***
Я прекрасно осознавала, что карета — не спа-салон и не пятизвёздочный отель. Очевидно было, что по комфорту даже до автобуса не дотягивает, что уж говорить о легковых автомобилях. Я знаю, о чём говорю — везде доводилось побывать… Ну или почти везде. В любом виде транспорта есть свои минусы: в автобусах много незнакомцев, никакого личного пространства и почти всегда воняет, легковые автомобили — очень маленькое помещение, от которого спустя несколько часов в чужой компании начинаешь с ума сходить, самолёты… Хм… Вы что-нибудь слышали о турбулентности? Но эта чёртова коробочка, к которой привязали лошадей, заслуживает целую книгу о собственном вреде, неудобности и огромнейшей куче минусов! Главный из них — укачивает похуже, чем в любой другой возилке с колёсами, а если дорога ведёт через лес — то есть никакой тебе выложенной дороги, едь по ямам, кочкам, натыкайся на камни и не ной, — то от подпрыгиваний ещё несколько часов после поездки сидеть не сможешь. Я мечтаю, чтобы она развалилась прямо сейчас, как картонная декорация, лишь бы больше не испытывать этих мучений, а дальше хоть трава не расти — пущай волки загрызут… Хотя с Себастьяном даже этого не выйдет. И вот что возмущает — этим мужланам можно, а мне нельзя даже дышать нормально? Сиэль, конечно, морщится, когда мы в очередной раз натыкаемся на неровность, и ругает Себастьяна, который в этот раз вёл карету, но он не страдает также, как я! У меня каждый раз в глазах темнеет от тряски, от каждой кочки дыхание останавливается на секунду — в буквальном смысле, к сожалению. Я готова лично преклонить колено перед той женщиной, что может, не жалуясь, выдержать эту адскую пытку, а потом забрать её в свой мир. Полечиться. Я вот ношу корсет всего-то около месяца, а лечить надо уже… Всё! — Леди Анна, вам нездоровится? — Чё? Мне захотелось издевательски улыбнуться, когда он в очередной раз нахмурился моему русскому, но желание опустошить желудок, на который и так давит злосчастный корсет, было сильнее. Я прижала руки ко рту и прикрыла глаза. Может, если я сделаю вид, что Сиэля тут нет, и Себастьян не ведёт карету снаружи, и вообще я не в карете, а на пляже… На надувном матрасе, скажем, и его слегка покачивают волны, и на мне не корсет, а просто немного тесный слитный купальник… Не помогает. — Себастьян, — Сиэль куда-то постучал, — Останови карету. Я открыла глаза только когда дверь приоткрылась. Чувство тошноты, словно жвачка, прилипло к горлу, ещё сильнее затрудняя моё дыхание — казалось, что от слишком сильного вдоха меня вывернет наизнанку, — и не прошло даже после того, как Себастьян помог мне выбраться из этого филиала девятого круга ада. И излияние своих чувств кузнечику не помогло — тварь даже не посочувствовала моему горю, и я одним махоньким пинком по траве вынудила его свалить. Пусть будет таким бесчувственным где-нибудь в другом месте. Противное желание проблеваться не проходило, повергая меня в тоску и отчаяние — скоро ведь надо было обратно садиться и ехать дальше. С такими условиями здесь я до двадцати не доживу, если не выберусь… А может и до четырнадцати. Если ко мне хоть какой-то комфорт не вернётся. А эти сучары мне его не отдадут, так что решение одно — создавать его самостоятельно, а потом отбиваться всеми правдами и неправдами от покусителей. Припомнив напоследок «добрую» Мейлин, затянувшую мне этот корсет по самое не хочу, я шмыгнула в лес, пока эти болтуны не опомнились, и спряталась за кустарник. Надо залезть под платье… Так, что с этой хренью вообще делать?.. А, стоп… Ага! Нет. А так? Фух, не зря училась руки за сценой сцеплять — до этих верёвок ещё поди