Моя практика

22 февраля       Ну, здравствуй, новый день!       Хорошо же меня вчера встряхнуло!       «Добро пожаловать в мир экстрима!»       Наверное, мой поседевший ангел-хранитель дал мне подзатыльник или пинок — ага, ниже пояса — чтобы не расслаблялся! «На работе — думай о работе!» — а это было последнее предупреждение…       После таких стрессов на многое начинаешь смотреть по-другому. Проще? Или спокойнее?       С Женей мы снова на ТЫ!!!       Только надолго ли? Не уверен. Точнее, даже уверен, что ненадолго…       Вспоминаю вчерашнее утро: тревожно, но при этом так уютно и надежно…       Женя крепко держит в своих теплых ладонях мою руку. И мне казалось: я весь там, в этих руках, со своими страхами и надеждами.       И наш разговор… И ее плечо рядом…       Женя такая вся близкая, такая вся моя — и все это отдается во всем теле сладко и ярко.       А еще я понял, что значит ОНА для меня.       И еще, что я ей… ну, хотя бы не безразличен. И уже размечтался тогда, что позову ее куда-нибудь в тихое местечко, чтобы отметить мое «спасение»…       Правда, днем мы с Женей почти не пересекались. Видел ее на ходу, но показалось: что-то ее беспокоило. И улыбка ее была скорее грустной, чем радостной.       Только ближе к вечеру все же застал ее в ординаторской и начал было озвучивать свое приглашение:       — Жень, а давай мы с тобой сегодня…       Но она вдруг оборвала меня на полуслове, сославшись на то, что на вечер у нее другие планы — серьезный разговор с сыном и его невестой.       А потом чуть нос к носу не столкнулся в коридоре со Степаном, спешившим в ординаторскую, к Жене. Что уж там они обсуждали вдвоём? Какие проблемы решали? Но отметил про себя, что домой они ушли с работы вместе. Помню, как при виде этой милой семейной идиллии что-то неприятно задело меня…       … А сегодняшний день в больнице начинается как обычно — с вновь прибывших пациентов. С утра по скорой в отделение уже поступил первый больной — мужчина средних лет с дисфагией и рвотой. Только вот наш хирург и анестезиолог никак не могут установить его точный диагноз. И Женя прислала Ольгу за мной.       Захожу с Ольгой Михайловной в смотровую, и вдруг Евгения Павловна наконец-то прозревает:       — Ребята, я поняла, у него инородное тело в пищеводе!       Нет, дорогие мои, это же несерьезно! С чего начинать-то надо было?       — Ну, Вы рентген сделали? Может быть, нужно было с контрастом? — мне все ещё непонятно, почему за такой длительный срок ничего конкретного не предпринято, а пациент между тем уже начинает задыхаться.       — Меня только что осенило! Ведь симптомы, ребят! — восклицает Женя       — Ну, естественно, что может быть проще? Дисфагия, рвота, боль в груди! — я чувствую, что начинаю нервничать. Это же какое открытие для такого высококвалифицированного специалиста!       — При таких симптомах может быть все что угодно! — Ольга тут же вступается за подругу.       — Ольга Михайловна, квалифицированный врач должен знать, а не предполагать! — тут же делаю акцент на слове ЗНАТЬ. Получается довольно-таки резко.       Шмелева снова пытается мне возразить:       — Евгения Павловна — квалифицированный врач!       — Оля, я, действительно, должна была сразу догадаться!        Женя — умница! Может, ей и обидно мое замечание, но она честно признает, что я прав.       — Сделаете рентген, позовете меня! — бросаю я уже на ходу Евгении Павловне и Ольге Михайловне. Выхожу из смотровой, слышу вслед Женин голос:       — Хорошо, сделаем! Посмотрим пищевод!       По пути в свой кабинет опять замечаю в коридоре Степана. Интересно, вроде сегодня никаких поступлений с криминальным оттенком не было. Вспоминаю, что мельком пару раз видел заплаканную Галину. Что еще за тайны мадридского двора?! Ох, что-то всё это мне не нравится!       Через какое-то время Женя, предварительно постучав, заходит ко мне в кабинет со снимком в руках.       — Ну, что там с этим Вальцовым? — в нетерпении спрашиваю я.       — Рентген ничего не показывает, — Женя тут же протягивает мне в знак доказательства результаты рентгеноскопии нашего пациента. На снимке на самом деле никакого инородного тела не видать.       — Странно. Но там что-то есть! Я уверен!       Да и сама Женя, похоже, в тот момент в этом уже не сомневается и предлагает эзофагоскопию. Я киваю в знак одобрения, уточняя только:       — Справишься? Или вызвать кого-нибудь?       — Справлюсь! — быстро взглянув на меня, отвечает она, тут же разворачиваясь к выходу.       Выглядит Женя как-то подавленно. Ну не могу я так ее от себя отпустить.       — Жень… Ну ты вообще как? Как дела? — спрашиваю как можно мягче. Меня беспокоит ее настроение, ее грустные глаза, рассеянный взгляд, словно мыслями она совсем не здесь.       Видимо, мой вопрос застает Женю врасплох.       — Я?.. — она останавливается, какие-то несколько секунд обдумывая свой ответ. — Если честно, не очень… — делает глубокий вдох и даже пытается улыбнуться, но выходит не очень весело. — Но работы это не касается… И снова отмечаю про себя, что у Жени измученный вид.       — А сын как? — сразу вспоминаю, что вчера она упоминала про какие-то проблемы, связанные с сыном.       — Сын… — Женя делает шаг в мою сторону, и мне кажется, что она искренне рада, что можно поделиться своими переживаниями, и ей приятно мое внимание… Но тут звук моего телефона резко прерывает наше чуть было уже не начавшееся доверительное общение.       — Подними, тебе звонят! — Женя прерывает свою речь. И прерывает свое движение ко мне.       Я беру трубку. А на том конце провода… Ну кто же ещё?       — Да. Да, Лан! Я не могу сейчас разговаривать, я перезвоню!       Женя, не дожидаясь окончания моего разговора, демонстративно направляется к выходу. Я бросаюсь за ней, забегаю вперед, преградив ей собой дорогу.       — Подожди, подожди, — я придерживаю ее за руку. — Ну, так что?       Выражение лица у Жени мгновенно меняется: и я уже никакой не Илья, а Илья Анатольевич — занудный начальник. Похоже, во всем виноват телефонный звонок. Ну не отвечать же мне, в самом деле: Да, Иван Иванович! — вместо: Да, Лана?!       И снова лёд в её глазах, а в ответ такой непроницаемый холодный официальный тон:       — Я провожу эзофагоскопию. Ты будешь присутствовать?       — Да нет, я тебе доверяю! Если нужно, позови! — беру себя в руки и отвечаю в заданном Женей ключе. Посмотрим, кто первый не выдержит и сдастся.       Женя снова пытается уйти. Ну, конечно, не выдерживаю я.       — Жень… — снова кричу ей вслед. Остановить, посмотреть в глаза и успокоить, сказать, что… Еще не решил — что, но как-то успокоить.       — Да… — Женя быстро останавливается, поворачивается и испытующе смотрит на меня. На какое-то мгновение взгляд ее смягчается, в нем словно надежда, словно она ждет от меня какого-то теплого и очень нужного ей сейчас слова…       Нет! Показалось! В ее глазах скрытая ирония: «Ну-ну, и что скажешь в свое оправдание?»       А в чем мне, собственно, оправдываться и за что извиняться? И я останавливаюсь в шаге от решительной и окончательной капитуляции. Ну нет! У меня тоже есть гордость. И я так быстро не сдамся.       — Удачи! — усилием воли делаю бесстрастное лицо.       И всё же, по тому, как Женя глядит на меня и тут же, резко отворачиваясь, направляется к двери, понимаю, что ждала она явно других слов. А потом перед выходом — вдруг еще раз оборачивается и… этот ее колкий ироничный взгляд — контрольный — в голову. Или в сердце?       Спустя какое-то время из коридора до меня вдруг доносятся громкие, можно даже сказать истеричные женские крики. Выбегаю из кабинета, пытаясь понять, что случилось.       На каталке пациент Вальцов, ещё не пришедший в себя после эзофагоскопии, а над ним, словно разъяренная фурия, вьется его жена. Стоящая рядом Галина пытается привести женщину в чувство. Но все ее попытки тщетны.       — Да мне наплевать, где я нахожусь! Я столько лет замужем была не для того, чтобы терпеть здесь унижения! — кричит жена Вальцова, ни на кого не обращая внимания.       Я тут же вспоминаю, что Женя уже успела доложить мне — из пищевода пациента был извлечен какой-то фрагмент женского нижнего белья. Мне непонятно только, каким образом эта врачебная тайна стала вдруг общественным достоянием не только медперсонала больницы, но и родственников пациентов. Не знаю, кто уж там виноват, но приемное отделение, в любом случае, не место для подобных скандалов.       — Женщина, если вы сейчас же не прекратите орать, я вызову охрану! Вы находитесь в медицинском учреждении, стараюсь говорить строго и внятно. — Здесь вокруг больные люди!       — Ну разве, что на голову! Будет ли здоровый человек жрать женское бельё? Да что с Вами говорить! Вы все, мужики, одним миром мазаны!       Тем временем каталку с ее мужем увозят в палату.       — Так! А где он? Куда Вы его увезли? — женщина начинает метаться по отделению и явно впадает в истерику.       — Успокойтесь!       — Значит, так! Я этого гада из-под земли достану! Ясно? Товарищ Соколов! — и она, бросив на меня гневный, презрительный взгляд, с гордо поднятой головой, удаляется куда-то по коридору.       А я влетаю в ординаторскую с бешеным желанием поделиться яркими впечатлениями от только что увиденного и услышанного. Заодно узнать, кто же все-таки стал виновником утечки такой конфиденциальной информации.       Впрочем, это не важно, главное, что за своих подчиненных отвечает врач, который проводит операцию.       Наши хирург и анестезиолог уже там.       — Евгения Павловна, Вы не первый год в медицине и подобные ляпы просто недопустимы! Это не профессионально! — начинаю уже с порога. У Жени удивленное лицо.       — Я могу узнать в чем я виновата?       Я информирую врачей о жене пациента, которой уже все известно о похождениях своего мужа, и о скандале, который она закатила прямо в коридоре отделения. И о том, что теперь она грозится засунуть эти детали женского белья снова туда, откуда наша Евгения Павловна их достала.       Женя снова ничего не может понять. Ольга тоже искренне недоумевает:       — Мы никому ничего не рассказывали. Это правда!       — Но тем не менее она знает. Вы нарушили врачебную тайну! И если не Вы лично, то Ваши подчиненные, которые не прислушались к Вашим указаниям, — говорю это, обращаясь лично к Жене. Я считаю, что это целиком и полностью только ее вина. Женя слегка шокирована моей строгостью, но держит себя в руках:       — Мне очень жаль!..       Вижу, что она на самом деле расстроена, но меня это не останавливает, и я добавляю:       — Я считаю, что Вам следует лучше контролировать свой младший медицинский персонал. И вообще, пора бы уже заработать подобающий авторитет! — говорю это, а сам уже чувствую, что перегибаю палку. Сильно перегибаю.       И тут Женя, не выдержав моего прессинга, вся раскрасневшись, сходу выплескивает на меня всю свою обиду:       — Только не думайте, что авторитет — это Вы! Если Вы ходите по больнице и изо всех сил строите из себя большого начальника, это ещё не значит, что Вас уважают больше, чем меня!       Я прекрасно понимаю ее состояние. Но пререкаться с ней я не собираюсь, поэтому, чтобы слегка остудить ее пыл, спокойным и уверенным тоном произношу:       — Это Ваша ошибка. И Вам разговаривать с его женой, и лучше сделайте так, чтобы она успокоилась, — и выхожу из ординаторской, оставив Евгению Павловну с Ольгой Михайловной снова наедине.       У себя в кабинете вспоминаю глаза Жени и ее ответ мне. Понимаю, что был резок, возможно, обидел: не по сути, а именно интонацией. Понимаю, что у нее домашние проблемы…       Но мы НА РАБОТЕ.       И все же на душе неспокойно. Не выдерживаю такой неопределенности, встаю и иду в ординаторскую. Жени там уже нет. Иду по коридору, по пути заглядывая во все палаты.       