1886 год

Майкрофт Холмс Грей встретил меня на вокзале. Это было неожиданно, но я был рад. И сам Грей, и экипаж пришлись очень кстати. Грей предлагал проводить меня сразу домой, но я подумал, что из дома мне не захочется выбираться уже никуда, а составлять отчет без помощника — нет уж, увольте. Но сегодня мне не хотелось думать ни об отчетах, ни вспоминать эти десять дней среди незнакомых мне бесцеремонных людей. Мы приехали в клуб, и я даже выпил кофе в компании Грея, но потом ушел в спальню. Постель оказалась разобрана — еще одна предусмотрительность моего секретаря. Я не стал говорить ему, чтобы он никого не впускал — это было понятно и так. Просто лег в постель. Стоило бы послать за Шерлоком, но мне было неловко. Однако не прошло и часа, как дверь в спальню открылась, и я с удивлением увидел на пороге брата. Видимо, я все-таки уснул, и мне приснилось желаемое. — Здравствуй, мой дорогой, — поздоровалось видение. — Шерлок? Это правда ты, или я сплю? — Да полно, Грей послал мне записку, что ты вернулся. Он подошел к кровати, наклонился и поцеловал меня в лоб и в щеку. Это было уже похоже на реальность — чрезвычайно приятную. — Как хорошо, что ты пришел, мой мальчик, — сказал я. — А я постеснялся... не велел ему, это он сам. Я, выходит, совсем плохо выгляжу? Садись сюда. Как вы тут? Ты не голодный? Шерлок тихо рассмеялся. — Милый, будет ли хоть одна наша встреча, чтобы ты не начал с этого вопроса? Я же из дома. — Сняв пиджак, он сел с другой стороны кровати, привалившись к изголовью. — Уотсон приедет попозже. — Это хорошо, дорогой. Я люблю Джона, но сейчас я не уверен... я очень устал. — Он так и понял. — Шерлок погладил меня по голове. — У тебя удобная подушка? — Какая всегда была, — удивился я. — А, господи, я совсем отупел в поездке. Двигайся поближе, спасибо, дорогой. Только ты что-то положи под спину. В Марселе жара и куча народу. И рыба — ты не поверишь, я один раз сидел в лодке, полной рыбы. — Ужасно, — совершенно без тени иронии сказал брат. Сбросив туфли, он лег рядом и подсунул себе под спину подушку. — Иди ко мне. — Я почему сказал про сон, — я положил голову Шерлоку на плечо и закрыл глаза, — я там придумал для себя такую вещь, знаешь, где-то на третий день, когда понял, что начинаю ненавидеть людей вне зависимости от того, хватают они меня за руку или только за рукав, я вечером, перед сном, решил, что ты должен мне присниться и хотя бы во сне как-то... вылечить. И у меня получилось! Правда, поговорить с тобой во сне не вышло, ни в первый раз, ни во второй, но я еще научусь! Приподняв голову, я посмотрел на Шерлока: не считает ли он мою речь бредом сумасшедшего. Брат хмурился. — Лежи спокойно, — сказал он, погладив меня по волосам. — Ты бы взял с собой Грея в следующий раз. — А что это изменит? Тем более, когда он тут, создается видимость, что и я тут. Никто пока особо не обращает внимания, конечно, но мало ли... Хотя, может быть, ты прав... одному в чужом городе, полном людей, честно сказать, очень не по себе пока что. — Вот и пусть едет с тобой. — Но могло быть хуже, знаешь. В юности было точно хуже, а теперь все-таки какая-то закалка... — Закалка? Ты стал больше общаться с людьми. — Да, и даже пожимать им руки. Знаешь, что я заметил? Когда я первый обращаюсь к человеку, руку протягиваю, мне проще. А когда меня начинают хватать руками — ужас. Сразу такая паника, которую очень трудно подавить. — Наверное, так и должно быть, — заметил Шерлок, продолжая поглаживать меня по голове, — если уж ты протягиваешь кому-то руку, значит, ты успеваешь внутренне подготовиться... Он, видимо, заметил, что я повторяюсь — это лучше всего выдавало мое состояние. Он шепнул: «мой хороший», а я даже не удивился. Он говорил о том, как они с Джоном создавали видимость, что навещают больного, и даже ночевали у меня дома раза два, когда мне якобы требовалось присутствие врача и любящего брата, а я думал: вот не прошло и трех лет, а я окончательно привык, что Шерлок уже не стесняется быть ласковым со мной, а я принимаю эту ласку как должное. — Скажи мне, мой мальчик, тебя это... не напрягает? Я имею в виду — будто человеку, который очень любит сладкое, пришлось ограничивать себя... ну, чтобы, скажем, не потолстеть... и он ограничивает себя в сладком почти полностью, а потом приходит в гости к брату и вынужден там... есть пирожные, которые любит его брат... Шерлок не сразу ответил. Видимо, мои аллегории требовали расшифровки. — Неправильная аналогия, — наконец сказал