Вот колдовство моё

Январь 1665 года выдался холодным. Уходить из кабака, где в огромном камине жарко горели поленья, не хотелось. Но выпивка заканчивалась, а денег больше не было. Марк Гринвуд, как мог, растягивал сомнительное удовольствие от потребления дешёвого пойла. На спиртное Марк зарабатывал особо, не тратя пенсию. Хоть маленькая она, а досталась чудом. Нечего Творца гневить — ведь у многих бывших собратьев по актёрскому ремеслу и того нет. А над Марком Гринвудом судьба сжалилась, послав давнишнего поклонника — человека хотя и богатого, но с добрым сердцем, который пожалел несчастного актёра и выхлопотал для него вспомоществование. Зарабатывал на выпивку Гринвуд обычно тем, что веселил толпу — декламировал что-то из прежнего репертуара, разыгрывая в одиночку сценки из Шекспира или Марло. Зрелище жалкое, а потому вызывало смех. Случалось, что находились люди сердобольные и бросали несколько монет. На них Марк и пил, поминая загубленную карьеру. Он вовсе не желал закончить свои дни под забором, поэтому, приходя в кабак, платил всегда заранее, ограничивая себя, а устраивал свои нелепые уличные представления, когда становилось уже совсем тоскливо. Подвергая себя публичному унижению он, как внушал сам себе, заранее получал индульгенцию за очередной поход в давно облюбованное питейное заведение. Когда-то Марк был прекрасным актёром. Как и большинство юношей, он начинал с женских ролей — особенно ему удавалась Розамунда и униженная супругом, но мстительная королева Изабелла. Многие высокородные господа, пользуясь тогдашней свободой нравов, предлагали ему покровительство в обмен на любовь. Но Марк себя держал в строгости. Он мечтал перейти на роли мужчин и добиться у публики такого же успеха. Удача ему почти улыбнулась. Король Карл, тронутый его игрой, даже подарил молодой звезде труппы Бёрбеджа золотую брошь с аметистами. Но грянула гражданская война, бедного короля обезглавили, а пуритане, пришедшие к власти, запретили всяческие увеселения. Театр снесли под строительство доходных домов. Когда же новый монарх триумфально вернулся в столицу, мистер Гринвуд уже достиг сорокалетия. Увы, подурнел и опустился он за прошедшие годы порядочно. Попытался служить в театре в качестве рабочего, но затосковал по сцене и взял расчёт. Если бы не пенсия, пошёл бы по миру или стал подёнщиком. Гринвуд допивал свой виски и размышлял о превратностях судьбы, поэтому он не замечал жадных взглядов, что бросали на его брошь двое за соседним столиком. Дюжие молодчики перешёптывались между собой и ждали, пока Марк выйдет на улицу. Актёр не обращал внимания на грозившую ему опасность, зато его не оставляло ощущение, что кто-то просто буравит взглядом его затылок. Он оборачивался, но позади него стол был пуст, а угол тёмен. Вроде и выпил-то не так много, чтобы нечистый мерещился. Марк был католиком, и ему страсть как хотелось осенить себя крестным знамением, но в кабаке он этого сделать не решался: простой люд не жаловал проклятых папистов. Из тёмного угла дуло холодом, словно в стенах имелись порядочные щели. Гринвуд поёжился, опрокинул в себя последние капли из стакана и поднялся с табурета. Выйдя за дверь, он плотнее запахнул свой куцый, видавший виды плащ и направился домой. Не успел он пройти и десяток шагов, как его схватили и поволокли в ближайший тёмный закоулок. — Отдай-ка нам свою вещицу, приятель. Она тебе ни к чему, — пробасили ему в ухо. Сообразив, что речь идёт о памятной королевской броши, Гринвуд завопил, попытался вырваться, но тут же получил удар под дых. — Да он ещё ерепенится! А вот получай! Грабителям ничего не стоило просто отнять брошь, но они, по всему видать, решили наказать строптивца. На Гринвуда обрушились удары палок, в голове его тут же помутилось. Он упал на замёрзшую вперемежку с очистками грязь, попытался съёжиться и как-то прикрыть голову и живот от тяжёлых сапог грабителей. А вот то, что случилось дальше, показалось ему просто бредом. Внезапно один из нападавших завопил от ужаса, и Гринвуд услышал хруст шейных позвонков. Он успел заметить чей-то огромный, как ему показалось, силуэт. Следующий звук тоже было ни с чем не спутать — звук ножа, входящего в человеческое тело. Но за ним последовал не ожидаемый крик боли, а звериное рычание. И опять хруст костей, а потом на Гринвуда хлынуло что-то горячее с железистым запахом. Тут уж он и от страха, и от побоев потерял сознание. А когда очнулся, то почувствовал, что парит над землёй — и не просто парит, а летит куда-то очень быстро. Не иначе он уже умер, и душа его возносилась. Но побои давали о себе знать, и это обстоятельство показалось странным. Разве мёртвый чувствует боль? Гринвуд разлепил веки и увидел вокруг только странную серую муть и ещё два красных горящих глаза. «Господи, за что?!» — хотел возопить Марк мысленно, но сознание его не слушалось. От ужаса он опять лишился чувств.

