***
Через несколько дней в отеле «Лэнгхэм» появился новый работник — Питер Колинз (признаюсь, документы мы позаимствовали у моего кучера), молодой вдовец, имеющий пятилетнюю дочь. Он носил багаж прибывших постояльцев и по собственной инициативе помогал горничным, когда требовалось. Еще через пару дней мисс Китчер внезапно повредила руку, возвращаясь домой, и, чтобы не быть уволенной, попросила подругу заменить ее на несколько дней — по согласованию с начальством, конечно. Она поступала так уже несколько раз, и никто не возражал — до замужества миссис Робинс тоже работала горничной в этом отеле, и ее тут знали. Миссис Робинс приступила к работе в среду, к пятнице они с «Колинзом» уже рассказывали друг другу о своих детях, которых, как оказалось, звали одинаково. Питер рассказал Ванессе о том, что у его Рейчел скоро день рождения, девочка мечтает о настоящей кукле с фарфоровой головой, но, конечно, такая трата ему не по карману. В субботу в отеле поселился молодой человек по фамилии Моррисон, который приехал в Лондон по делам и поэтому появился у себя в номере только поздно вечером. У Коллинза в субботу был выходной, но в воскресенье он работал и помогал гостю мистера Моррисона, представительному мужчине средних лет, донести до номера большую коробку. В ней, как сказал господин, находилась очень дорогая кукла, которую он только что купил для дочери своего друга, и с коробкой следовало обращаться крайне осторожно. Коллинз благополучно доставил игрушку до номера, чему свидетелями стали лакеи и горничные, работавшие на этаже, получил чаевые и по лестнице для прислуги спустился вниз. Как потом выяснилось, мистера Моррисона на момент прихода гостя в номере не было, но он заранее предупредил, что ожидает посетителя и просил проводить его к себе. Мистер Моррисон появился спустя полчаса, поднялся к себе, встретился с гостем, и джентльмены отправились в ресторан отеля. Вернувшись через пару часов, они не обнаружили куклы на месте, коробка оказалась пуста. Отель мечтал только о том, чтобы полицию не поставили в известность. Джентльмены настояли на внутреннем расследовании, и управляющий опрашивал служащих в их присутствии. Питером, как и мистером Моррисоном, был, конечно, Грей, которому Шерлок немного помог с перевоплощениями. Когда «Питер» отнес куклу и спустился вниз, он проскользнул на улицу и незаметно забрался в закрытый экипаж, где его ждал мой брат. Шерлок смыл с его лица веснушки, изменил ему прическу, наклеил баки, помог переодеться, вручил пенсне, и тот же самый экипаж доставил уже «мистера Моррисона» к главному входу в отель. Что касается «представительного господина», то эту роль я оставил себе. Мы опросили уже несколько служащих, и очередь наконец дошла до миссис Робинс. Мы с Греем оба сидели спиной к окну, наши лица оставались в тени, говорили только мы с управляющим, точнее по большей части я один, а Грей молчал. Миссис Робинс только мельком скользнула по нему взглядом и явно не узнала, а я поспешил начать расспросы и перетянуть ее внимание на себя. — Вы горничная на этом этаже, миссис Робинс? Я внимательно окинул женщину взглядом. Она была миловидна, но не сказать чтобы красавица. Черты лица ее выдавали решительность и даже упрямство, особенно высокий и выпуклый лоб и острый подбородок. — Да, сэр, я заменяю заболевшую подругу. Господин управляющий в курсе. — То есть вы не всегда тут работаете, вот как? Вы приступили только сегодня? — Нет, сэр, я работаю здесь со среды. — Из этого номера пропала очень дорогая кукла, которую я купил в подарок дочери друга. Что вам известно об этом, миссис Робинс? — Горничную зовут Ванессой, — робко встрял в разговор управляющий, но тут же замолчал под моим взглядом. — Куклу я видела, сэр, когда меняла в номере цветы. — Кто-то еще заходил в номер при вас? Коробка лежала на столе или на кровати? Она была открыта? — Коробка лежала на столе. Закрытой, сэр. То есть … — тут женщина замялась, — я поняла, что в ней может быть только кукла — у меня самой дочь. Я не знаю, сэр, был ли еще кто-нибудь в номере после меня. — Вот как. Какого возраста ваша дочь, миссис Робинс? — Ей шесть лет, сэр. — Наверное, она мечтала бы иметь такую куклу. Дочери моего друга тоже шесть. Думаю, все девочки в таком возрасте хотели бы иметь фарфоровую куклу в розовом шелковом платье, отделанном настоящим венецианским кружевом, как думаете? — Не думаю, сэр, — тут миссис Робинс улыбнулась. — Девочки любят играть в куклы, а не любоваться дорогой и бесполезной вещью, которую так легко сломать. — Кто же мешает с ней играть, помилуйте? — Никто не мешает. У моей дочери есть куклы, и ей нравится, когда мы шьем им новые наряды. — Вы сами играете со своей дочерью, вот как? А ваш супруг... — Я вдова, сэр. И, конечно, я сама играю с дочерью. Нянек у нас нет. — Трудно, наверное, воспитывать ребенка в одиночку? Управляющий удивленно уставился на меня. Я как-то внезапно увел разговор в сторону от пропажи. — Что поделать, сэр. Не я одна такая, — ответила мне миссис Робинс, но тут же поспешно добавила: — Я получаю за мужа пенсию и подрабатываю. — Да, конечно. Я частное лицо, и будем говорить начистоту. Я вас ни в чем не обвиняю, но, если мы обратимся в полицию, они заинтересуются вами, вы ведь понимаете. Может быть, вы хотите обратиться за помощью