он. — Майкрофт, мне давно не двадцать лет. За это время я уж как-то сумел разобраться с собой и не переживать по всяким глупым поводам. — Хочешь сказать... это насовсем? — Дорогой, я, конечно... но и ты тоже... оба хороши. — Но ты убедил меня тогда. А что я мог сделать? Шерлок поцеловал меня в макушку, а я на всякий случай обнял его. — Что мог сделать? — спросил он. — Не идти на поводу у глупого мальчишки. Любому в двадцать лет кажется, что сантименты — это лишнее. А скрывать свои чувства я научился еще в колледже, Майкрофт. Я сожалею, что придумал тогда такую глупую причину, и еще более сожалею, что ты мне поверил. — Ты умеешь убеждать. Не жалей, дорогой. На самом деле, в результате все пришло на свои места. И во многом благодаря появлению в твоей жизни Джона, я думаю. Он очень тебя уравновешивает. Он точно не обиделся, что ты пошел сюда один? — Нет, он сам предложил. — Хорошо. Расскажи что-нибудь? Как вы тут? Работаешь? Есть дело? Я закрыл глаза, но вовсе не потому, что собирался спать. Просто мне было хорошо. — Как раз ничего интересного — в том смысле, что обычно Уотсон такие дела не описывает, — ответил Шерлок. — Дедукции мало, химии много. В одном случае Макдональд сам сделал правильные выводы, у него просто не было доказательств. Он заметно вырос как профессионал. Кстати, помнишь Стенли Хопкинса? Дело диких бабочек. — Помню. — Он просто расцвел под началом Макдональда. Не удивлюсь, если скоро он станет инспектором. — Торопиться не надо. Но, в конце концов, всегда можно помочь дельному молодому человеку сделать карьеру поскорее. Мне бы не помешали и свои люди в полиции. Кто-то... попонятливее Лестрейда. — Вот и я о том же подумал. И Мака не сбрасывай со счетов. — Не сбрасываю. Пока еще рано говорить о чем-то конкретном. Но через некоторое время... мне надо будет с ним как-то познакомиться... ненароком. Придумаешь что-нибудь, хорошо? Так, с прицелом на будущее... Шерлок слегка завозился, что выдавало его любопытство и нетерпение. — А как вас можно познакомить ненароком? — спросил он. — Привести его в «Диоген»? — Не-е-ет... это будет... к такому нет повода. Надеюсь, члены клуба его и не дадут. Ну... где-то на нейтральной территории... в крайнем случае, когда ты будешь работать с ним над каким-то делом, пригласишь его вечерком на рюмку шерри, а я неожиданно приду. Могу я навестить любимого брата неожиданно? Он, кстати, вообще в курсе, что у тебя есть брат? Или считает это литературным вымыслом Джона? — Он знает, что у меня есть брат и без рассказов Уотсона. Правда, он считает тебя скромным министерским служащим. — Ну и правильно, кем же он меня еще должен считать? Вот вернусь из Голландии и начну вплотную заниматься... подбором кадров для внутренней работы тоже. Пока мне не удалось убедить верхи в необходимости отдельной службы. Буду действовать сам, на свой, так сказать, вкус... когда там милостиво кивнут, все уже будет подготовлено. Я против того, чтобы одни и те же люди занимались... э... разведкой и контрразведкой. Как тут наш маэстро поживает? — Маэстро работает в поте лица. Значит, ты собрался в Голландию? Когда? — спросил Шерлок, и голос его дрогнул. — В середине декабря. Ничего, солнышко, уже будет проще. Я и в образ вжился. Наверное, во мне тоже есть что-то... актерское. Шерлок прижал меня к себе и опять попросил взять с собой помощника. Я немного посопротивлялся — больше ради того, чтобы брат меня уговаривал, но в конце концов «сдался». Потом я уснул, и когда приехал Джон, был уже в отличном состоянии — будто и не ездил никуда. Мы поужинали втроем, а потом отправились ко мне домой. Мальчиков не нужно было уговаривать переночевать у меня. Мне показалось даже, что они бы сами напросились, не предложи я им. Шерлок запомнил мою просьбу познакомить при случае с Макдональдом. Случай не заставил себя долго ждать. Брат говорил, что инспектор часто приходит за советом — скорее по привычке, или за подтверждением своей правоты. Макдональд, по словам Шерлока, даже признался однажды, что мечтает о громком деле не для того, чтобы оно прибавило ему известности, а чтобы работать с ним вместе. И вот подвернулся подходящий случай: Шерлок пригласил инспектора на чай. Приглашение на ужин выглядело бы слишком нарочитым, предполагало специально созданную для знакомства ситуацию. Я приехал в пять двадцать, миссис Хадсон открыла мне дверь, по ее возгласу я понял, что брат и ее не предупредил. Заверив, что ничего страшного не случилось, я поднялся наверх. Троица как раз сидела