дотянись! Это божественное облегчение. Только завязать обратно его я не смогу… По возвращении я застала одного Себастьяна, вцепившегося взглядом в моё тело — на секунду тошнота вернулась с утроенной силой. Я могла бы даже подумать, что он на меня накладывает заклятие на немедленное опустошение желудка, но всё прошло без потерь: мне стоило лишь сесть обратно в карету и избавиться от этого пронизывающего насквозь, неприятного, мерзкого, неприличного липкого взгляда. Остаток дороги прошёл на удивление спокойно, хотя и не беспроблемно, конечно. Но главное, что меня теперь волновало не выживание, а скука. Как, вот как Сиэль часами может сидеть тут без всего, трястись в этой малёхонькой кибитке? Здесь даже книгу не почитаешь, вздремнуть тоже не получится, музыка… Какая музыка? Зарядку на телефоне надо беречь, а то кто знает, на сколько я здесь застряла, а оркестр в поездку, увы, не возьмёшь! И с Сиэлем не поговорить — в первую очередь потому, что он вряд ли сам захочет говорить. Да и не о чем. И отношения далеко не те… Оставалось только смотреть в окошко.***
— Сиэль! Как я рад, что ты приехал! Сома вскинул руки, намереваясь кинуться на Сиэля с приветственными объятиями, да только дворецкие с обеих сторон помешали: Агни схватил его за талию со спины, в то время как Себастьян, увидев, что сам Сиэль к такому повороту ещё не готов, притянул его к себе за плечи, увеличивая расстояние между «друзьями». — Держите себя в руках, — с упрёком сказал Сиэль, причём ощущение было, будто он обращается ко всем участникам действа сразу; он не глядя скинул с себя руки Себастьяна и направился на второй этаж квартиры. — И-извини, Сиэль… — Сома, кажется, в очередной раз оказался на грани слёз: выпяченная нижняя губа то и дело подрагивала, глаза наполнились влагой. Меня эта сцена оставила в глубоком недоумении. В моём мире взаимоотношения Сомы и Сиэля после потери памяти последнего меня совсем не удивляли, но сейчас, когда мы оказались в городском имении Фантомхайв, я осознала, что раз Сиэль не помнит Сому, то должен как минимум удивиться тому, что тот что-то делает в его жилище. Неловко помахав рукой Агни, который, успокаивая не замечавшего меня в упор принца, смотрел на меня, как на привидение, я также засеменила наверх. Перед тем, как скрыться с Сиэлем в спальне, Себастьян указал мне комнату, в которой буду проживать я, а также обозначил время чаепития и тот факт, что помогать с переодеванием на этот раз придётся ему. Честно говоря, меня уже тошнит от того факта, что я не могу сама снять эту тяжёлую одежду, будто на мне не платье, а рыцарские латы; если представится возможность надеть, наконец, что-нибудь действительно подобающее вместо того, чтобы постоянно делать себе поблажки в виде ослабленного корсета, я обязательно ей воспользуюсь, как бы кто там не кричал о том, что я леди. Сейчас трогать меня, конечно, никто не собирался. Переодеться в домашнее платье было бы круто, но Себастьян зациклен на Сиэле (я представила, что Себастьян каждое утро помогает ему с одеждой, и мне стало жаль бедного мальчика — он же каждый божий день этого противного терпит в огромных дозах), а посему меня должны были оставить в покое до вечера. Надеюсь, ему не придётся объяснять, что зубы я могу и сама почистить, как это пыталась провернуть Мейлин… В комнате даже зацепиться было не за что — кровать, шкаф, тумбочка, стул, стол… Из деталей разве что пара свеч да нетронутая постель. Я могла бы попытаться подремать, но внутренние ощущения подсказывали, что сна я ни в одном глазу в ближайшее время не увижу. В общем, было очень скучно, я и получаса не усидела в, как мне казалось ещё в