Псих

      Прекратив, наконец, меня избивать, он хватает меня за волосы и тянет в сторону, противоположную той, в которую я бежала. Закричав, начинаю брыкаться и пытаться вырваться, делая себе лишь больнее — кажется, что он даже вырвал несколько прядей моих волос, пока держал меня вот так.        — Заткнись уже, наконец, иначе я предоставлю тебе такой ад, который ты и в настоящем аду не увидишь. — Громко кричит Он, слишком сильно дёргая меня за волосы, отчего я немного приподнимаюсь на ноги, и его крик буквально направлен в мое лицо. Он пытается тащить меня, но я лишь затормаживаю его движения, тормозя и ногами и всем телом, волоча ими по земле и дорожке. Чувствую, как на коже появляется много ссадин и ран, небольших, неглубоких порезов. Почти ощущаю мелкие камушки, царапающие кожу и даже загоняющиеся под нее. Он сильнее сжимает мои волосы и тянет вверх, чтобы я полностью поднялась на ноги. Я делаю это, повинуясь ему, с трудом, лишь бы прекратить болезненные ощущения, или хотя бы немного уменьшить их. Но тут же пытаюсь сопротивляться ему, начиная бить по руке, груди, лицу — куда только могу дотянуться. Пытаюсь бить со всей силой, что появилась будто из какого-то тайного запаса, бью так сильно, что мои руки начинают болеть, и ощущаю, как несколько раз чудом не сломала пару пальцев, но, возможно, что оставила вывихи. Хочется сделать ему как можно больнее, чтобы он ослабил хватку на пару секунд, снова дал мне какую-то фору, надежду на спасение, шанс сбежать. Но я чувствую только усиление хватки, он ловит одну мою руку, вертит меня, прижимает к своей спине, отпускает волосы, и в следующий момент сжимает шею. Проводит носом по моей шее, по щеке. Слышу его глухое, томное, тяжелое дыхание, он лишь немного рычит, зубами едва касаясь мочки моего уха. Абсолютно спокойно. Мне тут же кажется, что ему эти удары ощущались так, будто в него кидали малюсенькие камушки. Пару секунд прихожу в себя — перед глазами все еще плывет, а тело ужасно сильно болит после многочисленных ударов. Он целует меня в шею, аккуратно проводя зубами по ней, а я тут же бью его локтем куда-то близ солнечного сплетения, он лишь сильнее сдавливает мою шею, глухо выдыхая воздух, прижимает к себе, и, кажется, царапает зубами кожу на шее. Глухо всхлипываю, чувствуя, что воздух заканчивается, хриплю о том, какой он мудак, но ему, кажется, все равно на мои хрипы. Он находится не в самом хорошем расположении духа, чертыхается, а затем быстро закидывает меня на свое плечо, сильно шлепая по заднице. — С чего ты хочешь начать, говоришь? — он усмехается, неся меня в сторону дома. Начинаю бить его руками по спине, чтобы он отпустил меня, чтобы ослабил хватку, чтобы выпустил.       До меня медленно доходят мысли о правильности моих поступков:        — что было бы, если я не побежала бы из машины, и упустила эту, как будто наигранную, попытку сбежать отсюда?        — что было бы, если бы я не заходила в те комнаты, где были собраны фотографии, и нечто большее о некоторой части его жертв?        — что было бы, если бы я не вышла из комнаты этим утром, и лишь послушно сидела бы, пока Он не пришел ко мне?        — что было бы, если бы я пыталась бы кричать тогда, когда к нему кто-то приходил, пока связанная я сидела в подвале?       — что было бы, если бы я проверила весь дом тогда, чтобы убедиться в том, что я в нем одна?        — что было бы, если бы я не возвращалась так поздно от своей матери в тот вечер?        — Нет, Нет! Отпусти меня, я не хочу, я хочу домой! Отпусти меня, грязный ты подонок! — я начинаю вырываться, пытаться сделать ему больно каким-либо образом: дрыгаясь, я уверена, что несколько раз достаточно сильно ударила его в разные части тела: были удары в грудь, в живот — коленями, я ударила его в солнечное сплетение, пару раз заехала носком даже в пах/поддых, но ему как будто все равно. Он просто несёт меня, пока я дрыгаюсь, дерусь и пинаюсь, пытаясь сделать так, чтобы он меня отпустил. Я пыталась схватить его за шею, чтобы каким-то образом перекрыть ему дыхание, дергала его за волосы, но «М», издав звук похожий на что-то среднее между шипением и рыком, снова с силой ударил меня по заднице, и я даже, кажется, слышала его смешок, и ему явно понравилось то, как я дернулась и ослабла на несколько мгновений. А когда мы, за эти пару секунд в последующие пару шагов, подошли к дому, он стянул меня с плеча и прижал к стене, больно сжимая за шею. Я хватаю его руку на моей шее обеими ладонями, вставая на носочки и пытаясь убрать его руки — пытаюсь царапать короткими ногтями, пытаюсь щипать, сжимать до боли — кажется, только до своей боли — его руки, пытаюсь выгнуть пальцы так, чтобы ему было больно, чтобы он убрал свою руку. Но это будто бесполезно. Он поднимает меня немного выше за шею, так, что я уже не доставала до пола или земли даже на носочках. От сильной хватки я начинаю задыхаться, пытаясь хоть как-то достать до пола, двигая ногами, несколько раз ударяясь ими либо о его ноги, либо о стену, но ничего не выходит. Я лишь ловлю ртом воздух, смотря на него и сжимая его руку, снова стараюсь ослабить хватку, пробуя снова что-то прохрипеть. — Сколько бы раз ты ни просила меня, я все равно не отпущу тебя, Вишенка. Ты будешь моей маленькой девочкой, пора это понять, — Он усмехается, сначала проводя пальцами другой руки мне по щеке, по шее, приближается ко мне и чувственно впивается своими губами в мои, страстно целуя, до боли, до крови. Его устраивает даже то, что я пинаю его, хватаю руками и сжимаю его плечи, волосы, пытаюсь дергать за них, но лишь чувствую едва заметное ослабление хватки на моей шее: так, что я могла бы начать хватать ртом воздух, если бы не он. Отрывается от меня на пару секунд, будто чувствуя, что я вот-вот потеряю сознание из-за нехватки кислорода, и я использую эти пару секунд, чтобы сделать глубокий — насколько это выходит — вдох, прежде чем снова чувствую его губы на своих. Чувствую отвращение, пытаюсь оттолкнуть его от себя, он лишь прижимает меня к стене всем своим телом, сначала обнимает свободной рукой за талию, а затем медленно опускает ее и сжимает мой зад. Рычит мне в рот, немного опускает, так, чтобы я лишь носками могла достать до земли, отстраняется, проводит языком по щеке, отчего я с новой силой начинаю плакать, не желая продолжения этого.        — Ты будешь моей девочкой, пока я не решу все это закончить. И если ты хочешь пробыть здесь подольше, тебе нужно научиться вести себя хорошо, — шепчет он мне на ухо, также прижимая к стене, делает шаг назад, наблюдая за моим красным лицом, а затем с силой ударяет меня затылком о стену, снова сжимая с силой шею. Из-за удара и нехватки воздуха я теряю сознание. И, последнее, что я слышу, это его отрывистый смех, а затем его хриплый кашель, когда он снова начинает что-то говорить.