за столом. — Добрый вечер всем! Найдется в этом доме лишняя чашка чаю для нежданного гостя? — громогласно возвестил я с порога. — О, булочки с корицей! Теперь я знаю, что меня привело — я прилетел на запах, если можно так сказать о человеке моей комплекции. — Боже мой! Майкрофт, дорогой, какими судьбами? — воскликнул Шерлок, поднимаясь и спеша мне навстречу, а Джон, кажется, с трудом удержался от смеха. — Познакомься — инспектор Алек Макдональд. Мак, познакомьтесь с моим братом. Джон решил себя занять и спешно придвигал еще один стул. Инспектор слегка опешил в первый момент, потом привстал. — Очень рад, мистер Холмс... Он пристально уставился на меня из-под густых бровей, а я сообразил, что для скромного министерского служащего выгляжу очень «нескромно». — Джон, спасибо, — поблагодарил я доктора. — Видишь ли, дорогой, — обратился я к Шерлоку, — я собирался выпить чай и отправиться в театр в приятном обществе, но моя спутница задержалась за городом, так что я решил — не пропадать же такому прекрасному вечеру, раз уж я все равно бросил на сегодня работу. Тут я понял, почему Шерлок всякий раз подчеркивает неспособность Джона к актерской игре. Когда я упомянул о спутнице, он так удивленно на меня посмотрел — хорошо, что инспектор этого не видел. Он был занят совсем другим. Его взгляд как по писаному скользнул по моему костюму, по часовой цепочке и запонкам. Ну что ж. Ничего страшного. Пусть делает выводы, а мы посмотрим, на что он годен. — Очень приятно познакомиться с вами, инспектор, — сказал я, садясь. — Я наслышан о вас и от брата, и от нашего дорогого доктора. — Правда, сэр? Польщен, — сказал инспектор. Не «мистер Холмс», а «сэр». Так-так, уроки Шерлока не прошли даром. Пока миссис Хадсон, вскоре поднявшаяся к нам, хлопотала, брат успел что-то шепнуть Макдональду. Видимо, предупреждал, чтобы тот не вздумал улизнуть из-за стола. Я взял чашку и, под немного укоризненным взглядом Джона, подвинул к себе блюдо с булочками. — Обожаю запах корицы. Вы любите выпечку, инспектор? — Да, сэр, конечно, — ответил инспектор и снова посмотрел на мои запонки. Продолжать игры было бессмысленно. — Египетские изумруды, — ответил я на взгляд инспектора. — В серебре, разумеется. Изумруды в золоте на мужчине кажутся мне несколько вульгарными. Камни с копей у горы Забара, это одно из самых древних месторождений, его разрабатывали еще за полторы тысячи лет до Рождества Христова. Правда, в Египте есть и более старые месторождения, например то, что у Асуана, там добывали минералы еще при фараоне Сесострисе III, то есть не менее тридцати восьми столетий назад. Знаете, как проходила разработка? Рабы прокладывали в породе двухсотметровые шахты, и по нескольку сотен человек одновременно в полной темноте в этих шахтах вырубали породу и поднимали наверх. Некоторые исследователи считают, будто так поступали из-за поверья, что изумруды боятся света, но мне кажется — это ерунда. Ведь наверху породу раскалывали на части, смазывали оливковым маслом, которое давало возможность увидеть кристаллы в породе, и все это на свету. Да и сами камни — кому бы они были нужны, если бы тускнели от света? Мои, во всяком случае, за три с половиной года ни капли не выцвели. За рассказом я съел две булочки и потянулся за третьей. Инспектор выслушал мой спич едва ли не с открытым ртом, потом закрыл лицо ладонью и затрясся от беззвучного смеха. — Простите, сэр... — выдавил он. — Скромный... министерский служащий... Простите... — Водички, Мак? — с сочувствием осведомился Шерлок. — Коньяку в чай? — предложил Джон. — Бог с вами, инспектор, — сказал я, — вы же не думали, что брат Шерлока окажется безликой частичкой толпы? Просто в отличие от брата, который кроме головы использует еще и ноги, я предпочитаю сидеть спокойно на месте. Но обилие знаний из самых разных областей — мой конек. Иногда это совершенно бесполезные знания, как вот про месторождения изумрудов — для чего они пригодны, кроме как для разговора за чаем в приятной компании? Но если много-много разнообразных мелких сведений собрать вместе, то из кусочков складывается иногда весьма любопытная картина. Складывать кусочки — моя профессия. Не спорю — ваша с Шерлоком интереснее, но для меня она недоступна. Вот если бы всех свидетелей и подозреваемых приводили ко мне в кабинет... А вы с детства хотели стать инспектором, если не секрет, мистер Макдональд? — Я, конечно, ничего подобного о вас не думал, сэр. Да и доктор Уотсон, то ли... — клянусь, Макдональд