Счастье в неведении.

      Когда настало утро, девочка ощутила, как её щеки коснулось что-то тёплое и становилось всё теплее... Когда она открыла глаза, то оказалась едва не ослеплена солнечным лучом, пробившимся сквозь плотные шторы. Мари машинально сползла под одеяло, желая избавится от навязчивого солнечного внимания... и ей это даже удалось, но ненадолго. Чья-то рука тут же убрала одеяло с её лица.       - Ах, нет... - попыталась она придержать одеяло.       - Боюсь, что вам пора вставать. - Вдруг произнес женский голос.       Мари, тут же резко проснулась...       Она села так резво, будто была куклой с механическим позвоночником, который выпрямляется от одного нажатия на нужную кнопку. Девочка просто не ожидала, что её пробудят ото сна так внезапно и более того, что это сделает женский голос. Со сна Мари даже показалось, что она услышала мамин голос. Но иллюзия быстро слетела прочь, когда перед глазами предстала незнакомка.       Это была молодая девушка лет двадцати не больше, одетая как прислуга. Собственно наверно ею она и была, как заключила Мари. Одежда почти полностью все закрывала. Шея была полностью закрыта, никакого разреза или обнаженной спины с плечами. Подол строгого черного платья, уходил почти в пол, оставляя открытыми ноги лишь до лодыжек, а сами ноги были обуты в черные босоножки, разумеется, без каблуков. На юбке был идеально белый передничек, как будто они у нее были одноразовые и она постоянно их меняла. Волосы были собраны в высокий и довольно тугой пучок. Никакой яркой косметики на лице, лишь то, что было необходимо. Казалось, что ещё немного и это будет образ монахини, настолько все было скромно.       Те, кто ещё не бывал у Ловкача в особняке, но наслышан о нём всяких небылиц и слухов был твердо уверен, что по его дому чуть ли не все слуги ходят полуголыми, дабы услащать вид своего хозяина. И будто бы иногда, ради развлечения, он заставлять их совокупляться между собой. Опять же, ради его собственного удовольствия.       Как не странно, всё это было крайне сильным преувеличением, и вот в этом была странная противоречивость Ловкача самому себе. Это уже давно не тайна, что змей был чуть ли не самым распущенным мужчиной в Альбионе, а может и еще где... Его длительное путешествие по свету только окончательно довершило его моральное упадничество. Экзотические земли дали ему, то, чего бы он никогда не смог найти на родине. Новые пристрастия и вкусы, закравшиеся в его сердце стали почти постоянным атрибутом его образа. Конечно, эти атрибуты на показ не выставляются, но всё же слухи о них кое-где гуляют... Вкусив много новых и необычных ощущение, Ловкач мог сравнивать, выбирать и использовать. Опыт, возможность выбора, а потом ещё и безнаказанность, сделали его тем, кем он стал... Или не только это? В любом случае, узнать, это уже было невозможно, так как мужчина очень ревностно берег свои тайны и своё прошлое.       Возвращаясь к его двойственности... Вопреки всем слухам, мужчина ужасно не любил, когда в стенах его дома происходили фривольности. За исключением одного дня в конце каждой недели и тех случаев, когда у него есть на то настроение... Но даже когда оно было, прислуга в его доме не смела, выглядеть как ряженые проститутки. Как бы странно это не звучало, это оскорбляло его чувства красоты. Было несколько случаев, когда слишком ярко накрашенную служанку он самолично высек розгами, дабы та уяснила, что она по своему статусу не имеет права выглядеть ярко. Это может оскорбить его или его гостей из высшего света. Только таким как они было дозволено сиять... Всё просто, обычная иерархия. Ничего нового изобретать не приходилось, всё уже давно было придумано природой и заложено ею в людей в равной степени, как и в животных. И человек, от своего животного начала никуда не денется, это его рок.       Собственно по такой причине все его слуги и были серы как мышки. Если вдуматься, то всё опять сводилось к тому, что мужчина желал подчеркнуть тот факт, что он стоит выше прочих, потешить свое самолюбие... или нет? Быть может излишняя раскрепощенность в самом деле раздражала его? Смешно конечно звучит, но таких людей не редко раздирают противоречия, хоть может так и не казаться сперва... Однако может у Ловкача всё уже настолько плохо, что и противоречиям уже нет места?       