к... не знаю... частным сыщикам? К Шерлоку Холмсу, например? Миссис Робинс рассмеялась: — Простите, сэр. Знаменитый Шерлок Холмс, который ищет пропавшую куклу, — это правда смешно. Мне скрывать нечего, сэр. Я не брала куклу, не выходила из отеля. — Кукла стоила сорок фунтов, миссис Робинс, — заметил я. — Но это не самое важное, конечно. Человека могут арестовать и за меньшую сумму... ваша дочь дома одна? Что с ней будет, если вас вдруг захотят арестовать? Даже если полиция в результате поймет, что это не вы — пройдет несколько дней как минимум. Кто позаботится о вашей дочери? Она ведь наверняка одна дома, да? Ждет, что вы вернетесь... Может быть, у вас есть друзья, к которым можно обратиться за помощью? Миссис Робинс сжала губы и нахмурила густые брови. Эти брови меня почему-то умилили, хотя я и старался быть объективным. Брови делали Макдональда и его пассию удивительно похожими, будто они были старыми супругами. — Моя соседка присмотрит за Рейчел, сэр. — Вы уверены, что не знаете ничего, что могло бы помочь найти пропавшую куклу? Может быть, кто-то из ваших здешних товарок хотел бы иметь такую... для своей дочери или сестры, например? Будет лучше, если вы расскажете. Мы пока не вмешивали полицию, и, если куклу найдут, мы не станем предавать огласке ситуацию. Тюрьма никому не будет грозить, мы просто заберем куклу. Конечно, она не достанется тому, для кого ее украли... но ведь воровать нехорошо? — Разумеется, сэр. Но я ничего не могу сказать, — миссис Робинс пожала плечами. — Мне некогда было болтать, я давно не работала горничной и боялась сделать что-то не так. Что ж, она выгораживала «Питера». Я мельком взглянул на Грея и заметил, что он чуть улыбнулся, самыми краешками губ. — Хорошо... Кому сообщить, если вас все-таки задержат? — спросил я. — Моей соседке, миссис Фишер, сэр. Мы отпустили миссис Робинсон, опросили еще несколько служащих, но ничего не узнали. Управляющий умолял меня подождать еще один день, обещал повторить обыск, прочесать весь отель снизу доверху, и я милостиво согласился. На другой день выяснилось, что Питер Коллинз исчез из отеля в день пропажи, а на завтра не явился на работу. А вскоре и кукла нашлась: аккуратно завернутая в бумагу, она лежала в одном из чуланов. Ее вернули владельцу, то есть мне, я передал пропажу мистеру Моррисону, и тот вечером съехал из отеля, после чего я сразу вызвал брата в «Диоген». — Ну что? Как там сердечные дела Мака? — спросил Шерлок, разваливаясь в кресле и вытягивая ноги к камину. — Он не будет разочарован? — Мне она понравилась. Ни словом ни о нем, ни о нашем Питере. Даже под угрозой ареста. Ты навел о ней справки? — Навел. Ничего особенного — простая, честная женщина, каких немало. — Почему она ему отказывала? — спросил я, садясь напротив брата. — Не понимаю. Они же любят друг друга? Или нет? В конце концов, разве это не его личное дело — на ком ему жениться? Вряд ли комиссар бы стал вмешиваться в такие вещи. Чему это могло помешать в его ситуации? Выше инспектора он уже не поднялся бы, а увольнять за женитьбу его тоже никто не стал бы. — Может, из-за разницы в возрасте, — пожал плечами Шерлок. — Может, правда боялась, что на него посмотрят косо, если он женится на вдове кэбмена, да еще бывшей горничной. — Что будем делать? Предложим ей оба варианта — с женитьбой и с экономкой, и пусть выбирает? Ему она отказывает... но сегодня он принесет ей куклу «от друга». У тебя есть какая-нибудь квартира, где я мог бы с ней встретиться, чтобы никто... ну, ты понял? — поинтересовался я. До сих пор я слышал о двух комнатах, которые Шерлок арендовал в Ист-энде, но вдруг имелось и приличное место, куда бы я не опасался приехать? Прогулок по трущобам на пару с ламой мне хватило. — Хм... Ну, у преподобного Уоткинса одолжим квартирку на время, — улыбнулся брат. — Он как раз поехал по делам благотворительной миссии в провинцию. — Очень хорошо. А сам-то ты за какой вариант? С экономкой или с официальной женой инспектора? — Дорогой, это уж им решать, точнее — ей решать. Для дела, конечно, экономка подошла бы больше — потом пусть выходит за хозяина. Вот для женщины это было бы не так хорошо — выходить замуж за поддельную личность. Я покачал головой: — Ну, замуж, знаешь ли, можно и за настоящую личность выйти. Это же необязательно обнародовать. Конечно, решать ей. Я поговорю с ней после Макдональда . Интересно, как миссис Робинс отреагирует на куклу? Она ведь должна была слышать, что пропажу нашли и вернули владельцу. — А что говорит о ней Грей? — поинтересовался Шерлок. — Он у тебя знаток женщин. — Грей сказал, что, будь она замужем, она не завела бы любовника. Она же сама говорила, что она очень любит свою дочь и жалеет, что у нее нет больше детей. — Нет или не может быть? А то Маку, возможно, еще выпадет шанс стать отцом. — Видимо, остерегается — ведь не замужем, и Макдональда подводить не хочет, чтобы женитьба была вынужденной. Разберутся между собой, я думаю. — Что ж, могу только пожелать Маку успехов на его новом поприще, — улыбнулся Шерлок. — Ты переманил к себе единственного приличного инспектора. — Он же останется в полиции. Правда, Джона надо попросить не писать о нем. То есть писать, но исключительно для меня.***
