“Квинтэссенция — в античной и средневековой натурфилософии и алхимии — пятый элемент, эфир; подобная молнии тончайшая стихия, пронизывающая весь мир, проникающая и в надзвездные сферы, и в подземные недра, ... душа-дух мира, одухотворяющая все тела, … великая творческая сила, которой Бог наделил материальный мир”.
I. Нигредо
Это было невероятной удачей. Невероятнейшей. «Сейчас», — прочёл Золотце в глазах друзей подтверждение собственным мыслям. Нельзя, решительно нельзя упускать такую возможность, подобно старой цирковой афише брошенную под ноги: кони с той афиши не должны ускакать, собачки — разбежаться с арены, а предполагаемую приму уже лично он не имеет права никуда отпускать. — Господин Мальвин, господин Ивин, — ринулся он в бой, едва за Клистом закрылась дверь. — Признаться, я чрезвычайно рад вашему приходу, нам категорически необходимы свежие мысли. — По какому поводу? — приподнял брови Мальвин, кивая Тимофею Ивину на диван. — Мы как раз обсуждали одну крайне интересную концепцию, — Золотце набрал воздуха в грудь, призывая на помощь всё своё вдохновение, — и зашли в тупик. Скажите, представляется ли вам возможной принципиально новая, совершенная сущность, полностью свободная от рамок и запретов извне? Мальвин задумался. — Сущность — вполне. Ее долгосрочное функционирование и продуктивность в условиях реального мира — вряд ли. — Вот и я считаю так же, — кивнул граф. — Мне думается, что подобная химера и останется химерой, мысленным экспериментом. Впрочем, признаю, что небезынтересным. — Но подождите, граф! — вклинился За’Бэй. — Неужто вы не можете представить результат воздействия такой сущности на наш с вами мир? — Могу, друг мой, а ещё более отчётливо — результат воздействия нашего с вами мира на эту сущность. И, поверьте, он был бы крайне печален. — Да отчего же?! — всплеснул руками Золотце. — Вообразите… ну, хотя бы человека, развитого всесторонне, способного взглянуть на любую ситуацию с разных точек зрения и наделённого умением решать вопросы спокойно, непредвзято и гуманно. Неужели его идеи не будут пользоваться популярностью, а сам он — расположением своего окружения? — Он окажется принципиально нежизнеспособен, ведь все его бессчётные добродетели при столкновении с реальностью лишь свяжут ему руки полной его неспособностью на оную воздействовать. — Но что, если бы он справился? — неожиданно прозвучал тихий голос. Золотце развернулся к Тимофею. Под чужими взглядами юноша слегка покрылся румянцем, однако на графа смотрел внимательно и с явным любопытством. — Если бы он смог сопротивляться давлению извне? — продолжил он. — Ведь поистине совершенный человек был бы неподвластен враждебным веяниям и смог бы выстоять… и не только выстоять, а и тон свой удержать. Граф Набедренных вздохнул. — Боюсь, господин Ивин, будь эта персона ещё и до такой степени неуязвимой, существование её было бы возможно лишь в пропагандистских европейских сказках. — Но подождите, — Золотце на секунду уткнулся лицом в ладони, собираясь с мыслями. — Хорошо. Допустим, столь идеальная персона не может быть воспитана в Росской Конфедерации — скажем, в нашем Петерберге. Но если уж мы с вами говорим об экспериментах — что, если бы такого человека можно было создать? Повисла тишина. — Простите, Жорж, но всему есть предел, — наконец нарушил её очень правдоподобно ошарашенный хэр Ройш, до этого хранивший молчание. — Ведь это фантазия чистой воды, абсолютно не имеющая под собой оснований. — Тогда кто нам мешает довести её до и вовсе совершенного абсурда? — рассмеялся Золотце. — Ну же, граф, хэр Ройш, не будьте столь серьёзны. — Вы говорите так, будто у вас уже есть своя стройная теория, которую вы жаждете нам доказать, — улыбнулся Мальвин. Золотце примолк. — Ну не томите! — не выдержал За’Бэй. Тимофей следил за ними широко раскрытыми глазами. — Что вы скажете, — медленно начал Золотце, — если я вам сообщу, что у нас в городе есть некая лаборатория, которая занимается тем самым, о чём мы сейчас говорим? То есть, конечно, не совсем тем же… но в ней изучают свойства веществ и элементов, а также то, как они друг на друга влияют. И невероятно далеко продвинулись в этой области. — Господин Золотце, но это… Правильно ли я понимаю — вы утверждаете, что подобное существо может зародиться в результате неких алхимических превращений? — Я не говорю не обязательно о человеческой сущности, — тряхнул головой Золотце. — Но алхимические процессы невероятно легко переносятся на реалии нашей жизни, каким бы фантасмагорическим это сходство ни казалось в первый момент. И если мы соберем некий состав из подходящих друг другу компонентов и будем следовать верной рецептуре, мы сможем создать принципиально новое вещество с желаемыми свойствами, среди которых будут высокая прочность, гибкость и сопротивляемость внешним воздействиям… И затем этот процесс было бы возможно спроецировать в любую другую область. Теперь к Золотцу были прикованы все взгляды. — Но увы… — он вздохнул как можно более душераздирающе. — Эксперимент, к сожалению, зашел в тупик. Не хватает какого-то очень важного реагента или катализатора. На определенной стадии превращений реакция угасает и вещество становится инертным. Если бы только можно было понять, чего не хватает… это могло бы стать невероятным прорывом в науке. Да, если память мне не изменяет, этот процесс называют извлечением квинтэссенции. Его надеются впоследствии использовать для создания некой субстанции под названием aurum potabile, сообщающей организму силу противостоять всем болезням… Прервав всеобщее замешательство после слов Золотца, граф Набедренных поднялся из кресла с видом человека не убеждённого, однако заинтересованного. — Прошу извинить меня на пару минут, господа. Если я помню всё правильно, в моей библиотеке был один европейский научный труд, в котором все двенадцать основных алхимических реакций были описаны достаточно подробно… Проводив графа взглядом, Золотце побарабанил пальцами по подлокотнику дивана и быстро оглядел остальных. Первый акт импровизации завершился, опустился занавес, и зритель переваривал услышанное. Хэр Ройш, встретившись с Золотцем взглядом, едва заметно кивнул, и от сердца слегка отлегло: сыграли без фальши.