Моя практика

21 февраля       На войне как на войне.       Только кто-то пулю в бою получает, а кому-то шальная, как мне, — пуля-дура.       Кого теперь винить? Свою рассеянность?       Главное сейчас — не паниковать. Спокойствие.       Всё равно вариантов только два: да или нет. И от меня уже ничего не зависит.       Результат отрицательный — живи дальше и радуйся жизни.       Результат положительный — собирай чемоданы.       Хотя теоретически, даже при положительном результате у подростка, не факт, что я заразился. Вероятность исчисляется какими-то там процентами. И все же, от его положительного результата до ожидания моего окончательного приговора пройдут недели, и даже месяцы, а пока — идти к Гиппократу, уходить из профессии…       Говорят, в жизни нас спасают чувство юмора и любовь. С юмором — стараюсь, как могу, из последних сил.       А с любовью…       Сегодня понял, как дорога мне Женя, когда представил, что вдруг могу ее потерять. И уже не смогу обнять ее, просто прикоснуться — возможно, не буду с ней даже видеться. Никогда не проснусь с ней рядом, не увижу выбившийся завиток на виске… Не расскажу ей о своем детстве, не поеду с ней к морю… НЕ… НЕ… НЕ…       А сам ведь там, в реанимации, повел себя, как последний идиот. Обидел, еще как обидел! Ну просто хам невоспитанный. В ее глазах так точно.       Сижу теперь один в пустой квартире.       Одиночество — это не тогда, когда у тебя никого нет, а тогда, когда ты запрещаешь позвонить самому дорогому человеку и попросить у него помощи. Привыкаю к одиночеству, кто знает, может, вскоре это будет мое любимое состояние.....       Без паники. Дождемся утра.       А ночь тянется невероятно долго. Может, это и хорошо. Можно все продумать… Можно сидеть и вспоминать.       А мои воспоминания — со мной…       И ее взгляд там, возле примы Тульского театра…       А до этого… громкий и отчаянный Женин крик о помощи — из коридора, со стороны палаты реанимации. Слов не разобрал. Просто побежал на ее крик.       Там, в реанимации, меня ждала картина, прямо скажем, экстраординарная, просто шокирующая. Женя, суетящаяся возле пациентки: взволнованная, растерянная и потрясенная, растрепанные волосы… Но самое страшное — критическая прямая на мониторе! Остановка сердца!..       Только лишь с третьей попытки нам удалось его запустить снова.       В тот момент я никак не мог понять, что же все-таки произошло — ведь все показатели пациентки уже стабилизировались и были в норме.       Со слов Жени узнал, что на нашу приму было совершено покушение: тайком проникнувшая в палату молодая особа пыталась задушить ее подушкой.       Но мы справились! И тогда первый раз за последние дни мы оказались вдвоём — наедине. В наступившей тишине только слышалось биение чужого сердца…       И тут я заметил свежую рану у Жени на руке.       — Это она? — спросил я, имея в виду ту негодяйку, которая устроила этот погром. — Надо обработать! Позволишь?       Женя молча кивнула. Доверчиво протянула мне свою руку… Так доверчиво, что у меня на секунду сжалось сердце.       А потом она посмотрела наконец мне в глаза. Устало, виновато и немного печально…       Я взял ее руку в свои ладони. И опять — такой волнующий взгляд глаза в глаза, словно обоим нам вдруг стало непонятно, зачем мы столько времени мучили друг друга?       И таяло все утреннее, все ненастоящее. Совсем как в той далекой жизни, когда я вытирал слезы на лице сидевшей передо мной женщины, так похожей на маленькую обиженную девочку. И которую вдруг нестерпимо захотелось пожалеть и успокоить…       Да… В той далекой жизни она успокаивалась в моих руках и просыпалась, счастливая, — в моих руках…       …А там, в палате реанимации, самое большое желание было: обнять, крепко прижать к себе, нежно коснуться губами ее макушки и ласково прошептать в самое ушко: «Ну что, дуреха ты моя, набегалась уже? Хватит, не отпущу больше никуда. Иди, поцелую, и ручка болеть не будет…»       И вдруг мне показалось, что Женя как будто угадала мои мысли и приблизилась, словно ожидая от меня первого шага. Она ждала… Слов? Молчаливого прикосновения? Поцелуя?       Но врачи не лечат поцелуями раны физические.       