Квартира у «преподобного» была совсем крошечная, аскетичная, но чистая и в относительно приличном районе. Шерлок рассказал, что этот вымышленный священник якобы занимается делами благотворительности и общается пусть и с бедняками, но не совсем уж с отбросами общества. Первая комната представляла собой смесь гостиной, приемной и кабинета. Там стояло три этажерки с книгами преимущественно религиозного содержания, письменный стол с потертым зеленым сукном, старый диван с высокой спинкой и пять стульев. Вот и вся обстановка, не считая нескольких гравюр по библейским мотивам на стенах. Вторая комната оказалось запертой, но это было личное дело Шерлока. Я стоял у окна и видел в щель между шторами, как к дому подъехал кэб и оттуда вышла миссис Робинсон: в приличном сером платье с синим жакетом и в простенькой шляпке. Видимо, она проявляла просто железное упорство, не позволяя себе быть на содержании у Макдональда, иначе бы он давно одел свою женщину получше. — Добрый день, сэр, — сказала миссис Робинс, входя в комнату. — Инспектор Макдональд сказал, что вы хотели со мной поговорить. — Вы не рассказали мне о Колинзе, — сказал я, не оборачиваясь. — Почему? После этого я обернулся. Глаза миссис Робинс расширились, а губы чуть дрогнули, но она осталась серьезной, лишь на мгновение запнулась. — О... еще раз добрый день, сэр. Не вы ли тот таинственный друг Ал... инспектора? — Надеюсь, Рейчел будет играть с куклой, а не просто любоваться ею издалека, — сказал я. — Присаживайтесь, мадам, прошу вас. Миссис Робинс села у стола. — Ну и спектакль вы устроили, сэр, непонятно только — для чего. Я занял место «преподобного», втайне мечтая переместиться на диван. Старый жесткий стул подо мной жалобно скрипнул, но устоял. — Хотел познакомиться с вами, миссис Робинс. Надеюсь, вы не в обиде. А почему вы решили, что это было спектаклем, а не совпадением? — Если вы сейчас хотели познакомиться со мной, то совпадение, сэр. Если уже тогда — то спектакль. Если вы друг инспектора, как он говорит, то, наверное, уже тогда. Впрочем, это не мое дело, сэр. — Я его друг, да. Так почему все-таки вы не рассказали мне про Питера? Ведь вы думали, что куклу взял он для своей девочки, не так ли? Переместив тяжесть тела вперед, я оперся о стол и почувствовал себя более уверенно. — Да кто ж еще, как не Питер? — удивленно спросила миссис Робинс. — Я надеялась его найти и убедить, чтобы он вернул куклу и не губил жизнь себе, а тем более своей девочке. Когда кукла нашлась, я обрадовалась, что он одумался. — Похвально, мадам. Спрашивать, почему вы не попросили оповестить инспектора Макдональда, я не стану, это достаточно понятно... Я хочу заверить вас, что действую в его интересах, миссис Робинс. Я один из его друзей. Он очень привязан к вам и вашей девочке. Он так рассказывает о ней... — Может, и правда друг. Если уж Алек про Рейчел вам рассказывал. И как же вас зовут, сэр? — О, простите. Я должен был представиться сразу. Меня зовут Холмс, Майкрофт Холмс. Шерлок Холмс — мой брат. Думаю, вы знаете о нем от Мака. — Господи, — пробормотала миссис Робинс. — Знаю, конечно. Не подумайте, что Алек много болтал. — Тут она усмехнулась. — Но как только работает с вашим братом, сэр, ходит словно начищенный соверен — аж сияет. — Мой брат очень хвалит его как профессионала. А сам Мак считает, что вам можно доверять. Можно, мадам? — Можно, сэр, — спокойно и твердо ответила миссис Робинс. — Особенно если речь идет об Алеке. — Ему нужна помощь. Как вы относитесь к его работе? — Плохо, сэр. Лучше бы он стал инженером. Но он хороший полицейский. — Почему плохо? Вы не любите полицию? — Я просто волнуюсь за Алека, сэр. — Если я скажу, что ваша помощь может сделать его работу проще, вы готовы помогать ему? — Если бы это было возможно, сэр, то конечно же! — Это возможно. Но для этого вам придется пересмотреть некоторые свои взгляды, как я понимаю. Инспектор... будет вести двойную жизнь. На пользу Короне. Он будет одновременно служить в полиции под своим настоящим именем и в то же время под другим именем жить и... выполнять некие обязанности во благо Британии. В той новой жизни он станет почтенным инженером, несколько замкнутым, возможно, и не без причуд. Он будет жить с верной ему экономкой, и, очевидно, остальная прислуга не понадобится... чтобы информация о его двойной жизни не просочилась... не просочилась. — Тут я призадумался на мгновение, окидывая взглядом худенькую фигурку миссис Робинс. — Ну, конечно, приходящая уборщица... или что-то подобное, но не больше… вы понимаете, к чему я клоню, мадам? Жизнь нашего инженера, возможно, будет зависеть от того, насколько предана ему будет его экономка. Подруга инспектора слушала меня внимательно и не перебивая. Она и бровью не повела, когда я говорил о Короне и благе Британии, будто ей или было все равно, или она не понимала, о чем я толкую. Но взгляд ее был вдумчив. — Экономка сделает все, что угодно, — сказала миссис Робинс, выслушав меня, — но у нее ведь есть дочь, правильно? Девочка не помешает этому инженеру? — Каким образом? Как я понимаю, девочка привязана к нему. К тому же... я бы лично... хм... я понимаю, мадам, что лезу не в свое дело, но я бы предпочел, чтобы до того, как вы оба начнете выполнять это... эту работу... было бы спокойнее, если бы вы согласились стать его супругой. Не инженера, конечно, а самого Мака. В этой ситуации лично