Наконец, нахожу ее там, у кровати с пациентом Вальцовым, который уже отходит от наркоза. И тут же замечаю слёзы на ее глазах. Неужели виновник этих слез я? Мне бесконечно жалко её. Подхожу к ней ближе. Кладу руку на спинку кровати, в нескольких сантиметрах от Жениной руки. Так хочется взять ее за руку, но не решаюсь…       — Женя, возможно, я был резок. Но давай будем честными. Все, что я сказал — справедливо. А твои слова… — внимательно смотрю на Женю, и я уже готов и повиниться, и извиниться, и обнять…       Но она быстро берет себя в руки, коротко взглянув мне в глаза, отвечает:       — Не думаю, что тебе когда-нибудь удастся довести меня до слез. Так что не принимай это на свой счёт! — сказала, как отрезала — меня с моими переживаниями и невысказанными признаниями — от себя.       — Рад слышать! — ну что ж, я тоже беру себя в руки, ладно, переходим к разговору по делу. — Что с больным?       Женя объясняет, что при проведении эзофагоскопии обнаружила у него диафрагмальную грыжу в области сужения пищевода.       — Нужна операция?       — Определённо! Там и так сужение, а из-за грыжи возникла полная непроходимость.       Дорогой мой хирург, любуюсь, восхищаюсь. Еле сдерживая улыбку, ласково и нежно смотрю ей в глаза.       — Но, значит, он должен быть благодарен судьбе… ну и тебе тоже… Женя успокаивается окончательно. И выражение ее лица тоже смягчается.       — Нужно только как-то по-человечески объяснить это жене.       — Попробуем вместе? — как приятно произносить это слово: ВМЕСТЕ… Похоже, мир возвращается в нашу жизнь, да, Женя?       Я ухожу, чтобы найти жену пациента Вальцова и пригласить ее в кабинет на беседу. В коридоре ее что-то не видать.       Но зато снова наблюдаю Степана собственной персоной, а рядом… цветущую и улыбающуюся Женю. Степа уже почти обнимает Женю. Да и она, кажется, не против.       Ну просто голубки!!!       Ноги сами несут меня к ним. Ощущаю уже почти физически, что мне просто необходимо сейчас увести ее от мужа. Не могу и не хочу видеть их рядом. Впрочем, у меня есть повод вмешаться в эту идиллию. И да, Женя, я тебе НЕ ВЕРЮ!       — Евгения Павловна, можно Вас отвлечь? Я надеюсь, Вы не забыли, что нам предстоит ещё один нелёгкий разговор?       Женя наконец-то прерывает милую беседу с мужем, потом с видом словно только что меня заметила — ага! — а я такой незаметный! — подходит ко мне, пытаясь понять, чего же этот начальник ещё пожелает.       Степа прямо-таки воспылал интересом к стенду о переломах. Читай, читай, голубок! Уж я-то в этом профессионал. В смысле, что и собрать могу и загипсовать.       А я, на какое-то время заполучив Женино внимание, быстро перехожу к волнующей меня теме и как бы между прочим уточняю:       — Я, надеюсь, не нарушил Ваших романтических планов? — и, конечно, своим ревнивым вопросом сразу же выдаю себя с головой.       — Нет, что Вы! Мы их просто отодвинули, — Женя насмешливо смотрит мне прямо в глаза.       Она прочитывает меня на раз. Вижу, понимаю, что она просто играет со мной. Ей нравится моя ревность. Впрочем, это тоже, наверное, что-то означает?       Женька, как же я тебя люблю! Люблю, когда ты злишься. И когда не злишься — тоже! И когда сейчас играешь со мной, как кошка с мышкой! Ты по-прежнему ускользаешь от меня!       Но всё не так просто с Вами, Евгения Павловна. Понимаю всё, но уже не могу удержаться от еще одного вопроса на ту же тему:       — А что, Степан уже вернулся в лоно семьи? Мне казалось, ему нравится вольная жизнь?        Видимо, мои намеки на походы Степана на сторону Женю все-таки задевают и хорошо так встряхивают. И куда-то сразу пропадает милое и беспечное выражение лица…       — Илья Анатольевич, разве вмешательство в личную жизнь сотрудников прописано в Ваших должностных инструкциях?       