Моя практика

      «К вечеру ожидается дождь…»       Если синоптики на этот раз сказали правду, значит, будет дождь.       Вечерний дождь за окном…       И я открою окно, возьму Женю за руку и подведу её к окну.       А сам потихоньку прижмусь к ее спине, обниму руками… — Господи, как же я соскучился! — и мы будем слушать, как капли дождя шумят по листве, по козырьку на балконе…       И будем вдыхать влажную свежесть…       И можно ничего не говорить.       Не надо ничего говорить — пусть будет тишина и этот дождь. Потому что надо нам просто понять и поверить, что наконец-то МЫ — РЯДОМ.       Мы вместе.       Молча. Радостно.       Только слушать дождь и смотреть друг другу в глаза.       Долго-долго.       Никуда не спешить.       Мы вдвоем в целом мире. И только дождь за окном… МЫ и дождь.       Он смывает все ненужное, он смывает все следы.       Можно стоять у окна и прижимать Женю к себе, а можно вернуться к столу. А на столе в бокалах с красным вином будет преломляться свет. Но я еще не решил, что это будет: свечи или ночник?       Размечтался!       Прохладная вода в душе потихоньку приводит меня в себя. До вечера еще целый рабочий день, а я уже еле держусь на ногах, если честно.        Но впереди — ВЕЧЕР, ДОЖДЬ, ОТКРЫТОЕ ОКНО — и мы ВДВОЕМ с ЖЕНЕЙ…       Стою под душем, вода льется и понемногу смывает многодневную усталость…       Только что закрылась за Ланой дверь. Закрылась целая страница моей жизни. Туда я не вернусь, но осталась какая-то легкая грустная дымка или осадок. Еще не понял.       Или так и должно быть?        Какой сложный был вчера день!..       Как всё переплелось, как ВСЕ переплелись! Мрачный Степа, Лана с ее скандалами, болезнь Гиппократа… Женя… и тот ее наполненный нежностью и любовью взгляд… На меня…        И никого вокруг! Только я и она.       ОНА и Я…       …Помню, что не шёл, а летел в палату к пациенту с загипсованной рукой. Наш вездесущий Слава дожидался уже меня и там! Мамина в новой должности было не узнать! Уже за дверью палаты услышал, как он отчитывал пациента:       — Вы должны извиниться не только передо мной, как перед заведующим отделением, а перед этим физруком тоже! Ваша жена могла ему нос сломать!       О! Похоже, у Славы начиналось обострение болезни под незатейливым названием МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ. Мамину почему-то оказалось мало быть просто заместителем главврача. Чтобы почувствовать свое превосходство и значимость, ему захотелось примерить на себя еще и мою должность. Да пожалуйста!       Отец прооперированного мальчика с извиняющимся видом начал просить отпустить его к своей жене.       — Вот! Ваш лечащий врач! Пусть он Вас и отпустит, — Слава снисходительно взглянул на меня как начальник на подчиненного. Я с честью выдержал его взгляд и произнес:       — Отпущу!       Конечно, я отпустил взволнованного папашу, предварительно поинтересовавшись его самочувствием.       А потом на выходе из палаты неожиданно столкнулся со Степаном. Королев был какой-то угрюмо-задумчивый. Он шел по коридору, словно не разбирая дороги.       — Извините! Надеюсь, не очень ушиб, — бросил я ему в лицо. Хотя… если бы я мог предвидеть, что Степан мне подвернется под дверью…       Нам обоим была неприятна эта встреча. Но, похоже, ему всё же больше.       — Не дождетесь! — процедил он сквозь зубы и со злостью посмотрел на меня.       Ну, да, драки тогда нам в отделении как раз и не хватало. Какое-то неосознанное беспокойство за Женю шевельнулось в глубине души. Мне просто необходимо было увидеть её и узнать, все ли с ней в порядке.       Женя сидела за столом в ординаторской. Лицо ее было грустным и чем-то озабоченным. Первое, о чем подумалось тогда, что Степан ее чем-то расстроил. Но, как выяснилось, беспокоило тогда Женю совсем другое… А именно: диагноз нашего Гиппократа, подтвержденный его лечащим врачом: ФИБРИЛЛЯРНАЯ АСТРОЦИТОМА!!! РАК мозга!       Сказать, что я был в шоке, значит, ничего не сказать!       Я прекрасно понимал, что медлить в данной ситуации нельзя! Но Женя тут же дала мне понять, что Шульман наотрез отказывается от операции. Хирург-онколог, он прекрасно понимал насколько велик риск остаться просто растением. Попытки Жени уговорить Гиппократа на операцию так и не увенчались успехом.       — Илья, пожалуйста, это должно остаться между нами. Я должна была это кому-то рассказать. Понимаешь? Я считаю, ты должен это знать, — Женя доверчиво и серьёзно взглянула на меня…       Весь остаток дня тяжелые мысли о болезни Гиппократа, о том, что он не желает лечиться, никак не выходили у меня из головы.       Немного встряхнул меня звонок Ланы. Ласковым и вкрадчивым голосом она попыталась заманить меня домой, пообещав, что меня ждёт моя любимая лазанья. С сыром. Сыра было обещано МНОГО. Ага. Прямо ворона и лисица! Знаем — проходили. Классика жанра! И я тут же в рамках жанра сообщил Лане о тяжелом больном с травмой и что моё присутствие до утра в больнице просто необходимо…       Похоже, это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Ланы. Её голос из ласкового и заботливого тут же превратился в истеричный визг:       — Хватит врать! А? Илюш, ну нельзя же вечно жить в этой больнице! Господи!       Попытался ее успокоить. Но Лана только ещё больше распалялась:       — Не надо меня успокаивать! Все! Стоп! Я не твой пациент! Понятно? Если ты меня видеть не хочешь, пожалуйста, скажи мне это в лицо. Приди сейчас и скажи! Быстро!       От этих криков у меня просто короткое замыкание в голове наступило. Это уже было выше моих сил. Я положил трубку… Но проблему-то я не решил, а, как выяснилось вскоре, просто запустил еще один бумеранг. И вернулся он очень скоро, да только ударил больно не по мне. И продолжение этого разговора оказалось куда неприятнее.       Хотя… Не зря ведь говорят: нет худа без добра.       А вечером…       Подходя к посту, увидел выбегающую из сестринской Галину. Видимо, что-то забыла. Ведь до этого видел, как она выходила из отделения под ручку со Степаном, и мысленно порадовался. За неё? Или за Степана? За обоих, и что теперь никто не помешает мне остаться с Женей наедине.       Галя, увидев, что я снова остаюсь на дежурстве, удивленно вскинула брови. Но я тут же забыл о её существовании, потому что увидел приближающуюся ко мне Женю, которая хотела со мной поговорить.       Мы сидели с Женей рядом на диванчике в ординаторской и решали, как можно помочь нашему Гиппократу. Я убеждал ее, что Шульману необходима операция и лечение, раз у него еще есть хоть какой-то шанс. А Женя взволновано объясняла, что уговаривать Гиппократа сейчас бесполезно. Просто потому что он врач и прекрасно понимает, через что ему придётся пройти…       Наш разговор прервался неожиданно. Дверь открылась, и в кабинет вошла, да нет — ворвалась Лана. Было заметно, что она взвинчена до предела, но говорить она начала с деланным спокойствием:       — Извините, не помешала?       До сих пор помню, как похолодело внутри меня от неприятного предчувствия назревающего скандала.       — Зачем пришла? — я поднялся с дивана и подошёл к ней.       — Ну ты домой не появляешься. Я волновалась. А тут смотрю ты под присмотром. Под крылом…       Женя тоже встала, пытаясь уйти. Но Лана тут же перекрыла собой выход из ординаторской:       — Ну что Вы?       И, обращаясь к нам, по очереди переводя взгляд с Жени на меня, начала переходить в атаку:       — Послушайте, а может быть, всё-таки обсудим втроём эту ситуацию. Как Вы считаете?       — Лана! — я попытался окриком ее привести в чувство, но она уже закусила удила и рвалась в бой.       — Что — Лана? Может быть, хватит уже играть в прятки! — и, обращаясь к Жене, продолжала: — А Вам? Не надоело?       Я взглянул на Женю: ситуация была ей очень неприятна. От недоумения и обиды глаза ее потемнели. Она снова порывалась уйти:        — Я думаю, вам вдвоём это нужно как-то обсудить, и моё присутствие совершенно тут необязательно.       А Лана все больше горячилась и срывалась на крик. Она уже готова была броситься на Женю. Я с трудом удерживал её. Но безудержный словесный поток Ланы было не остановить:       — Но куда же Вы бежите? Неужели стыдно стало? Прицепилась к молодому парню! Неужели Вам мужа не хватает? — она бросала свои слова Жене в лицо, переходя с крика на шипение.       Я схватил Лану за руку, попытался собой отгородить ее от Жени. Не тут-то было: от злости силы ее словно удвоились, она яростно вырывалась.       — Я смотрю, Вы очень хорошо осведомлены, — Женя говорила спокойно. Она даже пыталась иронично улыбнуться. Но я видел, с каким трудом она держится.       — Да лучше, чем Вы себе представляете!       И с разворотом ко мне Лана продолжала:       — А ты? Я не понимаю! Что в ней нашёл? Расскажи мне! Она же тебе даже… Даже родить не сможет! Внуков будешь воспитывать? Да?       