Вот колдовство моё

В разгар осени чума стала уходить из Лондона. Последние вспышки случились, когда бежавшие стали возвращаться в столицу и тут же пали жертвой болезни. Но потом и двор вернулся из Оксфорда, а значит, жизнь постепенно налаживалась. В магазине на первом этаже опять появились покупатели. Вот только хозяин магазина из дома совсем перестал выходить. Питался он мало, только чтобы не сойти с ума, и заметно ослабел. После заката, пока улицы были ещё полны, он сидел у окна опустевшей спальни. Но вниз смотрел редко. Его взгляд, кажется, совершенно застыл где-то на уровне второго этажа соседнего дома. Если бы миссис Рамзи не проводила регулярно уборку в его комнатах, всё давно бы покрылось толстым слоем пыли, включая самого хозяина. За инструмент он не садился с самой кончины мистера Гринвуда. Том Данте так и лежал на столе, где его оставили, когда читали в последний раз. Хозяин не хотел никого видеть. Исключение было сделано только для миссис Рамзи. Потому кормили его крысы, сливая по очереди некоторое количество крови в бокал. Эту операцию проводил доктор Финч, который зачастил по вечерам к экономке Бартона, сидя с ней на кухне и шёпотом беседуя о том, о сём. Отряды молодых мстителей, кажется, извели всех оставшихся в Лондоне вампиров. Когда миссис Рамзи как бы между прочим сообщила хозяину об этом, он только усмехнулся: — Про меня забыли. И это была единственная его фраза за весь вечер. Мистера Гринвуда похоронили рядом с малышкой Мэри. В книге записали, что умер он от тифа, — это избавляло приход от ненужных объяснений. На могильной плите выбили даты рождения и смерти и слова из послания апостола Павла: «Любовь долго терпит, милосердствует». Такую надпись предложил отец Питер. Опасения преподобного, что мистер Бартон покинет крысиный народ, пока что не оправдывались. Но хозяин, кажется, решил похоронить себя в доме, а миссис Рамзи, которая когда-то слышала от него несколько рассказов о вампирских обычаях, боялась, что он решит заснуть и не проснётся больше. Дженни за прошедший месяц очень сблизилась с Уиллом, и молодые люди обручились. Свадьбу же решили сыграть попозже, когда немного утихнет всеобщая скорбь по бедному мистеру Гринвуду. Услышав новость, вампир только кивнул и ничего не сказал. — Что-то делать надо, — вещал как-то вечером доктор Финч, попыхивая трубочкой и с одобрением глядя на кружку пива перед собой. — Уморит ведь себя наш мистер Бартон. — Времени совсем мало прошло, — возразила экономка. — И люди порой годами горюют по умершим. — Скорбеть не грех, — возразил доктор, — но не так же. — Вот дела опять закрутятся, глядишь, и выберется куда. Не думаю, что он всё скинет на Джонатана. Крупные сделки всегда хозяин заключал. Сам. — Может быть. Эх! — доктор отхлебнул пива. — Ему отвлечься нужно. Занять свои мысли и время. Миссис Рамзи хмыкнула. — Выйдите на улицу и спросите любого, что делать мистеру Бартону. Так любой вам скажет то же самое. Доктор задумчиво подпёр голову кулаком. — Чем хорош был для него мистер Гринвуд? Тем, что о нём можно было заботиться. Хозяин наш — та ещё наседка. — Было бы у него дитя по крови, ничего бы и не случилось. Жил бы и горя не знал. Так ведь, как их… ну, как их, доктор? — Принципы? — усмехнулся Финч. — Они самые. — Вояки наши задним умом крепки. Неужто не нашлось никого в семейке помоложе и поприличнее, кто бы нуждался в покровителе? А ведь шёл разговор-то, шёл. — Да кто ж их там разберёт-то? — фыркнула миссис Рамзи. — Будить прикажете и спрашивать: не хочешь, чтобы наш хозяин стал бы твоим хозяином? — Мда. Впору идти на поклон к святому Ботольфу: пошли нам молоденького сиротку-вампира, — покачал головой доктор. — Тсс! — миссис Рамзи прижала палец к губам, покосившись на дверь. — Да бросьте, там тихо, как в могиле. Не исключено, что кто-то и рискнул