у меня будет меньше причин для волнения. Тут миссис Робинс заволновалась. Она даже достала из мешочка, который висел у нее на запястье, платок, но только покомкала его и сунула обратно. — Значит, нам с Рейчел нужно будет уехать… в деревню, к примеру… чтобы мы с Алеком поженились не в Лондоне? Потом в город приедет… как будут звать экономку? — Да, это было бы желательно — не в Лондоне. Но для этого не нужно уезжать надолго. Я все устрою, вас обвенчают. Вот только не уверен, что девочке уже стоит рассказывать об этом. Возможно, для нее проще будет пока что знать, что вы — экономка Алека и теперь вместе будете жить в его доме — вот и все. Когда она подрастет, вы расскажете ей правду. Впрочем, я очень мало разбираюсь в детях, я исхожу только из того, что, не зная тайны, не мучаешься, как бы ее не выдать. Что до имени — вы можете выбрать любую фамилию, мадам, а имя я бы рекомендовал оставить свое, также и девочке. Документы в любом случае будут самые настоящие. И, конечно, ребенок пойдет в хорошую школу. Если через пару лет почтенный инженер тайно женится на своей экономке, никого это не удивит, даже если кто-то что-то и узнает. В этом случае церковный брак не станет обязательным. А ваша дочь будет еще в том возрасте, когда лишних вопросов не задают... я так думаю. Казалось бы, я разрешил все сомнения миссис Робинс, но ее пальцы вновь потянулись к мешочку. — Что не так, мадам? — спросил я. — Все так, сэр. Но я не могу не переживать о том, что вынуждена буду обмануть миссис Фишер и мисс Китчер. Понимаю, что Ванесса Робинс должна исчезнуть, уехать в деревню, но эти две женщины, пожалуй, единственные, кто относился ко мне по-доброму, учитывая то, что меня посещает мужчина, за которым я не замужем. Простите, сэр. Я посмотрел на нее с сочувствием. — Мне жаль, мадам, но если они знают, кто он такой... Если нет, то есть простой вариант. — Они знают, — миссис Робинс понурила голову. — Мне жаль, мадам, — повторил я. — Вы сможете переписываться со своими подругами, если хотите. Письма пойдут через вашего супруга, вы сможете подписываться вашим прежним именем и получать ответы. Адрес выберем достаточно далеким, чтобы ваши подруги не смогли приехать туда. Но... письма должны быть нейтральными, рассказывать о себе вы не сможете. Я не могу рисковать ни делом, ни безопасностью Алека. — Понимаю. — Я ожидал, что эта женщина хотя бы прослезится, но она только сжала губы и упрямо выставила вперед подбородок. — Что еще я должна знать, сэр? — Вы будете получать плату, мадам. Как сотрудник нашей организации. Ваша задача — помогать вашему супругу, обеспечивать ему прикрытие и доверять, как я ему доверяю. Все остальное — по мере возникновения и на усмотрение Алека. — Хорошо, мистер Холмс. Если я вам больше не нужна, я бы просила отпустить меня домой. Миссис Фишер не может сегодня долго сидеть с Рейчел. Возможно, так оно и было, а, возможно, миссис Робинс просто хотела поплакать, пока будет ехать в кэбе, но я ее отпустил. Что ж, подруга Макдональда заслуживала всяческого уважения, а он не ошибся в своем выборе. В ближайшие дни нам с Греем предстояло много работы. От радости, что дело начинает продвигаться, я чуть было не откинулся на спинку стула, забыв, какой он шаткий. Поспешно поднявшись, я подошел к окну и немного отдернул шторы, и это стало сигналом моему кучеру, который терпеливо ждал на противоположной стороне улицы. Он тронулся с места, постепенно разворачивая экипаж, и вскоре я уже возвращался в «Диоген». Алан Грей Приближались сроки поездки шефа в Голландию, и он неожиданно сообщил мне, что я еду с ним. Если я и почувствовал радость по этому поводу, то тщательно ее скрыл. Не знаю, волновался ли Шерлок по поводу отлучек брата… хотя, думаю, что волновался — все же иногда я бываю излишне придирчив к нему, но я постоянно находился в напряжении, переживая за шефа, когда тот уезжал, пусть и получал от него регулярно сообщения по тайным каналам. Рождество мы вынуждены были встретить за границей, но к Новому году шеф постарался вернуться, к тому же он не мог пропустить день рождения брата. Шеф даже позволил себе небольшой отдых, и, пока он проводил время с доктором Уотсоном и Шерлоком, я был предоставлен сам себе, то есть просиживал штаны в приемной и разбирал корреспонденцию. Февраль заставил поволноваться нас всех. Как и предсказывал шеф, в Лондоне случились волнения, но даже шеф не мог предугадать, что толпа побьет стекла в домах на Пэлл Мэлл. «Диоген» тоже пострадал, а вот дом шефа беда обошла стороной. Шерлок Холмс, видимо, из полицейских источников узнал о погромах в самый разгар беспорядков и появился в «Диогене» вместе с доктором Уотсоном. Не исключено, что они проникли в здание через черный ход. Присутствие доктора пришлось кстати. Шеф не был напуган, но очень сердился, отчего у него разболелась голова. Когда толпу разогнали, мы проводили его до дома. Шерлок с доктором остались ночевать там, а мне шеф велел вернуться в клуб и переночевать в приемной. После беспорядков в городе шеф поспешил с созданием легенды для инспектора Макдональда. Работа с ним доставила мистеру Холмсу немало приятных минут. Дом для «инженера» Уиншоу был куплен, а тем временем миссис Робинс внезапно уехала из города вместе с дочерью. Через некоторое время мы с доктором Уотсоном