Выживание

Что вы чувствуете, когда стоите в одиночестве на крыше здания и смотрите вокруг? А если вы не видите ни единого живого человека? Вы когда-нибудь бывали на рынке, где на прилавках в редких местах лежат кучи протухших фруктов и овощей, а большая часть пустует, засыпанная осколками стекла и забрызганная кровью? Кенопсия — жуть заброшенной атмосферы в месте, где обычно полно людей, а сейчас оно покинутое и тихое. Кенопсию испытывает каждый из тех, кто остался в мире. Сейчас я иду по заброшенному административному зданию, держа багор в одной руке и нож наготове в другой. Шагать нужно максимально тихо и аккуратно. В коридорах первого этажа я обнаруживаю несколько добитых мертвецов. Содержимое их голов уже не блестит, а, значит, что их каратель ушёл давно. В каждом из кабинетов, которые я обхожу, раньше кипела жизнь. Телефоны звонили, кофемашины жужжали, принтеры, ксероксы, степлеры, дыроколы монотонно щелкали. За стационарными компьютерами сидели большие боссы и секретарши. Сейчас здесь пусто. Не совсем. За отворотом вправо бездумно шатаясь у стены, стоит мертвец. Я тихонько присвистываю, он рыча оборачивается на звук и получает в глазницу, а через неё и в мозг, длинный металлический наконечник. Багор — невероятно удобная вещь. Можно держать мертвецов на расстоянии метра и обезвреживать. Его лезвие на конце аккуратно и тонкое, что помогает не пачкаться в крови после каждой стычки. Если позволяет время, то удобно втыкать в глаза. Это менее кроваво, а вынимать наконечник чрезвычайно легко: он изогнут, и если ударить сверху, его приходится выковыривать из крошащихся черепов. Первый этаж чист. Я прислушиваюсь, но замечаю только свое дыхание. Оно немного тяжеловатое и слышное, но это из-за искривленной носовой перегородки. Я постоянно соплю. И если мертвецам этого не слышно, то внимательным живым следопытам не составляет труда выследить меня. Я сажусь в кресло и гляжу на себя в смутное отражение в пыльном черном мониторе компьютера. Давайте представим, что я на приёме у психиатра. Я настоящая у себя прошлой. Представьтесь, пожалуйста. Меня зовут Дайкири. Черри Дайкири. Есть ли у вас диагностированные заболевания ЦНС или психические расстройства? Нет, нет. Нет. Принимаете ли вы какие-либо таблетки? Другие вещества на постоянной основе? От чего вы их принимаете? Кодеин от кашля. Клобазам от страха. Фентермин от голода. Метамфетамин от усталости и потребности в сне. Метилфенидад от метамфетаминовой зависимости. Не беспокойтесь, доктор, я принимаю их не одновременно. Я умею читать инструкции к лекарствами и соотносить реакцию одних действующих веществ на другие. Я прошлая смотрю на себя настоящую с ужасом. Таким количеством медикаментов вы уже убили свой организм! Какие у вас жалобы? Головная боль. Она преследует меня всегда: в духоте, на жаре, при низком и высоком атмосферном давлении, от усталости, от голода. Боль в ноге, которая была сломана. Опоясывающая боль, источником которой является печень. Я употребляю что-нибудь из своего золотого запаса и не чувствую ничего. Я собрана, спокойна как скала, я не ощущая страха и тревоги. Доктор, у меня все же есть проблемы. Я ощущаю себя так, словно осталась одна в целом мире, и кроме меня здесь только ходячие мертвецы. Они хотят меня сожрать. А моя жизнь превратилась в квест, в котором нужно выжить, убивая всех вокруг. Порой мне кажется, что я и сама мертва. Что это все коматозный сон, или предсмертная агония, или я уже давно в аду. У вас шизофрения. Или бред Котара. Или это передоз от количества седативных и обезболивающих. Я прошлая вновь решаю, что пора завязывать с такой работой и съездить на побережье, чтобы отдохнуть у океана. Я настоящая соглашаюсь с собой прошлой. Мне необходимо добраться до побережья. За два года кочевой жизни я вполне могла бы уже добраться до Калифорнии, полоскать ноги в морской воде и греться на южном солнце на пляже Сан-Диего или Лос-Анжелесе. Но сейчас я продолжаю слоняться по