***

      Приоткрываю глаза от сильного удара по лицу, чувствую, что мое тело затекло, но я не могу двигать им. Жмурюсь от головной боли, а затем пытаюсь двигать руками, но чувствую боль. Не осознаю, что происходит, снова пытаюсь дергаться. Сколько раз Он уже ударил меня по голове? Чувствую неприятное жжение на затылке, когда напоминаю самой себе о травме, или даже ране, из-за которой я и отключилась. Открываю глаза и рефлекторно поднимаю голову, смотрю на свои руки над своей головой — они связаны веревкой, вокруг которой на моей коже — запёкшаяся кровь. Веревка достаточно сильно сжимает мои запястья, отчего на коже, в моменты, когда я дёргаюсь, или даже когда просто висну, появляется кровь. Делаю вывод, что я, может быть, уже достаточно долго нахожусь в этом положении. И, по-видимому, он накачал меня чем-то в дополнение к удару по голове: чувствую тошноту, и перед глазами все плывет. Конечно, возможно, это только последствия удара, но в таком случае у меня может быть сотрясение, или что-то в этом роде. Было бы не удивительно, ведь это… который это уже удар по голове? Мысли путаются, и я шумно выдыхаю, когда моя голова обессилено падает вперёд — и я снова смотрю на пол. Замечаю, что мои ноги так же широко расставлены и связаны, как и руки. Пытаюсь подвигать хоть чем-нибудь, но чувствую лишь тупую боль, из-за которой закрываю глаза и с шумом выдыхаю.        — Надеюсь, ты хорошо отдохнула за эти несколько часов? Нас ждет долгая работа.        Слышу голос, лениво, через силу открываю глаза, поднимая слипшиеся веки, и поворачиваю голову к источнику звука. Он стоит справа от меня, хищно усмехаясь, и держит, крутит в руках нож, играясь с оружием, как будто это что-то обыденное, вертит его, касаясь лезвием своих пальцев, ладоней, надавливает, но не сильно, не до пореза. Голова снова начинает кружиться, и я чувствую, что меня может вот-вот вывернуть наизнанку, но тут же вспоминаю, что не ела уже несколько дней, поэтому чисто физически — нечем.        — Отпусти меня, — хриплю я, не узнавая свой голос, обессилено дергая затекшими руками. Из моей груди вылетает глухой стон боли, который отражается от бетонных стен эхом. Мужчина усмехается и проводит лезвием ножа по моей щеке, медленно обходя меня и вставая сзади. С шумом выдыхаю, когда замечаю перед собой большое зеркало, на котором несколько царапин и трещин, таких, что становится очевидно, что этому зеркалу не один год. Замечаю его, этого грязного поддонка, за моей спиной, совсем-совсем близко, и начинаю даже чувствовать его тепло своим телом. Моё горло кажется настолько сухим, будто при каждом звуке по нему проходится наждачная бумага. С шумом выдыхаю от неприятного чувства, провожу языком по сухим губам, пытаюсь набрать как можно больше слюны во рту, чтобы хоть как-то, немного, прекратить чувство сухости в горле.       Вижу, что мои ноги испачканы в крови, я довольно сильно поранилась, когда пыталась сбежать, и когда он пытался преподать мне урок; моя ночнушка порвана в нескольких местах; а кожа кажется совсем бледной в тусклом свете единственного горящего светильника. Я понимаю, что не смогу выбраться отсюда, пока ОН не отпустит меня: оковы слишком крепки для меня.        — Нет, — будто отрезает он, проводя медленно ножом по моему плечу, ведет острие по моей шее, отчего я замираю на несколько мгновений, немного усиливает нажим, так, чтобы я чувствовала нож, ведет вверх, чуть надавливает острием, так, что под ним, на моей щеке, проступает кровь. Я сжимаю губы в тонкую полоску, глотая слезы и жмурясь от жгучей резкой боли.       Слежу за ним через отражение в зеркале, вижу, насколько ничтожна я перед ним. Глупая, глупая девчонка… Могу ли я винить саму себя в столь безрассудном поступке? Вернее, стоит ли мне винить себя в таких поступках? Возможно, мне стоило просто спрятаться, и то, что было наверху, отвлекло бы его от подвала, и в тот момент, когда он был не так близко, я бы смогла сбежать отсюда? Или же мне стоило не творить ничего такого — повиноваться ему, слушаться его, сидеть на месте и ждать его в той постели? Ведь можно сказать, что он не слишком издевался надо мной до сегодняшнего дня. Я снова с шумом выдыхаю: всё тело ужасно болит от длительного нахождения в непривычном, «натянутом» положении. — Ты ведь издевался… Издевался надо мной с самого первого момента нашей встречи. Ещё тогда, когда «нашёл» мой кошелек в больнице. Скажи честно, ты специально украл его у меня, или это произошло по наитию? Ты ведь буквально начал есть меня взглядом, предвкушая то, как я буду висеть вот так перед тобой, предвкушая свое полное превосходство надо мной, я права?       