выступали свидетелями на венчании инспектора. Пока в церкви шла служба, малышка Рейчел знакомилась с тем самым другом Мака, который прислал ей в подарок прекрасную куклу. А заодно и с братом таинственного друга. Фамилия Холмс девочке ровным счетом ни о чем не говорила, и она просто наслаждалась внезапно свалившимся на нее вниманием двух важных джентльменов и прогулкой солнечным февральским днем. Так, во всяком случае, сказал мне шеф. Наши с доктором фамилии, записанные в церковной книге, для местного священника тоже ничего не значили. Лицензия на венчание у Макдональда оказалась в полном порядке, с такой можно было жениться и в столице, и старичок-настоятель все не мог стереть с лица удивление: что за причуды, к чему такие сложности и тайны? Но щедрое пожертвование на нужды прихода заставило его умерить любопытство. Мне пришлось немало времени проводить с миссис Робинс, которая после свадьбы вернулась в Лондон, но пока что жила в маленьком пансионе под своей новой фамилией Фицрой. Хотя она собиралась играть роль экономки инженера, но фактически становилась хозяйкой в доме. Я с удовольствием помог ей с обустройством. Миссис Робинс, то есть Фицрой, вникала в каждую мелочь. С подачи шефа я устроил ей небольшое испытание. Приходящая прислуга была подобрана, но я предложил миссис Фицрой еще три кандидатуры. Она переговорила со всеми девушками и выбрала нужную. Хлопоты были в самом разгаре, и тут мистер Холмс неожиданно велел мне навестить Питерса и оценить практически готовую картину с кентавром. Может быть, его правда интересовало мое мнение, а может, он решил, что и мне стоит немного развеяться. Мастерская Питерса мне была знакома: шеф как-то раз посылал меня к художнику с небольшим поручением. Конечно, мистер Холмс мог бы ограничиться письмом или телеграммой, но, вероятно, он хотел, чтобы я познакомился с живописью Питерса. Картины мне понравились, несмотря на всю их необычность. На этот раз я не собирался сразу же уходить, к тому же за мной был еще долг за рисунок, и я решил сделать художнику приятный сюрприз, помня о его любви к кофе. Питерс встретил меня с непроницаемым лицом, но мне показалось, что он немного волнуется. Я положил на стол пакетик со специями, повернулся к картине и замер. Кентавр стоял у дерева на берегу моря, было ощущение — хотя, возможно, только у меня — что от него буквально исходит свет. Кентавр был частью пейзажа, словно рожденный этим морем и лесом, и при этом он давно стоял тут один, без единой живой души. И сам не мог понять, хорошо ему от этого или плохо. И лицо — лицо явно принадлежало шефу, я представил себе реакцию членов клуба и выдохнул. — Вот это да... — только и смог сказать я. Питерс с облегчением рассмеялся. — Это лучшая оценка, мистер Грей. Мистер Холмс, конечно, большой хулиган — такое полотно заказал. — Вам ведь он нравится? Мой шеф? — настороженно спросил я. — Да, прекрасный человек, — немного загадочно улыбнулся Питерс. — Слушайте, я сейчас впервые подумал — как хорошо, что в клубе не бывает женщин! — А это разве может считаться гарантией безопасно... кхм... Он ведь вам нравится? Ваш шеф? Питерс подошел ко мне и встал рядом, сунув руки в карман рабочей блузы. — Он всем нравится, — ответил я, надеясь, что не краснею. — Но женщины смотрят... не туда. — И куда смотрят женщины, мистер Грей? — Вот только не говорите мне, что вы не в курсе, куда смотрят женщины, видя обнаженного... кентавра! А взгляд — точно как у шефа, ну надо же... Нет, на самом деле, это и обликом он, даром что кентавр... Ну тело тоже красивое, ничего не могу сказать. Похудевшее, правда. Вы любите лошадей? Питерс расхохотался. — Боже, какой переход! Я, кстати, не в курсе, куда смотрят женщины. Я с удивлением посмотрел на художника. Что он имеет в виду? Непохоже, чтобы он поглядывал на мужчин. Вообще не в курсе? Ну, так не бывает. — Для неосведомленного человека вы слишком хорошо передаете то, что они видят... и чувствуют. В этом кентавре света больше, чем во всем лесу. Я заметил, что иногда взгляд Питерса терял отсутствующее выражение, и в нем появлялась не проницательность, а добродушная внимательность, приправленная легкой иронией. — Мистер Грей, есть тело и... есть тело, — сказал он. — Есть объект эстетического любования — и есть объект влечения. Это кентавр далек и от того, и от другого. Его тело выражает его эмоции — и только. — Эстетически он совершенно безупречен. Возможно, для вас это не комплимент, но он тут совершенно реальный. Кентавр, проводивший учеников в дальний путь... — Почему же не комплимент? — удивился Питерс. — Что может приятнее для художника, чем признание образа, им созданного, эстетически безупречным? Посидите у меня, мистер Грей, выпьем кофе. — С удовольствием! Давайте я сварю? Я принес специи. Сравним вкусы? — Проходите, тут у меня что-то вроде кофейни, — Питерс открыл дверь в соседнюю комнату. — Варю, как видите, в спиртовом чайнике. Вообще я в некоторой растерянности. По-хорошему, мне бы переехать, но я держусь за эту мастерскую из-за голландской печки. Совсем холодно в мастерской быть не должно, но и камины для картин совершенно губительны из-за угольной копоти. Я огляделся. «Кухонька» была маленькая, но опрятная, уютная даже. Все под рукой. Я занялся кофе. — Ну, в этом районе есть своя прелесть. Наверное, и