Обожаю ее такие милые подколы в мой адрес. И ее неповторимый юмор. И обожаю этот взгляд, в котором я — это уже не завотделением Соколов И.А., а Илья или Илюша, который еще недавно… Так! Остановись, мечтатель! Тут же пытаюсь соответствовать:       — Она слишком длинная! Я не дочитал! — отвечаю ей, не скрывая ироничной улыбки. 1:1?       — Ну тогда… — Женя что-то пытается сказать в ответ, но я тут же я прерываю. Могу же я воспользоваться служебным положением?       — Тогда, будьте добры, найдите мне жену господина Вальцова и приведите ее ко мне в кабинет.       Женя вынуждена мне подчиниться. Ну вот, то-то же! Кто здесь начальник в конце концов?       Ухожу в кабинет готовиться к беседе с женой Вальцова.       Спустя несколько минут, Женя приводит ее ко мне. Женщина с явно выраженным недовольством на лице, очень решительной походкой подходит к моему столу. Пытаюсь вежливо начать наш разговор, предлагая ей присесть, но она категорически отказывается:       — Насиделась уже! Постою! Так, Вы расскажете наконец, что там учудил мой супруг?       И когда Женя начинает спокойно объяснять ей, что из пищевода ее мужа был извлечен инородной предмет, жена Вальцова снова впадает в истерику:       — Господи! Значит, это правда, что он сожрал чье-то бельё? За что мне?! Вот за что мне такое?! — со слезами на глазах обращается она к нам, будто это мы виноваты в том, что ее муж развлекается на стороне, глотая при этом все, что ни попадя.       Я беру себя в руки, стараясь не обращать внимание на ее нервное возбуждение, спокойно пытаюсь объяснить, что это было возможно не то, что она подумала. Но женщина только еще больше распаляется, с возмущением заявляет, что над ней ухохатывается уже вся больница.       И тут Женя неожиданно быстро приводит ее в чувство, поведав о том, что на стенке пищевода ее мужа она обнаружила грыжу. Жена Вальцова уже с нескрываемой тревогой смотрит на нас, и тон ее голоса становится совсем другим: взволнованным и озабоченным самочувствием ее мужа.       — Какую грыжу? А это опасно?       Пытаюсь объяснить ей медицинской терминологией на сколько это опасно, но она тут же перебивает меня и просит рассказать «по-русски».       Ну что же. Попытаюсь. Лишь бы только больше не скандалила. Беру для наглядности песочные часы.       — Хорошо, смотрите! Эти часы — пищевод Вашего мужа. И вот это узкое место, через которое проходит песок, есть и в пищеводе. И как раз здесь и есть грыжа, которая мешает. — Кажется, она меня поняла.       Тут же приходится констатировать вполне очевидную нам с Женей мысль о необходимости оперативного вмешательства. Настроение жены Вальцова резко меняется, и она уже очень твердо и решительно нам заявляет:       — Господи! Так! Нужно срочно звонить в Москву!       Убеждаю, ее, что не нужно никому звонить, потому что такую операцию могут сделать и у нас в больнице.       — Значит, так! Моему мужу нужны самые хорошие врачи! Деньги вообще не проблема! Они у нас есть! — гордо заявляет нам она и с причитаниями: «Господи! Коля, Коля! Мне надо его увидеть!» — устремляется к мужу в палату.       А нам с Женей ничего не остается, как поспешить вслед за ней.       Вальцов уже окончательно очнулся после наркоза, но пока все еще не может понять, где он и что с ним приключилось. А я смотрю на его жену и просто не верю своим глазам. Женщина, которая час назад готова была чуть ли не растерзать своего мужа за измену, теперь с такой любовью заглядывает ему в глаза, продолжая при этом ласково ворковать:       — Колюшка мой! Господи, как ты нас напугал! Боже, ты мой дорогой! Дочка уже двадцать раз звонила!       Но дальше идёт самое интересное — я не верю своим ушам. Женщина, на вопрос мужа о том, что с ним произошло, вдруг начинает ему врать о том, что у него в пищеводе застрял кусок мяса. А наш уважаемый хирург тут же кивает головой и с готовностью подтверждает, что она этот кусок мяса у него вынула.       