обратиться к святому прихода с такой неподобающей просьбой, да только как-то в начале ноября к миссис Рамзи прибежала Дженни. — Тётушка, идите скорее в дом для собраний. Там парни поймали кое-кого. Гляньте. Экономка накинула плащ и поспешила за племянницей. В зале было не протолкнуться. Толпа мужчин заслоняла собой угол, откуда были слышны женские завывания и причитания. — Расступитесь! — миссис Рамзи решительно заработала локтями. Забившись в угол, на полу сидела совсем ещё не старая женщина, грязная, босая и оборванная. Она с ужасом смотрела на крыс и тряслась от сухих рыданий. — Она вампир?! — удивилась экономка, глядя на жалкое существо, напоминающее разве что нищенку, доведённую до полного отчаяния. — Ага! — хмыкнул кто-то из парней. — Через три улицы от нас словили. Выползла из подвала. Представляете, на кого она напала? На кошку. Слышим — животное орёт, как будто режут его. Глядим, а эта красавица кошкой закусывает. Рассказчик заржал. — Цыц! — топнула миссис Рамзи. Она подошла поближе к вампирше. — Как тебя зовут? — Я не помню. — Женщина сообразила, что старуха вроде бы на её стороне и поползла к ней на четвереньках. — Скажите им, чтобы не убивали меня! Матушка, скажите им! — Тоже — доченька выискалась! — возмутилась миссис Рамзи, но в душе пожалела несчастную. Ведь не на человека с голодухи-то кинулась. Вампирша тем временем сначала ухватилась за подол её юбки, а потом и вовсе обхватила её колени и уткнулась чумазым лицом в белоснежный передник. — Ну-ну! Вставай-ка, нечего тут, — проворчала экономка. Она посмотрела на племянницу. — Как ты думаешь, стоит ли нам попытаться? — Ну… — протянула та. — Надо хотя бы для начала её отмыть, накормить и переодеть. А там будет видно. Вампирша, которая уже поднялась на ноги, при упоминании о пище задрожала всем телом. — Голодная, — пожалела Дженни. Она посмотрела на мужчин. — Поймать-то поймали, а кто кормить будет? — Ну, разве что сцедить ей стаканчик, — отозвался один из Рафлсов. — Она же неумеха. Кусать по науке не знает как, поди. Да и грязная, и воняет от неё. — Идём с нами, — сказала миссис Рамзи, — не слушай ты их. Идём. Не бойся, мы тебя не обидим. Экономка с племянницей пошли домой. Вампирша послушно плелась за ними. — Как думаете, тётушка, хозяин нас не убьёт за такое самоуправство? — А вот пусть только заикнётся. Разрешение спасти кого-нибудь из молодняка сам давал? Сам. Дом чей наполовину? Наш. — Где вымоем-то? — На кухне. Бочку поставим, воду согреем. Пусть отмокает. Прямо с порога они завели женщину на кухню. — Сиди пока тут и веди себя тихо, — сказала миссис Рамзи. — Ты хотя бы помнишь, сколько тебе лет-то? Давно тебя обратили? — Я не помню. А что значит — обратили? Экономка с племянницей переглянулись. — Тут без хозяина не обойтись, — сказала Дженни. — Сначала приведём её в порядок. — Хозяин? — переспросила вампирша. — У меня был хозяин. — Вот, о нём и речь. Когда он появился? Не помнишь? — начала расспрашивать Дженни, пока миссис Рамзи гоняла Джонатана и Фила за бочкой в подвал. — Летом. Это я помню. — А как его звали? — Морган. — Тётушка, этот тот самый, которого мы весной с покойным мистером Гринвудом видели, — сказала Дженни. — Ох, и мерзкий же он был! — И что же он делал с тобой, милая? — спросила экономка у вампирши. — Я помню, что он держал меня в подвале. Иногда он приносил мне что-то в бутылке, и я пила, а иногда он выводил меня на улицу, но он что-то сделал с моей головой, и я сошла с ума. — Что это за чушь ты несёшь, милочка? — возмутилась старуха. — Ну как же? Мне казалось, что я пью кровь у людей. Тут за дверью послышался шум — мужчины тащили бочку, и сразу вслед за тем прозвучал холодный голос: — Это зачем? — Так мы… — залепетал Джонатан. Миссис Рамзи решительно вышла из кухни. — Наши молодую поймали, — заявила она. — Не помнит