Я уже взял, обработанную перекисью ватку, чтобы поднести его к Жениной руке…       И тут вдруг взгляд мой упал на палец, порезанный во время операции! И открытая рана на руке Жени! Самый дорогой в мире человек — и я со своими теоретически и логически допустимыми рисками. Теоретически через восемь — десять часов я уже носитель! Ну и что там, что «теоретически», «практически», «согласно исследованиям…» — а если уже через шесть часов? Кто знает абсолютно точно, на сто процентов?       Я замер… Я оборвал в себе это движение к ней. И резко отшатнулся от Жени:       — Обработай сама! — почти крикнул. Крикнул неожиданно громко. Будто встряхнул сам себя. А получилось так бесцеремонно, почти по-хамски!       Уходил и чувствовал за спиной ее потрясенный моей грубостью взгляд.       Как же было жалко ее! И больно. Но объясняться тогда уже не было сил.       И не хотелось видеть в ее глазах просто ЖАЛОСТЬ! Я мужчина.       Не хотелось мучить ее сомнениями и ожиданиями утренних результатов, потому что был уверен: Женя бы переживала за меня. Сильно. Всю ночь. А у нее этих переживаний сегодня и так хватило!       Подумал, что справлюсь сам.       Я МУЖЧИНА!       … В таком настроении отправился в палату к мальчишке-наркоману. Вместе со Степаном. Мне надо было поставить мать в известность о результатах анализов. А Степану узнать, откуда этот подросток доставал наркотики.       Разговор получился мучительно тяжелым.       Увидев полицейского, мать подростка со слезами запротестовала:       — Ой не надо, он ещё отдыхает, он очень слаб ещё!       — Вы успокойтесь, я ему только пару вопросов задам. — Степан был непреклонен. Да и я видел, что парень уже просто притворяется.       Королев попытался слегка припугнуть тем, что может из палаты прямо сейчас забрать его в отделение. Но мать, уже с возмущением обращаясь ко мне, снова запричитала:       — Что за произвол такой? Почему Вы ничего не делаете? Мальчик только после наркоза!       И тут я вынужден был сообщить ей печальное известие о том, что анализы ее сына на ВИЧ дали положительный результат.       Вспоминаю сейчас отчаяние в глазах матери, испуганные глаза подростка и его оглушающий крик:       — Вы врете все! Вы врете!       Даже после того, как я показал им результаты анализов, мальчишка никак не мог в это поверить:       — Вы ошиблись! Сделайте ещё один анализ!       — Уже сделали! Результат будет завтра утром! — заверил его я.       Но когда мать начала умолять его рассказать, где он брал наркотики, сын ее снова уперся, не желая выдавать своих, так называемых дружков. Со словами: «Я не стукач!» — упрямо уставился в одну точку.       Но тут я уже не выдержал:       — Всего лишь ВИЧ инфицированный. Те кто продал тебе дозу, будут и дальше радоваться жизни. А ты — лекарства, больница и ничего не поможет…       И вдруг этот ершистый и такой несговорчивый мальчишка-подросток, совсем как маленький ребенок, бросился со слезами на глазах и мольбой о помощи на шею своей матери. А она, крепко прижав сына к себе, усилием воли взяла себя в руки и начала нежно и ласково его успокаивать:       — Нет, ты не умрёшь, не умрёшь! Найдём лучших врачей, лекарства. Мы все найдём…       А потом этот юный наркоман наконец-то сдался Степану:       — Я все расскажу!       Помню, что, уже выходя из палаты, я почему-то вдруг произнёс так мучившие меня мысли вслух:       — Никто не хочет умирать…       НИКТО!       Уходил я очень поздно — из ставшего уже родным отделения. Перед уходом еще раз зачем-то подошел к полкам с документами — вроде порядок. Не то чтобы прощался…       И в ночь…       …А ночь оказалась такой долгой! И уже не помогали ни воспоминания, ни самоуговоры, ни оптимистические планы: как же давно я не был в отпуске, как я приеду и обрадую отца… Обрадую?!       И чем дальше, тем больше хотелось, чтобы поскорее уже наступило это утро! Ведь никаких сил моей души уже не хватало…       Все, что вчера казалось таким простым: я сам, я выдержу, я справлюсь — с каждой минутой таяло и перерастало в одно острое желание видеть ЕЁ. Видеть Женю. И пусть жалеет, пусть погладит по голове и скажет: «Я здесь, я рядом, Илюш, и ничего не бойся!»       Никогда и ни от кого я не хотел услышать таких слов. По крайней мере, во взрослой моей жизни — точно нет. Всегда хотел быть гордым и сильным… Так я думал всегда.       А оказалось, что никакой не гордый…       И не сильный…       …И вот с утра уже стою на воротах в ожидании ЕЁ прихода.       Я жду.       То ли от холода, то ли от волнения меня начинает пробирать дрожь.       