Жизнь после

Солнце греет своими лучами мою постель, пение птиц с каждым днем доносится до меня всё чаще. Мне кажется, я умерла. Ведь то, что я целыми днями лежу на кровати, жизнью назвать нельзя. Я перекатываюсь на другой бок – мне приходится приложить большие усилия, ведь я не ела два дня. Сначала я пускала Сальную Сэй в свою комнату: я не хотела её огорчать, но в последнее время неоплаченные долги перед умершей сестрёнкой стали ещё больше угнетать меня. Все что я хотела – спасти Прим. Или же не дать умереть Питу. И по иронии судьбы, они оба покинули меня. Их забрали у меня по моей вине. Все знали, где у меня слабое место. Все считали себя метким стрелком. Они попадали в самую точку: забрали Пита, убили Прим. Они осквернили мою память о Гейле, они сожгли мой дом. И все, что от меня осталось – это жалкая оболочка. У меня не осталось сил, чтобы жить. Стук. Снова надоедливый голос Хеймитча: «Солнышко, открой!» Сколько можно? Ведь знает, что я не встану с кровати, а он не станет выламывать дверь. Мы ходим по замкнутом кругу: он стучит, я молчу. Так проходят наши дни. Иногда я ем. Иногда встаю, чтобы справить нужду. Но сегодня мне особенно плохо. Сегодня – День Рождения Прим. Я вспоминаю, как она радовалась подаркам, даже самым не дорогим. Будь то какие-нибудь ленточки или набор карандашей. Она всегда устраивала праздник. Мы ходили на поляну и собирали цветы. Потом делали салат из одуванчиков, а я приносила дичь. Мы сидели за столом и пели наши любимые песни, а иногда Прим устраивала игры. Она очень любила играть в прятки. Она умела прятаться так, что даже мне, опытному охотнику, не всегда удавалось её найти. Пару раз, когда мне бывало особенно плохо, мне мерещилось, что Прим спряталась и в этот раз. Я ходила по дому в поисках Утёнка, пока Хеймитч силой не заставлял меня лечь в кровать. В такие дни я чувствовала себя действительно сумасшедшей. Так продолжалось бы и дальше, если бы мои мучители не заставили меня позвонить Аврелию, выпытывая его номер под угрозой постоянного дежурства у моей кровати. Сама бы я никогда не позвонила врачу. Но старики были настойчивы. Они решили, что если сейчас же не забьют тревогу, то я окончательно сойду с ума. Все равно разговоры с доктором мне не помогают. Я выслушиваю его советы, он говорит мне, что я должна выйти из дома, пойти в лес. Но я никогда не выполняю его поручения, просто молча слушаю, как он ругает меня. Как-то раз он пригрозил мне увести меня в Капитолий, но даже это не стимулировало меня. Мне всё равно, где всю оставшуюся жизнь проваляться трупом. Я день и ночь бьюсь над одним вопросом: почему я не умерла? Было бы лучше, если бы я умерла. Отправилась вслед за Прим, Финником и Рутой. Зачем я оставлена здесь? Чтобы выслушивать пьяные крики Хеймитча или бесконечные просьбы Сей? «Китнисс, выходи» или «Китнисс, открой дверь». Мне надоело! Я хотела бы остаться в своем коконе из пухового одеяла навсегда. Я хотела бы остаться гнить в этом горе. Хотела бы сойти с ума. Но каждый божий день солнце освещает мою комнату, заставляя меня открыть глаза. Каждый день организм требует есть, требует пить, и в конце концов оказывается сильнее меня. День за днем я открываю дверь в свою комнату, беру из рук Сей еду. Но сегодня я не встану с кровати. Сегодня кошмары особенно сильно будут мучить меня. Я буду целый день видеть горящую Прим, мои крики весь день будут разносится по дому. И никто не сможет вытащить меня. Как бы Хеймитч не старался. Он кричит. Постоянно. «Если ты не откроешь, то я выломаю дверь». Но я игнорирую. В конце концов мой мозг перестаёт слышать его. Звон раздаётся в моих ушах, я знаю, что засыпаю. И знаю, что сны сулят мне кошмары, они опять будут напоминать мне тот страшный день. Я дремлю. Образы только начинают появляться в моей