ничего, голодная и слегка не в своём уме. Отмыть надо. Мистер Бартон торопливо спустился вниз. Отодвинув экономку, он вошёл в кухню. Посмотрел на замарашку, которая сидела на том самом стуле, в том самом углу, и зарычал. Пискнув, вампирша сползла на пол и выставила стул перед собой, как щит. — Не надо! Не надо, пожалуйста, сэр! — Что не надо? — прошипел хозяин. — Не бейте меня! Бартон нахмурился. Потом резко повернулся к экономке. — Маргарет, где, чёрт возьми, моя трубка? Куда вы её дели? — Да в кабинете, где же ещё? — возмутилась миссис Рамзи, а Дженни тем временем извлекала вампиршу из угла, стараясь не показывать радости. Хозяин скривился, посмотрел на заговорщиц. — Уберите бочку. В доме есть ванная комната, — процедил он. Обычно двигающийся бесшумно, на этот раз он демонстративно топал, поднимаясь по лестнице. Дженни кинулась тётке на шею. — Проняло! — зашептала она. — Точно проняло его! — Не радуйся раньше времени, — ответила миссис Рамзи. — Мы же ничего о ней не знаем. Бегая туда-сюда и готовя для найдёныша ванну, они косились на закрытую дверь кабинета, откуда попахивало трубочным дымом. Наконец они повели вампиршу на второй этаж. — Снимай с себя эти лохмотья, — приказала миссис Рамзи. Та послушно разделась и попыталась прикрыться ладонями. По телу судя, была она совсем молоденькой. — Перестань! Мужчин тут нет. Садись вот на скамью. — Что будем делать с её колтунами? — спросила Дженни. — Их же не расчесать. — Обрежем волосы. — Не надо! — воскликнула вампирша. — Ты не бойся, они у тебя очень быстро отрастут. И оглянуться не успеешь. После того, как спутанные участки были выстрижены, волосы расчесали и подравняли, оставив чуть ниже плеч. — Вот теперь их можно и мыть. Однако волосы после мытья остались такими же тёмно-каштановыми, а чуть их вытерли, как они стали ложиться волнами. — Ишь, красотка, — улыбнулась миссис Рамзи. — Теперь полезай в ванну. Вампирша, оказавшись в горячей воде, пахнущей чем-то очень приятным, разнежилась. Долго ей так лежать не дали, вытащили, поставили в лохань, и принялись отдраивать в четыре руки. — Надо как-то назвать тебя, — говорила миссис Рамзи, — раз уж ты своё имя не помнишь. Усмехнувшись, вампирша пожала чистыми плечиками. — Назовите, матушка. Дженни, критически её разглядывая, не могла не отметить, что девица хороша собой. Держалась-то она скромно и даже стыдливо, но красота её таковой не была. Большие карие глаза, брови ровные и густые, нос с лёгкой горбинкой. Когда вампиршу опять посадили в ванну, Дженни предположила: — А может, ты цыганка? Джипси тебя назвать, разве? — Скорее уж Сарой, — раздался от порога голос хозяина. Вампирша завизжала и нырнула почти с головой. — Не кричите! — поморщился Бартон. — Отсюда мне ничего не видно. — Почему же Сара? — спросила экономка, закрывая вампиршу собой. — А вы разве не видите по её лицу, что она еврейка? Так что не Джипси, а Джудит, — усмехнулся он и ушёл в кабинет. — А хозяин прав, — сказала Дженни. — Она похожа на еврейку. — Лучше уж Сара пусть будет, — сказала миссис Рамзи. — Как тебе такое имя? Будешь Сарой? — Как скажете, — ответила вампирша, выныривая. — До чего покладистая девочка, — усмехнулась экономка. — Ох, — воскликнула тут Дженни. — Про одежду-то мы забыли! Я сейчас сбегаю. Оставшись наедине с вновь наречённой, экономка закончила мытьё, потом завернула девушку в простыню и усадила на лавку. — Это ваш дом, матушка? — спросила Сара. — Миссис Рамзи. — Это ваш дом, миссис Рамзи? — послушно повторила вампирша. — Наполовину. Второй этаж хозяйский. Сара покосилась на ванну. — А вы не такая, как он. И мужчины, которые меня сюда притащили, тоже не такие, как он, — сказала она задумчиво. Ко времени возвращения Дженни миссис Рамзи успела рассказать Саре о крысах. О вампирах она пока что промолчала, решив, что не стоит отнимать