Мари невинно похлопала ресницами не прекращая смотреть на незнакомку, а потом медленно отвела от неё взгляд к месту, где сидел Ловкач, когда согласился остаться с ней на ночь. Пробившийся солнца луч освещал уже опустевшие кресло, над которым лишь слегка кружилась пыль... Тут девочка задумалась о том, когда ли ушел её спаситель? Сразу как она уснула или же всё же был до самого рассвета с ней? Теперь она была в замешательстве. Не совсем понимая, что сказать или сделать, ведь окружение было ей незнакомо и эта девушка... Комната была в светлом утреннем полумраке, так как солнце всё ещё изо всех сил пыталось пробиться сквозь все темно-багровые занавески, что были на каждом окне и плотно закрыты. Кроме одной, откуда и пробрался единственный луч, вестник пробуждения златого бога... Мари могла по достоинству оценить размах хозяина этой комнаты.       Теперь, когда все ночные тени растаяли в рассветном зареве, а реальность, наконец, обрела чёткие границы, линии и очертания, она видела всё в более утешительном свете. Комната была большой, но теперь она не пугала хоть и была выдержана в строгих, немного тёмных тонах. Стены были обтянуты дорогой тканью чуть багрово-коричневого цвета в тон к вставкам из красного дерева. Так же стены были украшены у самого потолка, так будто одно плавно переходило в другое, создавая одно целое, и сливалось в узоры. На стенах были дорогие канделябры с на половину догоревшими в них свечами, намекая на бессонные ночи своего хозяина.       Как бы странно это не было, но они были не золотые, а серебренные... Чистое и холодное серебро, должно быть, выглядело волшебно, когда загораются огни. Мари это немного удивило, она хоть и была еще слишком мала, всё же успела уяснить, то, как люди любят золото и любят себя им окружать. Ведь её мама всегда надевала золотые украшения. Люди вокруг тоже наряжались в золото или в то, что его имитировало. А этот человек решил поступить иначе... У стен стояла мягкая изящная мебель с резными ножками, спинками и подлокотниками.       Так же вдоль стен стояло немало стелажей с книгами. Некоторые полки были чуть пустоваты, а недостающие книги спокойно могли покоиться на столе, на другой полке или во все на подушках дивана, создавая тем самым тот самый творческий беспорядок. А он в свою очередь придавал комнате какой-то особый шарм... Как будто в этой комнате живёт не просто заевшийся богатей, а человек искушенный в литературе, любивший книги и конечно читать их. Так же на полу стояли высокие статуэтки из белого мрамора.       Прекрасная девушка белоснежная как снег, стояла у полупрозрачных дверей на балкон по левую сторону от постели. Ее слепые белые глаза смотрели прямо на Мари, а руки навечно замерли в попытки закрыть длинными волосами её обнаженную грудь. Формы были до безобразия идеальны. Без сомнения можно было предположить, что скульптор пытался вдохнуть все свои идеалы красоты в этот мертвый кусок мрамора. И ему это удалось. Несмотря на чрезмерную идеальность, казалось, что дева вот-вот вдохнет полной грудью, глаза её прозреют, а волосы возьмет в свои нежные руки утреней бриз. Линии тела были идеально гладко выведены влюбленной рукой. Взгляд сам самой останавливался на ней как будто в ожидании, что сейчас она очнется от своей думы и смущенно отвернется, залившись стыдливым румянцем. Это был самый прекрасный и живой кусок камня...       Но ничего этого не существовало для Мари, девочка ещё была слишком мала, чтобы осознавать красоту неживого. Её разум, чувства и фантазия еще не могли наделять мрамор жизнью, поэтому она посмотрела на статую с присущим и присущем её возрасту безразличием.       - Мари, верно? - вдруг обратилась девушка к ней вежливым голосом.       Девочка в ответ кивнул.       - Меня зовут Анастасия, я слуга господина и слежу за домом в его отсутствие, поддерживаю порядок, чтобы он всегда был доволен.       - Господин? - из услышанного только это почему-то отложилось в голове, словно всего, что было сказано до или после не было. - Ловкач?       - Да, Ловкач... - слегка осторожно подтвердила Анастасия. - Господин велел всё вам тут показать и помочь освоиться.       - А где он сам?       - Господин занятой человек и поэтому его сегодня, скорее всего не будет до самого вечера.       - Понятно... - на выдохе произнесла Мари и ответа взгляд.       Её смутили собственные чувства. Они сбили с толка. Ещё ночью засыпая, она боялась этого мужчины, который так неожиданно оказался последним кому не плевать на судьбу маленькой девочки. А теперь она ощутила укол желания увидеть его... Хотя если подумать, это желание было естественным. Оно произрастало из бессознательного, пробужденное детской благодарностью, чистой и искренней... на которую Ловкач и рассчитывал.       Её не могло не быть, ведь этот прекрасный незнакомец вырвал девочку из лап монстров и не бросил на поживу падальщикам. Как принц из сказок... Он взял её под своё тёплое крыло, пожелав укрыть от невзгод этого мира. Стать ей... кем? Мари могла лишь чувствовать, но не могла или ещё была не готова воплотить свои чувства в слова.       - Госпожа. - вдруг обратилась слуга к Мари.       От такого обращения, девочка оторопела, удивленно взглянув на неё.       - Почему госпожа? Я ведь просто... - она не успела договорить.       - Наш господин велел нам обращаться к вам как к равной ему. Ведь вы теперь под его опекой.       Мари похлопала глазами, ставшие кукольными от удивления. Девушка сказала это так легко, что девочка с трудом могла даже в мыслях допустить... Опека? На глаза навернулись обреченные слёзы. Это значило, что маму она больше действительно не увидит. Её детский разум не хотел в это верить до самого конца. Даже когда Ловкач, друг Лиззи, это сказал ей. И наверно даже если бы она увидела её надгробную плиту, всё равно не верила бы. Надгробную плиту... Похороны?       - Я бы хотела... хотела попасть на похороны мамы... - обреченно и негромко произнесла Мари, словно боялась, что это случится, но уже случилось.       Она хотела проститься с ней и сказать последние “люблю” но, увы, сбываться этому было не суждено.       - Господин не велел нам выпускать вас из дома.       - Что? - ошарашено, - Почему?       - Господин не посвятил меня в причины. - сухо ответила она.       Мари недовольно надулась. В ней вдруг резко взыграла детская непокорность или же она просто не ощущала того трепета как перед Ловкачом, которое обычно ощущает самый слабый в волчьей стае перед сильным. Она чувствовала его силу и свою слабость, его превосходство и свою необходимость подчиниться... во всяком случае, пока. А в Анастасии она этого не чувствовала, хоть она была и старше неё.       - Пойдемте, госпожа. Я провожу вас в ванну и помогу привести вас в порядок. В столовой вас уже ожидает завтрак, а после, я покажу вам дом.       Но ребёнок вдруг демонстративно сложил руки и вставать совсем не торопился. Девушка чуть удивленно подняла бровь.       - Простите госпожа, но разве вы меня не услышали?       - Я никуда не пойду. - упёрто. Анастасия лишь тяжело вздохнула.       - Прошу вас, таково распоряжение господина.       - Я никуда не пойду. - неизменно. - Я хочу увидеть маму. - последние она произнесла чуть дрогнувшим голосом. ,       Девушка не знала как уговорить этого упрямого ребёнка, она не имела дело с детьми ранее. Впрочем, один способ она знала, но это значило оторвать Ловкача от его дел, а значит навлечь на себя неприятности. Обреченно вздохнув, она решила попытаться вновь обратиться к Мари.       - Госпожа, прошу вас, такое указание мне дал господин, я не могу его ослушаться, и вам тоже следует его послушать. Он очень не любит, когда его приказы игнорируют.       - Нет.       Недовольство в её мозгу дошло до придела. Детская капризность внезапно взяла верх и теперь она руководила поведением Мари. Это странное чувство, словно внутри тебя начинало говорить какое-то маленькое, вредное и противное существо. Ты начинаешь говорить своим голосом, но его словами и даже думать его мыслями. Оно как все прочие плохие чувства, как червяк, жило в самой сердцевине.       Приказы? Мари никто и никогда не приказывал, лишь просил.       - Я никуда не пойду, пока мне не скажут почему я не могу... проститься с мамой. - с гордым видом девочка проглотила свои слёзы не дав им снова закрыть ей обзор. Ей хотелось увидеть безысходность на лице Анастасии, как будто проецируя на неё свою боль от произошедшего.       Казалось, что спокойная девушка ощутила эту самую безысходность. Поведение девочки чуть выбило из легкого душевного равновесия, заставив волноваться.       - Госпожа, вы вынуждаете меня сообщить об этом господину, а я этого не хочу. Это не кончится ничем хорошим. Когда господин вернётся, я уверена он сможет удовлетворить все ваши вопросы. - примирительным тоном произнесла Анастасия.       - Нет! Я хочу сейчас! Потом уже будет поздно. - Мари ощущала, что слуга не может с ней совладать, а потому она распалялась всё больше и больше.       Как пламя знойным летом, которое неспособно успокоить ничто, никакие попытки потушить... Лишь тяжелый ливень, способен угомонить этот пожар. Девушка потянула руку к Мари, но та резко отстранилась.       - Не тронь меня, иначе я скажу Ловкачу, что ты делала мне больно.       - “Ты не знаешь что такое боль, маленький крысеныш... “ - в сердцах кинула Анастасия чувствуя раздражение.       Девушка очень хорошо помнила свой первый настоящий проступок и настоящие наказание. Тогда она ещё не знала, что господину нельзя отказывать... Во всяком случае, она надеялась, что слухи были лишь, как обычно, простым преувеличением. По большей части, многие слухи и правда были слухами, но все же некоторые и не были…