, не для моих ушей, а для Ольги: «Только не убирай ты косметику, как того просит этот ПРИДУРОК, наш новый зав.»       Я, если честно, от такой неожиданности чуть не оторопел. Но вообще-то обижаться в той ситуации было бы глупо. Хоть какое-то внимание к моей персоне: выходит, что Евгения Павловна весь день продолжала думать над моими словами. Но и радоваться особо тоже было нечему. Единственное, что тогда пришло мне в голову, сразу же, прямо сходу успел выпалить:       — Вы, конечно, можете считать меня придурком, но красоту будете наводить во вне рабочее время!       Но они, по-моему, даже нисколько не смутились от того, что я все слышал.       — Слушаюсь, — опять с ироничной улыбкой произнесла Ольга       А еще, чтобы эти две подружки-хохотушки знали, почему я все-таки здесь у двери оказался, обращаясь уже непосредственно к Евгении Павловне, немного официально произнёс:       — Кстати, я зашёл к Вам, потому что счел себя обязанным поблагодарить Вас за сегодняшнее ассистирование.       — Спасибо! Но если вы сделали это по обязанности, право, не стоило, — ещё более официально и с ОЧЕНЬ хорошей долей сарказма ответила мне она.       И тут мне действительно стало обидно и за «ПРИДУРКА», и за этот её тон, который я сегодня, по моему мнению, никак не заслужил.       — Опять недовольны?! Оля, скажите, это нормально?! — только и нашёлся, что сказать я и уже, захлопнув за собой дверь ординаторской, снова услышал их дружный и весёлый смех.       …А сейчас вот сижу в своем кабинете и размышляю, какие ещё оценки и зачеты ждут меня впереди? И когда уже стану круглым отличником по всем дисциплинам? Хотя бы для НЕЁ…       Из коридора до меня вдруг отчетливо доносится очень громкий и сердитый голос Евгении Павловны. Спешу туда, чтобы разобраться в чем дело.       — Я вас никуда не пущу! И вообще, чтобы духу вашего здесь не было! — кричит она родителям мальчика, — ребёнок в тяжелом состоянии! Что вы себе позволяете? Будете продолжать так себя вести — я просто вынуждена буду позвонить в службу опеки. Вы поняли меня?       Я не верю своим ушам. Неужто эти слова, да ещё на повышенных тонах произносит наш уважаемый хирург Королёва?       — Евгения Павловна, что здесь происходит? — недоуменно спрашиваю у нее я.       — Все в порядке! — защищает её отец прооперированного сегодня мальчика, — правда, доктор?       — Ну пока — да! — немного успокаивается Евгения Павловна. — Я очень прошу вас! — снова сурово обращается она к матери и отцу ребёнка.       — Пройдемте, пожалуйста, со мной, — пытаясь сдержать себя при родителях пациента, — обращаюсь к Евгении Павловне я. Она молча подчиняется.       И уже в своём кабинете я пытаюсь вывести её из возбужденного состояния и привести, наконец-то, в чувство:       — Нет, я все понимаю! Тяжёлый день, бессонная ночь! Но разве можно так грубо разговаривать с родителями? Вы сегодня этого ребёнка увидели впервые, а это ИХ ребёнок! Вы представляете, что они сейчас чувствуют? — пытаюсь достучаться до неё я.       — Вы правы! Я не представляю, что чувствуют родители по отношению к их детям, — отвечает она, показывая мне полное безразличие и повернувшись ко мне спиной. Хотя я чувствую, что нервы её напряжены до предела.       — И знаете, Женя, — кажется, первый раз обращаясь к ней просто по имени, — какими бы живыми людьми не были бы врачи, существует врачебная этика и ей необходимо соответствовать!       — Я согласна! Это все? — видимо, ей абсолютно наплевать и на моё мнение, и на мои нравоучения.       — И хамства в своем отделении я не потерплю! — уже с нескрываемым возмущением добавляю я.       — Я это поняла уже… Мы на этом закончили? — она смотрит на меня совершенно спокойно, без малейших эмоций во взгляде.       — Да, закончили! Идите домой, вам выспаться надо! А я с ребёнком сам посижу! — и тут вдруг отчетливо понимаю, что ей на самом деле нужно уже отдохнуть       — Я останусь! — упрямо заявляет мне она.       — А я сказал — не стоит! Домой! Спать! — почти спокойно, но уже без малейшего сомнения в твердости и непоколебимости принятого мною решения, заявляю я ей.       И в этот раз она просто вынуждена мне подчиниться. Евгения Павловна тут же молча демонстративно разворачивается и выходит из кабинета. Очень надеюсь, что домой… 28 января       Ночь моя в больнице прошла относительно спокойно. И хоть пару раз пришлось вставать к мальчику, чтобы сбить поднимающуюся температуру, к утру ему стало уже намного лучше. Ребенок пришёл в себя, повеселел и даже съел пару ложек бульона. С утра у его кровати уже стояли счастливые родители с игрушками и едой, от радости не зная, чем ещё порадовать своего сына.       Когда я вышел из кабинета, чтобы повесить на доску объявлений очередной приказ главврача, вдруг увидел Евгению Павловну, которая очень медленно, тяжелой походкой выходила из палаты реанимации с огромным букетом.       Странно! Неужели она так и не уходила домой?       — Евгения Павловна, а вы почему здесь? Почему ночью не ушли? — попытался выяснить у неё я, точно зная, что по графику ей положены целые сутки отдыха.       — Я ушла! Это неважно, — почти не глядя в мою сторону, устало ответила она мне и, наглухо захлопнув за собой дверь, скрылась от меня в ординаторской.       Мне стало как-то не по себе. Настолько не похожа сама на себя была Женя в тот момент. Кажется, произошло что-то серьезное. И неприятное. Похоже, что-то личное… С мальчиком в реанимации никак не связанное.       НЕУЖЕЛИ???       Но с вопросами сейчас приставать к Евгении Павловне явно неуместно. Да и кто я для Жени, чтобы лезть со своими расспросами в её личную жизнь?       Но есть все-таки крохотная надежда, что НЕ придурок…