Жизнь после

Мне кажется, я чувствую, как задыхаюсь. Даже сквозь пелену сна я могу ощутить, как огонь умеет убивать. Он загорается то там, то тут, окружает меня. И среди этого яркого пламени передо мной снова появляется она. Она, как и обычно, во всем белом, на ней одет медицинский халат. Её взгляд пустой и осуждающий. Она во всём винит меня. Но я не обращаю на это внимания, я просто тянусь к ней. И понимаю, что мои ладони замараны кровью. Мои руки по локоть в крови. Но для меня это неважно. Для меня важно быть рядом с ней. И я бегаю по этому огненному кругу и пытаюсь дотянуться до неё. Нет смысла. Она раздувает огонь. Она хочет, чтобы я горела. И от ужаса происходящего я кричу. Снова кричу, срывая горло, в надежде, что вот-вот проснусь. И мне удаётся вернуться в реальность совсем не скоро, когда у меня уже не остаётся сил, чтобы кричать. Я проснулась оттого, что упала с дивана. Тот кошмар ещё продолжается в моей голове. Этот огонь… Справедливая расплата. Но я не верю, что мой Утёнок поступил бы так. Я поднимаюсь с пола. На дворе ещё ночь. Горький осадок не даст мне снова уснуть. Я слоняюсь по дому. Я думаю. Мысли захватывают меня. Кажется, только сейчас, после кошмара мой мозг свеж, как никогда. И я прокручиваю свой сон тысячу раз, и понимаю… Как-то раз Прим обидел мальчишка. Её одноклассники часто играли после школы, а я сразу отводила её домой. У мальчишек была такая игра – кидаться камнями, они не хотели убить или сделать больно, просто это казалось им интересным и смешным. Мальчики кидались камнями после школы, а в тот день Прим решила подождать меня во дворе. Я шла через дорогу, когда увидела вдалеке, как один из одноклассников моей сестры кинул в неё камень. В тот момент она шла навстречу мне, и когда я увидела, я закричала на всю улицу: «Прим!» Но она не успела увернуться, и камень попал ей прямо по голове. Я думаю, легко представить моё состояние в тот момент. Я рванула с такой силой, что лишь ветер свистел у меня в ушах. Я начала расспрашивать Прим: больно ли ей, не течёт ли кровь, и когда убедилась, что всё обошлось, я переключилась на этого мальчугана. Мне казалось, какая–то неведомая сила собралась тогда в моих руках. Но я не успела сделать и шагу, как Прим начала умолять меня. Она просила, чтобы я его не трогала. И не потому что боялась того, что он потом будет ей мстить, а потому что не хотела, чтобы кому-нибудь, пусть даже ему, будет больно. Конечно, я даже слушать не хотела её просьбы. Но она преградила мне путь. Просто встала посреди дороги, начала реветь, кричала, топала ногой. Конечно, я не могла с ней спорить. И мне потребовалось не мало терпения, чтобы спокойно отвести сестру домой. Это чудовищно несправедливо, просто до ужаса неправильно то, что такие люди жили в мире, где есть Голодные Игры. То, что они были жертвами чудовищного правительства, жестокой страны. Их имена не должны были быть вписаны на Жатве, жизнь должна была быть справедлива к ним. Но такие люди шли на Игры. Вспомнить Руту, или Прим. С ума сойти, если бы не я, она бы оказалась на арене! Она бы была просто частью одного кошмара, очередной пешкой в игре. Но сколько бы я не защищала, не оберегала её от всего того, что могло убить её, я не смогла уберечь. Она всё равно стала пешкой. Способом воздействия на меня. Она всё равно умерла. Не на арене, так от бомб Бити. Всё равно убийца был один. Человек, устроивший Голодные Игры. Больше всего я боюсь забыть. Забыть её солнечную улыбку, забыть её звонкий голосок. Забыть её рвение позаботиться о всех, кому нужна помощь, о её умении прощать. И этот сон – самое настоящее предательство. Я её предала. Она ни за что не стала бы желать мне смерти. Она бы никогда не направила всепоглощающий огонь, разожжённый Сойкой-Пересмешницей, на меня. И я ужасно ненавижу себя, что допустила такие мысли, что