хлеб у мистера Бартона, если он, конечно, примет их найдёныша. Бартоли сидел у себя в кабинете, вяло прислушиваясь к женским голосам, доносящимся из ванной комнаты. Он сменил одну нору на другую, хотя уже не напоминал соляной столб, а нервно попыхивал трубкой. Той части рассудка, которая у него ещё оставалась, хватало на то, чтобы отмести прочь мысли о заговоре во главе с миссис Рамзи. Так что оставалось думать, что судьба зло подшутила над ним. Экономка ничего не знала о его прошлой жизни, потому нельзя было предположить, что она подучила эту Джипси-Джудит умолять не бить её. Но слова попали в цель. Если уж девочка выжила и, кажется, в своём уме, то он, конечно, не бросит её на произвол судьбы. Бартоли чувствовал глухую обиду. Его растревожили, разбередили всё, что можно, а он уже почти смирился. Он перестал корчиться по ночам, лёжа на холодной постели, которая стала их общей постелью последние недели, и стараясь не стонать, чтобы его никто не слышал. Он перестал превращаться в зверя и драть себя когтями, что приносило ему кратковременное облегчение. Он постепенно стал впадать в равнодушное оцепенение, чтобы однажды на закате уже не проснуться. В дверь постучали. Бартоли вздохнул. — Войдите, миссис Рамзи. Та вошла, подтолкнув впереди себя отмытую и переодетую вампиршу. Бартоли не мог удержаться от ироничной усмешки. Платье Дженни было девушке коротко, а вот в груди свободно. Та, видно, почувствовала, что выглядит немного нелепо, и опустила глаза. — Ничего, это поправимо, — сказал Бартоли тихо. — И как же тебя окрестили? — Сара. Вампирша не решалась подойти ближе. — Что ты? Боишься? — Боюсь, сэр. Бартоли отложил трубку. — Я такой страшный? — Да, сэр, — честно ответила Сара. Томазо поднялся во весь свой немалый рост. — Миссис Рамзи, оставьте нас. Сара жалобно посмотрела на экономку, явно желая уйти вместе с ней. Этот мужчина её пугал. Он чем-то напоминал ей хозяина, только хозяин по сравнению с ним был сущий цыплёнок. Она запомнила, что мужчину зовут мистер Бартон. Он был вроде бы добр к ней — ведь не выгнал же, чуть только увидел, и не дал её убить. Но явно не радовался, что она тут появилась. Навязалась. Стоя в трёх шагах от мистера Бартона, Сара чувствовала себя так, словно черти затащили её в морозную ночь на кладбище и придавили тяжёлой могильной плитой. И ведь высокий, хорошо сложённый, а лицо, вроде бы, привлекательное, но производило впечатление уродливого — так исказились черты. Губы презрительно кривились, а брови выдавали страдание, и что тут настоящее, не Саре пытаться разобрать. — Иди сюда, — позвал мистер Бартон тихо, и она не посмела ослушаться. Ей хотелось плакать, но она почему-то не могла, а только что-то из неё рвалось наружу и почему-то стремилось к нему. И тут мистер Бартон сделал нечто ужасное: он схватил её за плечи, рывком притянул к себе и впился ей в шею клыками. И Сара так ясно вспомнила, что и у хозяина были клыки, и что с укуса всё и началось тогда. Но и она выходила точно такая же. В голове вспыхивали воспоминания о ночных улицах, о том, как хозяин подводил её к людям, которые лежали на земле с разорванным горлом, и заставлял её пить ещё тёплую кровь. И какой бы ужас она не испытывала, ещё больше ей хотелось пить. Это единственное удовольствие, которое осталось. За это она могла вытерпеть всё, что хозяин с ней делал. Мистер Бартон не дал ей опомниться. Он усадил её, ослабевшую, в кресло, разорвал клыками своё запястье и ткнул ей в губы. — Пей! Невозможно устоять. Острый запах ударил в ноздри, голова закружилась. Сара припала к ране ртом и стала пить, глотая и давясь от спешки. Тут она почувствовала, что её ласково гладят по волосам. — Не торопись. Никто не отнимает. Эта кровь казалась необыкновенной. С каждым глотком Саре становилось всё лучше. И она сама знала, когда пришло