собирался сказать «по наивности», — из излишнего стремления к конспирации, то ли по какой другой причине в своем рассказе сказал, кажется, мало, но на самом деле — слишком много. Его рассказ — он как, простите, ваши запонки. — Будто мимоходом инспектор положил себе на тарелку булочку. — В детстве я точно не собирался стать инспектором, сэр. Я по профессии вообще инженер, закончил Абердинский университет с отличием. — О, инженерный подход к любой проблеме — самый правильный, даже правильнее теоретически-математического. Несколько лет назад мы с... одним французским писателем обсуждали это. Он хотел сделать героем своей повести ученого, как обычно, а я пытался доказать ему, что инженерный подход более комплексный и будет полезнее для сюжета и интереснее для читателей. Как же получилось, что вы сменили профессию, инспектор? Инспектор вдруг закрыл глаза, но, когда он заговорил, я понял, что это у него такая манера размышлять. — Угу... Жюль Верн, значит, — изрек он. — «Таинственный остров» я читал. Профессию я сменил по чистой случайности. Я с такой охотой однажды обратился к вашему брату за помощью, потому что знал, что консультации специалистов бывают полезны для дела. После окончания университета я переехал в Глазго, и меня однажды привлекли в качестве консультанта для расследования убийства. Инспектор мне попался умный, и, когда я ему высказал пару соображений — они лежали вне сведений, которые от меня требовались, он от меня не отмахнулся и даже сделал комплимент — мол, из меня мог бы получиться неплохой инспектор полиции. Я был молод, мне хотелось приключений, и я подумал — а почему бы и нет? — Любовь к приключениям — это крайне симпатичная мне черта, — кивнул я. — К сожалению, сам я люблю приключения только на бумаге. Жюль Верн, вы правы. И он, в отличие от меня, не кабинетный человек, хоть и просиживает над рукописями часами. Но он любит путешествия и всегда надеется на приключения. Сейчас он где-то у берегов Мальты. А вы никогда не задумывались, инспектор, что полезно было бы привлекать специалистов, скажем, для предотвращения преступлений? — Я бы не назвал их специалистами, сэр, но у полиции есть осведомители. Глядя, как мы с инспектором уничтожаем булочки, Шерлок позвонил и попросил миссис Хадсон принести еще. Он и доктор в разговор не вмешивались, предоставляя нам с Макдональдом изучать друг друга. — Одних осведомителей мало, — заметил я. — Хотите пари, инспектор? Вы приносите мне их донесения, скажем, за последние две-три недели, я их изучаю и указываю вам не меньше двух точек, где в ближайшее время будут совершены серьезные преступления. Неофициально, конечно, без какой-либо огласки моего участия — это непременное условие. Судя по лицу инспектора, он бы и без пари при таких условиях принес бы эти донесения, но, если уж джентльмен хочет заключить пари, другой джентльмен не отказывается. — Что ж, сэр… А каковы условия? — Условия? — я пожал плечами. — Ну, например, в четверг, послезавтра, вы приносите материалы за три недели в «Диоген». Знаете, где это? В субботу придете, я вам выдам прогноз, заодно пирожными угощу, вы ведь любите сладкое? Ну а потом проверим, прав я или нет. Если прав... с вас такое «развлечение» для меня регулярно. Если ошибусь... да что хотите, потому что я все равно не ошибусь. — Пирожные против булочек с корицей, — хмыкнул инспектор. — Хорошо, миссис Хадсон не слышит! — погрозил ему Шерлок. — Боже упаси, мистер Холмс! Мне тогда не дадут ни сэндвича! Договорились, сэр, — в четверг занесу бумаги, а в субботу приду за прогнозом... и пирожными. — Не относитесь к пирожным несерьезно! Доктор Уотсон не даст соврать — в «Диогене» один из лучших кондитеров Лондона. Кстати, не упрекайте доктора, он описал меня так, как я его попросил. Я не люблю привлекать к себе лишнее внимание, это как... как вы говорите? Запонки? Умный поймет, остальным не важно. — Извините, сэр, но не только умный поймет, но и мало-мальски разбирающийся в ценах, — смутился инспектор. — И даже если бы не эти запонки... У вашего брата несколько альбомов с образцами тканей — распределены по цене, качеству, месту производства. Он меня хорошо натаскивал. Иногда ведь находят... простите, не за чаем будет сказано... — Я так и подумал, что мой брат над вами хорошо поработал, — кивнул я. — Запонки просто обобщают. Мелочи очень важны — любые, и уверяю вас, уважаемый инспектор, многие вообще не обратили бы внимание на них. В том числе и полицейские инспектора — знаю одного, которому