увидела такие ужасные картинки в своей голове. Мне страшно. Я хочу сохранить её в своей памяти. Так же, как хочу сохранить остальных. Финника, Боггса, Руту, Мадж. Все те люди, которые не должны были умирать. Которые должны остаться в нашем сердце. Я хочу запомнить их на всю жизнь, рассказывать о них последующим поколениям. От обилия мыслей у меня кружится голова. Столько различных идей, столько открытий крутятся в моём сознании, что мне становится трудно дышать. Я не могу сидеть на месте, вскакиваю с дивана, начинаю ходить и понимаю, что мне сейчас нужно… Мне нужно в лес. Раньше я всегда находила там успокоение. Прохладный весенний воздух всегда помогал мне выкинуть сомнения из моей головы, помогал найти выход, а приятный шелест сухой травы успокаивал мои бешенные мысли. Пение птиц замедляло разогнавшийся стук моего сердца, а восходящее солнце помогало сделать правильный выход и отыскать истину. Так было всегда. И я чувствую, что готова пойти в лес и столкнуться со своими воспоминаниями. Поэтому я дожидаюсь первых лучей солнца и, отыскав лук и стрелы, я впервые со времён войны покидаю свой дом. Скрип двери кажется чем-то необычным, а лесенки неожиданно прогибаются подо мной. Я останавливаюсь на крыльце дома и пытаюсь свыкнуться с новыми ощущениями. Издержки моего длительного заточения проявляются в виде приятного покалывания глаз и необычной прохлады в лёгких. Я чувствую, как от меня исходит пар – настолько я засиделась дома - свежий воздух очищает меня. И я чувствую лёгкость. Сразу все плохие мысли вылетают из моей головы, освобождая место для новых светлых эмоций. Непроизвольно улыбка расцветает на моих губах, и лёгкой походкой я спускаюсь по лестницы. Нынче выдалась тёплая весна. Солнце целыми днями освещало мою комнату, нагревало мою кровать. Я нарочно наступаю на заледенелые ручейки воды, наслаждаясь приятным хрустом. Я смотрю на иней, покрывавший крыши уцелевших домов, и любуюсь пением птиц. Природа просыпается от ночного сна. Я едва не поскальзываюсь на ледяной корочке, покрывающей дорогу на выходе из Деревни Победителей, и смеюсь. Я смеюсь впервые с момента возвращения в Двенадцатый. Я смеюсь над шуткой зеленеющей природы, укрывающей землю голым льдом. Я смеюсь над своей неуклюжестью, над потерей былого мастерства. Мой смех громкий и звонкий. Он эхом разносится по Деревне и долетает до самых дальних домов. Я поворачиваю голову к дому Хеймитча и Пита, чтобы убедиться, что мне не удалось их разбудить. Но оказывается поздно, я вижу, как в гостиной зажигается свет. Из окна выглядывает светлая головка Пита, он смотрит на мой дом. Я решаю, что будет лучше его предупредить, ведь он собирался сегодня занести свои вещи, и будет неловко, если он будет меня искать. Поэтому я машу рукой и выкрикиваю: - Пит! Я смотрю, как он поворачивает свою голову. Я стою очень далеко от их дома, но мне кажется, я вижу его улыбку даже здесь. Он улыбается так широко и искренне, что я не сомневаюсь: я предупредила об уходе не зря. Он машет мне рукой, и поёжившись от холода, тут же скрывается в доме, а я продолжаю свой путь. Пару смешков ещё вырывается из моей груди, но после я становлюсь всю серьёзнее. С каждым шагом веселье покидает меня. Воспоминания постепенно проникают в мою голову. Я вспоминаю, как бежала здесь к позорному столбу, как провожала Прим до школы. Множество моментов начинают болезненно вспыхивать перед моими глазами, улыбка окончательно слетает с моего лица. Я иду дальше, пытаясь отвлечься на что-нибудь хорошее, но выходит у меня плохо, мягко говоря. Мой мозг не слушается меня, поглощая в водоворот ужасного прошлого. Я пропускаю оклики редких прохожих мимо ушей, миную дома Шлака. Краем глаза мне удаётся подметить, как изменился мой дом. Дистрикт-12 отстраивают заново и обломки мёртвого города уже погребены. Я выхожу на Луговину