время остановиться. Но так странно было чувствовать одновременно и силу, и слабость. Сара совсем не удивилась, когда увидела, как на её глазах затягиваются раны на запястье мистера Бартона. Она не выпустила его руку, а стала тереться об неё лицом, как кошка, и застонала. Сара не имела человеческого опыта, который подсказал бы, что она пьяна. Она подняла голову, посмотрела на мистера Бартона и улыбнулась. Он больше не казался ей страшным и уродливым. А просто очень несчастным. — Как вас зовут, сэр? — спросила она. Сара понимала, что это Хозяин, но ей казалось, что обращаться так к нему неправильно, что это его обидит. — Томазо. Имя было нездешним. — Миссис Рамзи, — позвал хозяин. — Да, сэр? — судя по скорости, с какой экономка появилась, она всё это время торчала за дверью. — Снимите мерки с Сары. — Поняла, сэр. Идём со мной, милая. Та обиженно посмотрела на Томазо, но послушалась. — Ты не дуйся, деточка, — говорила экономка, уводя Сару к себе в комнаты на первом этаже. — Хозяину сейчас тяжко, у него недавно друг от чумы умер. Мистер Бартон его очень любил, да все мы мистера Гринвуда любили. Светлый был человек. — Как жалко! — воскликнула Сара. Миссис Рамзи кивнула и вытерла глаза передником. — А уж хозяина как жалко. — Он добрый, да? — Он очень добрый. Мы называем его хозяином, но это скорее обычай. Комнат миссис Рамзи занимала две. Первым делом Сара принюхалась к незнакомым запахам, потом бочком подвинулась к камину, на котором стояли бронзовые часы — довольно дорогая вещь — и с любопытством посмотрела на фигурку смешного сатира под деревом. — Кто это такой? — спросила она. — Пак, я думаю, — ответила экономка, которая в античной мифологии ничего не смыслила, зато хорошо знала английские сказки. Сара подумала, что она себя ведёт неподобающе, и, смутившись, отошла от камина. — Осматривайся, не стесняйся. Сара опять принюхалась, потом чихнула и рассмеялась. — Травками, травками пахнет, — улыбнулась миссис Рамзи, ставя на стол письменный прибор. Она сходила в спальню и вернулась с портновской лентой. Снимая с Сары мерки, она отвечала на её многочисленные вопросы, и начинала думать, что с найдёнышем им повезло. До того, как девочка попалась на глаза тому вампиру, что обратил её, она явно жила в приличной семье, привыкла слушаться и уважать старших, а ещё она, видать, была любима родителями, потому что не ершилась, колючки не выпускала, и на заботу отвечала доверием. Миссис Рамзи думала, что Саре повезло всё забыть. Если хозяин прав, и она впрямь еврейка, каково бы ей было чувствовать жажду? Она бы с ума сошла, если бы помнила о своей прежней вере. Закончив с мерками, экономка повела Сару в магазин — подобрать ткань к лицу. — Как называются такие, как я? — продолжали сыпаться вопросы. — Вампиры, деточка, — старуха отложила в сторону подходящий рулон хлопка. — И мы пьём кровь, спим днём и боимся солнца? И мы живём вечно? — Если повезёт. — Миссис Рамзи приложила к груди девушки другой образец. — И как же жить так долго? Просыпаться, есть, опять засыпать? И всё? — А ты без дела сидеть не привыкла, кажется. Это всё от вампира зависит, чем занять время. С мистером Бартоном не заскучаешь. Он многое повидал, много знает. Станет тебя учить. — Разве ему есть до чего-то сейчас дело? — промолвила Сара. — Я тебе скажу правду, милая. Те вампиры, с которыми твой прежний хозяин обитал, нам сделали много зла, и тебя не оставили бы в живых, если б не думали о благе мистера Бартона. Сара не обиделась, но подумала, что про благо мистера Бартона сам он знает лучше, чем другие. Она промолчала, только потянула вниз лиф платья — под мышками оно жало. — У меня есть моё старое. Правда, сейчас корсажи уже не носят, — сказала миссис Рамзи, — но в молодости я была как раз с тебя ростом. Переодев девушку, экономка отправила её на второй этаж, а