запонку вкупе с манжетой надо было бы не просто сунуть прямо под нос, но еще и пояснить, зачем ты это делаешь. Я действительно наслышан о вас, инспектор, Шерлок высоко вас ценит, и потому нелепым было бы начать убеждать вас, что я... как там было, Джон? Занимаю скромный пост в одном из министерств. — Именно так, — кивнул Макдональд. — Просматриваете отчетности в некоторых ведомствах. При этом являетесь одним из учредителей клуба с таким-то адресом! — Вот именно, это те же самые «запонки». Думаете, много людей обратили внимание на такое несоответствие? У меня была, правда, тайная надежда, что как минимум половина читателей сочтет меня литературным вымыслом. Образ-то несколько шаржированный... хотя, увы, он достаточно близок к оригиналу. — Мне сейчас кажется, что очень далек, сэр. Вот, например, доктор Уотсон написал, что он впервые услышал от вашего брата о вашем существовании, а меж тем вы с доктором явно друзья. — Друзья, верно. А Шерлок действительно рассказал обо мне не сразу... не сразу, мой мальчик? — Как не сразу?.. — опешил брат. — Месяцев через... через сколько, Уотсон? — Через четыре месяца после нашего знакомства, в мае, как сейчас помню, — ответил Джон. — Ну, можно считать, что практически сразу. Что такое четыре месяца... А у вас есть братья-сестры, инспектор? — Нет, сэр, и никогда не было. Увы, мне не повезло так, как вам. Одинок, значит. И, судя по всему, дамы сердца тоже пока нет. Это довольно удобно для потенциального агента. Но я не мог не растаять невольно от слов инспектора. — Ну так, как мне, никому не повезло, — сказал я, а Шерлок улыбнулся. — Мой брат самый лучший. Вы тоже можете меня о чем-нибудь спрашивать, если хотите, а то несправедливо получается. Поверьте, «запонки» и учредительство в клубе на Пэлл-Мэлл не сделали меня высокомерным... там, где это не нужно. — Скажите, сэр, это вы обучали брата дедукции? — тут же воспользовался инспектор моим предложением задавать вопросы. — Обучал — это громко сказано, — покачал я головой. — Я думаю, он просто брал с меня пример. А способности, видимо, действительно наследственные, только область применения разная. Мне никогда даже в голову не приходило прикладывать умение наблюдать и анализировать к таким вещам, как уголовные происшествия. Для меня это всегда было только игрой ума. Так что скорее уж с годами я у него стал учиться. Нельзя же быть совсем оторванным от жизни. — Майкрофт — блестящий математик, — не удержался Шерлок. — Он мог бы стать ученым, я мог бы стать химиком... — Или музыкантом, — прибавил Джон. — Но мы оба пошли по другому пути, — закончил брат. — Как выяснилось, — подытожил я, — все здесь присутствующие так или иначе сменили выбранную изначально профессию на что-то иное. Может быть, в этом есть свой смысл? Даже доктор стал писателем, хотя, слава богу, не забросил медицину. По статистике, семьдесят три процента людей, получивших образование по одной специальности, работают потом по другой. И девяносто три процента из них — довольны этим. Хотя я всегда считал, что Шерлок мог бы стать хорошим адвокатом. Тяга к справедливости у него с самого раннего возраста превалировала над всем остальным. — Думаю, прекрасным адвокатом, — согласился инспектор. — Но ваш брат часто выступает именно в этой роли, сэр. Он спас многих невиновных от виселицы. — Я очень горжусь Шерлоком, инспектор. И очень рад, что благодаря доктору о нем узнают люди, и будут знать и помнить очень-очень много лет. Ну и нас, грешных, заодно. Вы, дорогой Джон, меня потом еще в один-другой рассказ все-таки вставьте... и инспектора, кстати, тоже! А то все пишете про Лестрейда, а между тем... — А между тем в последнее время инспектор Макдональд не дает повода вставить его в рассказ, — Джон развел руками. — А то, что напечатать нельзя, я описал специально для вас. Допустим, то же дело с убийством горничной или дело мисс Евы — их же пока печатать никак нельзя. — Пока нет, конечно. Но со временем они увидят свет, я уверен. Конечно, описывать таких, как Лестрейд, забавнее, чем умного инспектора. Но не создастся ли у публики ощущение, что в полиции все инспектора немного... туповаты и очень самодовольны? Инспектор, вы должны найти интересное дело, по которому могли бы работать с моим братом и которое доктор мог бы описать и опубликовать. Тут вмешался Шерлок: — Майкрофт, Мак с большинством своих дел справляется и без моей помощи. — Сэр, это лестно, конечно, быть увековеченным пером доктора, — заметил Макдональд, — но как-то вот не