и вижу страшную вещь. Посередине поляны вырыта огромная яма, в которой останки людей. Тысячи человеческих трупов, миллионы костей. Всё это теперь лежит посреди луга и источает ужасные запахи, словно напоминает о былых временах. Мне дурно: желудок свело, ноги стали ватными, перед глазами всё закружилось, словно хоровод. Я вижу смерти умерших жителей Двенадцатого, меня преследуют их голоса. Их последние вопли раздаются в моих ушах, и я изо всех сил сжимаю свою голову руками и тороплюсь покинуть луг. Я судорожно перешагиваю через остатки и со все ног бегу в лес. Дальше от этого места. Дальше от кладбища моих жертв. Я виновата в их смертях. Я заставила тысячи людей умереть. Моё неумение изображать лживые чувства, моя слепая вера в справедливость. Из-за меня сгорали эти тела. Также, как и тела миллионов. Я – не Сойка-Пересмешница, я – птица, несущая смерть. Тень от моих крыльев оставляет на людях клеймо, а мои прикосновения стирают их с лица Земли. Я оставляю после себя лишь развалины, я убиваю всех, кто доверяется мне. Рута, Мэгз, Боггс, Финник, Кастор, Митчелл, Прим. Прим. И я даже не в состоянии сохранить свою память о ней. Я стираю из своего сердца её светлый облик, я забываю её звонкий смех. Я хотела бы повернуть время обратно, и хоть тысячу раз гореть заживо вместо неё. Я хотела бы избавить этот мир от чудовищного убийцы и даровать ему одну прекрасную жизнь. Я могу просить справедливости, в порыве эмоций кричать на весь лес, но я не смогу вернуть своего Утёнка. Её выбивающаяся из юбки рубашка уже никогда не будет заправлена мной. Также, как глаза Финника больше не будут гореть так ярко. Также, как Цинна никогда не сможет показать нам своё новое творение. И всё, что я могу сделать, чтобы отдать честь их жизням – это жить. Показать, что эти смерти не были напрасны – дело каждого из нас. Оправдать их последние надежды, воплотить в реальность их мечты. И не забывать. Помнить каждую мелочь. Осознание этого приходит ко мне постепенно. Я провожу в лесу много часов. Я вслушиваюсь в пение птиц, подставляю голову под порывы прохладного ветра. Природа помогает мне. Она подсказывает, где скрывается истина. И я смело следую её подсказкам, и в скором времени нахожу. Нахожу то, что так долго искала. Нахожу способ удержать их всех в своей голове. Идея завести Книгу Памяти приходит в мою голову внезапно. Я будто падаю с дерева и сильно ударяюсь головой. Твой мозг словно переворачивается, и ты смотришь на мир под другим углом. Ты находишь новые прекрасные вещи, такие, как солнечные блики, причудливо играющиеся на молодой траве или белое облако, своей формой напоминающее летящую птицу. Все эти мелочи вдохновляют тебя, дают силы чтобы жить. Только так я могу справиться с ужасным чувством вины, обрушившимся на меня после вида на Луговину. Только маленькими шажками и несмелыми рассуждениями я убеждаю себя в том, что прошлое не вернуть, все смерти уже состоялись, и как говорил Пит, они все выбрали меня. Я не уверена, что это так, но только это помогает мне справиться. Слова Пита снова спасают меня. Я даже умиляюсь, он спасает меня на расстоянии, спустя времена. Я думаю о том, что сейчас он служит мне опорой, и я смогу справиться, если он будет рядом со мной. Проходит много времени прежде чем я осмеливаюсь встать. Я так и не пользовалась оружием. В таком состоянии оно мне совсем ни к чему. Лук сейчас для меня – это источник страданий, и я не хотела бы браться за него и снова убивать. Я бы не выдержала вида крови, звука летящей стрелы. Сейчас я слишком взвинчена, чтобы это чувствовать. И я поднимаюсь со своего места и держу путь домой. Солнце приятно печёт мою неприкрытую голову, и я прикрываю глаза. Я могу идти по знакомым тропам хоть с закрытыми глазами, но сегодня я наслаждаюсь родными видами леса сполна. Я стараюсь не вспоминать