***
Во второй раз они попали в церковь, когда им было тринадцать; их прогнали из заброшенного отеля, в котором они ютились. Группа подростков, вооруженных кто чем во что горазд, не хотели идти на компромисс, хотя комнат в отеле было более чем достаточно для обеих компаний. Пьетро был не готов спорить – не когда на карту была поставлена жизнь Ванды. С другой стороны, Ванда была практически уверена, что они смогли бы убедить тех подростков. Пьетро не собирался отказываться от своего решения, хоть его и можно было оспорить. В ту ночь они вернулись в центр города, зная, что скрытая ото всех церковь все еще будет ждать их там, огороженная плотной зарослью плюща и сорняков. Хоть годы запустения и взяли свое, церковь, какой они ее знали, все-таки нашлась, и разбитые двери, готовые предоставить им убежище, были для них открыты.***
В третий раз они попали в церковь, когда предложили свои услуги Стракеру. Никто из них не знал, зачем они сюда пришли, но никто не мог позволить себе уйти, не высказав все до конца. Они согласились с тем, что церковь была единственным подходящим для такого разговора местом. Когда они прибыли туда, то отчётливо увидели, каким прекрасным стало это место после разрушения. И хотя к другим зданиям время было беспощадно, эта церковь стояла гордо. Ее центр за прошедшие годы был разрушен, у помоста посередине комнаты валялись булыжники, но она не была уничтожена. Стены, находившиеся в бедственном состоянии, стояли так же крепко, как и в ту первую ночь. Деревянные двери, чуть пострадавшие от гнили, все еще казались надежными, хоть были и несколько изношены. Неважно как долго длилась гражданская война, это место продолжало стоять; и хотя оно принадлежало какой-то собственной плоскости существования, оно находилось посреди города, который неумолимо несло вперед благодаря своему контролю над морем. Здесь, в этом самом месте, хранились последние искорки старой Соковии, той самой, что когда-то существовала – до того, как продажные чиновники и беженцы, бегущие от войны, стали здесь нормой. Тут хранились доказательства того, что все когда-то существовавшее живет до сих пор, благородно и гордо. Несмотря на обдувавшие ее ветра, несмотря на разрушительную силу, направленную на ее уничтожение, она все еще стоит, выдерживая все. Как и они. Крепко сжав руки, они с благоговением осмотрелись. Пьетро первым нарушил молчание: – Пусть это не наша старая синагога, но это должно быть сделано. Криво улыбнувшись, Ванда повернулась к нему, все еще сжимая его пальцы. – Должно, – согласилась она. В этот раз они пришли не в поисках укрытия; их нынешний скрытый за густыми лесами приют будет сильно отличаться от этого места. Нет, сейчас они явились с совершенно иной целью. Здесь они чувствовали себя в безопасности, чувствовали связь с этой страной, потерянной для времени и изменившейся. Они будут сражаться за Соковию, за ее народ, за души их семей и за это место. Здесь они поклялись в этом друг другу. Они давно знали, что их чувства вышли далеко за пределы нормальных родственных привязанностей. Знали уже давно. Те проросли, словно одуванчик сквозь асфальт, отвергнутый многими, но кажущийся прекрасным им двоим. И теперь в этой церкви они собирались подвести итог этой любви. Они никогда не смогут пожениться. Закон запрещает братьям и сестрам подобное, однако они могут обменяться брачными обетами. Вытащив украденное кольцо из кармана, Пьетро надел его на безымянный палец Ванды. Это было самым распространенным символом любви и брака для европейской культуры и стало популярным в Соковии. Они впитали западные стандарты, потому как не знали иных; их родители погибли до того, как успели объяснить им традиции Рима. Это было всем, что они знали, и если это делало их женатыми в глазах общественности, то так тому и быть. Это было обещанием и всем, что имело тогда значение. – Я клянусь всегда быть рядом. Неважно, как далеко я буду, я всегда буду готов прийти к тебе. Я оббегу всю землю, если ты того пожелаешь, – сказал он мягко, убирая за ухо выбившуюся прядь ее волос. – Это мой обет. Я всегда буду тебя защищать. – Я клянусь, что всегда буду рядом. Я уничтожу мир ради твоей безопасности, разорву на куски, – ответила она, обхватывая его руки своими и прижимая их к своим щекам. Чуть отклонившись, она поцеловала его ладонь. – Это мой обет. Их обеты были закреплены поцелуем, как это обычно полагалось. Ночь они провели там, и на сон выпало не так уж много времени.***
Когда они четвертый раз попали в церковь, она все еще продолжала стоять, хоть выглядела более ветхой, нежели им помнилось. Сообщение было доставлено. Железный Человек ждал их внутри церкви. Легкий ужас прошелся по всему, что осталось от площади города, но близнецы Максимофф оставались невозмутимыми. Наступил момент, которого они так ждали. Пусть Ванда позволила ему бежать обратно в цитадель (хотя пришлось объяснять смысл ее решения брату в довольно расплывчатых формулировках), второго шанса ему не светило. Пес совершил ошибку, вернувшись в Соковию. И, что хуже, он ступил на самые заветные места в их сердцах. Железный Человек должен умереть у их ног. Они не ожидали увидеть железную махину в виде человека в этом месте. Правда, он никак не мог быть человеком, но он обещал уничтожить Мстителей. Близнецы нашли себе нового союзника.***
В последний раз они попали в церковь во время финальной схватки. Необходимо было сделать правильный выбор, и близнецы разделили вину поровну. Альтрон должен был быть уничтожен. Неважно, насколько жестоким было человечество; какими бы непростительными были их преступления, ничто не может быть оправданием уничтожению человеческой расы, пусть даже это значило, что им придется работать плечом к плечу с заклятыми врагами. Время сомневаться будет позже, сейчас же нужно было уладить дела с Альтроном и его бессмысленным желанием истребить человечество. Было необходимо защитить людей от приспешников Альтрона и предотвратить все то, чего он добивался, и это бремя Ванда взяла на себя. Когда остальные ушли, Пьетро остался, и его глаза были наполнены страхом. Оглядев окрестности, Ванда ощутила некий укол грусти. Это все, что осталось от этого места, от церкви, от всей Соковии… Пьетро тоже это почувствовал. Грусть исходила из каждой его мысли и ясно, как день, читалась на его лице, пока он вновь и вновь осматривался. Придет время – и они смогут оплакать это место. Потом, после того, как все окажутся в безопасности.