складывается. Или это такие дела, которые будут просто неинтересны читателям. — Что ж, подождем интересного дела... а пока вы, получается, остаетесь в рассказах лично моим инспектором. Тем больше причин накормить вас самыми вкусными пирожными в Лондоне. Я провел в компании Шерлока, Джона и Макдональда еще полчаса и отправился домой, предвкушая, как стану «удобрять» и «окучивать» последнего, будто он редкое растение в оранжерее. Англичанину полагается увлекаться садоводством, а мне цветы заменяли нужные люди. Но пока что я предвкушал другую встречу: Питерс собирался принести готовые работы. В комнате для посетителей его должен был встретить Грей, и я прибегнул к одной уловке: открыл потайной глазок из кабинета. Он располагался между шкафом и картиной на стене, аккурат в небольшом промежутке. Я давно убедился, что люди туда не смотрели. Шкаф был один из многих, набит книгами, а картина — не бог весть какой шедевр. Конечно, нехорошо было с моей стороны подсматривать за Питерсом и Греем, но меня разбирало любопытство. Как-то уж очень быстро художник нашел подход к моему помощнику. И вот Питерс вошел в комнату, держа под мышкой папки — целых три. — Мистер Питерс, добрый день. Мистер Холмс ждет вас, — улыбнулся Грей. Он улыбнулся так открыто, так дружелюбно — совсем не той дежурной улыбкой, которой встречал моих посетителей — и даже Шерлока с Джоном. — Добрый день, — поздоровался Питерс. — Минуту, мистер Грей. У меня для вас есть то, чего вы хотели. Он положил папки на стол, взял одну и протянул моему помощнику. — Рисунок немного меньше, чем те портреты, которые я рисовал для мистера Холмса. Но думаю, так лучше? Грей открыл папку. Но не полностью, словно кто-то мог подсмотреть. Улыбка почти сошла с его лица, хотя я видел, что работа Питерса произвела на него впечатление. — Вы волшебник, маэстро. Какой рисунок... — пробормотал он с волнением. — Я очень благодарен вам. Это... действительно портрет для меня. Назовите цену, любую. — Это подарок, мистер Грей, — покачал головой Питерс. — Я предчувствую, что мистер Холмс и так мне переплатит. — Я в растерянности. Это очень дорогой подарок, маэстро. Я выписываю чеки от имени шефа, но за себя я плачу сам. Но хорошо, пусть будет подарок. С условием, что вы примите от меня ответные. Это будет честно? — Это будет честно, мистер Грей, — кивнул Питерс и взял со стола папки. Я поспешно закрыл глазок и вышел в гостиную. — Добрый день, сэр. Принес вам плоды трудов, так сказать, — маэстро выглядел взволнованным. — Мистер Питерс! — я протянул художнику руку, чего не делал раньше, кроме первого раза. — Предвкушаю с самого утра. Вы свободны, Алан. Питерс почтительно пожал мне руку, а Грей поклонился и, прижимая к себе папку с рисунком, поспешно ушел в приемную. — Жаль, что Шерлок сегодня не смог прийти, — сказал я. — Но мы ему потом все покажем. Открываем? Питерс протянул папки. — Прошу, сэр. Открывайте. В папке побольше — портреты, которые вы собирались вешать на стену, а поменьше — это страницы вашего будущего альбома. Я положил папки на стол, открыл первую и увидел маму — живую, здоровую, такую, какой я ее помнил с раннего детства. Прошло несколько минут, прежде чем я перевернул лист, убрал папиросную бумагу и стал рассматривать остальные рисунки. Портреты Джона, Шерлока и мой — это на стену. И в альбом — еще портрет мамы, мама и маленький Шерлок, мама и я, мы с Шерлоком в детстве, мы взрослые, Шерлок с Джоном, мы с Джоном, мы втроем... Ого — я и мистер Грей! Это даже не портрет — на рисунке кабинет, я за столом и Грей у стола, сидит в кресле с бумагами в руках, что-то мне говорит, а я слушаю. Портрет Грея уже лежал у меня в сейфе, а в папке я нашел портрет Берты — ее обычный невозмутимый вид. И под конец — еще один мой портрет — я задумчив, смотрю куда-то вдаль… — Это удивительно... — только и смог вымолвить я. — Спасибо вам. — Я рад, что вам понравилось, сэр, — ответил Питерс, и в его голосе я уловил смесь удовольствия и некоторого недоверия. — Это не просто нравится! — горячо заверил я. — Слово «нравится» тут не подходит. Это... странное ощущение, когда я не понимаю, как у меня могло не быть этих рисунков. Я сложил папки на столе и позвонил. Указания лакею были даны заранее. — Присаживайтесь к камину, маэстро, — пригласил я. — Благодарю, — Питерс сел в кресло. — Коньяк не предлагать, я полагаю? Сейчас подадут горячий шоколад и шоколадные бисквиты. Завтра Грей закажет багет, и в субботу... приходите ко мне на ужин — на квартиру? Заодно