Джорджии. Я нахожу в одном из холлов автомат со снеками и всякой дрянью. Пару ударов валяющимся рядом огнетушителем — и стекло трескает, открывая мне доступ к заветным лакомствам. Я нахожу из более менее съестного батончики мюсли и чипсы, а всякие сладости трогать не решаюсь. Они лежат здесь довольно долго, все шоколадное давно растаяло и испортилось. В здании не оказывается ничего полезного, так что я решаю уходить в поисках нового ночлега. Я не рискую оставаться дольше дня в одном месте: запах живого человека приманивает мертвецов, следы живого человека приманивают других выживших. Среди оставшихся тысяч людей, из которых только малая часть сохраняет адекватность и милосердие, я не ищу поддержки. Я знаю, чего ожидать от себя, от мертвецов, от животных, но от людей — нет. Они хранят в себе опасность, они — ходячие воплощения непредсказуемости. Я сижу за столом и пишу в свою тетрадь. ПУНКТ ВТОРОЙ: мотивация и цель. Если вы читаете это, то наверняка держитесь дольше меня. Зачем? Жить, чтобы жить, просто потому что привык — худшая причина. Жить, чтобы увидеть, что станет с миром дальше — уже лучше. Жить, чтобы помочь ближнему — почти хорошо. Вы в добром здравии, а теперь задайте себе вопрос: что будет с вами дальше? Где вы окажетесь через три месяца? Через год? Я ставлю себе цель: через полгода оказаться на побережье. Эту задачу я делю на этапы, первым из которых оказывается поиск машины (обвожу в кружок). Я не люблю путешествовать на машине, хотя это гораздо удобнее и безопаснее, чем двигаться своим ходом, таская на себе тяжеленный рюкзак. В здании я нахожу карты округа, штата и страны. Я запираю дверь в кабинет, открываю окно и усаживаюсь за стол. Я соотношу свое местоположение на всех трех картах, и прикидываю расстояние, которое нужно будет преодолеть. Зная это число, можно будет хоть примерно прикинуть, сколько бензина мне понадобится. Я закуриваю сигарету, закинув ноги в грязных кроссовках на соседнее кресло. Побольше затянувшись, я выпускаю колечки дыма изо рта, которые заносятся залетевшим из окна сквозняком. Меня часто посещает чувство элипсизма. Это печаль от того, что никогда не сможешь выяснить, как развернется история. Каким станет мир через десять лет? Останется ли кто-то в живых? Такой человек как я не может себе даже мыслей позволить о том, чтобы умереть, не оставив следа в истории. После смерти обо мне не останется памяти, не останется хоть какой-то отметки, а я даже не смогу проследить за тем, что произойдет. Я съедаю таблетку клобазама. Затягиваюсь сигаретой. Я спокойна, как спящий младенец. Я непоколебима. Для меня не существует раздражителей. Я полностью контролирую свою жизнь, я даже придумала себе цель на ближайшие полгода. Я скидываю найденные мелкие припасы в рюкзак, утрамбовывая все поплотнее. Он получается весьма увесистым и тяжелым: при ходьбе жутко устают икры и позвоночник, по вечерам спина и ноги ноют, но любой дискомфорт быстро заглушают таблетки. Я взваливаю ношу на себя, беру свое оружие и выглядываю в окно. Пара мертвецов маячат справа, но расстояния до них достаточно, чтобы не видеть особой угрозы. Я выскакиваю из окна, устало хрипя под тяжестью рюкзака, и начинаю бежать трусцой. Сегодня мне нужно найти машину. И отыскать надежное убежище дня на два-три, чтобы порыскать по району и слить запасы бензина из транспортных средств, если они найдутся. Я перехожу на шаг через буквально через минуту, восстанавливая дыхание. Ядрено-розовые волосы подхватывает порыв ветра и треплет в разные стороны. Где-то месяца два назад я срезала их до подбородка и покрасила их перманентной краской. В животе начинает крутить: я не ела больше двенадцати часов и таблетки больше не подавляют голод. Я боюсь, что от такого режима питания у меня будет гастрит. Руки начинают тихонько трястись; я замечаю это, хотя крепко сжимаю кистями лямки от рюкзака. Сегодня пасмурно и ветрено. Пыль и песок подхватываются ветром, и они летят мне прямо в лицо. Я