карете, блаженном спокойствии и вышла в коридор в поисках чего-нибудь увлекательного. Книги, например… Маленькая загвоздка — я забыла свой словарь дом… В поместье! Придётся читать как есть, не понимая доброй половины слов. К слову об этом, ещё месяц назад я не понимала гораздо больше. Не уж то в условиях полного погружения можно так быстро выучить… — Анна! Ты тоже приехала?! Я привыкла к тому, что меня называют полным именем, однако сейчас без такого привычного «леди» меня покоробило моё же прозвание. Я обернулась в небольшом замешательстве, глядя на Сому: выглядел он сейчас гораздо менее энергичным, чем в нашу первую встречу, словно о чём-то волновался; это выдавала и неловкость движений в приветственном помахивании рукой. — Здравствуй. Да. Я смущённо поджала губы: хотелось что-нибудь добавить, — прозвучавшая реплика ощущалась как рапорт. Однако мне нечего было сказать. Сконфуженность Сомы добавляла напряжения. Чем дольше мы будем молчать, тем хуже я буду себя чувствовать. Надо что-нибудь придумать… — Хочешь сыграть? — нерешительно предложила я, схватившись за подол платья, — Мне… Эм… Скучно. Я не уверена, что поступила правильно, сделав ему подобное предложение. А вдруг по этикету нельзя? А вдруг он занят? А вдруг я ему неприятна? Вон как странно себя ведёт… И с облегчением выдохнула и выпустила из рук ткань, услышав: — Конечно! Как я могу допустить, чтобы моя гостья скучала? — Сома улыбнулся уже более радостно, но как-то вымученно, будто заставил себя; я всё ещё чувствовала себя некомфортно из-за того, что в голосе отсутствовал такой свойственный ему энтузиазм, — Агни, принеси шахматы. Мы уселись в холле. Беседа снова не вязалась: сегодня Сома почему-то не спешил рассказывать о себе и постоянно спрашивал меня о вещах, которые, как мне показалось, косвенно были связанны с балом: о том, как здоровье у Сиэля, и как чувствую себя я в этом платье, и хорошо ли мне дышится, и не больна ли я… Всё больше мне казалось, что он ходит вокруг да около какого-то вопроса и всё не решается спросить, пытается выяснить это непрямыми способами, через Москву; нарастали раздражение и досада от того, что один из немногих дружелюбно настроенных ко мне персонажей тоже начал вести себя со мной подозрительно, и я уже пожалела о том, что вышла из комнаты и вообще предложила ему провести со мной время. Мне хотелось закрыть руками лицо — было стыдно, но я не понимала, за что: будто я уже совершила преступление, и Сома вот-вот меня раскроет, хотя я ничего такого не делала. Но, слава Богу, принесли шахматы, и я настроилась на другой лад. Будто вдохнула полной грудью: мои мысли целиком и полностью заняли фигуры на доске, и все эмоции и мысли отошли на второй план. Сома, кажется, тоже сосредоточился на игре, и мы вовсе перестали разговаривать: оно к лучшему, больше мне не хотелось с ним говорить. Порой он долго думал, заставляя меня погружаться в воспоминания о тренировках с другими учениками, о том, как я точно также ждала их хода; пыхтел, сопел, строил недовольное лицо, наконец сказал «Нечестно!», когда я в очередной раз съела его фигуру. Я в ответ только пожала плечами; через несколько минут он успокоился, и мы продолжили игру. Первая победа. Такое сладкое ощущение… — Давай ещё партию! В этот раз я должен выиграть! Прежняя неловкость и волнение малость забылись; он немного разгорячился и стукнул рукой по доске, заставив меня подпрыгнуть от резкого звука. На третьей победе я почувствовала себя виноватой, словно отбираю конфеты у ребёнка, но ничего не могла с собой поделать: он сам подставлялся и вёлся на мою весьма бесхитростную стратегию. Его белые фигуры так