проверите, как это будет смотреться на стене в кабинете. Хорошо? — Спасибо за приглашение, сэр. Только вот портреты развернуты вовсе не так, как вам хотелось... — Не важно, так даже лучше. Мастеру всегда виднее. — Я позвонил дважды, вызывая секретаря. — Алан, папку для… да, хорошо, спасибо. Грей вошел ко мне уже не с пустыми руками, как всегда предугадав мое желание. Вручил мне бумаги и удалился. — Так... это вам, — я подошел к Питерсу и протянул ему папку с бумагами из банка. — Я подумал, что так будет удобнее, чем чеком. Это оплата — счет на ваше имя. При желании вы можете снять часть суммы или всю, но если не трогать ее, то четыре раза в год будут начисляться проценты, вы сможете их снимать, не трогая основного капитала, — всего за год семьдесят два фунта. Держите. Питерс сначала улыбнулся, и я подумал, что Шерлок, когда мы с ним обсуждали форму оплаты за рисунки, ошибался, когда предсказывал реакцию маэстро на гонорар, но потом я увидел, что улыбка у Питерса нервная. Он даже вздрогнул, когда увидел всю положенную на его имя сумму. — Ничего, ничего, — поспешил я успокоить его, — сейчас подадут шоколад. От хорошего шоколада, да еще с бисквитами, нервы сразу вылечиваются. У меня всегда. С детства был сладкоежкой, брат даже поддразнивал меня. Магическое слово «шоколад» на Питерса не подействовало. Он постучал по папке дрожащим пальцем. — Вы понимаете, что за такую сумму вы могли бы получить Годварда вкупе с каким-нибудь Берн-Джонсом? — голос его прозвучал слегка надтреснуто. — Зачем они мне? Лучше вас этого никто не сделал бы, лучше сделать в принципе невозможно. — Я протянул руку и дотронулся до плеча маэстро. — Я, конечно, несколько своеобразный человек, Питерс, но понимать я понимаю, если не все, то многое. — Вам не неприятно, сэр? — спросил Питерс, скосив глаза на мою руку. — Вовсе не обязательно... так... — Я периодически бываю вынужден делать то, что мне неприятно, с посторонними людьми. Но я не стал бы делать то, что мне неприятно, с человеком, которого не считаю посторонним. Лакей вкатил столик и хотел разлить шоколад по чашкам, но я отослал его, сказав, что сделаю сам. — Давайте я на правах хозяина за вами поухаживаю. Я налил Питерсу чашку на две трети, чтобы он не расплескал шоколад, если тремор не прекратится, и положил бисквиты с кремом на тарелку ему и себе. Себе, конечно, тоже чашку не долил, чтобы не выглядело странно. — Глен варит шоколад на сливках и с корицей, это очень вкусно. От одного запаха начинаешь урчать от удовольствия, — сказал я, усаживаясь в кресло поудобнее. Питерс как-то вяло смотрел на свою чашку. Бедняга, мы с ним в чем-то похожи. Вот и он от переживаний почувствовал себя дурно. — Можно я закурю, сэр? — спросил он. — Конечно курите. Мне нравится запах табака, кстати. Привык, наверное, с детства — наш отец курил. А уж Шерлок курит столько... сами знаете. Доктор говорит — иногда у них в гостиной вытянутой руки не видно из-за дыма. — Трубка пахнет иначе. — Питерс достал папиросы и спички. — Вы знаете, я все-таки сделал еще один портрет в альбом, но не решился вам его принести. Может, зря... Значит, он нарисовал нашего с Шерлоком отца. Я никогда не объяснял Питерсу, почему не люблю вспоминать о нем. Пришлось рассказать, пусть и общих чертах. — Вы зря считаете, что внешне очень похожи на него, — заметил маэстро. — Похожи, конечно, но вовсе не копия. Вы увидите разницу, когда посмотрите на рисунок. Вроде бы и глаза те же, и черты, а совсем другой человек. — Спасибо, Питерс. Я... очень надеюсь, что и Шерлок видит, что мы не одинаковые с отцом. Он до сих пор иногда... нервно реагирует на это. В детстве я любил отца. Потом жалел. Потом пытался убедить, что он не прав по отношению к Шерлоку. Хуже всего было то, что отец никогда не переставал любить меня. А я так его и не простил, даже после его смерти. Вот такой у нас... скелет в шкафу. — Просите, сэр, а не получается, что вы не можете простить отца и поэтому по привычке жалеете брата, как ребенка? — Питерс затушил окурок и взял чашку. Руки у него уже не дрожали. — Не думаю. Наш разрыв произошел, когда Шерлок был уже почти взрослым. И я не жалею брата сейчас, что теперь жалеть-то? У него, слава богу, все хорошо: он здоров, счастлив, его любят, он любит, у него есть друзья, профессия, которая ему интересна. Я волнуюсь за него, правда. Но это вряд ли изменится с возрастом. Просто я его люблю. Он ведь тоже волнуется за меня, хоть я и старше на семь лет. — Ничего нет странного, что он