***

Когда он вновь пришёл в себя, был серый зимний день. Тело болело, но при этом испытывало давно забытые ощущения от свежего белья и мягкой постели. Марк открыл глаза и поначалу разглядел лишь цветные пятна: окно и ярко горящий камин. Постепенно он стал различать предметы. Небольшая, чисто прибранная комната выдавала достаток хозяев. Постельное бельё и чья-то непомерная сорочка, в которую одели субтильного Гринвуда, приятно пахли. Марк выразительно простонал, надеясь, что кто-нибудь услышит. Дверь открылась и вошла пожилая женщина, по виду — экономка состоятельного джентльмена. — Очнулся, значит? — проворчала она. — Вот ещё на мою голову навязался-то! И чего хозяин приволок этакого забулдыгу? Совсем тронулся. Говоря всё это, она меж тем откинула одеяло, задрала Марку сорочку, заставив его покраснеть до корней волос, осмотрела ушибы и ловко сменила компрессы и примочки. Из слов женщины Марк понял, тем не менее, что вчера его спас какой-то джентльмен и даже доставил к себе домой, поручив заботам экономки. — Добрая женщина, — прокашлявшись, обратился Гринвуд к старухе хорошо поставленным звучным голосом, который не успел растерять за прошедшие годы безделья и пьянства, — сделайте милость, скажите, где я нахожусь и кому обязан своей жизнью? — Ишь, заговорил! — фыркнула та. — Лежи уж и молчи себе! Обиженный такой незаслуженной грубостью, Гринвуд замолчал. И, правда, что с прислуги взять? Хозяин, наверняка, его навестит, хотя бы проверит, жив ли спасённый. Потом экономка накормила его бульоном с размоченной в нём булкой, напоила каким-то отваром и велела лежать смирно, а ещё лучше заснуть. — Скорее бы на ноги поставить и спровадить, — ворчала она, направляясь к двери, — вот уж не к добру такой подарочек! Марк насупился и принялся разглядывать комнату. Деньги у хозяина дома водились, хотя сам дом вряд ли стоял на фешенебельной улице. Стены до половины были обшиты деревянными панелями, но выше шла простая штукатурка, а дубовые балки под потолком говорили об обычной городской архитектуре. Дом мог принадлежать лавочнику, негоцианту средней руки. Обычно в таких домах на первом этаже размещались магазинчик или контора какого-нибудь стряпчего. Однако у стены стоял комод с прекрасной инкрустацией — вещь явно французского происхождения. Кружево на манжетах сорочки, в которую одели Гринвуда, было венецианским. На комоде стояли таз и кувшин для умывания из голландского фаянса. Лучшего фаянса, надо сказать. Всю эту роскошь Марк встречал в былые годы в домах богатых покровителей. Итак, хозяин дома мог оказаться негоциантом, имевшим дела с Европой. Лежать становилось скучно. Оставалось только ждать, когда придёт ворчливая экономка. На прикроватном столике заботливо оставили колокольчик, но лишний раз звать старуху без надобности Марк не хотел. Гринвуд вздохнул, повернул голову и посмотрел в окно. На улице шёл снег, но без ветра — того гляди, снег сменится дождём, настанет оттепель. Марк подумал о своих прохудившихся сапогах — лишний раз на улицу теперь не выйдешь. Вечно полуголодный, Гринвуд, раз промочив ноги, легко простужался. Он озадаченно почесал в затылке и обнаружил, что волосы его (те, которые ещё оставались) чисто вымыты. Какая странная забота со стороны чужих. И странно, что с ним могли проделать такие манипуляции — занести на второй этаж, отмыть, переодеть, при этом не причинив никакой боли. Глубокий обморок, предшествовавший пробуждению, показался теперь Гринвуду немного