и манили быть скинутыми с доски, а король напрашивался на мат. Ничего с подобными искушениями поделать не могу, как бы кто ни плакался. Увы и ах, поддаваться я не умею… На пятой победе я почувствовала скуку. Мы поменялись цветами: теперь белые шахматы у меня. Для меня это не принципиально, а Сома, похоже, решил, что дело в обстоятельствах. Когда происходящее стало меня забавлять, противник начал понемногу сдуваться: быстро набравшее силу желание победить меня начало сбавлять обороты. Наверное, он чувствовал себя, словно борется с ветряной мельницей — у меня, знаете ли, тоже такие ощущения появляются, когда я встречаю противников гораздо сильнее меня. — Я сдаюсь, — Сома сказал это с какой-то тихой злобой, будто хотел меня обвинить в чём-то; лёг на доску, роняя оставшиеся на ней фигуры: они беззвучно покатились и неожиданно с громким глухим стуком упали на пол, заставив меня вздрогнуть, — Тебя невозможно победить! От столь приятного для моего эго признания по телу словно прошёлся несильный электрический заряд, заставляя приосаниться и плотно сомкнуть ноги; ставшая непривычной наполненная удовольствием улыбка тронула моё лицо, оставляя раздражение от его бесцеремонного поведения где-то в стороне. Кажется, это первый раз, когда я действительно испытала ничем не запятнанную искреннюю, приятную сердцу эмоцию в этом мире. Я и правда очень хороша в шахматах и сама об этом вслух никогда не скажу, но как же приятно слышать это от других! Скрывая появившийся в глазах радостный блеск, я наклонилась вниз, отыскивая упавшие на пол шахматные фигурки. Ферзь закатился слева от моего кресла, и я едва потянулась за ним, когда его перехватила чужая знакомая мне рука с характерным синим кольцом на большом пальце. От неожиданности я сначала затаила дыхание — он подобрался слишком незаметно. — Позволь мне попробовать. Сома оторвался от созерцания доски в клеточку и взглянул на Сиэля по-щенячьи восторженно и радостно, словно только и ждал его появления: — Сиэль! — он подорвался со своего места и начал подходить к нему, но притормозил на половине пути, — Я буду болеть за тебя! Я чувствую себя злой королевой, которую сейчас вот-вот победят, освобождая прекрасного принца от… Чего, собственно? От оков моей непобедимости? Или сейчас должна свершиться месть за пострадавшее самолюбие? Сиэль же от появления собственного болельщика, кажется, смутился и обомлел: глаза его расширились от удивления, а тело на секунду оцепенело. Вновь ожив, он сел в кресло и наконец ответил ему, прикрыв глаза: — Мне не нужны фанаты. — Конечно нужны! Любому человеку нужна поддержка от верного друга! «Друга»?.. Кажется, Сома до сих пор часто забывает о том, что Сиэль потерял память. Какого хрена он вообще здесь живёт? Почему Сиэль не офигел от такого поворота судьбы?.. От моего пристального взгляда Сома стушевался, будто в самом деле боится меня. Я снова на автомате сжала ткань платья, нервно перебирая в голове все возможные варианты. Да зачем меня бояться? Я тут самая безобидная! — «Друга»? Не помню, чтоб я нанимался тебе в друзья. Я всего лишь позволил тебе снять мой дом. Сома молча хватал ртом воздух: лишь взглянув на него, можно было увидеть, как в голове крутятся шестерёнки: как выйти из ситуации? Сказать что-то или согласиться и уйти, будто и правда глупость ляпнул? А вот мне бы хотелось знать, что значит последнее предложение. Бесит — обычно я половину предложения понимаю, половину сама додумываю чисто логически. А здесь нихрена не понятно! Ни слова! Ещё и дурацкий британский акцент, Сома и то более понятен порой… — Ну значит я им стану! — вышеупомянутый вновь прервал мою