волнуется, — заметил Питерс и внезапно спросил: — Вы покажете мистеру Грею рисунки? — Конечно, сегодня же! Разговор перешел в светское русло. Питерс все беспокоился, что собеседник из него неважный — будь передо мной другой человек, я бы сказал, что он намерено скромничает и набивает себе цену, но маэстро всегда говорил то, что думал. Он напрасно считал себя скучным. Правда, мы не обошлись без обмена комплиментами, который почему-то всегда присутствовал в наших беседах. Я уже не мог определить: только ли Питерсу необходимо чужое одобрение, а может, и мне тоже? Мы отдали дань булочкам с корицей, и Питерс высказал предположение, что именно они висели на райском древе, а вовсе не яблоки. Потом разговор скакнул к греческим мифам, и Питерс замечательно остроумно поддерживал беседу. Он так оживился, его голос зазвучал ровно и мелодично, а лицо явило всю свою привлекательность, и все же в его глазах сохранялось немного просительное, я бы сказал, «собачье» выражение. Мы обсудили своих «любимцев». Мне всегда нравился Хирон — наставник Геракла, а Питерс оказался неравнодушен к Аиду, который казался ему наиболее адекватным из всего Кронидова потомства. Воспоминание об античности заставило меня задать закономерный вопрос: — Вы никогда не рисовали греческих богов? — В Академии рисовал — куда от них денешься? — усмехнулся Питерс. — Греки вообще ничего не понимали в человеческой индивидуальности. У них же все боги совершенно на одно лицо. Что в архаике, что в классике. — Да ведь это от вас зависит, от художников! Конечно, скульптура как образец... но почему не создать им новые лица? А напишите Хирона? Сюда, в клуб, а? В кленовую гостиную. Оформим официальный заказ... Грей вам покажет: там место для большого полотна напротив зеркала. Питерс рассмеялся: — А потом в кленовую гостиную уже никто не войдет. — Вот уж нет, у нас там собирается обычно «молодежь», они не захотят прослыть ретроградами. Но у меня есть немного хулиганская идея. Напишите Хирона с меня? Ну, не тело, конечно, а голову только. Такой мудрый кентавр-учитель... я представляю реакцию членов клуба. Да они будут бороться за кресла в кленовой зале! — А почему бы и не тело, сэр? Нет, я вовсе не прошу вас позировать мне обнаженным до пояса, я примерно и так представляю пропорции. — Пропорции... — смешался я, — ну, у кентавра-то... хм... Но в самой идее что-то есть, не так ли? С одной стороны, обнаженный учредитель клуба... а с другой — ничего же не увидеть толком. Кентавр он и есть кентавр. — У кентавра сильный торс, у его лошадиной части тоже все в порядке с пропорциями, — фыркнул Питерс. — Кентавры явно не были какими-нибудь арабскими скакунами — сильные кони, наподобие бельгийских. Какой масти вас писать, сэр? Я расхохотался. — А какой я, по-вашему, масти? — Гнедой, сэр. В этот момент в кабинет вошел Грей с моей чековой книжкой. — Прошу прощения, сэр, подпишите, пожалуйста, чеки для... — Давайте, — я не глядя подписал чеки и отдал книжку секретарю. — И возвращайтесь, мистер Грей, я хочу узнать ваше мнение относительно... э... масти одного жеребца. — Простите, сэр, вы не хотите предложить мистеру Грею присоединиться к нам? — спросил Питерс, когда мой секретарь вышел. — Ну, шоколад он пить не станет, но уже время чая. Вы ведь не против такой компании? Обычно мы пьем с ним чай вместе, когда нет посторонних. — Я не против чая, разумеется. Тем более в такой компании. — Вы спросите про масть или я? — Нет уж! Спрашивайте вы! — Питерс погрозил пальцем. Шерлок любит сравнивать мозг человека с чердаком, где все должно быть разложено по полочкам и куда нельзя складировать ничего лишнего. Мне всегда казалось, что таким сравнением брат преуменьшает возможности нашей памяти. Или же у меня она настолько обширна, что в состоянии вместить не только информацию и знания, но и события, встречи, просто приятные мелочи. Мой мозг виделся мне огромной библиотекой с рядами огромных стеллажей. Я всегда знал, на какой полке какая «книга» у меня стоит. Наверное, любому наш тогдашний разговор за чаем показался бы ничего не значащей болтовней. Ну что такого важного в шуточном присуждении каждому лошадиной масти (удивительно, но Грей поддержал Питерса и тоже назвал меня «гнедым»), или в спорах о судьбах эпических героев? Но я чувствовал, что не смогу забыть ни чаепитие, ни встречу с Питерсом. Где-то в глубинах моего мозга уже сформировалось место для приятного воспоминания, а в воображаемой картотеке появился формуляр в разделе «Хорошие дни».