морщусь, чувствуя, как хрустит на зубах, а глаза хочется протереть от попавших соринок, но я не позволяю грязным пальцам тянуться к слизистой. Мне резко становится плохо. Мир вдруг мутнеет, какие-то пятна скачут передо мной, а я думаю, что все пройдет как обычно, если подержать глаза закрытыми пару секунд. Темнота не отпускает; она закрывает пеленой улицу, я чувствую, как кружится голова. Я понимаю, что сейчас упаду, если не сяду сама. К горлу подкатывает тошнота, неведомая сила словно бьет меня в живот, заставляя согнуться пополам. Я падаю на колени, чувствуя сильное давление рюкзака на спину. В ушах звенит. Я стаскиваю лямки и наугад шарю рукой в поклаже, ища бутылку с водой. Меня тошнит, словно выворачивает наизнанку. Шум в голове достигает рекордного размаха, а темные пятна по-прежнему пляшут в глазах. Я чувствую ветер, дующий в лицо, но он не делает лучше. Я выливаю немного воды на лицо и жадно пью. В голову не приходит ничего лучше, кроме как отползти в траву и лечь. Я откидываюсь на траву и закрываю глаза, пристально вслушиваясь в окружающие шорохи. Меня понемногу отпускает. Нужно найти мотивацию, чтобы встать. На земле хорошо и прохладно, мышцы расслаблены. Я решаю найти временное жилище, где можно будет поесть или хотя бы пересидеть пару часов. Заставить себя что-то делать очень сложно, особенно, когда организм находит что-то комфортное в нынешнем положении. Чувство потери сознания, обмороки — симптомы десятков болезней. Оставаться одной в таком состоянии в нынешнее время чертовски опасно, находится с людьми, к которым нет доверия, — еще опаснее. Мотивация, чтобы соскрести себя с земли и бежать, уже плетется ко мне уверенным шагом. Убивать мертвеца мне не хочется, так что я заставляю себя встать и, подхватив вещи, трусцой бежать по улице в поисках убежища. Я примечаю трехэтажное здание, крыша которого явно открыта. Стараясь не шуметь, я забираюсь внутрь, но все равно привлекаю за собой двоих мертвецов. Они тихо скребутся за мной по служебной лестнице, хватая загребущими руками воздух за моей спиной. Даже с тяжелой поклажей я быстро обгоняю их и, подхватив удачно подвернувшийся ломик под руку, вбегаю на крышу. Дверь к счастью целая, так что я технично вставляю лом в ручки, плотно заперев дверь. Ходить по зданиям опасно: раньше большая часть бесцельно шаталась по улицам, а сейчас трупы забредают в открытые строения. Я слышу, как мертвецы скребут в дверь. Надеюсь, они соберут всех тварей из здания на звук. Было бы неплохо открыть дверь и перебить их всех враз. Пока я сажусь на парапет крыши, свесив ноги вниз. Небо окончательно скрывается за тучами, а прохладный порывистый ветер, треплющий волосы, пахнет приближающимся дождем. Я закуриваю очередную сигарету и ссутулившись смотрю куда-то вдаль, в конец улицы. Мысли немного путаются, я не могу сосредоточиться на одной, поэтому бездумно пялюсь вперед. Нынешний мир несправедлив. Если я останусь одна, протяну от силы пару месяцев. Я глубоко затягиваюсь, задерживая дым в легких так, что в горле начинает щипать и я кашляю. Начинает накрапывать дождь. Я понимаю, что пора уходить, но мне не хочется. Я чувствую абсолютную апатию: какое-то отдаленное шуршание мертвецов за дверью и шум расходящегося дождя действуют успокаивающе. Я ложусь на парапет, бесцельно пялясь в небо, а попадающие в глаза капли заставляют зажмуриться. Апатия — симптом депрессии, эндокринной дисфункции, авитаминоза, наркомании и других заболеваний. Всю жизнь вы работаете психиатром, а потом живых людей не остается, и вам приходится копаться в себе просто по привычке. Сейчас, когда меня уже окончательно отпускает мерзкое состояние слабости, я четко начинаю понимать, что должна делать. Теперь это уже не абстрактное желание поплескаться в океане. Это необходимость отыскать живого человека, если я хочу протянуть чуть дольше, чем то время, на которое меня хватит в нынешнем состоянии. А для этого нужно встать. Встать, взять в руки оружие и идти.