странным. Может, его одурманили опиумом? Он был ещё слаб, а потому от долгих размышлений устал и скоро заснул. Проснулся, когда уже заметно вечерело. Ещё раз приходила экономка, помогла справить малую нужду — у Гринвуда потом долго горели от стыда уши. Его опять накормили, сменили компрессы. Пока старуха возилась с ним, Марк слышал, как хлопали двери, но вот ничьи шаги этому не предшествовали, хотя половицы в доме скрипели — появление экономки можно было предугадать заранее. А ещё казалось, что подуло холодом, и пламя свечей на каминной полке заколебалось, как от сквозняка. Старуха прислушалась к хлопанью дверей, но ничего не сказала, только поджала губы. В этот раз она не ворчала, всё делала молча. Хозяин так и не появился, хотя не исключено, что он заглядывал днём, когда Марк спал. Странно: столько усилий, чтобы спасти случайного прохожего, доставить его в свой дом, устроить с комфортом, заставить экономку ухаживать за ним, и совершенно не поинтересоваться самочувствием. При том что экономка такую доброту хозяина посчитала сущим сумасшествием, а появление в доме гостя — почему-то недобрым знаком. Марк не совсем понял, когда он вдруг потерял сознание — и кормили его, и боли он не чувствовал, да только он совершенно не видел, как кто-то входил в комнату, а стоило очнуться, как — на тебе: у окна в кресле сидит мужчина и курит трубку. — Как вы себя чувствуете, мистер Гринвуд? Голос был низким, тихим. — Сэр, вы хозяин дома? — спросил Марк. — Да, вы у меня в гостях. Показалось, что в словах его промелькнула лёгкая насмешка. — Простите, а откуда вы знаете, как меня зовут, сэр? И я не вижу вас — вы в тени. — Я справлялся о вас в трактире, возле которого на вас напали. Я также знаю, что вы бывший актёр. Мужчина слегка опёрся о подлокотник и встал. Когда он вышел из тени, Марк смог рассмотреть своего спасителя: очень высокий, но хорошо сложённый, и вряд ли старше тридцати. Чисто выбрит, волосы до плеч. И нельзя сказать, что уж красавец. Лицо, впрочем, интересное и не лишено приятности. И карие глаза очень хороши, вот только взгляд холодный и пустой. Одет хозяин дома был в рейнгравы, весьма умеренно украшенные лентами, и белоснежную сорочку. Опустив взгляд, Марк увидел на его ногах чулки и туфли с пряжками. — Рассмотрели? — мужчина улыбнулся одними губами, вернулся к креслу и уселся в него как ни в чём не бывало. — Простите, сэр, но как ваше имя? — Можете называть меня мистер Томас Бартон. — Хорошо, сэр. Мистер Бартон, — ответил Марк, удивлённый, что хозяин преподносит своё имя, как некий псевдоним. — Я даже не знаю, что сказать вам — я обязан вам жизнью, но вряд ли смогу достойно отблагодарить. Тот только усмехнулся в ответ на такое заявление. — Могу ли я полюбопытствовать, чем вы занимаетесь, мистер Бартон? — спросил Гринвуд. — Для вас лучше поменьше любопытствовать, — ответил хозяин. Впрочем, в голосе его звучала не угроза, а только ирония. — Вам очень повезло, мистер Гринвуд. Вы даже не представляете — насколько. — Ну что вы, я вполне представляю. Мало кто, сэр, вступился бы за бедного пьяницу. Мистер Бартон вновь чуть слышно усмехнулся. Даже, пожалуй, фыркнул. Довольно забавно — почти как кот. Эта постоянная насмешка, непонятно чем вызванная, стала выводить Гринвуда из себя. — Видимо, вы очень дорожили той вещицей, из-за которой вас хотели ограбить? — спросил меж тем хозяин. — Ах боже мой! — воскликнул Марк. Он вспомнил о брошке. При его восклицании холодный порыв ветра вдруг прошёлся по