старого, обходить места, которые любил Гейл, иначе – знаю, мне этого не выдержать. Сегодня я вылила слишком много слёз. Когда я оказываюсь по ту сторону забора, то изо всех сил зажмуриваю глаза. Я бубню себе под нос незатейливую песенку и останавливаюсь только тогда, когда запах разлагающихся тел не доходит до меня. Я чувствую, как неведомые силы тянут меня в кровать, призывают меня закрыться от мира и придаться скорби по умершим. Во мне просыпается желание скрыться от всех проблем, свернуться в маленький клубочек под одеялом и реветь, реветь, реветь. Мне бы только дойти до дома и упасть на кровать. Хотя бы на часок, а потом я встану и займусь Книгой Памяти. Я еле как дохожу до дома. По всему Дистрикту вода проложила ручейки, и перескакивать через них было слишком трудно для моего измотанного тела – я набрала в сапоги воды. Я слышала хлюпанье в подошве и чувствовала холодок. Наверняка, я сильно заболею, но на моё здоровье мне плевать. Я поднимаюсь по ступенькам и захожу в дом. Здесь вкусно пахнет. Видимо, Пит пёк. Он продолжает печь даже после того, что случилось, он не сдаётся, в отличии от меня. Он нашёл в себе силы жить дальше, в то время, как я их найти не смогла. Я всегда удивлялась его силе, но теперь удивляюсь вдвойне. Я слышу жужжание. Как будто в нашем доме собралась тысяча пчёл. Низкие звуки раздражают меня, прерывают мою мрачную тишину. Я не могу терпеть этих звуков, но, когда иду наверх, слышу, как они становятся громче. И стоит мне ступить на второй этаж, как на пороге моей комнаты я вижу Пита. Он чинит поломанную дверь, аккуратно потирая только что вкрученный шуруп своей большой ладонью. Он поднимает свои глаза на меня и улыбается так, как улыбался утром. Солнечно и радостно. Будто впервые видит меня. Но стоит Питу заметить моё состояние, как всякая улыбка пропадает с его лица. Он становится беспокойным и серьёзным и тут же вскакивает, чтобы утешить меня. Его руки обнимают меня за плечи, я упираюсь в его грудь. Знакомый запах приятно щекочет ноздри, а его горячее дыхание в моих волосах заставляет меня задрожать. Пит проводит рукой по моей спине и наклоняется к моему уху, чтобы спросить: - Что случилось? Я не знаю, что отвечать. Мне совсем не хочется обсуждать то, что я видела на Луговине. Но мне хочется быть честной с ним. Я не хочу ему врать. И я долго подбираю слова, чтобы как можно глубже описать моё отвратительное состояние, но так и не составив правильных фраз, я говорю Питу самое главное, то, что только он сможет понять. - Это я их убила, - вместе с первой слезой из меня начинает литься весь поток эмоций. – Я убила их всех! Я ударяю кулаком о грудь Пита, потому что боюсь не сдержать себя. Я не люблю, когда люди видят, как я плачу. Поэтому я глотаю огромный комок слез. Пит хватает меня за плечи и заставляет поднять глаза. Он смотрит на меня тем единственным взглядом, и я понимаю, что нашла... Нашла то, что так долго искала. То, без чего гнила в этой комнате день ото дня. Я нашла понимание. Пит понял меня. Интересно, он чувствовал тоже самое, или просто очень хорошо меня знал? Я была уверена, что он видит меня насквозь, такой открытый взгляд был у него сейчас. От этого подкашивались ноги, от этого кружилась голова. И я обхватила его талию крепче, чуть ли не придавила его в своих руках. А он продолжал и продолжал утешать меня своим нежным взглядом и шептал успокоительные слова. «Ты не виновата», «Всё будет хорошо», «Мы должны быть сильными» - он не переставала повторять. И я уже переставала слушать, и чувствовала, как голос Пита успокаивает меня. Я и не замечаю, как мы садимся на кровать. Матрас прогибается под нами, и тогда я замечаю, какой чистой стала моя комната, здесь не осталось и следа от последствий моего длительного самобичевания. Здесь царит чистота. Я вопросительно смотрю на Пита, и он даёт мне