Я встретился глазами с Женей: в любимых глазах — боль и обида. Помню, как с трудом удержался, чтобы не ударить Лану. Ну хотя бы закрыть ей рот рукой. Но «мы же не воюем с женщинами»?!       — Замолчи! — хотел резко оборвать Лану. Она тут же злобно огрызнулась мне в ответ:       — Сам замолчи! В общем, хватит! Выбирай! Либо я! Либо эта провинциальная тётка!       Всё! Слетела маска столичного лоска. Самоуверенная дура.       Последние слова Ланы вывели меня из себя. Пора было заканчивать эту базарную истерику.       — Лана! Всё! Достаточно! Ты всё сказала?! Быстро домой и собирай вещи в Москву. Когда я вернусь — надеюсь, тебя уже не застану. Я остаюсь здесь. Здесь и, да — с Женей. Да ты уже и сама все поняла.       От неожиданности Лана на миг застыла, пристально вглядываясь мне в глаза… Потом встряхнула головой, словно не могла поверить услышанному. Затем со словами, что мы еще очень пожалеем, выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью. Показалось, что она еще что-то крикнула. А может, натолкнулась на кого-то в коридоре…       И тогда я с тревогой перевел взгляд на Женю. Хотелось поскорее увидеть ее глаза. И спросить глазами, только глазами: «Тебе уже не больно?!» И было страшно: что я увижу в ответ?! Мне было бесконечно жалко и стыдно, что по моей, в общем-то, вине ей пришлось выслушать столько гадких и неприятных слов.       И я увидел: я увидел в ее глубоких глазах усталость и… облегчение. Я сделал шаг к Жене, не отводя от нее взгляда. Усталость уходила из ее глаз. И навстречу мне выплывала тихая радость от того, что все уже позади. И мы снова вместе…       А потом взял ее руку, прижал к губам — на большее я просто тогда не осмелился и, все так же глядя ей в глаза, тихонько спросил:       — Жень, ты простишь меня?       — Ну, не знаю, не знаю, мне надо подумать… до завтра. Женя улыбалась, а у меня сердце подпрыгивало от радости: поняла, простила, любит, снова со мной, моя!       А я всё не мог отпустить ее. И мне уже было мало прикасаться только к руке. Я уже хотел… Наверное, что-то такое Женя прочитала в моих глазах. Она осторожно освободила свою руку:       — Нет, правда, Илюш, я так устала, я пойду. До завтра!       Она нежно провела рукой по моей щеке, а потом почти невесомо прикоснулась к ней губами… Всё! Я начинал терять контроль над собой… Да какой там контроль, его давно уже не было и близко! Сделал еще одну попытку удержать Женю, но она выскользнула из моих рук и с улыбкой ушла из ординаторской…       А «до завтра» была ещё одна ночь в больнице.       Целая ночь!       Не знаю, спал ли я? Не спал?       Утром я уже еле держался на ногах.       Смешалось всё: и усталость от бесконечных дежурств и от выяснений отношений, и впечатления после вчерашнего разрешения проблемы по имени Лана. Мне было необходимо прилечь в тишине на пару часов.       И я поехал домой.       Дверь открывал с надеждой, что Ланы уже нет…       Но нет! Лана со скорбным лицом собирала свои вещи в чемодан, в расчете на то, что сердце мое дрогнет и я не дам ей уйти.       — Я уже почти собралась. Не волнуйся, сейчас уйду, — это была уже совсем другая Лана. Обиженная и тихая.       Мне стало ее немного жаль, но я взял себя в руки и, стараясь сохранять спокойный и нейтральный тон, произнес:       — Да я и не волнуюсь…       — Илюш, вот только без вчерашней горячки скажи, пожалуйста, ты уверен в своём решении? Да? — она со слезами на глазах посмотрела на меня.       — Да. Уверен. Ничего не изменилось, — твердо ответил я ей.       Лана вдруг начала просить у меня прощения за свое вчерашнее вторжение в ординаторскую. Так тяжело было видеть этот переполненный слезами женский взгляд. Но всё-таки я сказал ей то, о чём тогда думал и хотел сказать:       — Я давно должен был это сделать… внести определенность в наши взаимоотношения. И давай на этом закончим. Мне тоже непросто. А еще честно признался Лане, что мечтаю только о том, чтобы принять нормальный душ и хотя бы часок вздремнуть в своей постели.       Лана «пожалела» меня, назвав напоследок навьюченной лошадью, взяла свой чемодан и направилась к двери. Мое предложение донести вещи до машины она гордо отвергла.       Хлопнула дверь…       Наконец-то я остался дома один. Без Ланы. Один дома.       И между мной и Женей нет больше НИКОГО!       Только струи воды, расслабляющие и успокаивающие.       Немного сна.       И к ней. К моей Жене.       Она ждет.       Я знаю, она уже ждет меня.