комнате и свечи на каминной полке едва не погасли. — Не стоит поминать имя Творца всуе, — на сей раз в голосе Бартона послышались ледяные нотки. Он встал и направился мимо кровати к комоду, двигаясь неслышно и плавно. Почему-то Марк почувствовал непонятный страх. Ему не хотелось, чтобы хозяин приближался к нему. Мистер Бартон выдвинул ящик комода, достал оттуда брошь и небрежно бросил её Гринвуду на одеяло. Актёр жадно схватил памятную вещицу и простонал — один зубчик броши в потасовке погнули. — Это подарок покойного короля, — пояснил он. — Да, ценная вещь. Однако повреждение легко поправить. «Ещё бы, — подумал Марк, — были бы деньги на ювелира». Тут хозяин развернулся и молча вышел из комнаты. «Какой невежа», — подумал Гринвуд. Но мистер Бартон вскоре вернулся с полным стаканом. — Выпейте, — он подошёл к постели и наклонился к Гринвуду, почему-то добавив, — миссис Рамзи уже спит. Руку он просунул под подушку и приподнял Гринвуда вместе с ней. И так легко, что Марк поразился. Стакан оказался у него перед носом. Марк почему-то не решился взять его в руки, чтобы не прикоснуться к пальцам хозяина. Странное опасение, ни с чем вроде бы не связанное. Давешний отвар, уже знакомый на вкус, был тёплым, а край стакана, которого Марк коснулся губами, почему-то холодным. Выпив, Гринвуд поднял взгляд на мистера Бартона. Он встретился с ним глазами, и голова вдруг закружилась. Однако, когда хозяин отвёл взгляд, ощущение пропало. — Вы ещё слишком слабы. Опять невпопад сказано. У Марка появилось чувство, что он слышит больше, чем надо, а вот смысла речей не понимает. Всё ещё неясным оставалось, чем хозяин занимается, на что живёт. Днём Бартон отсутствовал, вернулся только к ночи и, кажется, решил бодрствовать у постели больного. — Думаю, вы выспались днём, мистер Гринвуд, и вряд ли захотите уснуть в ближайшее время? — спросил хозяин. — А что мне ещё оставалось, как не спать? Хозяин всё ещё стоял рядом с постелью. Гринвуд чувствовал запах чистой одежды, слегка надушенной, а вот запах человека ощущался очень слабо — прохладный такой. И ещё некая странность настораживала Марка, но он не мог пока понять, какая именно. — Тогда я, с вашего позволения, помузицирую немного. — А ваша экономка? — Миссис Рамзи привыкла. Бартон подошёл к двери, открыл её, да так и оставил. Он отворил дверь комнаты напротив. Гринвуд вытянул шею и увидел клавесин. Вот ещё одна дорогая вещь в доме. Марк из-за своей близорукости не мог разглядеть в подробностях, как украшен инструмент, но он не настолько пестрел как французский комод, да и в Голландии купить такую игрушку было не так накладно. — Надеюсь, вы любите музыку, — сказал хозяин, садясь за инструмент. Он почти не повысил голос, но Гринвуд его прекрасно слышал. То ли узость коридора способствовала, то ли голос мистера Бартона был очень хорошо поставлен, прямо как у актёра. Играл он хорошо. Без блеска и излишней виртуозности, но хорошо. И с чувством, хотя клавесин не такой уж и чувствительный инструмент — больше порывистый или годный для неторопливых размышлений. То, что играл мистер Бартон, Гринвуд знал: пьесы Джона Булла, теперь почти забытого, вытесненного из музыкальных гостиных жеманными французами. Марк лежал и наслаждался. Музыку он любил, хотя сам не играл. Только вот поразился, что экономка терпит ночные концерты. Разве что старушка затыкает уши. А хозяин меж тем заиграл что-то меланхоличное. Под неторопливую мелодию Гринвуд закрыл глаза и незаметно заснул.