натурщиков тут находить проще? — говорил я, колдуя над чайником. — Переезжать, когда столько картин... Потом, тут так много света... даже не знаю. У вас уютно в мастерской. И как-то... спокойно. Доктор Уотсон считает, что ваши картины не реалистичны... он не прав. На мой взгляд, вы вполне себе реалист, просто вы реалист, которому в чем-то не очень повезло в детстве. Не знаю, в чем, но это мое ощущение от картин — именно от живописи, в рисунках такого нет. Питерс меж тем накрывал на столике в мастерской. Из буфета на кухне он достал домашнее печенье. — У вас есть мать и сестра, мне говорили, — заметил я. — Да, есть. Мама не одобряет этот район, хотя здесь пограничная территория. Вы замечали, что в Лондоне много таких мест: вроде бы идешь по вполне приличной улице, а сделаешь шаг на соседнюю — и как в другой мир попал? Я налил кофе в чашки, и мы уселись на диване. Питерс попробовал кофе. — О! Снимаю шляпу перед мастером, мистер Грей. Рецептом не поделитесь? — Исключительно с вами, — кивнул я, — при условии, что вы никогда никому его не передадите. Я дал слово автору рецепта, что никто никогда не узнает его от меня. Но вам я отказать не могу. Но прошу всерьез — не передавайте его никому. Я записал рецепт на листке стенографического блокнота, вырвал и отдал Питерсу. — И еще очень важно не передержать кофе, сразу снимать, как только поднимется пена, дать осесть и снова подогреть до поднимания пены — только до начала поднимания. А улицы — да, замечал. Хотя у меня не так много шансов походить по таким улицам, увы. Мне интересно на них. Сложись моя жизнь иначе — я бы жил на подобной, наверное. — Клянусь, рецепт умрет вместе со мной, — совершенно серьезно ответил Питерс. — Надо же, как интересно, — прибавил он, прочитав запись. — Перевезти картины — это не так сложно. Сложнее найти помещение под мастерскую. Я даже ходил по двум объявлениям — но камины! Держу пари, кентавра мне придется чистить уже года через два. А под стекло его не уберешь — будет отсвечивать, да и полотно большое. Мы немного помолчали, наслаждаясь кофе, и Питерс осторожно спросил: — Мистер Холмс говорил, что вы поступили к нему на службу совсем юным, это правда? Но я не думал, что вы пришли, что называется, с улицы. — Ну как сказать — с улицы... не возьми он меня на службу — я бы оказался на улице. Мне нечем было не только за жилье заплатить на тот момент, но и поесть не на что. Я закончил колледж и оказался предоставлен сам себе. Стал смотреть объявления о работе и увидел, что некий мистер Холмс ищет личного секретаря с хорошей памятью и склонностью к математике. Хотите, я разузнаю насчет помещений? Какой район вам больше по нраву? — Мне бы не хотелось очень слишком удаляться отсюда. Но слегка продвинуться западнее бы не мешало. Я буду очень благодарен вам за помощь, мистер Грей... Сами себе, вы сказали? Простите, вы сирота? — Да, мои родители умерли, когда мне было около двух лет, меня взяла под опеку тетка, но потом очень быстро отдала в школу, и я с четырех лет жил там, даже на каникулы не уезжал. После школы поступил в колледж, получил деньги на обучение в долг у попечительского совета школы. Так что обращаться за помощью мне было больше не к кому. Мне было семнадцать лет, когда шеф взял меня на службу. И с тех пор я при нем практически неотлучно. Я никому раньше не рассказывал о своем детстве. Даже шефу не все. Но у Питерса был редкий дар внушать людям доверие к себе. — Понятно, почему вы так привязаны к шефу, — кивнул он, — помимо того что он просто сам по себе замечательный человек. — Очень привязан. Он всему научил меня. И он правда очень добрый и заботливый человек. Он всегда говорит, что у его брата с детства тяга к справедливости. Наверное, так и есть, но у него самого эта черта тоже очень сильна. Просто он скрывает это. — Перефразируя известную поговорку, старший мистер Холмс занимается лесом, а Шерлок — отдельными деревьями. Они вообще очень похожи, как я мог заметить. — Похожи. Они же братья. Сложно расти, имея перед глазами такой пример, и не стараться походить на него. Старший думает быстрее, но действует медленнее. У младшего выдержки меньше, ему иногда отказывает терпение. Мы сидели на диване, как старые знакомые. Я, ничуть не стесняясь, уничтожал печенье, со стен на меня смотрели причудливые образы, в мастерской было тепло, голос Питерса звучал мягко — и я как-то расслабился, иначе бы ни за что не стал обсуждать особенности характеров обоих братьев Холмсов. — Разница в темпераменте сказывается, вероятно, — улыбнулся Питерс на мое последнее замечание. — Наверное. Я не в упрек вашему другу, не думайте. — А хотелось бы в чем-то упрекнуть? — Питерс с доброжелательным интересом посмотрел на меня. — Нет. Вмешиваться в отношения любящих друг друга людей — вообще последнее дело. — А я про вмешательство как раз не говорил. Что вы сделали с портретом? — Повесил у себя в комнате, дома, не в клубе. Правда, пришлось показать шефу. Он слышал тогда, что я прошу нарисовать и мне его портрет, и спросил меня, нарисовали ли вы. Пришлось признаться, тогда он попросил посмотреть. — И что сказал? — Питерс достал сигареты. — Можно? — Конечно, — кивнул я. — Шеф посмотрел на меня, на портрет, опять на меня, спросил: «Что вы собираетесь с ним делать?» Я спросил в ответ: «А что вы