Мужчина, видимо, так ничего пока не может понять и окончательно сбит с толку. Но потом искренне благодарит Женю за спасение. А я вдруг с удивлением замечаю, что лицо жены Вальцова сейчас просто излучает радостный свет и благодушие.       — Вот, миленький мой! Теперь на все эти званые обеды и ужины будешь ходить только со мной. А то ешь там не пойми что, а потом случается такое вот. — И тут же продолжает с любовью:       — Будешь кашки есть, супчики протертые!       Женя, видя моё растущее недоумение, быстренько сворачивает разговор и приглашает меня выйти в коридор, чтобы не помешать милому общению супругов.       Уже за дверью палаты, видя довольное полученным результатом лицо Жени, все еще никак не могу понять жену этого любвеобильного Вальцова.       — Зачем это лицемерие? Зачем врать про мясо? Ведь он не думал о ее чувствах, когда делал это? — задаю Жене прямой вопрос, а сам пристально вглядываюсь в глаза Жени. Интересно, что она ответит.       — Ой, Илья Анатольевич! Вот поживите Вы в браке лет эдак 30. Вот тогда поймете точно!       Ну я-то точно не понимаю: то ли потому что я мужчина, то ли потому что «30 лет семейной жизни» — это вообще для меня сейчас из области ненаучной фантастики. Но меня интересует другое: неужели Женя, и правда, так считает?       — А Вы, значит, Евгения Павловна, ее понимаете! И поступили бы также? — задаю ей уже прямой вопрос и жду на него такого же откровенного и честного признания. Женя задумывается о чем-то своем и отвечает, похоже, искренно:       — Вот честно сказать, я не знаю, как бы я поступила, но я ее понимаю, это так!       А вот я Вас, Евгения Павловна, уже перестаю понимать!       — Уж не хотите ли Вы сказать, что нашли оправдание для своего мужа и нашей старшей медсестры? — спрашиваю у нее, хорошо понимая, что уже просто бесцеремонно вторгаюсь в ее личную жизнь. Но Женя тут же, пристально глядя мне в глаза, насмешливо произносит:       — Илья Анатольевич! Прежде чем лезть в чужую, сначала со своей личной жизнью разберитесь!       Ах, Женя, а как же твои слова, что ТЕБЕ «… НЕ ОЧЕНЬ, но работы это не касается»?!       — А меня моя жизнь устраивает! — тоже распаляюсь уже не на шутку. — Я, по крайней мере, не вру, что мне хорошо, когда мне НЕхорошо.       — Неудивительно, потому что нет рядом человека, никого нет, чувства которых Вам бы хотелось как-то поберечь. Вот и всё!       Женя снова решила поиграть в мать Терезу?       — Зато у Вас прекрасно получается заботиться о чувствах других и плевать на свои собственные!       Похоже, что Жене больше нечего сказать мне в ответ. Она бросает на меня свой выразительный взгляд и с достоинством удаляется. К Степану. И всё-таки она меня услышала. Я вижу это по ее глазам.       И что? Победа в этом словесном поединке снова за мной? Или все-таки проигрыш?       Мне ничего не остается делать, как снова вернуться в свой кабинет. Хотя тоже чертовски устал и уже хочу домой. Сегодня на ночном дежурстве Вячеслав Александрович. Сейчас только выясню у него все ли в порядке в отделении.       Подхожу к ординаторской с не очень хорошим предчувствием. Открываю дверь и… передо мной, как всегда неожиданно — снова возникает это чудное видение:       — Лана, ты что здесь делаешь? Ты когда приехала?       — Только что! — Лана с ее неподражаемой широкой улыбкой смотрит на меня.       И тут я вспоминаю ее утренний звонок, мое обещание перезвонить… Ну что мне стоило тогда перезвонить?! Ну почему умные мысли всегда приходят с опозданием на несколько часов?!..       — Я вас, пожалуй, оставлю, — вдруг откуда-то из-за двери появляется Слава, недовольно потирая свой нос. Дверью, что ли, ушиб?       — Да нет, не стоит… — Не хватало еще, чтобы Мамин стал свидетелем моих личных дел.       — Проходи ко мне в кабинет! — кивком головы приглашаю Лану последовать за мной.       Ну что, Женя, вот и моя голубка незваная прилетела!       ПРОТИВОСТОЯНИЕ продолжается?!