***

Утро ознаменовалось появлением миссис Рамзи, бодрой и ворчливой. И опять Марк краснел, а потом ел и пил. — Дома ли мистер Бартон? — спросил он между делом. — Хозяина дома нет, — ответила экономка. — Он будет вечером. Значит, работает всё же. Миссис Рамзи заметила, что гость с утра чувствовал себя лучше, значительно лучше, и выразила надежду, что хлопот ей вскоре поубавится. Какая любезная старушка! Оставшись в одиночестве, Марк решил попытаться встать. Сапоги нападавших всё ещё напоминали о себе, но кости уцелели, а это самое главное.. Любопытство меж тем глодало Марка, как стая голодных собак. Он прошёлся босиком по комнате, выдвинул ящики комода. Ничего, кроме постельного белья, не нашёл, а один ящик вообще оказался пустым. Марк пришёл к выводу, что эта комната предназначалась для гостей. Он осторожно открыл дверь и выглянул в коридор. В доме стояла тишина, снизу слабо тянуло кухонными запахами. Гринвуд подкрался к одной из дверей напротив, подёргал ручку. Заперто. Схватившись за поясницу, он наклонился к замочной скважине. Сумел разглядеть только огромный платяной шкаф. Нерешительно подошёл к двери в хозяйскую комнату. Опять закрыто. Гринвуд повторил манёвр, держась за косяк. Он ожидал увидеть клавесин, но с той стороны в замочной скважине торчал ключ. Еле заметная щёлка оставалась между скважиной и бородкой. И из этой щели тянуло тоненькой струйкой холода, словно в комнате приоткрыли окно. Тут лестница заскрипела. Гринвуд успел вернуться к себе прежде, чем миссис Рамзи оказалась на верхней ступеньке. А вот лечь не успел, и когда экономка вошла в комнату, он сидел на кровати. — Это что же это? — возвысила голос старуха. — Кто позволил? — Я хотел найти горшок, — возмущённо заявил Гринвуд. — Горшок ему. Сначала сядьте на этот горшок-то! Потерпите, недавно только мочились! — Миссис Рамзи, ну что вы, побойтесь бога! — Марк попытался воззвать к совести старухи. — Я ж мужчина, мне неловко, что вы меня… так обслуживаете. — Сейчас, будет вам! Экономка возмущённо удалилась, но неожиданно для Гринвуда заперла за собой дверь на ключ. И тут Марк перепугался не на шутку. Вряд ли экономка держала его за вора. Хорош вор в ночной сорочке, даже не знающий, где его одежда лежит. Итак, он в этом доме пленник. Воображение сразу стало рисовать всякие ужасы, вроде трупа, лежащего в соседней комнате. Правда, здравый смысл тут же подсказал, что труп не стал бы запираться изнутри. Но если это не хозяин, тогда кто там прячется на таком холоде? Но тут миссис Рамзи вернулась и торжественно внесла фаянсовый горшок с крышкой, расписанный щегольскими цветочками. — Ну? — Она поставила горшок на пол и открыла его. — Извольте. — Я не могу при вас! Тут экономка рассмеялась, продемонстрировав мелкие, но здоровые зубы. Нижние и верхние резцы выглядели чуть покрупнее прочих зубов. — Так, значит, мистер Гринвуд, или как вас там. Хозяин к вам почему-то расположен, а сама я вас уже давно бы выгнала на улицу. Мне надо уйти из дома на пару часов. Входную дверь я запру. Можете, конечно, походить по дому, но только боже вас упаси совать свой длинный нос, куда вас не просят. Шлёпанцы я вам сейчас принесу. Я надеюсь, что у вас хватит ума не натворить глупостей. При всём своём желании бедный Гринвуд не смог бы сейчас выдавить из себя ни капли, поэтому он с гордым видом дождался возвращения экономки. Та швырнула ему под ноги шлёпанцы и оставила, наконец, в покое. Марк чуть не заплакал от обиды. Старая перечница! Но тут он невольно подумал, а такая ли старая миссис Рамзи? Сухонькая, прямая, она двигалась быстро. Волосы — соль с перцем — убирала под белый чепец. И морщин совсем немного, а зубы все здоровые и крепкие, как у молодой. Он припомнил резковатые черты женщины и усики над верхней губой в уголках рта, какие бывают у жгучих брюнеток — усики, впрочем, уже поседели. И держалась она прямо, что твоя герцогиня. Марк сунул ноги в шлёпанцы и подошёл к окну. Миссис Рамзи, с перекинутой через руку корзиной, одетая в тёплый плащ с капюшоном, как раз выходила из дома. Она подняла голову, и актёр отпрянул, укрывшись за занавеской. Экономка покачала головой, но направилась по своим делам. Марк видел, как она здоровается с соседками, вежливо с ними раскланиваясь. Гринвуд, воспользовавшись относительной свободой, доковылял до двери и вышел