Наконец Женя входит в ворота. Не заметила или делает вид?       Кричу ей вслед:       — Привет!       Женя, не оборачиваясь, ускоряет шаг. Я с трудом догоняю ее:       — Подожди, пожалуйста! Я хотел объяснить тебе своё странное вчера поведение.       Женя отвечает нетерпеливо и резко, даже не глядя на меня:       — Ты не обязан!       И все же я попробую. Я должен ей сказать. Объяснить и извиниться.       Я перегораживаю собой дорогу:       — Я… я вчера порезал палец, когда ставил дренаж мальчишке-наркоману… А у него положительный тест на ВИЧ.       И тут Женя поднимает на меня глаза.       — Господи, Илюш…       В ее огромных глазах — смятение и боль за меня. Она все поняла. Всё! И мне кажется, что она уже забирает себе часть моей боли и страха.       А я продолжаю говорить и уже не могу оторваться от таких необходимых мне глаз. И любимых. Сейчас четко осознаю: да, я люблю. Я ЛЮБЛЮ ЕЁ!       Люблю и переживаю за нее:       — Ты без лишней надобности не заходи туда. Ладно? Береги себя, пожалуйста!       — А ты сделал повторный тест? — Женя, как и я понимает, что отчаиваться пока еще рано.       — Да, через полчаса готов будет и мой собственный, и его повторный. Вот так…       — Можно, я с тобой подожду? — и тут Женя кладет руку мне на плечо. И этот ее искренний жест успокаивает, потому что она РЯДОМ, она со мной, я не один…       А я могу только кивнуть:       — Спасибо…       — Пойдём, пойдём… — Женя берет меня за руку, и мы вместе направляемся ко входу.       В ординаторской пока никого. Мои подчиненные не слишком-то любят приходить на работу раньше времени. И хорошо. Женя быстренько заваривает нам чай. Садится рядом.       И мы сидим совсем близко, иногда касаясь друг друга плечами…       Женя старается отвлечь меня и просит рассказать какие-нибудь смешные истории из моего далекого детства. И ее нескрываемый интерес ко мне кажется таким доверительным. А мои детские воспоминания словно еще больше сближают нас. Хотя я еще не готов ей рассказать сегодня о самом главном.       Почему-то вспоминается сейчас далекий случай — и забавный, и драматичный для меня, восьмилетнего ребенка — о том как мы с младшей сестренкой, типа взрослые, никому ничего не сказав, убежали вдвоем на речку, на весь день. Пикник на берегу реки.       — Возвращаемся. А тетушка Лиза нас уже возле дома поджидает… — я продолжаю, пытаясь не обращать внимания на нарастающее напряжение. До результатов анализов остаются какие-то считанные минуты. Но как же долго они тянутся!       — Мне уже прям страшно становится от этих разговоров… о тете Лизе…       И я вижу, что Женя сама начинает переживать уже больше меня и как быстро растет тревога в ее глазах и в голосе. Теперь уже мне самому хочется ее успокоить и отвлечь.       — Не! Хорошая была тётка! Строгая, конечно, но справедливая, — делаю вдох и заканчиваю свое повествование:       — Подходим мы, а она возле дома с большой палкой в руках. Конечно, большая часть досталась мне… Сестренку она пожалела…       И тут у меня непроизвольно вырывается:       — Но даже тогда мне не было так страшно, как теперь…       Я уже чувствую, как сильно меня начинает опять потряхивать. И так нужна сейчас ее поддержка…        Женя, понимая мое теперешнее состояние, бережно берет в свои теплые ладошки мою руку.       — Если бы ты мне сразу все сказал, я бы тогда не ушла. — Она с такой грустью вспоминает о вчерашнем моём поступке.       А я только сильнее прижимаюсь губами к ее плечу.       — Но ты же пришла — и вот мне уже легче.       И это правда!       Мне на самом деле легче и спокойнее. С ней рядом.       И, наконец, раздается стук в дверь. Это Белла. В ее руках результаты таких долгожданных анализов.       Женя сама берет у Беллочки результаты, молча смотрит, а потом, поднимает свои огромные глаза к небу… Словно благодарит Всевышнего за моё спасение!       И в эту секунду меня вдруг накрывает ТАКАЯ огромная волна подаренной мне свободы и радости!       Я БУДУ ЖИТЬ И РАБОТАТЬ!       И Я ЛЮБЛЮ!!!       И что бы ни случилось между нами потом — мы уже близкие друг другу люди, и этого не отменить.       И я всегда буду помнить тепло ее рук, слезы радости в ее глазах, всю ее рядом — там, в ординаторской — в самые долгие и томительные в моей жизни минуты ожидания.       А сейчас я зайду в палату к мальчику и обрадую его и его мать.       БУДЕМ ЖИТЬ!!!