сделали с моим портретом, сэр?» Он сказал, что портрет в альбоме вместе с остальными вашими рисунками. Я развел руками. На том и закончилось. Может быть, он и хотел забрать его, но я бы не отдал в любом случае. — И правильно сделали, что не отдали. Странно, что такой проницательный человек не замечает, казалось бы, очевидных вещей. Я могу предположить, что он просто боится. Меня слегка смутил уж слишком решительный тон художника. — Абсолютно уверен, что шеф не может чего-то не понимать. Просто его устраивает такое положение. Питерс усмехнулся и покачал головой. Вспомнил, что хотел закурить, и чиркнул спичкой. — А ваш портрет он забрал из эстетических соображений, положив его вместе с остальными — между прочим, портретами членов семьи. — Думаю, он забрал портрет, поскольку портрет нарисован вами и понравился ему. Но в том, что он ко мне относится прекрасно, я не сомневаюсь. Шеф доверяет мне, и мое присутствие никогда не вызывает у него отрицательных эмоций, а вы ведь знаете, что это не со всеми так. Он неоднократно мне говорил, что ему было бы гораздо труднее работать без меня. — И вы до сих пор не послали меня к черту, мистер Грей. Хотя, конечно, вы просто вежливый человек. Я удивленно посмотрел на Питерса. — К черту?.. Нет, не думаю, что мне хотелось бы послать вас к черту. — Все-таки человеческие страхи удивительно разнообразны, не правда ли? Этот вопрос прозвучал неожиданно. Я как-то и не понял поначалу, к чему он относился. — Разве? Мне кажется, люди боятся одного и того же. — Люди боятся самых разных вещей. Я ведь не имею в виду такие общие страхи, как страх смерти, например. Но есть некоторые страхи, которые людей делают похожими. Многие боятся говорить о своих чувствах — им кажется, что их отвергнут или не поймут. Я сейчас даже не о любовных признаниях. Разговор принимал странное направление, но почему-то хотелось его продолжать, хотя я и заметил, что пытаюсь в чем-то убедить Питерса, будто мне важно его мнение. — А если поймут, но... ваши чувства не нужны? — спросил я. — Это поставит выслушивающего признания в неловкое положение. Я бы никогда не пошел на такое. А страхи — на самом деле есть один всеобъемлющий страх — страх потери. Потери близких, потери жизни, потери зрения... в общем — потери. — Люди боятся рисковать, это верно. Вы помните притчу о талантах, мистер Грей? — Нет. Расскажете? И оставьте уже этого «мистера». — Хорошо, оставлю. Я не верю, что вы ее не помните — разве вам в школе не читали Библию? То серебро, которое некий тип зарыл в землю, вместо того чтобы пустить в оборот? Помните? Отсюда пошло выражение «зарыть талант в землю». Хотя изначально речь-то шла не о дарованиях. Точнее, не только о них. Боящийся потерять — теряет в результате больше. — Ах, вот вы о чем. Я не был самым прилежным учеником именно на этих уроках, но притчу помню. Собственно, я и не спорю с тем, что вы говорите. Но люди тем не менее боятся терять, и это факт. Риск... нет, риск тут ни при чем. Я не боюсь риска, отнюдь, я вообще мало чего боюсь. Но потери пугают даже меня, хотя мне терять-то особо нечего. Что уж говорить о тех, у кого есть родные, друзья, собственность, наконец. — Терять страшно, это верно. Тут, мне кажется, два выхода — срочно стать буддистом или же сделать еще одно вложение таланта. Богословы по этому поводу не знаю что говорят, но знатоки экономики учат, что вложений нужно делать несколько. Вот на меня внезапно свалилась одна мера серебра. Боже мой! — Питерс засмеялся и посмотрел на потолок. — У меня два варианта: сидеть и помалкивать, а кубышку закопать. И второй вариант... — Тут он вдруг взглянул мне прямо в лицо. — Грей, вы чудесный человек. Мне хотелось бы подарить вам этот внезапно свалившийся на меня талант серебра, но пусть вас это совершенно не смущает и ни к чему не обязывает. Вы можете делать с этим серебром что хотите: можете взять все сразу и принять мое дружеское к вам расположение и можете брать по монетке, если вам захочется, например, выпить с кем-нибудь кофе и поговорить. Первым моим побуждением было просто протянуть Питерсу руку, но… — А Шерлок не обидится, что я... беру его серебро? — Но я же не зарываю серебро в землю — я пускаю его в рост. Соответственно по общей сумме Шерлоку достанется больше. — Интересный... подход. Я просто не хотел бы... ну, не важно. Надеюсь, он отнесется философски. Мы наконец обменялись рукопожатием. — Вы считаете, что я веду себя неправильно... с обоими Холмсами? — спросил я, давно уже чувствуя, к чему клонит Питерс. — Мистер Холмс-старший берет у вас по монетке. Он, может, и хотел бы взять весь талант сразу, но боится. А вы не предлагаете, потому что тоже боитесь. И, наверное, поэтому вы в глубине души ревнуете его к брату — глубоко в душе — настолько, что эта ревность даже не определяется вами как таковая, мне кажется. Вы вообще напрасно так настроены в отношении Шерлока. — Раз уж такой разговор... я вам объясню, во всяком случае то, что понимаю сам. Вы проницательный человек, Питерс, но тут вы ошибаетесь. Я не ревную шефа к его брату, это было бы нелепо, и дело даже не в том, что я не имею на это права, дело в том, что нет никаких сомнений, что дороже человека, чем брат, для шефа никогда не будет. Ревновать в такой ситуации... нет, как раз наоборот. Я очень сожалею, что Шерлок