в коридор. Да, дверь на лестницу была заперта. С кряхтением опустившись на колени, Марк прижался ухом к замочной скважине. Снизу долетали голоса, то и дело звякал колокольчик. Видать, и в самом деле магазин. Скорее всего, там сейчас трудятся продавец с приказчиком. Вот вроде бы женский голос послышался. Интересно, чем они торгуют? Не продуктами и не бакалеей, иначе бы запах шёл по всему дому. Однако надо попытаться раскрыть тайну запертой изнутри комнаты — момент подходящий. Если бы удалось найти лист бумаги и что-то длинное и узкое, то Марк смог бы применить проверенный способ: выдавить ключ и вытянуть его в щель под дверью. А ещё он до сих пор не пытался войти в комнату рядом со своей. Придерживая подол сорочки, актёр подкрался к двери. Чудо — она открылась! Гринвуд оказался в хозяйском кабинете и замер в восхищении, глядя на шкафы с книгами. Забыв обо всём, Марк стал изучать корешки, думая, что незапертый кабинет означает негласное разрешение для гостя взять что-нибудь почитать. Он только разберётся с тем ключом. На столе лежала большая амбарная книга. Марк открыл наудачу. «Лента шёлковая атласная», — прочёл он. О, Боже, да хозяин дома всего лишь торгует галантерейными товарами! Ещё и тканями, судя по следующей записи. Всего-то! Гринвуд почувствовал лёгкое разочарование. Он взял со стола лист бумаги и перо и отправился в коридор, хотя азарт его уже уменьшился. Его посетила вполне здравая мысль, что комната напротив его нынешней спальни и соседняя с ней могли просто сообщаться. Хозяин запер первую на ключ изнутри, вышел через другую дверь, которую запер уже снаружи. Конечно, странно немного, но мало ли у кого какие причуды? Марк тщетно пытался прислушаться к голосу совести. Нечестно и возмутительно таким образом отвечать на заботу. Но любопытство не давало покоя. Гринвуд работал ювелирно: ему уже удалось поставить бородку ключа в нужное положение, когда заскрипела лестница, и звук этот отвлёк взломщика от небогоугодного занятия. Не успев вынуть из-под двери лист бумаги, актёр шмыгнул в свою комнату и нырнул под одеяло, спрятав туда же перо. Щёлкнул замок, по коридору кто-то прошёл. Марк ожидал явления бдительной миссис Рамзи, хотя для неё казалось и рановато, но в дверь деликатно постучали, и в комнату заглянул незнакомец. — Мистер Гринвуд, добрый день, как вы поживаете? Мужчина вошёл в спальню. Небольшого роста, худощавый, чем-то напоминавший лицом экономку: только не седой да чепца не хватало. Его верхнюю губу украшали тоненькие усики. — Разрешите представиться: Джонатан Рамзи. Я служу приказчиком у мистера Бартона. — Добрый день. Вы кем приходитесь миссис Рамзи, позвольте узнать? — осведомился Гринвуд. Вежливость мужчины была полной противоположностью бесцеремонности экономки. — Я её племянник. Сын мой, Фил, тоже работает у мистера Бартона. Продавцом. — Очень приятно, мистер Рамзи. — Хозяин просил сказать вам, что, если вы хотите, то можете взять книгу из его кабинета. Там не заперто. Это комната рядом с вашей. Щёки и уши Марка запылали от стыда. А он-то двери пытался взламывать! — Передайте мою глубочайшую благодарность мистеру Бартону, — ответил он. — Хозяина сейчас нет дома. Вечером вы сами сможете его поблагодарить, — улыбнулся мистер Рамзи. — А в одной сорочке вы, пожалуй, замёрзнете, — покачал он головой. — В кабинете не топлено. Одну минуту, сэр. Он вышел, оставив дверь открытой. Ага, он отпер ключом дверь, за которой Марк разглядел утром платяной шкаф. Скрипнули дверки — раз, другой. «А может, это мистер Рамзи так причудливо запер двери комнат, раз у него есть ключ? — подумал Гринвуд. — Хорошо, что у меня ничего не вышло». Приказчик вернулся с тяжёлым стёганым халатом. — Он, конечно, очень длинный, сэр, но надеюсь, вы не запутаетесь. Думаю, что мистер Бартон одобрит моё небольшое самоуправство. Когда мистер Рамзи улыбался, его усики смешно топорщились. — Спасибо, — прочувственно сказал Марк, — вы очень любезны! А можно ли узнать, чем торгуете? — Да всем понемногу: ткани, ленты, галуны, перчатки, пуговицы. Всё для дам и джентльменов. Нельзя сказать, сэр, что к нам захаживает высший свет, но клиентов хватает — и всё очень приличные господа. Так что грех жаловаться. Однако я вас оставлю, мистер Гринвуд. Мне пора возвращаться к работе. Раскланявшись, мистер Рамзи оставил Марка одного.