***
Я сегодня встану раньше солнца, Я сегодня превращусь в себя. Словно птица, выпорхну в оконце – И растаю в облаке дождя. Пробегусь по улицам знакомым, Вылью дождь на краешке земли, Где в цветущих вишнях тонет город, Где в туман уходят корабли. Я пройдусь невидимо и тонко, Почешу головки тополям, Посижу на крыше остановки, Подмигну поющим соловьям. Ну а напоследок я, конечно, Загляну к тебе наверняка. Я отдам тебе свою надежду И легко уйду за облака. Не грусти, все будет так, как прежде, Завтра будет новая весна. Будет ветер, белые одежды, Утро, свет, шоссе и города. Будет все, как будто бы на свете Не было ни слова обо мне. Где-то пропоет бродяга-ветер Песню о потерянной весне. (Дж. Хайд, 2008)
...Он очнулся от того, что солнце слепило его глаза, проглядывая между переплетенными вишневыми ветками. Или, скорее, от того, что Гара ревниво тормошил его за плечо. Тряхнув головой, Ю с трудом вернулся в реальность – почти шесть вечера, апрель, Токио, парк Йойоги, закат – и пару минут, не в силах соображать, непонимающе рассматривал аристократически длинные пальцы вокалиста, увешанные массивными кольцами. Пальцы эти угрожающе нависали прямо над лицом Ямагучи. Ю поморщился и привстал, спустив ноги вниз. - Ты неисправим, засранец, – вынес вердикт Асада, осуждающе покачав головой, – отрубаешься на ходу. Никакого уважения к окружающим. - Я что-то пропустил? – заслуженный соня коллектива виновато улыбнулся. - Ничего существенного, только всю мою песню, – Гара высокомерно хмыкнул. - Нашу песню, – поправил Ю. – Ее я как раз отчетливо слышал. - Да? Докажи, – уж что-что, а обижаться фронтмен умел знатно, правда, гитаристу ничуть не хуже удавалось прочитывать то, чего жаждало непомерное тщеславие Гары. Ямагучи парировал: - Пожалуйста! Хочешь, отвечу на все поднятые тобой вопросы? - Валяй, – разрешил Асада, приготовившись винить Ямагучи в эгоизме, однако не тут-то было. - Значит так, – композитор деловито потер ладони и пошарил по карманам в поисках сигарет. Извлек наполовину пустую пачку, предложил Макото: – Будешь? – тот молча отказался, и Ю, пожав плечами, сделал затяжку да пустился в философию: – Мы приходим в мир, чтобы жить. Смысл жизни заключается в том, чтобы ценить каждое мгновение и достигать поставленных целей. Жизнь коротка, потому что мы тратим время на всякую ерунду вроде депрессии. Судьбу не перепишешь, иначе люди бы даже после сотой попытки требовали еще. И, наконец, весной чаще думаешь о смерти тупо из-за бессонницы. - При чем тут бессонница? – растерялся Макото. - Как это «при чем»? При том! – пихнул его под локоть Ю. – Весной же авитаминоз, обострения, болячки – получай плохой сон, а не высыпаясь становишься злее, тянет убивать, за неимением под рукой подходящей жертвы – себя любимого. Вот тебе и «мементо мори». Сияя, точно начищенная пятииеновая монетка, Ямагучи расплылся в самодовольной ухмылке, растянувшейся от уха до уха, и смерил оппонента торжествующим взглядом. В ответ Асада сперва раздосадовано ругнулся, отправив хитреца к демонам, но затем, быстро связав в голове последние доводы Ю со своими свежевыпущенными стихами, надулся уже всерьез. - Придурок. Я ему душу открываю, а он ржет, – резко поднявшись на ноги, поэт надвинул на глаза шляпу и быстро зашагал прочь. Не ожидавший подобной реакции гитарист, отшвырнув сигарету, еле нагнал его, мысленно кляня себя за бестактность. - Гара-кун, стой! Да подожди же! – Ю схватил друга за плечи, несильно встряхивая. – Прости, само вырвалось. Я с тобой согласен, слышишь? Согласен! - Отцепись, – холодно процедил вокалист. - Чего? – Ямагучи