голове, но мне уже становится неописуемое страшно. Вокруг тишина. Пение птиц куда-то исчезло, ворчания ментора оставили меня. Но вдруг я слышу, как откуда-то из другого мира проносится крик. - Китнисс! Мне не кажется. Этот звук кажется оглушительным среди всей тишины. Я пытаюсь глубже зарыться в бесконечных одеялах, я изо всех сил зажмуриваю глаза. Но тот голос не отступает. Он зовёт меня. И если раньше в кошмарах меня преследовали только вопли, тот этот звук был другим. Этот голос кажется мне смутно знакомым. Но я не могу вспомнить, кому он принадлежит. Я путаюсь в покрывалах, и чувствую, как этот крик становится все ближе ко мне. Я просыпаюсь. Я не хочу открывать глаза. Я не хочу возвращаться в реальность. Но мне интересно, что это за звук. И когда я понимаю, кому принадлежит этот голос, я удивлённо распахиваю свои веки. Я знаю, там за дверью стоит он. Знаю, что он хочет меня вытащить. Но зачем он пришёл? Он все ещё тот злобный переродок, что хочет убить меня? Он все ещё охморен? Думаю, вряд ли Хеймитч пустил его ко мне в таком состоянии, но… куда делся этот старый лис? Его голоса не слышно. Неужели Пит что-то сделал с ним? Страшно. Хотя, мне уже нечего терять. Я слышу, как с каждой секундой голос Пита становится все громче, он все ожесточеннее стучит в дверь. - Ну что, ломаем? – спрашивает он. Я пугаюсь. Они не могут сломать мою дверь. Тогда они поднимут меня с кровати, не дадут мне скорбеть о Прим. Во мне откуда-то берутся силы, и я присаживаюсь на кровать. Голова немного кружится от внезапной нагрузки, но я прислушиваюсь к звукам по ту сторону двери. - Давай, - голос Хеймитча. Он жив. Значит, Пит здоров? Он вспомнил меня? Он снова пришёл, чтобы меня спасать? За это время я погрязла в своём горе. Мир стал чем-то однородным и серым для меня. Я давно отпустила Пита. Ещё во время войны я списала его со счетов. И вот сейчас он стоит за моей дверью, и, вроде как, проявляет заботу обо мне. Я не знаю, что и подумать, все мысли смешиваются в моей голове. Я так и сижу на кровати в ужаснейшем виде, когда слышу громкий стук, а после вижу, как дверь слетает с петель. Громкий звук наполняет всю комнату. Такое ощущение, что что-то взорвалась сейчас. Облако пыли не дает увидеть мне, кто стоит передо мной, и я протираю веки. Пыль рассеивается, всё происходящее становится виднее для меня. И я вижу перед собой Пита. Он оцепенел. Так же, как и я. Я рассматриваю его. Его немного побледневшее, но вполне здоровое лицо, упорно избегаю встретиться с ним глазами. Я смотрю на него. Он совсем не изменился после казни Сноу. Он вполне походит на здорового человека. Он одет в походное, видимо сразу же с поезда рванулся помогать мне. Ну, а на что я рассчитывала? На то, что Сноу сломает его? На то, что мне больше не светит увидеть прежнего Пита? Нет, Пит всегда сражался за свою любовь до конца. Но я не могу выдавить ни звука. Все мысли будто покинули меня. Я впитываю его вид, каждую клеточку, но не осмеливаюсь взглянуть на его лицо. Я чувствую его пристальный взгляд своей кожей. Я знаю, он бы хотел увидеть мои глаза, прочитать мои эмоции, но я тщательно скрываю свои чувства от него. Его не было в моих планах. Он исчез в Тринадцатом, когда пытался меня задушить. И я не знаю, что чувствовать. Горечь от Дня Рождения сестрёнки все ещё гложет меня. Я пытаюсь свыкнуться с новыми ощущениями, привыкнуть к тому, что теперь в этой комнате я не одна. Я закрываю глаза. Стараюсь ни о чем не думать. И голос Хеймитча раздаётся впереди меня. - Солнышко! – он не совсем трезв, вместе с ним пришёл и его отвратительный запах. Хотя, кому как не мне жаловаться на плохой аромат. Я не умывалась несколько месяцев, я полностью запустила себя. Понятия не имею, как Пит ещё не испугался меня. – Честно говоря, до последнего не