сама стала укладываться спать — было уже поздно. Сара застыла посреди коридора, не зная, куда ей можно идти, а куда нельзя. Все комнаты тут принадлежали хозяину, а миссис Рамзи не сказала ей, где жить. Дверь в кабинет оставалась открытой наполовину. Сара заглянула туда, но Томазо там не оказалось. Дверь же рядом с кабинетом была заперта. — Я здесь, — послышался голос из комнаты напротив. Сара заглянула в щёлку, потом решилась войти. Мистер Бартон лежал на узкой кровати возле стены в комнате без окон и без камина. Канделябр на три свечи стоял на открытом резном шкафу с бумагами, рядом с каким-то незнакомым музыкальным инструментом — под крышкой, которая закрывала эту штуку целиком, виднелись клавиши. Хозяин посмотрел на неё, точнее на платье, и углы его рта чуть приподнялись. Не решившись задать насущный вопрос, Сара спросила, указывая на расписной ящик на трёх ножках. — На нём играют? — Да. Томазо одним движением поднялся с постели, подошёл к инструменту и отогнул переднюю часть крышки. — Потрогай клавиши, не бойся. Сара осторожно ткнула в одну и отдёрнула палец. Звук был резкий, но приятный. И знакомый. — Почему-то я помню, что он должен быть вроде большой коробки, — она показала руками размер. — Раньше такие и делали, при королеве Елизавете. Сейчас они вышли из моды, но в некоторых домах ещё сохранились. — А вы хорошо играете, сэр? Хозяин посмотрел на Сару так, будто у неё что-то случилось с лицом, и усмехнулся. — Пока никто не жаловался, — он придвинул стул и сел за инструмент. Сел и застыл, глядя на клавиши. — Не играйте, если вам не хочется, — сказала Сара тихо. — Миссис Рамзи уже рассказала тебе, наверное… — Да. — Он любил слушать. Рука Сары сама потянулась погладить плечо хозяина, как будто она имела на это право. Даже если бы он сейчас оттолкнул её или ударил, она бы всё равно это сделала. Но хозяин не оттолкнул. Сара опустилась на колени и взяла обеими ладонями его руку. — Наверное, у меня была семья, и они думают, что я умерла. А я их совсем не помню, — сказала она. — Так всегда бывает? — Нет. — Томазо накрыл её ладонь своей. — Но, может быть, так даже лучше. Он не стал говорить о Моргане. О том, что вампир делал всё, чтобы его создание вышло слабым и покорным. На свой лад он дорожил девушкой, прятал от семьи, не отправил её в ту ночь на бойню. Но потом игрушка бы ему наскучила. — Возьми другой стул и сядь. С его стороны это было утончённое издевательство над самим собой, но он играл вещи, которые особенно нравились Марку. По иронии судьбы композитора, написавшего их, прозвали Плаксивым. — Разве это не песня? — спросила Сара, когда зазвучала мелодия, которую она откуда-то знала. — Да, это песня. Ты её помнишь? — Помню. Сыграйте начало ещё раз, сэр. И Сара запела. Голос у неё был высокий и тонкий, и звучал поначалу надтреснуто, потому что она никак не могла понять, как дышать правильно. Она даже зажмурилась, чтобы сосредоточиться. — Позвольте мне скорбеть, я истомлён разлукой, И слёзы горькие роняю я из глаз. Оставьте там меня, с моей сердечной мукой, Где птица чёрная кричит в полночный час. Гасите же огни, сиянье их постыло. Нет в этом мире тьмы, что спрятала б меня. И кто в отчаянье скорбит о днях счастливых, Тому лишь вечный стыд несёт сиянье дня. (1) Томазо сбился и пропустил пару тактов. Потом сбился вновь. Инструмент замолчал. — Дальше, — шепнул хозяин, не давая Саре опомниться. Та зажмурилась ещё крепче, но допела до конца. — Чья же ты была и откуда? — промолвил Томазо хрипло. Он с шумом выдохнул. — На сегодня концерт окончен, — сказал он, глядя на свои дрожащие руки. Он посмотрел на Сару и утёр каплю крови, выступившую из её прокушенной губы. — Хочешь, я научу тебя играть? У тебя есть слух. — Хочу! Глазам было больно, а ничего, кроме сухих отрывистых звуков из груди, вместо плача, не