сморгнул, не желая принимать, будто с ним только что на пустом месте поцапались, и не замечая, как сжал руки еще сильнее. - Пусти, говорю: больно! – выпалил Гара ему в лицо. Секунду-другую Ю переваривал информацию, а когда до него, наконец, дошло, рассмеялся, отпуская несчастного. - Все рукава примял, – отряхиваясь, недовольно пробурчал модник. – Кто тебя, дикарь, просил руки распускать? Тут же ткань дорогая, швы... А, погоди: кто-то со мной в чем-то там согласен? – внезапно вспомнил солист, выжидающе посмотрев в сторону коллеги. - Да, – кивнул «дикарь», окончательно размотав шарф, прилипший к вспотевшей шее. – Весна не только самое прекрасное время года, но и самое печальное. Я понял это из текста. - Врешь, что ли? – Асада недоверчиво поднял бровь: человеку, который всю жизнь вкладывал в строки лишь самые сильные, самые потаенные чувства и никогда ничего не сочинял просто так, было по-настоящему важно знать, не лжет ли композитор. Впрочем, Ю сейчас, пускай и чуть заметно покачивался на каблуках, как ни странно, не походил на любителя злобных шуточек. - Не вру, – честно признался он, не давая Гаре раздумывать, по-дружески потрепал по плечу, грамотно меняя пластинку: – Пойдем завалимся в какую кафешку: я страшно проголодался. Ты за? – Асада поморщился: при упоминании еды ему тут же сделалось тошно, а приятель, получив шанс подтрунить над прославленной переборчивостью коллеги, естественно, не удержался. – М-да, было бы удивительно, если б Ваше Высочество с перепугу возжелало поужинать, – ехидно подчеркнул он, смеясь. - Запомнить пора, – надменно отозвался Макото, всем видом демонстрируя, что предложение сослуживца ему неинтересно. - Ладно тебе, – вздохнул Ю, – я же шучу. А между тем скоро стемнеет, – добавил уже без смеха. – Выведи меня отсюда, пожалуйста. - И не подумаю, – вокалист отвернулся. – Сиди до утра под вишнями. А я дождусь, пока ты вырубишься, и свалю, бросив тебя одного. - Ага, на произвол судьбы, – буркнул гитарист, подбивая ногой валявшийся на дороге камушек. – Тоже мне, называется, дружбан. Я всегда знал, что ты бессердечная сволочь. - Именно: бессердечная, – Гара возвел глаза к небу и драматично приложил ко лбу хрупкую ладонь, будто персонаж высокой трагедии. – После того, как ты разбил мне сердце. - Когда это, интересно, я умудрился его разбить? - Вот прямо сейчас: когда назвал меня сволочью. С минуту они въедливо разглядывали друг друга: высокий и истощенно худой Гара, закутанный в полузимнюю одежду, и коренастый розовощекий Ю, нараспашку расстегнутый. Со стороны их бессловесное противоборство напоминало извращенный гипноз и смотрелось до ужаса комично. Ямагучи морального прессинга не вынес. - Сдаюсь, ты выиграл! Ты совершенно прав: я редкостный храпун и невежа. Только выведи, ладно? Жрать хочется, – признался жалобно-жалобно. - Так и быть, посидим в твоем дурацком кафе, – по-дворянски чопорно отмахнулся Асада, но все ж, на радость голодающим, согласился. – Не представляю, правда, что я там делать буду: наблюдать, как ты поглощаешь пищу? рассматривать других жующих? скучать? - Рассказывать мне про свои стихи, Макото-кун, – гордо произнес Ю, подкрепляя свои самые серьезные намерения уверенным прикосновением к клетчатому плечу и одновременно решая сразу две важные задачи: подбодрить страдальца и снять с бархатистой ткани вездесущие лепестки. - Зачем? – спросил вокалист больше из принципа: на самом деле он и сам прекрасно знал, что ему скажут и что теперь уже точно не соврут. Ю улыбнулся. - Просто я люблю тебя слушать.The end
Написано и отредактировано: 14–22.03.2016. Минск, Беларусь