Я смотрю на него в отражении — он абсолютно спокоен, и даже, кажется, его немного веселит эта ситуация, мой монолог. Он знает, что я беззащитна сейчас перед ним, и это зеркало стоит здесь не просто так. Я вижу себя, вижу его, но не могу сделать абсолютно ничего, и это действует на нервы и пугает одновременно. Он знает, как повлиять на психику своих жертв, и пользуется этим, чтобы лишний раз показать своё превосходство.       Чёртов больной придурок.        Перед глазами начинает мутнеть, когда слишком долго смотрю на него, ощущаю неприятное чувство в животе, но спустя какую-нибудь пару мгновений меня отпускает, и я собираюсь продолжать, когда он снова начинает касаться лезвием. Он внимательно слушает, не прерывая, лишь аккуратно, не раня, водит ножом по моей шее. Холодный металл будто обжигает кожу, распускает разряды по всему телу. Здесь очень холодно, но даже с учётом этого, острие ножа оказывается гораздо холоднее.        Он касается меня под рёбрами рукой, я чувствую не менее холодные пальцы. Его рука с силой сжимает меня, и он прижимается, шумно выдыхая мне на ухо, касается его губами, спускается ими ниже, к шее, касается пульсирующей жилки и задерживается там. Вижу его нахальную ухмылку в зеркале, чувствую себя ничтожной мелкой букашкой в его гигантской паучьей сети.       — Затем, пока я шла домой — это ведь ты преследовал меня, шел по пятам, пускал в мою сторону дым… Я уверена, что это был ты, ведь точно такой же запах я чувствовала в доме в тот вечер… И от тебя пахнет так же едко. Это ведь не мои галлюцинации, это ведь ты… И даже пробравшись в дом, ты пугал меня, загнал в тупик, так, чтобы у меня не было возможности бежать, — тихо скулю от неприятных ощущений, когда он кусает за шею. Вижу его глаза, — будто бы наполненные кровью, и мне даже в какой-то момент и вправду мерещится кровь, как она течёт по моей шее, как он кусает меня и начинает пить её горячую, медленно убивая меня. Закрываю глаза, пытаюсь трясти головой, задеваю его несколько раз, но он лишь немного отстраняется, переставая касаться губами моей шеи. — Тебе ведь понравилось бегать за мной… — выдыхаю я, сглатываю слюну, пытаясь смочить горло. — Скажи, ты… Ты знал, что я не буду сидеть и ждать наверху, знал, что я попытаюсь сбежать, поэтому и следовал буквально по моим пятам, поэтому и убрал собак во дворе, чтобы дать мне возможность, может быть, даже фору? И ты понимал, что у меня ничего не выйдет… И хотел показать, что я не смогу сбежать. Ты хотел показать, что это — та причина, по которой я нахожусь здесь, по которой я должна висеть здесь?        На лице мужчины вижу слишком мерзкую ухмылку, когда он прислоняет лезвие ножа к моей щеке, там, где совсем недавно оставил надрез, вижу, что из ранки вытекает кровь. Вижу, как он внимательно смотрит в отражение, и мягко, аккуратно, проводит ножом от вытекшей капли до раны, будто «собирая» кровь, а затем подносит нож к своему лицу, хищно облизывает кровь, оставшуюся на лезвии.        Как же это мерзко!        — Ты чертовски сладкая, Вишенка. — С усмешкой проговаривает Он, а затем снова прижимает лезвие ко мне, делая небольшой надрез на моей шее, отчего я непроизвольно начинаю скулить, пытаясь отодвинуться от него как можно дальше. Но всё, что я сделала — это лишь немного раскачала себя, снова доставляя себе бОльшую боль — места соприкосновения кожи и веревки начинают гореть так сильно, что кажется, будто конечности сейчас отвалятся, будто разрежутся веревкой. Носками я едва достаю до пола, в основном вишу на веревках, привязанных к моим рукам, от этого болезненные ощущения становятся в разы сильнее. — Чувствуешь? В твою кровь уже поступил адреналин, сердце начало колотиться быстрее, а в воздухе уже рассеялись феромоны. Я безумно люблю этот запах — запах страха.       С каждым Его словом я чувствую все то, что он говорит: то, как мое сердце бешено колотится в груди; то, как моя голова будто разрывается изнутри от неестественно сильного страха. То, как сильно я замерзла, и я почти не чувствую пальцев, которыми едва касаюсь пола. Мои зубы самопроизвольно начинают немного стучать, и я даже почувствовала, как у меня сводит некоторое количество мышц, из-за чего громко и обессилено всхлипываю, снова дёргаясь, и в какой-то момент начинаю осознавать, что вниз по моим рукам медленно скатывается несколько капель крови. Кажется, что что-то живое, склизкое и липкое движется вниз, медленно и тягуче.       — Знаешь, если я надавлю немного сильнее и правее, то просто вскрою твою глотку, сонную артерию. Просто убью тебя. Заставлю тебя мучиться до самой последней секунды, — усмехается он, вставая передо мной, касается ножом моей шеи, затем опускает его, ведет лезвие ниже, к вырезу ночной рубашки, проводя им по ткани, между небольшой груди. Мои руки чертовски болят из-за того, что я уже большое количество времени нахожусь в подвешенном состоянии. Голова совершенно не соображает, и я даже, кажется, начинаю терять контроль над собой, над своим телом, разумом. Как будто это все живёт отдельно друг от друга.       — Убей меня. Давай же. Лучше умереть сейчас, чем снова и снова видеть тебя, чувствовать, чувствовать всю эту боль, — хрипло поговариваю я. Уж лучше умереть здесь и сейчас, чем томиться в ожидании бесславной и позорной смерти. Непроизвольно задеваю зубами губу, и в моем рту появляется кровь из образовавшейся на сухих губах ранки. С ненавистью смотрю на него, а затем плюю прямо в лицо, совершенно не думая о последствиях. Он сжимает губы, вытирая ладонью мою слюну, оставляя красноватые разводы на лице, а затем смотрит на меня.        — О, ты явно хочешь получить как можно больше, котёнок. — Рычит он, с силой ударяя меня по лицу, так, что я отворачиваю голову вбок, на секунду даже думая, что я сломала какой-то позвонок, громко всхлипывая от боли. Чувствую, что щека на месте соприкосновения с его ладонью начинает гореть. Чувствую себя ужасно, когда Он с силой бьёт кулаком в живот сначала один раз, а затем снова и снова. Буквально чувствую, как там начинает образовываться гематома. Он использует меня как боксёрскую грушу. И я не могу даже принять защитную позу, находясь в таком подвешенном положении. Около десяти раз Он ударяет меня в живот, а затем усмехается, смотря в мои полные слёз глаза. Органы внутри меня будто превратились в кашу, я громко всхлипываю, обессилено закрывая глаза и опуская голову. Слезы текут по моим щекам, болезненные ощущения в животе не дают покоя, чувствую также несколько менее сильных ударов по лицу, и я правда подумываю, что у меня открылось внутреннее кровотечение, когда чувствую во рту кровь. Гораздо больше крови, чем от порванной губы. Не сразу осознаю, что при каком-то ударе мужчина разбил мне висок, и оттуда медленно стекает алая кровь, заливая закрытые глаза, попадая в рот. Вижу перед собой Его. Точнее, его ноги из-за того, что моя голова опущена. У меня нет сил — ни моральных, ни физических. Он поднимает свою руку и касается подбородка пальцами, тем самым поднимая мою голову. Придерживая мой подбородок, своим большим пальцем проводит по нижней губе, вытирая кровь на ней и на подбородке. Смотрю на него и понимаю, что в моей голове только тупая ненависть. Резко отворачиваю голову, когда он снова пытается провести пальцем по моим губам, а потом немного придвигается ко мне. Слышу его смех, а затем он хватает ладонью моё лицо за щеки, сильно сжимая. — Ты будешь висеть здесь без еды и воды ближайшие пару дней. Я буду приходить сюда и избивать тебя так, чтобы у тебя не было сил, и ты не сможешь даже врубиться от боли. Ты просто будешь висеть здесь, пока мне это не надоест, — проговаривает он, снова ударяя меня сначала по лицу, да так, что на моей щеке, скорее всего, появится синяк от его ладони, а затем бьёт кулаком в живот, от чего я громко всхлипываю, стараясь не кричать, чтобы не выводить его из тебя. — Я вернусь через несколько часов. Надеюсь, что ты не сдохнешь за это время. — Смеётся мужчина, отходя от меня на несколько шагов назад, наблюдая за тем, что сделал. На его руках вижу потёки от моей крови, а на оранжевом спортивном костюме — несколько капель.       Он усмехается, а затем выключает свет в подвале, берёт со стола бумажное полотенце, вытирает руки, идя к лестнице, чтобы подняться наверх. Посмотрев на меня в последний раз, он усмехается, затем захлопывает дверь. Я слышу, что он закрывает её на ключ, а затем уходит куда-то. Прикрываю глаза, но уснуть у меня так и не получается. Я лишь глухо выдыхаю, пытаясь подёргать руками, но лишь делаю себе больнее из-за тугой веревки. Тихо всхлипываю, а по моим щекам катятся слезы боли, смешивающиеся со всё ещё не высохшей кровью.