вырвалось. — Старый я дурак, — сказал тут хозяин. Он поднялся со стула и вышел в коридор. Раздался щелчок дверного замка. Сара обернулась и увидела, что Томазо отпер дверь напротив своей комнаты. Он зажёг там свечи, потом ходил и что-то передвигал. — Иди сюда, — позвал он, наконец. Сара догадывалась, кто раньше жил в этой комнате, потому вошла в неё не без робости. — Тут давно всё убрали, — сказал хозяин, немного растеряно оглядывая помещение. — Ты не испугаешься кровати, на которой… Он потёр пальцами лоб. — Нет. Конечно, нет. — Прости меня. Со временем всё наладится. Сара подошла к нему и поцеловала руку. — О чём думали эти женщины? — вздохнул хозяин. — А? — Они не дали тебе сорочку. — Какая разница, сэр, когда лежишь неподвижно? На первый раз не страшно, — усмехнулась Сара. — Как ты засыпала? — Не знаю. Томазо нахмурился. Она не знает. То есть падала в том подвале, где придётся, когда наступал рассвет. А до этого металась в тревоге, чувствуя, что встаёт солнце. — Но пора ложиться, — сказал он. — Ставни здесь, как видишь, закрыты. Можешь ничего не бояться. Сара посмотрела на широкую кровать и выбрала ту половину, которая была ближе к окну. Она поправила юбки и повертела головой. — Вот если бы полог был. Можно было бы задёрнуть его. — Да, это у нас в крови. Некоторые оригиналы спят в гробах, хотя это и не обязательно. Достаточно укрыться с головой, чтобы чувствовать себя уютнее, — ответил Томазо, доставая из комода простыню. — А как мне лечь? — Как тебе удобнее, — хозяин не удержался от смешка и даже улыбнулся. Он расправил простыню и неожиданно лёг на другую половину кровати. Сара насторожилась, но ничего не сказала. — Я никогда не знал своего создателя, — заговорил Томазо, сложив руки на животе поверх простыни и отмеряя мысленно время до рассвета, — а глава семьи, где я жил, сначала сделал то же самое, что и я для тебя — он привязал меня к своей крови, чтобы я мог существовать. Но я был ему не нужен. Он оставил меня из практических соображений, точно так же, как Самюэль позволил своим обратить побольше людей в вампиров, желая перевесить крыс в численности. Я так и не узнал, зачем тогда понадобился синьору Эудженио. Сара повернулась на бок, внимательно слушая. — Однажды во Франции я повстречал вампира. Такого же одиночку, как и я. У него было дитя по крови, и меня удивило, как он с ним обращается. И ещё удивило, что он спит с ним днём, я даже заподозрил, что они любовники. Но он сказал мне, что такой обычай он усвоил от своего создателя, а тот от своего, потому что, как он выразился, «детёныши никогда не спят одни». — Я детёныш? — фыркнула Сара. — Ты дитя, хотя и не я тебя обратил. Но теперь ты моя. В тебе моя кровь. Томазо помолчал. — Рассвет уже скоро, — сказал он, потянув простыню выше. Сара решила воспользоваться своей привилегией детёныша и придвинулась ближе, а потом и обняла хозяина. — Я помню… — начала она, но потом покачала головой. Она не помнила. Вернее сказать, ощущение показались знакомым — по детству. Лежать с кем-то рядом в постели, закрывшись с головой, и шептаться. — Мне почему-то не страшно, — сказала она и положила голову Томазо на грудь. Стало уютно. А когда хозяин обнял Сару, никакой полог уже не понадобился. — Мы разговариваем. И не думаем о другом, — произнёс Томазо. — Представь, что ты засыпаешь, как человек, и у тебя в голове звучат разные голоса. — Вы научите меня всему, что знаете? Томазо усмехнулся. — Всё, что я знаю, тебе знать не обязательно. Сара тихо засмеялась. — Но я научу тебя тому, что умею. Пройдёт время, пока ты научишься, и мир опять станет другим, и в нём появится много нового и чудесного. — А значит, конца этому не будет? — успела сказать Сара. — Нет… Примечание: 1. Это кошмарный авторский перевод двух четверостиший из известной песни Джона Доуленда "Flow, my tears"