ответ: - Сей прибралась, пока ты была на охоте. Мы думали, ты обрадуешься. Мне не хочется его огорчать. Я выдавливаю из себя улыбку. И еле сдерживаюсь, чтобы не утонуть в этой куче одеял. Тогда, чтобы хоть немного отвлечься, я спрашиваю Пита: - Ты перенёс свои вещи? – и я очень боялась, что он даст отрицательный ответ, но, конечно же этого не происходит. Мы проводим много времени, сидя на диване. Мы согреваем друг друга тёплыми объятиями, не даём друг другу пролить горьких слёз. Пит утешает меня. И когда я успокаиваюсь, я первым делом решаю поделиться с ним идеей, что посетила меня в лесу. Я рассказываю ему об отцовской Книге Памяти и напоминаю, как мы вместе вели записи в ней. Пит несмело кивает мне в ответ, а я гадаю: помнит ли он то, что до этого связывало нас? Помнит ли он те вечера, проведённые в этом доме, моё похмелье и наказание Гейла у позорного столба. Ведь какими бы плохими не были наши воспоминания, они будут частью нас. И если эту часть у Пита забрали, то я сделаю так, чтобы вернуть её. Поэтому я рассказываю ему всю в мельчайших подробностях, пока не подхожу к самому главному. Созданию Книги о погибших на войне. Я не знала, как выразить все свои чувства словами, но понимала, что этого не нужно: Пит и так понимает меня. И я решила сказать всё, как есть. - Я боюсь, что забуду их, - мой голос стал тихим и грустный. – Мы должны помнить, правда? Я хочу собрать все светлые воспоминания о них в книге, подобной той, о которой я говорила тебе. Я хочу, чтобы их судьбы оживали на бумаге, оставались в наших сердцах. Пит молчит какое-то время, и я начинаю сомневаться в нём. Но после, от его красивых и струящихся, как шёлковые ленты, слов, моя кожа покрывается мурашками. - Да, - тяжёлый выдох даёт понять: Пит делится со мной сокровенным. – Я тоже чувствую, что забываю свою семью, друзей, погибших при бомбёжке Двенадцатого. Это ужасно, когда мы перестаём вспоминать о них. Ведь если они находятся в нашей памяти – они продолжают жить дальше. Мы не можем позволить кому–то отобрать это у нас. Светлая память – это дань всем тем, кого убила война, и мы должны передать это другим поколениям. Я хочу, чтобы наши дети помнили о тех, благодаря кому они живы, благодаря кому могут радоваться каждому дню. И если мы сможем сделать это, передать память о них, то их жертвы не окажутся напрасными. Мы отдадим долг, сделаем всё то, ради чего они погибали, и окажемся чисты. Каждое слово с проникновенной интонацией. Его речь завораживает меня. Я хотела бы слушать и слушать. Его голос освобождал меня. И я слушала его, открыв рот от изумления, и не хотела, чтобы он прекращал говорить. Но рано или поздно важные слова заканчиваются, и Пит переходит к другой, менее приятной теме разговора. - Только где мы будем вести эту книгу? У нас ничего нет… Только если позвонить в Капитолий. Кого мы можем попросить? Аврелий? Нужно ему позвонить. Ты обещала мне созвониться с ним, вот его и попросим… Организационные процессы – это фишка Пита. И кто, как не он, может быстро организовать слаженную работу и руководить? Он засыпает меня бесчисленными вопросами, озвучивает кучу идей, а я слушаю и пытаюсь спрятаться: меньше всего я хочу сейчас звонить своему лечащему врачу. Я убрала свой телефон в самую дальнюю комнату, чтобы не слышать его надоедливых звонков, но иногда чувствую, как мне нужна чья-то поддержка, чей–то мудрый совет. Думаю, когда-нибудь я смогу позвонить Аврелию. Только не сегодня, не сейчас. - Я пока не готова позвонить ему, - я еле слышно признаюсь Питу. – Мне нужно немного времени, и тогда я смогу… - Хорошо, - опережает меня Пит. Он не заставляет меня вытягивать из себя оправдания, он просто принимает меня. Мы не замечаем, как на улице темнеет, свет в комнате становится ярче, а веки тяжелеют. Сегодня я слишком устала, и я засыпаю прямо у Пита на руках.