мысль, воодушевлённо топнув ногой, — Хоть ты и ничего не знаешь, Сиэль, я всегда буду твоим лучшим другом, — и начал активно размахивать руками в истинно дружеском порыве (а как же иначе), — Я всегда буду защищать тебя! — тут он мельком взглянул на меня. Я почувствовала, как от этих полунамёков в теле начинает бушевать жёлчь, но лишь сильнее впилась пальцами в свою одежду, — И болеть за тебя! — Мой принц, вы так терпеливы и стойки к преградам! Цирк. — Понятия не имею, о чём ты говоришь, — раздражённо произнёс Сиэль, заканчивая расставлять фигуры, — Можешь делать, что хочешь, только не мешайся. На этот раз Сома ничего не ответил, а лишь уселся на диване напротив. Мы начали игру. Сейчас атмосфера была чуть другая, чем в первый наш с Сиэлем раз: я смогла лучше сосредоточиться на игре, полностью погрузиться в неё, не отвлекаясь на всякие мелочи. Даже чувства были другие: с плеч будто упал камень — нет, я не чувствую себя комфортно с ним, и тем не менее, будто что-то исчезло… Страх? Мне больше не кажется, будто все в этом поместье хотят меня убить. Один человек (опустим условности) показал мне, как на самом деле ведут себя люди, которые хотят тебя умертвить. Но ошибок всё ещё совершать нельзя. Нельзя говорить о том, что знаю всю их подноготную. Нельзя попадать в опасности — меня не вытащат, кому я нужна? Держи ухо востро. Сома быстро отвлёкся от игры и начал переговариваться с Агни. Потом в зал зашёл Себастьян, и они переключились на него — о чём-то его спрашивали постоянно, а он старался отвечать коротко и односложно, чтобы от него отвязались. Не сработало. — Кстати, Сиэль, как ты себя чувствуешь? Я лениво перетащила фигуру с одного места на другое. Фоновые разговоры меня ничуть не смущают — я привыкла к тому, что во время игры в помещении находится ещё куча таких же игроков, и всем обязательно надо пошушукаться во время партии. — Нормально. Себастьян позаботился о моём выздоровлении, — Сиэль лишь на секунду обратил внимание на спрашивающего перед тем, как ответить, и снова вернулся к игре, — Шах. Чтобы победить, создай у противника ложное представление о том, что игру ведёт он. Он же не создаёт у меня впечатление, что это я создаю у него впечатление, тогда как на самом деле игру ведёт игру он, зная, что я думаю, что игру веду я, думая, что он думает, что игру ведёт он? — А что насчёт причины?.. Тьфу, да какая разница. Лучше не играться с этими манипуляциями. Запутаешься ещё. Я сделала свой ход и лишь на короткое время, пока Сиэль обдумывал свой, подняла свой взгляд. Теперь он уже развернулся к собеседнику; на лице проскользнуло явное недовольство: ему самому не нравилось думать о том вечере, как я погляжу. — На меня упала посуда, ты что, не видел? От воспоминаний у меня сердце защемило. Ощущение, что кровь совсем перестала поступать в него; кончики пальцев занемели, а дыхание стало более глубоким, рваным и тяжёлым. Зачем мы вообще это начали?.. Не надо было выходить из комнаты… Сома готов был в любой момент взорваться и подпрыгнуть, но до последнего стоически высиживал своё место, сжав пальцы в кулак аж до побелевших костяшек: — В том-то и дело, Сиэль! Я видел, как она целилась! Это не было случайностью! Алло, блять, да я ж всё слышу! Неприлично так обо мне говорить! — Да не в него я!.. — отчаянно выпалила я, зная, что мне сейчас может не поздоровиться, если я не вставлю свои пять копеек. Голос предательски задрожал, хотя я вовсе не кричала, — Я в Ало… Я прервалась, на всякий случай снова схватившись за ткань платья, дабы ещё и не хлопнуть себе по рту ладонью, но по нахмурившемуся лицу Сиэля осознала, что тот и так всё понял. — М-мне плохо…