хотел выламывать дверь. Но этот мальчишка… - фирменная ухмылка появляется на его лице. Это я тоже научилась чувствовать кожей, даже не открывая глаза. – Ты же знаешь, он не мог оставить тебя. Сначала я рассматриваю ладони, и только потом заставляю себя взглянуть на него. Я медленно поднимаюсь выше, и в конце концов осмеливаюсь посмотреть в его глаза. Тревога. Лёгкий испуг. Чего бояться? Мне все равно не хватит смелости, чтобы убить себя. Это мне в пору за него беспокоиться. Бьюсь об заклад, охмор ещё не полностью отпустил его. Но его глаза по-прежнему чисты. В них больше нет былого сумасшествия. Я, наверное, помешалась, потому что на секунду мне показалось, что я вижу прежнего его. Вижу прежнюю доброту в его взгляде, вижу те самые искорки любви. Но я осекаюсь, мне померещилось, потому что дальше я вижу, каким строгим стало его лицо. Пит смотрит на меня осуждающим взглядом, каким родители смотрят на непослушных ребят. Я пытаюсь понять причину резкой перемены его взгляда, но он не заставляет меня ждать. - Тебе надо поесть, Китнисс. – Его голос тверд, как никогда. Кажется, ещё никогда со мной не разговаривали как с ребёнком. И это порядком раздражает меня. У меня нет сил испытывать сильные эмоции, и от нахлынувших чувств я прикрываю глаза. Что со мной? Кажется, я рада. Такого со мной не случалось давно. Мне вдруг хочется улыбнуться. Нет, это надо исправлять. Я считаю себя не достойной житейских радостей, все эти улыбки должны навсегда покинуть меня. Убийца никогда не должен быть счастлив. И хотя бы собственная совесть должна наказать меня. Я много думаю, а потом решаю все-таки покушать. Мне стало стыдно перед Питом. Если он увидит, что я отказываюсь от пищи, то станет ещё строже смотреть на меня. Я буду выглядеть капризным ребёнком в его глазах. И это повод согласиться. Я киваю, и Пит, как по команде, заносит мне еду. На подносе стоит две тарелки. Картошка и гороховый суп. Морщусь. Видимо, с едой в Дистрикте проблема. Но я настолько голодна, что, без сомнений, стану это есть. Пит встаёт передо мной с подносом и не знает, куда себя деть. Должно быть, он рассуждает положить поднос мне на кровать, или передать его прямо в руки. Меня умиляет его застенчивость. Как и раньше, он боится сделать что-нибудь не так. Я знаю, мой взгляд всё ещё испуган. Я все ещё боюсь. Боюсь, что Пит вновь станет переродком. Или же боюсь, что всё это и вовсе окажется сном. Такое бывало со мной пару раз: мне казалось, что Прим оживала, но стоило мне открыть глаза, так она сразу же испарялась, оставляла с моим горем один на один. Вот и сейчас мне было страшно. Но я попыталась сделать первый шаг. Я неуверенно протянула вперед руки, хоть мне это и довольно-таки тяжело далось. Пит заметил мое неуверенное движение и тут же передал поднос. Я поставила его себе на колени, положила прямо поверх одеял. Среди всего этого беспорядка и грязи кто мне скажет, что есть на кровати нельзя? Я поглощала ложку за ложкой, а Пит не сводил с меня глаз. Он пристроился рядом, на кресле, и продолжал рассматривать меня. Я дважды чуть не поперхнулась, но заставила себя съесть суп. Большее в меня не влезало. Я блаженно прикрыла глаза. Я только сейчас заметила, что Хеймитча нет рядом. Он что, решил оставить меня с Питом наедине? А ничего, что он охморен? Ничего, что ещё пару месяцев назад пытался меня убить? Страшно. Мои коленки дрожат. Пит встаёт с кресла и присаживается с краю на мою кровать. Он внимательно смотрит на меня с минуту, а после всё тем же строгим голосом говорит: - Тебе нужно привести себя в порядок. Иди в душ. Его тон… Как он может так разговаривать со мной? Я не позволю ему мной командовать. Я хмыкаю, и раздраженно ложусь на кровать. Пит не стал спорить. Он просто встал и ушел, оставив за собой сорванную с петель дверь.