так долго калечил собственную жизнь, зная, что это угнетает его брата. Я сожалею, что он редко приходит, мало бывает с братом, не отдает ему все то... отношение, которое сам от него получает. Самое обидное, что при этом он любит своего брата, я думаю, не меньше, чем брат его. Я ведь вижу, как гаснут глаза шефа, когда Шерлок уходит. — Это тоже ревность, только в положительном проявлении. Однако вы наблюдаете их отношения со стороны, вероятно, и не понимаете причины некоторых вещей. И вы смотрите на ситуацию только с одной точки зрения. Питерс закурил вторую сигарету. Видимо, разговор держал его в таком же напряжении, как и меня. Но я решил, что раз уж у меня есть теперь права друга, то в следующий раз я напомню ему, что здоровье следует беречь. — Я смотрю со своей собственной стороны. Шеф никогда не жаловался мне, а это значит, что он не жаловался никому. Но я не слепой, я вижу то, что вижу. Бывало, Шерлок по нескольку недель не приходил к брату. А уж кокаин... В голосе Питерса впервые послышались твердые нотки: — Вы осуждаете Шерлока за пристрастие к кокаину, это можно понять, конечно. Но кокаин — не морфий, не опиум, не гашиш — это не то вещество, о губительном действии которого все прекрасно осведомлены. Это до сих пор пропагандируемый некоторыми врачами стимулятор. Когда Шерлок стал принимать кокаин, он не мог заранее знать, каким образом тот на него воздействует. — А когда продолжал? Невзирая на то, что отношение брата к своей привычке он прекрасно знал. Слава Господу, что бросил... В общем-то, я надеюсь, что он и в остальном... изменился. И я не хочу задеть Шерлока, не потому, что тогда шеф рассердится на меня, правда. Просто не хочу — шеф очень его любит, так что я желаю ему только хорошего. — Грей, это на самом деле очень тяжело — быть для кого-то единственной любовью всей жизни. Это налагает на человека такую ответственность, что не всякий ее выдерживает. Особенно когда человек, который тебя любит, кажется идеальным во всем. — Он не кажется, он такой и есть! Стоп. Кажется, я стал горячиться. — Вы забыли прибавить «для меня», — улыбнулся Питерс и мягко тронул меня за локоть. — Никто не может быть идеальным — и слава богу. Прикосновение ничуть меня не успокоило. Наоборот — во мне будто открылся какой-то шлюз. — Ему ведь не надо ничего сверхъестественного, Питерс! — воскликнул я. — Ему бы только чувствовать, что он нужен брату. Ну и знать, что у брата все хорошо. Что тут тяжелого, помилуйте! — Это вполне естественно для мальчика двадцати лет — желание почувствовать себя независимым, но Шерлок давно это перерос. У них ведь не совсем братские отношения, вы же понимаете — скорее сыновье-отцовские. Но мистер Холмс нужен брату — уж не думаю, что у него были хоть какие-то сомнения на этот счет. — Наверное, сомнений не было. Но и отдачи... В общем, я очень надеюсь, что перерос. Мы ведь все практически ровесники — он, вы, я. — А какой, по-вашему, должна была быть отдача? Вот так вопрос. Как так можно? Проявлять проницательность в одном — и не видеть очевидного? — Равноценная, Питерс. Любовь на любовь, забота на заботу, нежность на нежность. Он имеет на это право — в отличие от меня, да. Глупо отрицать то, что вы и так понимаете. Питерс, конечно, понимал. И надеюсь, еще и то, что я ни с кем никогда раньше не говорил о таких вещах. — Имеет право в отличие от вас? — спросил он. — Но отчего же вы не имеете на это права? — Я всего лишь его помощник. Секретарь, доверенное лицо. Я многое могу — даже давать ему советы. Но этим правом он наделил меня сам. На то, на что он мне прав не давал, я прав и не имею. — Извините, я не сразу понял, что вы имеете в виду мистера Холмса и вас. Подумал было, что вы вообще отказываете себе в праве на такую отдачу от кого бы то ни было. — От кого же еще? — удивился я. Не Шерлока же он имеет в виду. — Да от кого угодно. Впрочем, для вас мир, видимо, сосредоточен на вашем шефе, — Питерс грустно улыбнулся. Я подумал, что он просто прощупывает почву. Пытается понять: не является ли мое расположение к нему следствием того, что я хочу просто доставить приятное мистеру Холмсу — ведь тот был в какой-то степени привязан к «своему маэстро». — Полагаю, я отдаю людям не меньше серебра, что они дают мне. И я более чем благодарен всем, кто... — я запнулся, подбирая слова, — кто готов делиться своим серебром со мной. Так неожиданно у меня появился друг. Возможно, первый и последний в моей жизни, немного странный друг, которого я делил с обоими Холмсами... человек, дружба с которым, я почему-то был уверен, продлится до самой смерти кого-то из нас. И все-таки Питерс был добряк: он так хотел, чтобы окружающие его люди относились друг к другу с большей теплотой. Не скажу, что я сразу воспылал к младшему Холмсу симпатией, но стал менее критически смотреть на некоторые вещи. Мы даже однажды в марте столкнулись с ним в мастерской Питерса и довольно мило поговорили за чашечкой кофе, который наш общий друг сварил по своему рецепту. Холмс выглядел спокойным. Я знал, что он напряженно работал и брата он навещал регулярно. Питерс как-то испытующе поглядывал на нас обоих. Я думал, что он волнуется: не разругаемся ли мы у него в гостях? Но, к сожалению, он видел больше, чем я. И вскоре оказалось, что я многое упустил и не заметил тревожных примет.